Начало Глава 6 из цикла Опалённые войной

(опубликовано в журнале "Новая литература")

Глава 6

Еврейка

Они явились сюда совершенно без спроса. Растоптали всё, что людям было дорого. Прошли по древним улицам города, как некогда варвары, несущие горе. Сытые, лощёные завоеватели русской земли.
Люба увидела их ранним утром из окошка. Сначала к дверям двухэтажного госпиталя подъехали грузовики, затем автомобили лёгкие, из которых вышли важные чины и, в сопровождении автоматчиков, через минуту были уже внутри. Первым непрошенных гостей в чёрной форме встретил главврач Родионов. Пожилой  уставший мужчина поправил на носу очки.
– Товарищи, чем могу служить?
Вальяжный немецкий офицер вдруг усмехнулся в усы.
– Вы – произнёс он на ломаном русском – я так понимать доктор? Тогда останетесь здесь. И ваши помощники санитары, врачи. А остальных мы вынуждены увозить…
– Куда? – растерялся Владимир Львович.
– Туда, откуда никто из них не сбежит…
– Да, они и так чуть живые…
– Разговор окончен…
Махнул эсэсовец рукой и тот час в больнице начался переполох. Немецкие автоматчики принялись выгонять из госпиталя раненых, тех, кто мог идти. Потом их сразу же загружали в грузовики. А вот лежачих нелюди пристреливали прямо в кроватях.
Дальше дошла очередь до медсестёр и санитарок. Женщины неистово кричали. Их, до смерти напуганных, фашисты из здания силой выставляли. Последними госпиталь покинули Люба, Аня и Маша.
– Мама, – говорила Анна – а где же наши? Неужели они нас тут оставили?
– Молчи – отвечала дочери Люба.
– Ну, как же?  Нам же обещали ни сегодня завтра в тыл отправить?
–  Анечка, не спрашивай. Я сама ничего не знаю…
И тут заплакала Маша.
– Мама, мне страшно. Я хочу жить!
– Ну, что ты, родная? – взмолилась Любаша – Ну, что ты такое говоришь? Никто нас убивать не собирается, мы же не солдаты…
Наконец, дочери и Люба оказались рядом с остальным медперсоналом. К людям в медицинских халатах тут же подошёл офицер, что с Родионовым разговаривал. Он, покачиваясь с носка на пятку начал внимательно испуганных рассматривать. Ближе всех к эсэсовцу стояла Любаша. И вдруг фриц протянул к ней руку в чёрной перчатке и брезгливо сорвал с женщины белый платок, так, что тёмные кудри Любы распались.
– J;din, – выкрикнул немец – in Ihr Auto!
Схватили солдаты Любашу и затолкнули в машину к раненым. Следующими кинули в грузовик Машу и Анну. Девочки обе в голос плакали. Мать сгребла их в охапку.
– Ну, вот теперь-то я точно знаю, кто мы по национальности – произнесла женщина дрожащими губами. – Простите меня, девочки, дуру несчастную…
А через час Любу с детьми расстреляли.

Правда

Почувствовал ли он это? Конечно да. Приближение краха сопровождала тоска, которая всё не отпускала. Темнота подступала, становилась реальной. Павел лишь иногда возвращался из воспоминаний, чтобы вновь ощутить звуки, запахи. Вот теперь, например, шорох травы под сапогами заглушали пернатые. Они щебетали где-то в кронах деревьев над головами тех, кто шёл мимо по лесной чаще.
Солдаты снова отступали. Двигались на восток все окровавленные, грязные. К своим из окружения прорывались мелкими партиями. От взвода Квасова после тяжёлых боёв почти ничего не осталось. Сам лейтенант был серьёзно ранен, и теперь его на двух берёзовых палках и плащ-палатке несли Белкин и Птахов. Позади шёл Павел и ещё один солдатик по фамилии Савин. Последний то и дело спрашивал.
– Товарищ лейтенант, как вы?
– Нормально – чуть слышно отвечал Квасов.
Леонид весь бледный, уже плохо соображая, держался за бок.
– Да, вы б, ребята, меня здесь оставили. Всё равно мне уже не жить. А со мной линию фронта вы перейдёте вряд ли…
– Перестань, Леонид – успокаивал командира Пауль. – Мы товарищей не бросаем…
– Да, какой я вам товарищ? Так обуза несчастная – Квасов облизал пересохшие губы, тяжело вздохнул. – Братцы, на землю меня поставьте, а ты, Пал Георгиевич, подойди…
Красноармейцы Белкин и Птахов  носилки на ровное место определили, в сторону отошли, а возле Леонида сел Павел.
– Хочу тебе перед смертью признаться – вдруг произнёс командир. – Это ведь я тогда Сажина Ивана Петровича погубил. Растрепал разговор наш своему папаше, а тот взял, да написал донос куда надо.  А когда я об этом узнал, от стыда в армию и сбежал. Вот такая моя правда…
– Да, уж – покачал головой Пауль. – Но ты молодец, что до сих пор переживаешь. Хотя чего уж теперь старое ворошить? – мужчина помолчал немного – А хочешь узнать мою правду? – и, не дождавшись ответа, начал – Думаешь, меня зовут Павел?
Квасов удивился.
– А как же?
– Пауль. Немец я, Лёнька,  понимаешь? Всю жизнь это скрываю. Сначала боялся, что из-за германской пострадаю, потом когда в Сибирь односельчан  моих отправляли, а сейчас и подавно…
– Да, уж – теперь тяжело вздохнул Леонид. – Это же надо – лейтенант, совсем уже ослабший, пристально посмотрел на товарища. – Но ты хороший, не сомневайся. Да и какая разница Павел или Пауль. И я тебе доверяю – командир, превозмогая боль,  сильней зажал рану,  застонал, начал терять сознание. – Прошу тебя, ребят выведи к нашим…
– Я постараюсь – опустил мужчина голову, а минуту спустя закрыл Лёньке глаза.
А вот обещание своё Пауль дал напрасно. На следующее утро он вместе с однополчанами попал в засаду у железнодорожного моста и был убит румынами, прикрывая отход товарищей. И никому его правда теперь была не нужна…

