Овердоз. Глава1

2020

Овердоз
Книга о людях этого дня. Гордиться особо нечем.

Сила сильнее рыданий
***
Цивилизация достигла своего пика.  И в этом угасающем мире нам, как и когда-то в древности, осталась только одна забота – забота о себе.
А. Курпатов.
Красная таблетка 2

Глава 1
1
Когда все началось, перепуганные толпы кинулись скупать туалетную бумагу и гречку. А покупать надо оружие. Тогда у вас, бараны, будет и гречка, и туалетная бумага. Это – главный тезис стратегии выживания. Но, о стратегии мало кто думает, ограничиваясь тактикой.
Перемены никогда не приходят внезапно, вот о чем не стоит забывать. Любой ситуации всегда предшествуют множество других, которые на первый взгляд незначительны; на них не обращают внимания, а если и замечают, то отмахиваются, потому что люди ужас как не любят выходить из зоны комфорта. А потом чешут загривки и говорят: были предупреждения, были звоночки, было то-то и то-то, можно было что-то сделать, избежать катастрофы. Только всем плевать. Думаешь, ты не такой? Такой же. И однажды мы все проснулись в совершенно другом мире. 
Сидя за рулем новенького Рэно Дастер, брошенного кем-то на обочине шоссе, Оскар бессознательно отправлялся назад, в те предпоследние дни, когда эпидемия уже гремела из телика и по всему интернету, а в его жизнь пришла она. Он вспомнил, и потом вспоминал еще много раз этот момент, как она, спокойно и медленно разглядывая его, спросила:
- Как зовут тебя?
- Оскар, - живо отозвался он с беспомощной улыбкой. – Это значит «Божье копье».
- А, - сказала она и сощурилась на солнце. – Чай пей.
Разбитая дорога стелилась рябой лентой под колеса, и кроссовер летел быстрее ветра. Там, куда он спешил, его ждали.  Но, если он опоздает… Об этом не надо думать слишком много. Он стискивал руль, и цель его уже была близко.
2
Распространение коронавируса началось с китайского города Уханя. Тогда об инфекции никто не знал, а механизм уже был запущен. В Ухане был обнаружен первый заразившийся. Об этом сообщило российское информагентство РИА Новости со ссылкой на  китайское издание "Пэнпай".
Одиннадцатого декабря погода в Москве стояла пасмурная. Облака шли в несколько слоев, прозрачные и подвижные, собирая свои беззащитные текучие тела в смутные образы, похожие на не до конца оформившееся воспоминание. Так бывает, когда выходишь вдруг из-за угла, и тебя обдает запах, который уже однажды был в твоей жизни, когда вот так же сеял холодный дождик, и с рычанием и испуганными вскриками промахивали автомобили, и девочка прошла с питбулем на поводке, и старуха в красных резиновых сапогах шаркала по тротуару и толкала перед собой металлическую тележку.
И вдруг воспоминание задрожит, как рябь в луже при быстро налетевшем ветре, и упорхнет, так ничего и не сказав, а только растревожив сердце. Одиннадцатого декабря девятнадцатого года Москва дышала сырым воздухом, жила привычной жизнью, на острове Оаху, где цветы растут на деревьях, в горных долинах среди высокой травы гуляли козы, фиолетовые волны набегали на карамельное побережье Пфайффер Бич, у одной девочки был день рождения, а в китайском Ухане торговка креветками Вэй, спотыкаясь и страдая от одышки, шла в маленькую клинику, расположенную в старом жилом доме недалеко от рынка. 
Где-то здесь была отправная точка, здесь холодным пламенем вспыхнул аффект, и пошла цепная реакция. Очень скоро на планете не осталось уголка, не охваченного паникой, бредом жестокой и неминуемой гибели, фантастическими видениями смертельной заразы.
Комитет по здравоохранению Уханя составил список зараженных. На конец  декабря 2019 года он вмещал 27 фамилий, и почти все эти люди контактировали с рынком Хунань. Этот факт породил серьезные споры, а вопрос, является ли рынок источником эндемии, или зараза была занесена извне, все еще сохраняет свою актуальность. В МИДе Китая считают, что вирус в страну был завезен американскими военными. Вопросы. Вопросы без точного ответа. 
Новый вирус живо изменил мир, заставил людей сделать то, чего они боятся и ненавидят больше всего на свете, – выйти из зоны комфорта, искать новые возможности и новые способы выживания. Ковид пришел ниоткуда и в считанные месяцы перекроил устройство гаснущего, слабеющего мира. Это закономерно вполне, но любопытно здесь другое. В 2015 году уже была «учебная тревога». Тогда появилась опасная для человека болячка, вирус, с которым не знали, как бороться. Об этом сообщил скандально известный журнал Натюр. Тот ли это вирус, и не лежит ли на нем печать пятнадцатого года, точно не известно, но вероятность такая есть.
