Сестры. Гл. 2 Сердце Эттля

                Глава 2

                СЕРДЦЕ ЭТТЛЯ

Он стоял неподвижно, устремив взгляд на незаконченную страницу рукописи – это был летописный труд, посвящённый освоению и заселению планеты Э-Би-Кван, открытию Гэллема и основанию Эггля со всеми последующими историческими событиями, рассказами очевидцев и собственными размышлениями.

Его крупная благородная голова гордо сидела на могучих плечах, испытующий взгляд ясных голубых глаз, в глубоких глазницах под нависающими бровями, был спокоен и мудр. Просторные зеленоватые одежды с африлейскими узорами, повторяющими афоризмы на древнем наречии, не сковывали движений богатырского тела.

Странные времена наступили – безмятежные с виду, но каждый мыслящий чувствовал, как нарастает лавиной тревога и недовольство. Что принесёт будущее его народу, чем обернётся взрыв, и как поступить лично ему – попытаться предотвратить взрыв или, напротив, увеличить его очистительную силу? Сумеют ли жители Гэллема правильно распорядиться свободой, вспомнят ли они, что это такое, избавятся ли от рабства – или забвение Жёлтой Змеи и воля Тёмных сломят их желания и возможности? Галльяльцы – те же дети, беспомощные и наивные, они верят в непогрешимость матери и отца, и даже бунтуют не всерьёз, и всегда в слезах возвращаются домой, напуганные, обиженные, виноватые. Затянувшееся детство. Но рано или поздно кто-то соберёт силы и смелость в один кулак и разобьёт стеклянный купол – что произойдёт тогда?

Большой мир. Враждебное окружение. Великий Космос. Галактический Союз. Вот где таится главная опасность, вот средоточие ужасов и насилия, вот где скрывается истинная смерть, гибель его прекрасного народа. Межгалактическая Туристическая конвенция мало-помалу, исподволь, превращает Галльяль в яркую погремушку, которую не возбраняется швырнуть на землю и поддеть ногой или сунуть в рот и пожевать, а то и откусывать по кусочку. Ради кучки пресыщенных высокородных туристов налаженный ритм жизни и её чудесная мелодия превратилась в сплошной диссонанс.

Он может ждать и наблюдать – такова его роль Первого Летописца, облечённого жреческими Полномочиями Жизни. Будут идти года, десятилетия – со смертью у него отношения особые. Она не смеет его тревожить. Он не собирается умирать – впереди масса неожиданностей, бурь, потерь и находок - а он любопытен, он обязан быть в центре событий. Пока существует Эттль – средоточие культуры и знания – он будет необходим острову. У него здоровое сердце и крепкие мышцы – старость не коснулась его естества, лишь побелила голову, словно увенчивая короной его мудрость, приобретённую за век. Он без труда сгибает стальные пластины для своих анталласов, и они чутко отзываются на каждый вздох Жёлтой Королевы.

Он пока может позволить себе ждать. Но в один прекрасный момент он вдруг поймёт, что своим бездействием принёс не пользу, а непоправимый вред. Бездействие в иные времена равносильно предательству. Да и закоснелость идей не лучший из пороков, а он, безусловно, консервативен.

Но разве он не достиг вершин, став земным Богом для галльяльцев-младенцев, не завоевал достойным трудом вечную благодарность, создав Книгу Мудрости, Песнь Жёлтой Королевы, а также множество чутких, удивительных музыкальных инструментов, Академию Искусств, где обучаются самые талантливые дети Галльяля, где сохранена древняя культура Галлья – культура первопоселенцев с Материнского Древа Жизни? Разве не зажигается в его честь каждый год Золотой Земной Шар на шпиле Академии, и благодарные ученики не преклоняют перед ним колена? Разве он не приумножил энергетическую мощь Гэллема?

Красота должна спасти мир, обязана спасти, не имеет права не спасти! Лесс свято верил в это, собирая под своё крыло лучших из лучших.

При этом он пережил многих своих учеников – они почему-то не желали творить в тишине своих келий, в гордом аскетизме, отъединившись от низменности и жестокости мира, от внешних потрясений. Нет, они вмешивались во все общественные катаклизмы, бунтовали открыто вместе со всеми, сидели в темницах и умирали под пытками – его любимые, безвременно погибшие ученики: Этлисс, Ама, Аартано, Флолио, Лирта, Тэйц, Кьейо…

Их портреты висят на стенах аудиторий вопреки запретам, вопреки слэйкам, жандармам и чёрному монашеству. Прекрасные юные лица, запечатлённые и сохранённые бережной рукой их Учителя: разве его можно запугать или запретить хранить память о лучших из лучших? Он помнил то время, когда сам был юным, когда на него обрушивались гонения, когда сжигались его партитуры и картины, когда он стоял перед судом чёрного монашества – но он ничего не боялся, и Боги миловали его, послали железное здоровье и стойкость Жёлтой Змеи. А теперь он впервые боится тех перемен, что неотвратимо надвигаются на остров.