Яков

Он долго выбирался из захваченного немцами города. Почти месяц подавленный, растерянный, голодный Яков прятался по подвалам, чердакам, подворотням. Видел страшного много. Как расстреливали фашисты неугодных – коммунистов, комиссаров, евреев, цыган безродных. Очень боялись партизан, а потому каждого подозрительного вешали.  А ещё грузовиками отправляли в неизвестном направлении молодых горожан – юношей и девушек. 
К тому же в городе был введён комендантский час. Облавы и погромы стали повсеместны. Из музеев вывозилось самое ценное. На административных зданиях появились флаги со свастикой, а на домах плакаты, пропагандирующие крах советской власти. Людям периодически устраивали показательные казни. Этот не снял перед офицером шапку, а та не так посмотрела. И город начал тонуть в страхе… Правда, жители реагировали на него по-разному. Кто-то забивался в щели, а кто-то бежать пытался. Однако не у всех это получалось успешно. А потому на улицах появлялись трупы расстрелянных, а на реке одутловатые тела, выброшенные водой на берег.  В общем, Якову сполна  хватило зрелищ.
Сам он очень переживал о своих потерях. О Софочке невинно убиенной, о неожиданно пропавшем Николае, об отце, о сёстрах и о маме, судьба которых тоже оставалась ему неизвестной…
А ещё Яшка не знал куда податься и что делать. Родного дома уже давно не было. Красная армия воевала на востоке где-то. А вот партизаны… Хотя нет, он знал одно место.
Яков появился там в августе месяце уставший изнеможённый.  Впрочем, Илларионыч принял парня без всяких вопросов, тем более что, таких как Яшка, на лесной заимке было уже много. Тарас давал пристанище всем беженцам без разбору, от политработников и солдат, оставшихся в окружении, до вдов с детьми и стариков. И все они были теперь одной большой семьёй, которой предстояло уничтожить как можно больше врагов и ждать освобождения.
А пока было только начало всего…
И Яшка тогда не знал многого.  Как будет воевать в лесах полгода. Научится убивать, мёрзнуть в холод, боль превозмогать, взрывать немецкие эшелоны… Как будет скучать по матери, по отцу, долгими ночами смотреть на луну и вспоминать друга. А потом он потеряет Илларионыча. Тот отправится к связному в город и обратно уже не вернётся. Гестапо замучает его до смерти… 
А в январе после Нового Года с боями придут наши. И Яшка будет счастлив как раньше, и рванёт с ними вместе на Запад дальше. И вернётся победителем уже в сорок пятом. А лётчиком он так и не станет. Правду говорил Колька – «Одно слово – очкарик…»

Эпилог

Невыносимая жара спадала медленно, но он, будто не замечая этого, сидел в кресле, укрывшись пледом. Старик Яков тихо дремал, однако шум города заставлял его время от времени открывать глаза и смотреть в окно, за которым ничего нового не было... Мужчина видел, невысокие,  всего лишь в несколько этажей светло-бежевые дома, мансарды,  черепичные крыши. Брусчатую улицу, по которой туда-сюда сновали многочисленные туристы. Аккуратно подстриженные деревья, цветочные клумбы, сувенирные лавки, кафе, рекламные вывески. Яков повернул голову. Вдали высились над городом шпили старинного собора, тёмные стены которого напоминали пожилому человеку о конечности бытия.
Яков вновь закрыл глаза.
– Вот уже скоро…