Рассказы о войне ветерана 518

                З Е М Л Я  Г У Д И Т

                Повесть

                Автор повести Олесь Гончар


  Олесь Гончар(1918-1995), полное имя — Александр Терентьевич Гончар —
украинский советский писатель, публицист и общественный деятель.
Участник Великой Отечественной войны.
Один из крупнейших представителей украинской художественной прозы
второй половины XX века. Академик АН Украины (1978).
Герой Социалистического Труда (1978). Герой Украины (2005 — посмертно).
Лауреат Ленинской (1964), двух Сталинских премий второй степени
(1948, 1949) и Государственной премии СССР (1982).

Продолжение 18 повести
Продолжение 17 — http://proza.ru/2020/11/24/862

  Молодёжь собралась в Серёжкиной комнате, мать хлопотала на кухне. Ей было показалось, что никто больше уже не придёт, как вдруг дверь открылась и на пороге вырос, стряхивая снег, ещё один гость, приземистый, черноволосый, с сердитым лицом горчичного цвета. Мать удивилась: этот ещё ни разу не приходил к её сыну.
— Вы продаёте шкаф? — деловито осведомился незнакомец, исподлобья взглянув на хозяйку. Мать на какой-то миг заколебалась. Серёжка предупредил её, что тому, который придёт покупать шкаф, нужно ответить: «Пройдите, посмотрите». И направить в Серёжкину комнату.
— Вы продаёте шкаф? — ещё раз сказал незнакомец, не столько спрашивая, сколько утверждая, и мать должна была сказать так, как советовал Серёжка.
— Пройдите, — сказала она, и голос её дрогнул. — Посмотрите…

  Нахмурившись, гость прошёл в комнату, плотно прикрыв за собой дверь.
В Серёжкиной комнате было оживлённо и шумно, как на студенческой вечеринке. У Валентина уши пылали огромными розами — каждый таскал его за уши: сегодня он был именинником, ибо первым услышал голос Большой земли. Когда вошёл новый гость, которого тут все, видно, ждали, присутствующие встали ему навстречу. А Ляля представила его:
— Сапига.
Сапига подходил к каждому, молча пожимая руки.
— Раздевайся, — сказал Лёня, принимая на себя роль хозяина. — Будь как дома.
Сапига снял пальто, и орден Красной Звезды блеснул у него на груди. Он исподлобья оглядел товарищей, довольный тем впечатлением, какое произвёл на них орден.
«А он, видать, с гонорком», — подумал Серга о новоприбывшем, глядя, однако, с уважением на его орден.

  Напрасно думал Сапига, привинчивая орден перед тем, как идти к Ильевскому, что эти люди мало его знают и что им надо отрекомендоваться своими заслугами. Даже тем из них, которые видели его впервые, главное уже было известно о новоприбывшем. Ляля, которой было поручено чуть ли не самое трудное дело — подбирать в организацию надёжных людей, давно уже изучала Сапигу, как изучала и многих других. В этом ей помогали, сами того не подозревая, подруги, многочисленные знакомые, соседки Сапиги и даже сам Константин Григорьевич, который не первый день был в хороших отношениях со стариком Сапигой и немало слыхал от него про сына. Присутствовавшие знали, что Сапига получил орден в финскую войну, знали, с какого года он в комсомоле, с какого — кандидат в члены партии. Известно им было также, что по профессии он журналист.

  Но всего этого теперь, во время оккупации, было мало для того, чтобы оценить человека, хотя раньше, до войны, возможно, было бы и достаточно. И не его орден был основной причиной того, что Сапига мог сейчас войти сюда. Сама жизнь научила Лялю и её товарищей ценить человека не только за прошлые заслуги, а, главным образом, за его теперешние действия, за то, что он делает сейчас и как ведёт себя в окружении врагов. На молодых подпольщиков его орден производил теперь куда меньшее впечатление, чем газета «За Радянську Украiну», которая выпускалась специально для населения оккупированной территории и которую Сапига давал читать некоторым людям, в том числе и Лялиным подругам. Большое значение имело и то, что Сапига вместе со своей сестрой распространял первые листовки организации, подписанные «Непокорённая Полтавчанка». Об этом тоже присутствовавшие уже знали. Важно было, наконец, и то, что работая завхозом в комитете украинского Красного Креста, демагогической марионеточной организации, созданной оккупантами, Сапига часто выезжал заготовлять дрова в Диканьские леса и возвращался оттуда с интересными новостями, о которых Константин Григорьевич слыхал от старика Сапиги.


  И если Сапига в самом деле входил в эту комнату с некоторым гонорком, с сознанием превосходства учителя, идущего к ученикам, то довольно скоро он почувствовал себя совсем в другой роли. Присутствующие, которые были куда моложе его, задавали вопросы, а он отвечал. Потому что здесь, в Полтаве, они, оказывается, успели сделать больше и, следовательно, имели право спрашивать с него, чей вклад в общее дело пока что был меньше.
— Так ты ничего определённого не знаешь о товарище Куприяне? — обратился Пузанов к бывшему журналисту.
— Я уже сказал, — попыхивал Сапига трубкой, — что лично его не знаю. По-моему, вообще под этим именем действует не один, а несколько отрядов. Товарищ Куприян — это, очевидно, руководитель основного отряда, которому подчиняются остальные. Я хотел в Лютенках вступить в местный отряд, но председатель колхоза, с которым я вёл переговоры, сказал мне, что людей им пока не нужно.

  — Как это людей не нужно? — удивился Серёжка.
— Так, — спокойно продолжал Сапига, не поворачиваясь к Ильевскому, — потому что даже для тех людей, которые у них есть, не хватает оружия. А кроме того, они вообще придерживаются той точки зрения, что верные люди в самой Полтаве нужны не меньше, чем в лесу.
— Разве не то же самое я тебе говорила, Лёня? — обратилась Ляля к Пузанову.
— Ты сказал, им нужен пулемёт? А что они могли бы дать в обмен? — задал вопрос Валентин, набивший в последнее время руку на всякого рода обменах.
— Не знаю, — сказал Сапига.
— Тол у них есть? — спросил Леонид.
— Я об этом не знаю… Мне известно другое: у Артелярщины подбили машину с ракетами.
— С ракетами? — поднял брови Серёжка.
— Да, полная машина ракет… А насчёт тола не знаю.

  Сапига, не глядя на товарищей, видел их. Со всех сторон они поблескивали на него глазами. До сих пор он считал, что владеет профессиональным даром журналиста: с первого взгляда разгадывать и определять людей. Сейчас Сапига должен был признаться себе, что ошибался. Вначале они ему показались почти детьми, не слишком серьёзными и малоопытными. Такие молодые беззаботные лица он привык видеть на выпускных вечерах в десятилетках. К чему они тогда готовились? Возможно, уже представляли себя инженерами, мореплавателями, зодчими… Не думали они, что будут сидеть за закрытыми ставнями вокруг карбидной оккупационной лампы, упорно постигая нелёгкое искусство создания подполья, изыскивая тол для диверсий в родном городе. Не думали, однако довелось. И уже не беззаботные птенцы сидят здесь кружком. Горе Отчизны, опасность, нависшая над каждым из них лично, сделали их внутренне старшими, более зрелыми.
А разве не то же самое произошло с ним самим?

                Продолжение повести следует.