Что это – вдруг навалилась старость, разгневалась жёлтая Королева или его прозорливая мудрость впервые отказывает? Нет. Он боится за неопытность нового поколения бойцов, за незрелость их бунтов, за чрезмерную горячность и поспешность, за наивную веру в добрый исход, в добрые намерения всего сущего, в возможность разрешения всех проблем. Но разве он сам не внушал ученикам миролюбие и веру в незыблемость Красоты? Что-то сломалось в его королевстве. Он запутался.

Говорят, в городе снова появился Избранный - чужак-нелегал, которого буквально рвут на части и собираются сделать символом разрушения. Удобная позиция: всегда можно свалить свои неудачи на пришельца-слэйка.

Но кто он, откуда, что ему нужно? Несёт он беду на своих плечах – или бежит от безумств собственного разума? Лесс не прочь познакомиться с ним ближе, лично расспросить о целях и мировоззрении.

Старый Мастер знал, что Э-Би-Кван, или Эбикоану, только позволь, заполонит орда пришельцев из Космоса, что заокеанский мир всколыхнулся, пошли круги по воде. А виной всему Жёлтая Змея, или Жёлтая Королева – уникальное жёлтое топливо, величайшее достояние острова. Субстанция, дарованная Древними Богами, жидкость безграничной Жизни, источник беспредельной Энергии. Чудо в каземате не утаишь. Оно принадлежит Вселенной.

Надо бы предостеречь Анну – она перехватила чужестранца, она заставляет его агитировать, обучает его и уже две недели не возвращается к своей картине, наполненной живительной энергетикой и целительным воздействием. Нехорошо это.
Мастер Лесс перевёл взгляд с рукописи на дверь: там уже давно кто-то тихонько крался, уверенный в своей бесшумности. Он улыбнулся.

Вот дверь отворилась без скрипа, любопытный носик просунулся внутрь – и Лесс сделал вид, что погружён в чтение.

Но протискиваясь в дверь, гость задел крохотный чувствительный колокольчик – и раздался долгий, глубокий переливчатый звук. Вибрирующий ми-бемоль.

В комнату, виновато улыбаясь, вошла юная белокурая девушка, не более 22 лет от роду, несущая в руках прозрачный золотистый ремм.

- Ита! – Лесс протянул в ней руки. – Девочка моя! Я услышу твои шаги на другом конце океана!

Девушка повесила ремм на стену и бросилась к старцу, прижалась к его груди, покрыла поцелуями большие, сильные руки. Её лицо неуловимо походило на лицо старого Мастера – тот же удлинённый овал, твёрдые губы, подчёркнуто прямая спина, нос с небольшой горбинкой и открытый взгляд серо-голубых глаз. Старец ласкал её непослушные волосы, гладил по спине, словно утешая.

- Отец! – прошептала девушка. – Отец, как я устала! Иногда мне кажется, что я не выдержу – и закричу на весь мир: «Вот мой отец! Вот мой отец!»

Тогда старый Мастер тихонько оттолкнул её от себя и постарался придать лицу суровое выражение.

- Воспитанница Ита Брег, как ты выполнила моё задание? – спросил он строго.

- Я сделала всё, мой Учитель, - сказала она звонко. – Я назвала поэму именем своей матери.

Лесс вздрогнул, взял дочь за руку: - Твоей матери… Моё милое дитя, ведь ты не помнишь её, выдающаяся певица Алья Барбеция участвовала в бунте, вдохновляла его своим голосом – и была наказана, и не выдержала наказания. Ты знаешь, что это значит?

- Но моя поэма не может быть закончена, я должна видеть маму перед глазами, чтобы музыка обрела полноту жизни, должна вплести в неё звуки её голоса. Папа, у тебя есть голос мамы, сохранённый в Жёлтых кристаллах, есть портреты.

- Конечно, милая, - Лесс вздохнул и поднялся. – Я не имею права лишать тебя прекрасного. Идём.

Они спустились вниз – ниже складского этажа, в потайные комнаты, куда спускался Лесс, чтобы остаться наедине со своими воспоминаниями. Дверца бесшумно раздвинулась перед ними и сомкнулась за их спинами. Лесс вставил в Озвучиватель один из информационных кристаллов. Полилась светлая и чистая мелодия – Ита узнала аккорды Гимна Жизни, звучащие на большом анталассе. Зазвучал вокализ в исполнении глубокого контральто, завораживающего и чувственного.  Высветилась ниша, и Ита вздрогнула, увидев изображение молодой женщины в полный рост. Она застыла, как живая, нежно улыбаясь чему-то своему, глубоко сокрытому и счастливому. Хрупкая, но гордая грядущим событием, скрестив руки на большом животе. Иссиня-черные волосы свободно и небрежно стекали по плечам. Тёмно-синие глаза смотрели сквозь зрителя, и в них застыл вопрос и затаённая печаль.
Но теперь Ита всё поняла – кожа Альи Барбеции была золотисто-оливковой. Великая певица была из клана чёрных, и потому не могла не участвовать в их бунте против гнёта жречества. Ита чувствовала, как её душа наполняется горечью и новым вдохновением.

