Элементы богословия в мысли М. М. Бахтина

                Элементы богословия в мысли М.М.Бахтина.
               (Философские этюды к книге "Проблемы поэтики Достоевского")

                "Красота спасет мир"
                (Ф.М.Достоевский-В.С.Соловьев)

                "...в формуле о спасении мира через красоту дана
                не апология искусства, а дана религиозная идея --
                спасения мира через святость,
                через восстановление образа Божия в нас"
                (В.В.Зеньковский "Проблемы красоты...")

                "Философия есть тоже поэзия"...
                Нам известны ощущения, не переводимые в слова:
                догадка, предчувствие, озарение обгоняют
                логическую мысль"
                (А.В.Гулыга "Достоевский-мыслитель")

                "В мире Достоевского вообще нет ничего вещного,
                нет предмета, объекта, -- есть только субъекты...
                есть лишь слово-обращение, слово, диалогически
                соприкасающееся с другим словом, слово о слове,
                обращенное к слову"
                (М.М.Бахтин "Проблемы поэтики Достоевского")

                ***

            Насколько возможно и верно говорить про Богословие в мысли М.М.Бахтина? Скажем открыто, прямо и честно: такое размышление возможно только как условно, ограничено и по аналогии. Поэтому говорить, в пределе концентрированной ясности и серьезности, возможно только об "элементах богословия" в мысли Михаила Бахтина. Спрашивается, какие условия включены и выдвигаются. Во-первых, в рамках нашего изложения, т.е. всего лишь этюды, а также в виде осознания того, что в рассмотрении мы ограничиваемся только на примере одного конкретного труда "Проблемы поэтики Д.". Во-вторых, необходимо осознавать и учитывать исторически-эпохальный период на момент создания творческой работы Михаила Бахтина, т.е. неизбежные ограничительные условия, в рамках которых можно было бы филологу в свои размышления как бы скрытно вставлять богословские элементы. Другими словами, "элементы богословия" в мысли Михаила Бахтина как бы скрытны и зашифрованы, но вполне доступны в понимании для религиозно-философского сознания. Спрашивается, так почему Такое, как "богословские элементы" у Бахтина, еще никем не было открыто и не исследовано. Возможно, если перефразировать мысль А.В.Гулыги, в мире есть то, что не переводится в слова, но прочитывается чрез Образы мысли. Возможно и другое допущение, что самый замысел работы М.М.Бахтина был направлен на чисто филологическое исследование, рамки которого ученый осознавал, учитывал и их придерживался, но в процессе над работой образовалось "сокрытое видение" или озаряющие отблески его, чрез которое просачивались мысли-образы как бы из миров иных и удачно вписывались в целостный обзор мысли. И здесь значимо осознание ограниченного, т.е. наше допущение, как одно из возможных. В-третьих, говорить об "элементах богословия" в мысли М.Бахтина возможно только по аналогии, включая исторически-сравнительный анализ. Например, спрашивается, какие имеются основания для сопоставления таких, казалось бы, разных художников, как Ф.М.Достоевский и Андрей Рублев и причем тут, казалось бы, концепция полифонического романа Михаила Бахтина.

            В книге "Проблемы поэтики Д." М.Бахтин уникально раскрывает творческий потенциал в Достоевском, рассматривая его, именно, как художника идеи, которая Автором-творцом художественно изображается. Очень существенная деталь, увиденная М.Бахтиным в творчестве Достоевского. И говорить об "элементах богословия" в мысли Бахтина возможно, исходя еще из таковой аналогии: например, если сопоставить творчество человека, по аналогии, с творчеством Творца, как если бы мы увидели аналогию автора-человека и его мир романа с Автором-Творцом, создающим грандиозный роман-жизнь, внутри которого мы как бы герои. Вот, например, что говорит С.Л.Франк:

