Три стадии

   У каждого хорошего дела есть три стадии: сначала радуешься безмерно, потом привыкаешь, а в конце - знаешь или не знаешь, кто виноват и что с этим делать.
   У меня же, как всегда в моей бестолковой жизни, две стадии получилось. Сначала я очень обрадовалась. С некоторых пор супруг мой, Николай Петрович, стал проявлять ко мне усиленное внимание, какого я уже лет десять не видела. Он, всегда занятой человек, стал заезжать за мной на работу, минут двадцать ждал на стоянке, заботливо усаживал в машину.
- Вернулся сердцем ко мне наконец-то мой благоверный! - победно делилась я радостью со своей подругой Алкой. - Вспомнил мою "тихую" красоту, а не только борщи да пельмени. Я, действительно, была хозяйкой отменной: дети, чистые и ухоженные, на столе всегда горячий обед, в доме ни пылинки.
   В общем, первая стадия катилась, как по маслу. Но Алка плеснула в неё ложку дёгтя:
- Ох, подружка, не к добру это! Что-то замышляет твой Колька, подозрение вызывает. Надо последить за ним. У меня их трое перебывало, так что опыт имею.
- Всегда ты, Алка, настроение испортишь! - рассердилась я. - Не дала мне как следует порадоваться, насладиться таким вниманием. Хотя надо признать, что Алка издалека подвох чуяла..
- Радуйся, радуйся, только глаза на жизнь не закрывай. Как бы одной с ребятишками не остаться. Взволновалась я от Алкиных слов и сразу с небес счастья в третью стадию съехала. И, правда, почему мой Николай Петрович вдруг таким внимательным стал в последнее время? Где тут собака зарыта? Ведь он уже давным-давно не замечал, как я здоровенные сумки с продуктами таскаю, урабатываюсь насмерть, а потом с ним - усталая, на каблуках- ещё на идиотские корпоративы таскаюсь, чтобы там его друзьям-приятелям улыбаться.
   Раскрыв по Алкиному совету глаза пошире, я сразу заметила, что он на нашей стоянке задержаться старается. То багажник откроет и там копается, будто что-то ищет, то стёкла машины протирает, то колёса осматривает. Лучше бы не замечала! Он, оказывается, глаза косит в сторону Люськи, секретарши нашего шефа. Так-то она баба ничего. Умная и работящая в отличие от секретарши из анекдотов, хотя и блондинка.
- Так, - подумала я, - козёл в огороде капусту нашёл. Сравнила эту "капусту" с собою, редькой, и глубоко вздохнула: где уж мне с ней тягаться. До самого дома я размышляла, что с этим делать? "Кто виноват?" - я уже знала. Дома я сразу нырнула на кухню. Любила этот домашний уголок больше других: никто не мешает здесь думу думать. И додумалась! А зачем мне этот кабель сдался? Можешь не можешь - обеды готовь, посуду мой, а потом храп слушай. Пусть идёт на все четыре стороны! Люське он вряд ли будет нужен. Он ведь только дома - величина, а по жизни - №2. Ни босс, ни клерк, где-то между ними болтается. Алименты платить будет, я работаю - проживём.
   С этого дня я сама потихоньку стала подталкивать его к Люське. Первым делом познакомила их, потом на стоянке стала оставлять одних, в контору его зазывать. Придумывала для этого разные предлоги, чтобы подозрений не было. Но дело с мёртвой точки не двигалось. Он-то давно был готов букет радости преподнести, а она никак.
   Так прошло месяца два-три, и вот однажды, когда в офисе, как нередко бывало, мы остались втроём, Люська решительно вошла ко мне в кабинет и. глядя на нас злыми глазами, процедила:
- Что это вы вдвоём задумали? Я не секретарша в секретном агентстве - вы не очень хорошие агенты. Что вам от меня надо? Он-то кобель, за версту видно. А ты зачем, как кошка, к мышке подбираешься? Если ты решила от него избавиться и на меня повесить - спасибо. Не нуждаюсь! Я еле-еле от своего дебила избавилась, а ты хочешь мне второго навязать...
   Вдруг мы с Люськой взглянули друг другу в глаза, помолчали и весело расхохотались. Хохотали долго, до слёз, а Николай Петрович ошалело смотрел на нас, не зная, как реагировать. Расстались по-дружески. Мы с Николаем Петровичем проводили Люську взглядом, виновато поглядели друг на друга.
   История эта кое-чему научила нас. С этих пор мы, как могли, старались оставаться в первой стадии, радоваться жизни вместе, растить детей. Не хотелось быть тем дебилом, от которого определённо стремятся избавиться.