Огурцы как путь к свободе

Я не ем маринованных огурцов. Думаю, это предубеждение сродни любви или нелюбви к маслинам, хурме, (ещё чему?), которое делит человечество на группы, даже сообщества, причём в отличии от религии, приверженцы таких сообществ редко меняют свой лагерь, потому что о вкусе не спорят. И лень себя переубеждать. И попробовать распробовать.

Даже мягкий квашеный огурец имеет в моём представлении право на мирное сосуществование с другими кулинарными несуразностями, такими как тёплое пиво и свежий борщ. А вот огурец маринованный или же его собрат кабачок, — не представляют никакого интереса для моего внутреннего мира. Степень отрицания квашеных огурцов согласно моим наблюдениям характеризуется вектором, т.е. имеет направленность. Любитель маринованных гурцов обычно вполне сносно относится и к квашеным, но не наоборот.

На полке магазина моё внимание именно к этой баночке привлек синий значок g.g.A (geschuetzte geografische Angabe), т.е. значок продукта защищенного по территориальному признаку. —Шпреевальдские огурцы? —подумал я, —чего же в этом лесу Шпрее такого особенного? В итоге, интерес возобладал над инстинктивным нежеланием связываться с маринованными огурцами. Причём куплены были шпреевальдские даже не в порыве малодушия или попытке побороть себя, а для использования в составе утопенцев, маринованных колбасок по чешскому рецепту, которые начиняются перед закладкой в маринад огурчиками и горчицей. В процессе приготовления утопенцев, я всё же шпреевальдские огурчики осторожно попробовал. И влюбился! И узнал, что они едва ли не международный кулинарный символ ГДР, страны которой нет на карте. Символ, который достался в наследство современной Германии, но имеет больший вес, как мне представляется, в странах бывшего Восточного блока, что вполне резонно.

Фильм "Гуд бай, Ленин!" я не решался посмотреть довольно долго. Как запретный плод, он манил знакомой фамилией в названии и страной создания, Германией. С другой стороны, некоторая одиозность того же названия как бы призывала настраиваться на серъёзный лад, что в повседневной офисной жизни ох как непросто. В итоге победило тайное сексуальное в лице актрисы Чулпан Хаматовой, которая в этом фильме в не последней из ролей. Фильм -- то ли трагикомедия с надеждой на будущее, то ли реалистическая фантасмагория с нотками грусти по утраченной невинности. Фильм хороший, фильм об эпохе великих надежд, о закате Холодной войны, о рождении новейшей истории Германии. Да и всего мира. Фильм о падении Берлинской стены, конечно же. Несмотря на обилие слов, передающих вам мои эмоции, ключевым моментом в фильме для меня были именно шпреевальдские огурцы, которые любила мать главного героя. Огурцы как символ другой страны, к сокровенному которой я смог прикоснуться благодаря удачному стечению обстоятельств в магазине и странице Википедии. Огурцы как красная нить, которой главный герой пришивал отваливавшиеся лапы Берлинскому мишке.

Почему за три года жизни в Германии я успел побывать во Франции, Австрии, Италии, скандинавских странах, но так и не доехал до столицы страны, которая меня приютила? Эффект ложной доступности, вероятно. Вот он, Берлин, сел в поезд -- и поехал. А равноудалённая Италия кажется такой далёкой и неприступной, читай манящей, что вызывает внутренний бунт и желания брать штурмом. После просмотра фильма желание повидать Берлин обрело более чёткие формы, оставалось сделать последний шаг и выбрать даты. Но Берлин город большой, поездкой выходного дня обойтись сложно. Поэтому даты ускользали. Последней каплей, реализовавшей действие, был, как ни странно, концерт Scorpions.

Ещё в 2011 году я видел в Мюнхене плакаты из серии "последний тур легендарной группы Скорпионы, спешите видеть!". На тот момент мою голову занимали вопросы переезда и ассимиляции, поэтому первый порыв был недостаточен для покупки билетов, а спустя месяц билетов в продаже уже не было, и это практически за год до концерта! К счастью, нет ничего более непостоянного, чем шоу-бизнес и Scorpions снова появились на плакатах несколько лет спустя с какой-то необычной акустической программой. Жизнь после смерти, искусство вечно. Мне сложно описать впечатления от концерта, они достаточно смешанные. Акустическое исполнение оставляет пространство для музыкального экспромта и открывает что-то новое в давно знакомых композициях. Но ощущение того, что ты услышал всё не так, как подсказывает память, впитавшая мелодичный хард-н-хеви с магнитных кассет, конечно же есть. Не знаю, получил бы я такой же заряд эмоций, если бы присутствовал на концерте в Одессе. Сложно оценивать потенциальные эмоции. Но общение Клауса Майне с публикой на родном ему немецком добавило моим впечатлением нотку интимности, я в состоянии был улавливать смысл сказанного и дышал с другими слушателями в одном ритме. Более пятнадцати лет назад, в прокуренной летней кухне дедового дома, мы слушали эту музыку на паршивом китайском магнитофоне, в пьяном угаре изображая гитаристов и даже имя солиста, Клаус, казалось каким-то совершенно фантастическим, заморским, недостижимым. Мечтать о концерте я не мог в принципе. Не умел такого.

Wind of change. Вот она, связь свободы и огурцов, ключевой аккорд моего рассказа. Песня-гимн, лейтмотив жаждущих свободы и верящих в возможность перемен. Конечно же, перемен к лучшему. С этой песней в голове я гулял вдоль останков Берлинской стены. Смотрел ночью на бывший американский пропускной пункт, "Чекпойнт Чарли". Место где когда-то разыгрывались человеческие трагедии, казалось бы отполированной туристической пустышкой, если бы не звучащая в голове "Ветер перемен". Именно тогда все элементы психологического паззла собрались в моей голове в одну важную истину. Всё равно маринованные или квашенные, не это делает нас братьями. От ветра перемен не нужно закрываться капюшоном, ему нужно подставлять лицо.