           "…как можем и должны мы мыслить «сотворение мира»? Сознавая сверхрациональную тайну этого соотношения и тем самым возможность его осмысления только аналогически и в форме умудренного неведения, мы должны, при попытке его уразумения, исходить из данных нашего собственного духовного опыта. Этот духовный опыт дан нам здесь только в одной форме – в форме опыта творчества в человеческой жизни. Божье творчество должно… мыслиться по аналогии с опытно нам доступным человеческим творчеством… Человек имеет сторону, с которой он есть совершенно такое же творение, как и весь остальной мир: это есть человек как чисто природное существо, как часть мироздания и часть органического мира… Но человек как личность, как духовное существо, как «образ Божий» отличается от всех остальных творений… тогда как все остальные творения суть выражения и воплощения определенных частных творческих идей или замыслов Бога, то человек есть творение, в котором Бог хочет выразить свое собственное существо – как духа, личности и святыни…
В поэтическом творчестве (и отчасти также, по аналогии с ним, в других родах художественного творчества) мы различаем между «эпическими» и «лирическими» произведениями, между замыслами художника воплотить некую идею, относящуюся к объективному составу бытия, и замыслом его выразить свое собственное существо, в художественной форме поведать о своем собственном внутреннем мире, как бы исповедаться. Различие это… только относительно. И в эпическом, «объективном» произведении, именно в художественном его стиле, как-то непроизвольно сказывается сама творческая личность художника; и, с другой стороны, лирическое исповедание не есть просто и только раскрытие душевной жизни творца как бы в ее фактическом состоянии, а есть именно некоторое художественное ее преображение и тем самым содержит момент «объективации»…
По аналогии с этим мы можем сказать: человек есть как бы «лирическое» творение Бога, в котором Бог хочет «высказать» самого Себя, Свое существо; тогда как все остальное творение – хотя и непроизвольно неся на себе отпечаток Творца – есть выражение отдельных «объективных» замыслов Бога, Его творческой воли к созданию носителей бытия иных, чем Он сам… природа, мир в качестве «эпического» творения есть в творчестве Бога как бы первоначальный набросок творения, некий подготовительный материал, в котором Он далее должен воплотить свое лирическое самоизображение, – творение, которому еще предстоит стать свободным духом и тем обрести свое сродство с человеком…" (С.Л.Франк "Реальность и человек").

            А вот теперь сопоставим то, что говорит С.Л.Франк, как по аналогии, с тем, что говорит М.М.Бахтин во второй главе "герой и позиция автора по отношению к герою в творчестве Достоевского":

            "...Герой для автора не "он" и не "я", а полноценное "ты", то есть другое чужое полноправное "я" ("ты еси"). Герой -- субъект глубоко серьезного, настоящего, не риторически разыгранного или литературно-условного, диалогического обращения. И диалог этот -- "большой диалог" романа в его целом -- происходит не в прошлом, а сейчас, то есть в настоящем творческого процесса... Этот большой диалог у Достоевского художественно организован как не закрытое ЦЕЛОЕ самой стоящей на пороге жизни...
            Слово автора о герое организовано в романах Достоевского, как слово о присутствующем, слышащем его (автора) и могущем ему ответить. Такая организация авторского слова в произведениях Достоевского вовсе не условный прием, а безусловная последняя позиция автора...
            В замысле Д. герой -- носитель полноценного слова, а не немой, безгласный предмет авторского слова. Замысел автора о герое -- замысел о слове. Поэтому и слово автора о герое -- слово о слове. Оно ориентировано на героя как на слово и потому диалогически обращено к нему. Автор говорит всею конструкциею своего романа не о герое, а с героем. Да иначе и быть не может: только диалогическая, соучастная установка принимает чужое слово всерьез и способна подойти к нему как к смысловой позиции, как к другой точке зрения. Только при внутренней диалогической установке мое слово находится в теснейшей связи с чужим словом, но в то же время не сливается с ним, не поглощает его и не растворяет в себе его значимости, то есть сохраняет полностью его самостоятельность как слова. Сохранить же дистанцию при напряженной смысловой связи -- дело далеко не легкое. Но дистанция входит в замысел автора, ибо только она обеспечивает подлинную объективность изображения героя" (М.М.Бахтин).

            По-моему, в данной формулировке Михаила Бахтина читается христианская  формула апофатического богословия "неслиянно и нераздельно". А вот теперь представим себе, что Михаил Бахтин говорит не о позиции автора к своему герою, а говорит о позиции Творца по отношению к человеку. И что тогда нам открывается? Каковы элементы богословской мысли?   

            Другой момент. Спрашивается, можно ли не просто назвать, а осмыслить Андрея Рублева как художника Идеи, т.е. такого, который изображает Идею. По-моему, вполне допустимо. Ведь, как уже многими признано, Андрей Рублев есть новатор в иконописной богословской мысли, именно, как художник, изображающий слово, идею.

            Третий момент. Спрашивается, каково звучание и каковы краски таких формулировок Михаила Бахтина: "полифония целого", "большой диалог произведения" и "Произведения Достоевского это слово о слове, обращенное к слову". Ничего не напоминает? А мне вот формулировки Михаила Бахтина, конечно, лишь условно и по аналогии, напоминают Образ иконописного творения Андрея Рублева как Святая Троица. Вот читаю формулу Михаила Бахтина и тут же, одновременно, пред моими очами образ Святой Троицы, изображенный Андреем Рублевым.

