Дружба с привилегиями. Глава 42

Когда я через несколько дней, после некоторого колебания задал Свете вопрос, каким образом вообще появился Константин, Света подтвердила мою сложившуюся за эти дни догадку, рассказав, что после расставания с Константином проанализировала ситуацию и поняла, что просто пыталась прояснить тупиковую ситуацию в которую мы себя нашими скрижалями загнали, и которая выражалась в том, что мы ни с кем не хотели начинать отношений, поскольку наша неповторимая дружба затмевала совершенно всё происходящее вокруг нас; она добавила, что сделала это, как теперь понимает, на подсознательном уровне, от отчаяния, желая разрубить наш Гордиев узел, и напомнила мне о первых днях нашего знакомства, когда решила прийти ко мне домой якобы из-за фортепиано и посмотреть, что из этого выйдет. Вот и с Константином она, решив посмотреть, что из этого выйдет, поняла после того пресловутого чмока: смысл всей истории с ним был лишь в том, чтобы окончательно и бесповоротно понять, что ей никто другой не нужен, и она хочет быть только со мной, и навсегда. А тут ещё я, стойко продолжающий следовать установленным нами правилам, и даже советующий не спешить окончательно разрывать с Константином, и Света поняла, что я так и продолжаю считать её только самым близким другом, и если она расскажет мне правду, то разрушит даже то, что у неё на сегодняшний день есть.

Далее Света раскрыла подробности, поведав, что уже где-то месяц назад у неё несколько раз мелькала мысль перестать встречаться с Константином, что её очень удивило, так как она не могла установить причину её возникновения. Когда позже он впервые поцеловал Свету в щёчку, она сама себе на удивление не знала, как реагировать. Они уже полтора месяца хоть и не так часто встречались, но зато виделись каждый день в ВУЗ-е, и Света могла до этого момента без всякого давления продолжать с ним общаться. Теперь же ситуация изменилась, появилось небольшое давление, и надо было как-то реагировать. Затем Света рассказала, как её не покидала мысль о том, что, расстанься она сейчас с Константином, мы просто откатимся назад, вернём привилегии, но ничего не изменится, а ведь все затевалось, - хоть и на совершенно интуитивном уровне, - ради того, чтобы что-то изменить, и потому она чувствовала, ещё не понимая настоящей причины, что не надо разрывать с Константином. Света действительно к нему очень хорошо относилась, уважала и симпатизировала, при этом ей в самом деле казалось, что она хочет быть с ним вместе.

Константин был на редкость приличный парень, и Света продолжила с ним встречаться. Вот тут подоспели её родители, и она впервые очень серьёзно задумалась над их словами, что мы играем в непонятную игру, и когда-нибудь доиграемся. Она интуитивно осознавала, что родители в чем-то правы, но, учитывая нашу привязанность друг к другу, относила это к разряду естественных переживаний. Потом Константин впервые чмокнул Свету в губы, и ситуация стала стремительно накаляться, давление сильно возросло. На чмок в губы Света не ответила, но Константин воспринял это нормально. Ему было ясно, что надо дать девушке время. Это было в пятницу, а на следующий день состоялся наш разговор; узнав о первом чмоке, я предложил больше не звонить ей до моего приезда, после чего Света устроила мне настоящую бурю. В тот момент она, осознав, что никогда не откажется от общения со мной, что бы ни произошло, в то же время понимала, сколь сложно будет воплотить это в жизнь. Я был до того центральной фигурой в её жизни, что никто не смог бы меня так просто вытеснить оттуда.

Естественно, Константин, как, между прочим, и я в школе, на несколько дней оставил Свету в покое, ограничившись обязательным поздравлением с 8 марта, и только в понедельник осторожно поздоровался. В четверг, наконец, осмелился пригласить Свету в кафе, потом провожал до дому. По дороге Света поняла, решись Константин вновь поцеловать её сегодня, она либо в этот раз должна ответить взаимностью, либо прямо сейчас сказать, чтобы он её сегодня дальше не провожал. Представив, как она просит Константина не провожать её сегодня до дома, Света почувствовала, что это неправильно; сделай она это сейчас, - лишь подморозит на некоторое время ситуацию. Расставаться с ним навсегда прямо сейчас Света однозначно не хотела, совершенно отчётливо чувствуя, что и это тоже неправильно. Уже подходя к подъезду, Света решилась пока всего лишь один раз ответить на чмок, но только на чмок, и потом дома в спокойной обстановке разобраться в себе. Дома разбираться как быть дальше с Константином не пришлось - тут же после чмока ей стало ясно - кроме меня в её в жизни никого нет, и вся история с Константином окончательно обнажила это.

Тут мы со Светой стали вспоминать, с каким упорством продолжали считать себя только друзьями, несмотря на все, скажем так, симптомы. Как мы теперь понимали светиных родителей, моих бабушку и тётю. Мы начали воскрешать в памяти, в какой момент наша дружба начала превращаться в нечто большее. После Эшер и Маши мы были, вне всяких сомнений, исключительно друзья. Во время прошлых осенних каникул тоже, а вот с прошлых зимних, после встречи Нового Года и моего дня рождения, который мы, в отличие от недавнего, провели на высоте, видимо, всё и началось. Происходило это постепенно, с ползучей неизбежностью. После Батуми явно произошло обострение, но мы как всегда приписывали эти внутренние метаморфозы нашей большой симпатии друг другу, привязанности, и привилегиям. А тут ещё надо было соблюдать скрижальные правила, по которым нам даже не разрешалось держаться за руки. А самое главное, каждый из нас панически боялся начинать что-либо изменять в стабильно установившемся порядке, опасаясь не только за нашу дружбу, но и, чего доброго, за полный разрыв отношений, если наши чувства не будут взаимными, и из-за этого в корне пресекались любые мысли по этому поводу. Я, как мужчина, естественно, продержался дольше, Света же, продержавшись до моего недавнего осеннего приезда на её день рождения, не выдержала, и подсознательно начала искать выход из создавшегося тупика. Вот тут и подвернулся Константин, которому симпатизировала. Как Света объяснила, она тогда не совсем понимала, почему решила начать встречаться с ним, вот уже год оказывавшим ей знаки внимания. В какой-то момент она обнаружила, что стала благосклоннее к нему. Константин, сразу же это заметив, только и подыскивал подходящий момент пригласить Свету в кафе.