3
И вот старая, достигшая своего пика цивилизация опасно накренилась, и стал виден крутой и скользкий спуск. То, что произошло после, коснулось всех без исключения. Однако проснулись не все и не сразу, потому как, поди, разбуди давно и наглухо уснувших. Правительства европейских, а затем и других континентальных государств объявили чрезвычайное положение. Границы закрывались, сообщение между странами прерывалось. Потом закрылись города. Идея глобализации лопнула, как радужный, красивый, но бесполезный мыльный пузырь.
Концепция всемирной экономической и культурной интеграции и сведение мира в единообразную систему более была не нужна. Теперь каждый сидел в своей норе, блюдя собственные интересы. Разом пришло осознание, что глобализация – вздор, вредная, рыхлая идейка, могущая впрочем, превратить мир в диффузную массу.
Границы с лязгом захлопнулись, на аванпостах вытянулись ряды САО, задрав стволы и демонстрируя взъерошенным небесам всю свою гаубичную мощь. Мир затрещал по швам и стал трансформироваться. И что оставалось делать нам? Меняться вместе с ним. Разве нет?
Но, куда, в какую сторону, и каким образом? Если кто-то смог, сможешь и ты. Силен тот, кто управляет своими слабостями. Не теряй веру в себя. Помни, целый мир в твоих руках. А вот и нет. Вот и нет. Сплошные иллюзии. Бесконечные сновидения. Когда случается что-то глобальное, вроде Второй мировой, аварии в Чернобыле или вот этой пандемии, выбор-то на самом деле небольшой – ты или барахтаешься, или тонешь. Богатство выбора – это байки. Выбор всегда невелик. Но, плюс в том, что он всегда есть.
Первый случай заражения в России был зарегистрирован 5 марта, когда Италия и Испания уже хоронили своих мертвецов. Социум лихорадило от потоков информации о новом вирусе, а в потускневшем маревом воздухе гуляли облака всех оттенков серого – тяжелый маренго, нежный генсборо, пыльный и платиновый, и теплый серый мох. Снег проседал, дождик сеял сквозь сито, а по ночам весна в пароксизме лихорадки брала зимний реванш.
Когда эпидемия закончится, обновленная планета откроет глаза. Все, что было «сейчас», станет прошлым, но останутся символы этого нервного времени. Одним из них будут выступления президента России Путина, его публичные высказывания, после которых были введены ограничительные меры.
Впервые Владимир Путин выступил с обращением к гражданам 25 марта, объявив две ближайшие недели нерабочими. В Европе уже царила паника, начались беспорядки. Мир знобило. Невидимый враг бил нас по всем фронтам. Это было начало неминуемого, уже четко обозначившегося угасания нашей небывалой цивилизации.
Мы не заметили, как пришли сумерки. Яркий день померк; он угасал медленно, как угасает закатное солнце над чистой и слишком спокойной рекой, посылая последнее прости и, окуная лучи в наползающий теплый, мятный, оглушающий туман.
25 марта в России были введены первые ограничительные меры, закрыта Москва, власть в регионах получила полномочия самостоятельно определять карантинные меры. К этому времени коронавирус поглотил Европу, а его распространение приняло глобальный масштаб.
4
Зима только началась. Стоял теплый пасмурный декабрь. Завершался 2019 год. Люди по старой привычке собирались в новом году жить по-новому. Ах, если бы они только перестали планировать то, что не намерены делать, тогда, может, не так заметны были бы разброд и шатание и, может быть, те пограничные области, где темные леса и поля в измороси, где дороги ведут не туда, где встречаются странные люди, и животные уходят в чащу без оглядки, может быть… Может быть, ответы из того пространства приходили бы чаще, как это случилось с ним в ту ночь, когда остальные присутствующие разглядывали картины экспозиции или в тесных кружках, сияя зубами и самоцветами, обсуждали свои дела.
Сначала, держа в правой руке стакан минеральной воды, а левую засунув в карман, он слонялся среди гостей, скользя по их лицам безучастным взглядом интроверта, или подходил то к одному полотну, то к другому, разглядывая живопись модного в городе художника. Затем отошел в сторону, к большому окну, и там долго стоял неподвижно, глядя на то, что показал ему мир в этот час.
Галерея занимала один из верхних этажей здания делового центра. Линия больших окон радушно открывала запад, город с мерцающими огнями и медную реку, всю в темных пятнах тающего льда, с фатальным символом надвигающихся бедствий – зеркальными отраженными подтеками оттенка крови. Далеко за рекой, за черной линией леса, в прозрачном воздухе догорала красная полоса, поджигая кромку древесного моря. Это было безутешное и окончательное прощание – лучи солнца, ушедшего за горизонт, вспыхивали и озаряли далекий, холодный оттепельный лес. 
Он глядел на панораму мира, не отводя взгляда, и какая-то мысль стучала в скорлупу памяти и никак не могла проклюнуться. Хотелось уехать домой, провести спокойно этот вечер. Он закрыл глаза и вздохнул. И вдруг нестерпимо заныло в затылке. Он оглянулся. И замер. Там, всего в нескольких шагах, но очень далеко, стояла она, женщина из его снов или воспоминаний, – смутных, неясных, и все же определенных, как вот этот зал, эти картины, и эта толпа успешных людей.