           "Произведения Достоевского это слово о слове, обращенное к слову. Изображаемое слово сходится со словом изображающим на одном уровне и на равных правах. Они проникают друг в друга, накладываются друг на друга под разными диалогическими углами. В результате этой встречи раскрываются и выступают на первый план новые стороны и новые функции слова...  Эта одновременная троякая обращенность слова и то, что оно вообще не знает предмета вне обращения к нему, и создают тот исключительно живой, взволнованный ... характер этого слова. Его нельзя созерцать как успокоенное довлеющее себе и своему предмету лирическое или эпическое слово, "отрешенное" слово; нет, на него прежде всего реагируешь, отзываешься, втягиваешься в его игру; оно способно взбудоражить и задевать, почти как личное обращение живого человека... В мире Достоевского... есть лишь слово-обращение, слово, диалогически соприкасающееся с другим словом, слово о слове, обращенное к слову" (М.М.Бахтин "Проблемы поэтики Д.").

            И разве Такое не удивительно, когда тебе, вдруг и одновременно, открываются две вселенные, как вселенная Ф.М.Достоевского и вселенная Андрея Рублева. Но еще удивительнее и непостижимо радостнее, когда тебе открывается Образ и Встреча Образов на пересечении вселенных. Но Такое разве произносимо-выразимо словами?

           Ведь, "слово о слове, обращенное к слову", -- это уже не формула, а живой Образ, наполненный живыми звуками и голосами. И вот такой Образ и возможно воспринимать как образ "полифонии Целого", в центре которого Большой Диалог, а сама полифония пронизана диалогичностью. Диалогичность же, как живая сфера Целого, и возможна только, исходя из Целого. Вне Целого, полифония превращается в какофонию, в разрозненные и безОбразные звуки. Вне Целого нет цельного Голоса, нет живого Слова, нет "Большого Диалога", нет диалогичности, как сферы, нет полифоничности, как структуры, нет "обратной перспективы".    

           Какие перспективы и возможности нам открываются сквозь "элементы" богословской мысли М.Бахтина?..

                ***

           Но неужели все это мне только приснилось, все это всего лишь мой сон: и богословская иконопись Андрея Рублева, и художественная идея произведений Достоевского или Достоевский, как художник Идеи, и фантастическая формула, многогранно отчеканенная, Михаила Бахтина? Всего лишь субъективный Сон? и пусть смешного человека, ведь, разве человек, открывший Такое, не смешон? И пусть будет всего лишь мой сон, и пусть я буду смешон, но... "я все-таки видел воочию, хотя и не умею пересказать, что я видел... я видел истину, -- не то что изобрел умом, а видел, видел, и живой  образ ее наполнил душу мою навеки. Я видел ее в такой восполненной целости, что не могу поверить, чтоб ее не могло быть у людей...".
 
                ***

"...В статье о Бахтине «Великий творец русской культуры XX века» Кожинов отметил, что Бахтина «никак нельзя считать мыслителем западного типа, что его пиетет в отношении германской философии ни в коей мере не подразумевал сколько-нибудь высокой оценки английской или французской мысли. То есть дело шло о специфических достижениях вполне конкретной германской культуры мышления, а вовсе не о каком-либо «западничестве». В этом и проявляется, надо полагать, диалог культур. В упомянутом разговоре с Кожиновым я спросил Вадима Валериановича о возможности сопоставления идей Бахтина и Хайдеггера. Он нашел эту мысль перспективной, рассказал о том, что Бахтин познакомился с философскими идеями немецкого мыслителя в конце жизни и очень ими заинтересовался.

Вадим Валерианович также отметил, что русско-православный характер идей Бахтина ощущался с первых же встреч с ним. Однако открыто высказать свои религиозные убеждения он не мог, высказывал между строк, поэтому прочтение его книг тербует особой подготовки и внимательности. Вадим Валерианович также вспоминал: «На вопрос о соотношении христианских конфессий Бахтин, не задумываясь, сказал (как о давно решенном), что человек, причастный России, может исповедовать именно и только Православие…». Это может служить серьезным ответом тем, кто склонен приписывать Бахтину релятивизм.

Да, Бахтин не был релятивистом, а был человеком убеждения, а по-иному и нельзя творить культуру. Таков и Кожинов. Причем вопрос этот был для Вадима Валериановича принципиальным. Помню, как он поправил меня, когда речь шла о тексте моей диссертации о К. Леонтьеве и Ф. Достоевском, где я употребил словосочетание «позиция Леонтьева такова…».

«Вы же пишете, что Леонтьев – человек идеи, ссылаетесь на его же слова, что он «идеями не шутил». О какой же «позиции» здесь можно говорить?! Видите ли, есть «люди позиции». А позиция – это как на фронте, ее можно менять в зависимости от обстоятельств. Это явление временное. Но есть люди убеждений. Это уж совсем другое. Это то, чему посвящают жизнь, за что идут умирать».

И это был хороший и серьезный урок. Для Кожинова таким убеждением была сама Россия, ее величие, неповторимость, ее идея, которой он служил беззаветно и этому и учил"
(О.Г.Панаэтов "Кожинов и Бахтин. Дар учительства и дар ученичества" // Электр-й ресурс)).
               


               (Начато 25.11.2020)


               
               


Рецензии