Да, Константин был отличным и симпатичным парнем, можно даже сказать, с идеальным выдержанным характером. Именно о подобных парнях мечтают многие девушки; поэтому они не давали ему проходу, и смотрели волком на Свету, видя, что он предпочитает её всем остальным. По этому поводу Света откровенно призналась, что если бы мы у Лёни тогда не встретились и не стали друзьями, она наверняка бы быстрее обратила внимание на ухаживающего за ней Константина, и что без меня он наверняка нравился бы ей ещё больше, и, скорее всего, они были бы уже вместе. Но против меня у него не было ни малейшего шанса, несмотря на всю его привлекательность, солидность и другие хорошие качества. Как выразилась тогда Света, я затмевал всех и моим отношением к ней, и её ко мне; по большому счёту, шансов не было ни у кого, как бы они хорошо не выглядели, и какими бы отличными парнями не были.

А что касается меня и моей внешней реакции на Константина, продолжала Света, я всем своим поведением показывал, что я только друг, и это выглядело, как она выразилась, приговором. Поняв, что не может больше встречаться с Константином, она хотела немедленно мне позвонить и сказать правду, но не рискнула, боясь потерять меня навсегда, тем более сейчас, в такой трудный для неё момент. Света еле дождалась моего звонка, чтобы быстрее рассказать, что она больше не будет встречаться с Константином, и услышав, что я как друг советую ей не рубить с плеча, ещё раз поняла, - лучше не говорить со мной о настоящей причине. Света чувствовала, что ситуация с одной стороны разрядилась, но, с другой, наш Гордиев узел затянулся еще туже.

Потом, по словам Светы, когда мы оставили тему Константина и стали говорить, как обычно, весело и непринуждённо, да ещё и затронули мой приезд через неделю, она всё сильней и сильней ощущала безнадёжность своего положения, и это стало невыносимо. В этом месте Света уточнила - именно в те моменты она обнаружила, что уже начала скрывать от меня правду, держа свои чувства в тайне, а тайн то у нас друг от друга не было никогда, и кристальная искренность являлась фундаментом наших отношений. Вот тут Света и поняла, что скрыть свои чувства по моему приезду ей не то что не удастся, она просто не станет этого делать, и это, как она опасалась, разрушило бы нашу дружбу; отсюда и слёзы, которые полились совершенно без всякого контроля с её стороны. Она вдруг обнаружила себя плачущей. Здесь Света добавила, что это с отрывом был самый тяжёлый момент в её жизни.

Далее Света, возвращаясь к Константину, призналась: она очень беспокоилась, что я подумаю, будто она обратила на него внимание специально, чтобы испытать меня. Сам факт появления такой мысли привел Свету в замешательство - ведь она знала абсолютно точно, что я так никогда не подумаю, и это подтвердилось во время нашего первого же телефонного разговора. С одной стороны, Света успокоилась, поняв, что волновалась напрасно, с другой, ругала себя за то, что вообще могла подумать такое, - я ведь никогда не давал ей к этому повода. Я подтвердил ей, что никогда бы в жизни не заподозрил её не только в таком чёрном предательстве, но и вообще абсолютно ни в каком другом, даже в самом микроскопическом, и рассказал, как переживал, все эти месяцы чувствуя себя индюком, которого вживую уже начали ощипывать. Услышав это, Света заплакала. Я обнял её, стал успокаивать, и даже напомнил, как сам закрутил роман с Машей, причем, в отличие от неё, даже оказался с той в постели. Но Света ничего не хотела слушать и сквозь слёзы говорила, что короткий и совершенно ничего не значащий роман с Машей, когда мы, вне всяких сомнений, были лишь друзьями, и она знала, что не теряет меня, нельзя и близко сравнивать с её серьёзными, хоть и пока безобидными встречами с Константином, в то время, когда мы уже давно были вместе, и безусловно являлись более чем друзьями. Не дав мне ничего ответить, Света крепче обняла меня, и, продолжая плакать, сказала, что никогда себе не простит, что из-за неё я столь долгое время сильно переживал. Потом она немного успокоилась и пошла в ванную комнату умыть лицо, но когда вернулась и взглянула на меня, опять заплакала. Тут и у меня навернулись слёзы, и мы долго стояли обнявшись, не проронив ни единого слова.

Но этот разговор со Светой произошёл через несколько дней, так что вернёмся назад к моменту, когда светины родители узнали о том, что я стал членом их семьи. Помню, как её отец сказал нам: "Наконец-то перестали валять дурака", - и передразнил Свету - "А то ты всё - мы два мушкетёра, мы два мушкетёра". В этот момент я вспомнил о дяде Александре и представил, какая у него будет реакция. На следующий день, когда я ему сообщил, что мы не только пара, но и скоро поженимся, он очень обрадовался, начал поздравлять и под конец разговора добавил, что уже было начал верить в дружеский секс, пошутив, что мы ему всё испортили.

Следующая глава на: http://proza.ru/2020/11/26/116