Руки ее были заняты, она что-то прижимала к груди, какой-то сверток, и, наклонив голову набок, слушала старика в отлично сшитом костюме. На ней было черное платье, в которое она влезла, точно в футляр. Высокие каблуки туфель делали ее ноги прекрасными или бесконечно длинными. Волосы она не собрала в прическу, как это принято у местной аристократии, а оставила их свободно лежать на спине, словно это вражеское знамя, которое можно предъявить кому угодно. Он стоял и смотрел, а за спиной сверкал и бесновался уже почти ночной город.
Она кивнула и заговорила; как всегда, – он это поймет потом – говорила она насмешливо и категорично, нимало не заботясь о чувствах оппонента. В общем шуме он различил ее голос. Она сказала:
- Да это же просто урюпинский мужик! Как он может лезть со своими суждениями? Это же просто дремучий лес!
Он повиновался инстинктивному импульсу и придвинулся ближе, чтобы снова услышать ее. Старик положил палец себе на переносицу и что-то говорил, как будто увещевая, прося ее о чем-то. Но, она повела плечом и произнесла, растягивая слова, словно внезапно устав от разговора:
- Я не альтруист, я не пойду на расстрел. У меня есть зубы и когти, и я пока еще никого не убила.   
Она пожала собеседнику руку и направилась к выходу. Пространство вокруг нее сгущалось, становилось плотным и упругим. Гости, занятые своими разговорами и переживаниями, безотчетно расступались, и она шла, твердо постукивая своими каблуками. Он смотрел. Он просто смотрел на нее. Горели города и деревни, освещая путь наступающему врагу, а ему и в голову не пришло сопротивляться.
5
Огромная белая луна поднималась из мглы, сгустившейся где-то за горизонтом куском космоса, черной лавой. Ночная тень надвигалась на равнину и лес, охватывающий ее подковой. Больше ничего нельзя было различить на ней, а тонкий бесплотный свет луны поделил все на серебро и сажу, и там, куда падала призрачная вуаль, клубился пар. Небо быстро остывало, в нефритовой зелени засияла чистая вечерняя звезда. И по мере того, как угасала заря, Венера становилась все ярче и ярче.
Верхушки деревьев обрезали горизонт. Но, там, далеко, низко над землей что-то происходило, тучи шевелились, передвигались, вытягивали птичьи шеи, строились замки и взрывались, распадались на куски и отделялись от общей массы, плыли, меняя очертания.
На кургане появился волк; он стоял, замерев, втягивая носом воздух. Он был хорошо виден на фоне остывающей зелени небес. По обе руки от него встали члены его стаи. Он вглядывался в пространство, объятое полуночным сумраком, а молодые волки царапали лапами землю. И вдруг откуда-то из серебристой плотной темноты донесся крик, протяжный стон и плач, как будто кричал сильно раненый зверь, охваченный тоской и болью. Потом все стихло, и только ветер в вышине тонко гудел, рассказывая и жалуясь на высоких нотах. А, когда крик повторился, волки сорвались с кургана.
Оскар очнулся от сна, и пробуждение это было резким и внезапным, как от пощечины. Он открыл глаза, навстречу ему сквозь не завешенное окно кинулось декабрьское небо. Неспешно распускалось утро, обещая долгий и утомительный день. Оскар лежал неподвижно, стараясь удержать в памяти только что виденное. Неосознаваемое впечатление, которое не желало оставаться и норовило упорхнуть. А на смену ускользающему сновидению пришли иллюстрации прошлого вечера, и память о ней, и тревога, родившаяся с ее образом.
Ее лицо, прямой нос и твердый подбородок, глаза, подобные первому льду на реке – он хрупок и прозрачен, а под ним чернеет бездна, – и взгляд этих глаз, равнодушный и призывный; он вспомнил все в одно мгновение, и его словно облили кипятком. Совершенно неожиданно у него появилась тайна. Он был к этому не готов и не знал, что с этим делать.
Утро. Кофе. Душ. Пар. Размытое отражение в зеркале. Потом в лицо ему плеснули холодные капли дождя. Он вышел на улицу, прикрывая голову и слегка сутулясь, и направился к своей машине, чтобы ехать на работу. Он был ранен. Знал, конечно, что выживет. Но, чего ему это будет стоить, господи боже мой!
По сути она была где-то рядом. Здесь, в этом маленьком городе, предназначенном для комфортной жизни. Они почти одновременно вышли из дома. Он, прикрывая голову рукой, она – зонтом. Порыв ветра взметнул волнами ее волосы и понесся в его сторону, и если бы он был мотыльком, он уловил бы ее феромоны. Его машина стояла у подъезда, ее ждало такси. Хлопнули дверцы. Их маршруты пересеклись. Он пропустил вперед желтое такси с затемненными стеклами, и сердце его, неизвестно почему, стукануло.
Он думал о ней ненамеренно, не желая того, просто по-другому было нельзя. Там, в Этажах, в галерее живописи он оставил какую-то часть себя. Когда он увидел ее, душа его отслоилась и вытекла в воздух. А она его даже не заметила. В этом была вся разница. Но, какая огромная, если подумать.