Над судьбой. Глава 7

Генерал растерянно смотрел на вождя. «Что возомнило из себя это грязное, выряженное в перья животное, — недоумевал он. — Как там они любят повторять: «сегодня хороший день, чтобы умереть». Ну что ж, верно сказано — «только мёртвый индеец хорош!»


Гаррисон медленно встал, ровным, твёрдым шагом подошёл к вождю и  наклонился лицом к лицу. С холодной ненавистью тихо, отчётливо выверяя каждое слово, генерал произнёс.
-Ты не просто подохнешь, грязная краснокожая собака, ты будешь корчиться на Столбе Пыток. У нас найдутся мастера, они сумеют сделать это не хуже твоих головорезов. Ты ещё взвоешь как паршивый койот, моля о пощаде, когда твои кишки поползут по земле!
- К столбу его!  — прокричал генерал, обращаясь к охране.

Разгорячённые огненной водой янки потащили связанного алгонкина в центр площади. Они били ненавистного врага прикладами ружей по лицу, голове, всему телу, кололи штыками. Но великий воин был безучастен к происходящему. Стойкость краснокожего взбесила палачей. С него содрали одежду, головной убор, украшения. Озверевшая солдатня втоптала одежду в грязь, плюя и испражняясь на неё. Окровавленного алгонкина повалили на землю и долго били ногами, а затем туго привязали к столбу.


Никакая, даже самая невообразимая боль не могла сломить волю великого Текумсе, он не издал ни звука. Раскалённые солдатские шомпола  вонзались в тело: адская, непереносимая пытка. Но гордый воин с презренным спокойствием смотрел на своих палачей.


Старый сержант лезвием бритвы выделил на груди большой квадрат с тотемной татуировкой, а затем крепко схватил окровавленными пальцами кусок живой, трепещущей человеческой плоти. Ловко подрезая  кожу лезвием, он  стал отделять её от мяса, будто свежуя молодого бычка у себя в деревне, в далёком Гринфоресте.


Индеец так и не застонал! «Это не человек, - с трепетом осознавали янки, - никто не сможет вынести такой пытки! Какая сила заставляет его молчать?!»

Оторвав кусок кожи на груди, сержант одним взмахом ножа вспорол вождю живот и подозвал рядового. Солдат с нескрываемым желанием зацепил штыком кишки и, смакуя удовольствие, стал медленно отходить в сторону. О, ужас! Мистический страх охватил всех участников экзекуции.

 «Почему дикарь не умирает?!» – спрашивали они себя.
Ударами прикладов Текумсе перебили руки и ноги. Но американцы уже были парализованы безотчётным страхом, они просто не могли смотреть на свою жертву. Быстро собрав вокруг столба кучу хвороста, её тут же подожгли.

Едва занялся огонь, все присутствующие сразу увидели, как вокруг головы туземца образовалось светящееся кольцо, и распространился почти забытый приятный запах.
Такие символы для американцев привычны с детства. Их изображают в храмах вокруг голов святых — избранных, ближе всех познавших Бога. Нимбы святости присущи только великим мученикам, наиболее пострадавшим за веру.

Появление ауры у дикаря вызвало оцепенение у всех наблюдавших за пыткой, многие вспомнили о возмездии за грехи.
На некоторых солдат и даже   офицеров нашло временное умопомрачение. Одни падали на землю и бились в конвульсиях, другие, безумно завывая, встав на четвереньки, раскачивались в трансе. Все они до ужаса боялись как наказания Господня, так и дьявольского искушения.

Молодой новобранец, выкрикивая псалмы  из  Священного Писания, в исступлении кинулся разбрасывать связки горящего хвороста. На нём запылала одежда, загорелись волосы, на лице и руках стала лопаться кожа. Боевые товарищи набросили на него плащи, пытаясь оттащить от костра живой факел.


Площадь огласил звонкий голос краснокожего. Слух американцев, большинство из которых не знало и десятка алгонкинских слов, пронзило всем известное имя туземного Бога — Гичи-Маниту. А полковой капеллан  готов был на исповеди подтвердить, что ясно слышал голос из ниоткуда: «Элои, Элои! ламма савахфани!»

Уже никто не испытывал сомнений в предназначении смерти Текумсе. И в подсознании всех присутствующих сначала  смутно, а затем всё отчётливее   стали всплывать  не одну сотню, раз воспроизводимые духовными пастырями картины казни Сына    Божьего.    И ещё больший ужас охватил американцев.