Богомаз глава 20

 
Глава  20. Расчет.

 Поздним вечером  Гулин  вошел в храм. Кто то из прихожанок, узнав его, поклонились. Повсюду горели свечи. Пахло навязчивым ладаном.
Гулин встал под куполом и последний раз окинул  пристальным  оком  Страшный суд
Композиция  была закончена и свободно читалась по фигурам и  сюжету. Даже в сумерках легко смотрелась полуобнаженная Дева Мария. и верхние ангелы. Лицо банкира просматривалось в группе апостолов, а Злоказов, влекомый в ад хохочущими чертями, был мерзок и смешон.
- Да,  смотрится благостно , правда, это далеко не Микельанжело,- промелькнуло в голове Гулина. С другой стороны и Сикстинская капелла пошире и помасштабнее. Разместить   органично  вместе четыреста фигур,  как  у Микельанджело, у  него точно бы не вышло. Едва хватило места для сотни персонажей. Но и голубой мазок платья Девы Марии так же властно, как и в Сикстине  организует внимание. Спасибо Микельанжело.
 Однако кольцо святых и апостолов смотрелось приятней - всего то двадцать персонажей. Вполне читаемы в полутьме.  Не было такого  излишне фамильярного   сдавливания фигур,как у римского богомаза. Так же задорно летели ангелы с трубами, кого то тащили на небеса, кого- то запихивали в рай. Все как в классике. Наверно подобный  набор праведников и негодяев в любую эпоху примерно одинаков. Все дело в ракурсе и композиции. Как  то узрел сам богомаз. Как ему подсказал гений.

  Только  кисть художника наверняка отражает его собственные беды и радости.  Кисть  богомаза смахивала краски с палитры его души.  А в душе у Гулина  страстей за эти три года работы в храме было с избытком.  Тут он и выложился полностью и  кажется иссяк.  Вряд ли  кому то придет в голову приглашать очередного  Даниэля де Вольтерра подрисовывать стыдливость одеждами, как в свое время обязали замазать  кисть Микеланджело  отцы церкви.  А святого Власия с Екатериной он вообще не  стал брать в композицию. Хотя хотелось : чересур -страстные у святых были объятия. Ну да ладно, а то и впрямь начнут бдительные критики просматривать плагиат.
   Главное  сам  Христос, в отличии от рельефного Пантократора Микельанжело был не такой  фактурный и атлетичный. Гулин  в свое время подумал, что если не драпировать  его хламидой, то  лучше убрать лишние рельефы  и выдать тело обычной земной красоты. Решение было правильное.  Излишней наготы на фресках не было. Да и зачем - это было не Возрождение, а  грохочущий закат советской перестройки  - и не сытый Ватикан, а голодное Подмосковье. Не поймут!

Он  мельком прошелся взором по полутемным люнетам, лосмотрел на композиции на парусах и  перекрестился. Работа была закончена. В чем то ему крепко повезло, он не сверзился как Микельанжело с высоты, изрядно поломав руки ноги. Или как тот же Мурильо в далеком Кадиксе, грохнувшись насмерть при завершении  "Обучения святой Екатерины". Что  тогда и говорить о венецианском богомазе Фумиане, замахнувшемся на абсолютный рекорд - семьсот квадратных метров  канонической биографии святого Пантелеймона. Ведь никто до него и не пытался соединить вместе  пространства  стен и свода. Тоже слетел с лесов насмерть, утратив грань реальности в творческом угаре.  Такое у них непростое  ремесло. Может  просто ему, Гулину, повезло.   Хотя при его ненормированном дне и обстоятельстах  непростой личной жизни  такое было крайне мудрено. Чудо, что вообще остался жив.

Он вышел из храма и   устало присел на лавочке . Покидать храм было совсем тяжко.  Здесь он вернулся в профессию, здесь обрел веру в себя . Здесь ощутил свою магическую силу  вершить судьбы людей. Такое в искусстве хоть редко, но случается. Возможности искусства безграничны и непознаваемы. Для этого нужен не только человеческий гений, но  мощнейший астральный посыл,  доступный лишь избранным .
 А впрочем его отсюда и не гнали.  Он рассматривал противоположный берег Москвы реки - новые коттеджи, заборы и размышлял о своем неожиданном даре, откуда он в нем - и главное, зачем? 
   Батюшка    с вздохом подсел к нему , поставив на лавочку изрядно  тяжелый  мешок .
-  Вот  ноне воздаю за радение, Виктор. Не обессудь! На что горазд! -   сказал Священник. 
- Ого! Не много ли? -  поморщился  Гулин
- Куда  там  много!    Килограммов  семь рублей, - отвечает батюшка невесело.- Это же не серебро Виктор.  И не зелень. Так крохи  от прихожан.
- Что случилось?    Без спонсоров остались?  -  усмехнулся Гулин.
- На все воля божья!-  смиренно ответил священник. - В одной стране живем.
Гулин прикинул тяжелый   гремящий мешок в руке:
  - Опять  металлом платят, - вспомнил молодость Гулин.
- Суета сует,-  заметил с горечью Священник.-  Ноне одно – наутро другое.  Однако  можешь отказаться.
-Нет, да можно и так,-  вздохнул   тяжко Гулин. -Как знать может куда и позовут. Надо бы дожить в тепле .

Было тихо  и  прохладно.У  дальней церковной ограды  в полутьме  Ваня и Юра лениво ковырялись лопатами.
Они  обустраивали пространство между новыми  могилами. Ваня ткнул лопатой и спросил, глядя на портреты на  памятниках:
 –  Честно, Вань, дык как растак, а кем бы ты хотел быть банкиром или бандитом.
Ваня помотал головой и сказал рассудительно:
-Да, Юр, кем угодно, только  бы живым.

Гулин встал с лавочки , прошел по плитам до церковной ограды, прямо к обрыву. Внизу перед ним был неширокий лужок, за ним извилистое русло реки. На том берегу над разляпистыми крышами особняков вылезла лимонная луна и проложила яркую дорожку прямо к обрыву. Гулин вытащил из кармана  теплую панагию. Лик императрицы даже в полумраке был высокомерен и суров.   Гулин немного подумал и широким жестом зашвырнул панагию прямо на середину лунной дорожки.