- Отец, как можно было поднять руку на такую красоту! Как они посмели её казнить?

- Её не казнили, девочка, – ответил Лесс, когда окончился Гимн Жизни. Вздохнул. – Ты должна это знать – её забрал в Храм Мардхигал.

- Что? – глаза Иты широко раскрылись. - И ты позволил…

- Я был ранен и без сознания. Друзья укрыли меня в подземелье, благодаря им ты жива. Когда я очнулся, Альи не было в живых, и мне оставалось только заботиться о тебе.

Ита потемнела от гнева, сердце её колотилось как безумное: - Я убью его. Клянусь – убью! О мама! – её губы задрожали, она разрыдалась на груди отца.

- Лучше держись от него подальше. Обещаешь? Ты обещаешь? Обещай! – потребовал Лесс, взяв её за плечи.

Ита подняла на него мокрые глаза.

- Обещаю, - скрепя сердце выдавила она, наконец. – Но ты зря требуешь, видит Пик – зря.

- Благодарю. – Лесс отпустил её и легонько подтолкнул к двери. - Ты можешь бывать здесь, когда пожелаешь, дочка. А сейчас поднимемся наверх, у меня есть к тебе дело.

- Прости меня, мама, - прошептала Ита. – Я к тебе ещё вернусь, и ты споёшь мне прекрасную песню жизни и любви.

Они воротились в мастерскую.

- Взгляни на стол.

Ита с удивлением увидела в углублении стола причудливые разноцветные раковины, ещё сохранившие запах моря.

- Откуда у тебя раковины? Зачем?

Лесс загадочно улыбнулся.

- Нам предстоит соединить древним обрядом венчания два любящих сердца.

- Ты будешь венчать? Но кого же? Только не говори мне, что женишься!

- Почему бы и нет? – деланно удивился Лесс. – Чем я не жених, а?

- Отец, не мучай меня, я уже сгораю от любопытства.

Лесс усадил Иту рядом с собой и долго молчал, прежде чем начать…

…Ещё во времена солнцепоклонников венчание было прекрасным священным обрядом, совершаемым на рассвете. Обряд соединял любящих в вечности – и в земной, и в космической жизни, приносил к зародившемуся семейному очагу счастье и достаток.
Два священных символических подарка готовились к свадьбе. Друзья жениха загодя изготавливали дудку – прототип нынешнего флогоса, символ вечной любви, а подруги невесты собирали при свете звёзд и луны раковины – символ богатства и достатка - на отмели Барбино. Затем по этим раковинам Избранные Чтицы считывали все тонкости грядущей совместной жизни, её радости и печали.

Молодых в назначенное утро приводили к океану – приветствовать восходящее светило и просить у него благословления, и на час оставляли одних. Если за ночь нежданно набегали тучи, пряча солнце, или наплывала пасмурная дымка – венчание предпочитали перенести. Но иногда самые юные и нетерпеливые говорили, что солнце всё-таки явилось, и они видели, как оно ободряюще подмигнуло им. Жрецы Солнца – или Жрецы Пик - снисходительно прощали их маленькую хитрость.

После этого обряд считался свершённым, и начинался пир. На каждой свадьбе присутствовал жрец Пик, он радовался жизни и любви вместе с молодыми. Первая ночь проходила в Храме Пик под открытым небом, около никогда не гаснущего очага. Там же они могли испечь мясо жертвенной Рыбы-омалы и выпить священного вина из запасов Храма. Зачатый в эту ночь ребенок считался избранным и обретал особый дар провидения, а зачастую посвящался в жрецы.

Так было в ту благословенную старину, когда люди знали ремёсла, а дети обучались в мастерских. Когда семейное счастье считалось священным, а свадьба – волей Божьей, и жрецы жестоко наказывали за насилие и принуждение в любви. Тогда богатая наследница могла выбрать себе в мужья талантливого ремесленника, а Белый мог сочетаться с девушкой низкого происхождения и другой расы…

Ита слушала, приоткрыв нежный, по-детски пухлый рот, и широко раскрыв глаза. В них мелькали отблески древних жертвенных очагов, и отражался свет восходящего над океаном Бога-Солнца.

…Но потом Жёлтая Королева Недр затмила славу Красного Короля Небес – Солнца. И Красные Жрецы Пик стали Жёлтыми Жрецами Жёлтой Змеи. А древний обряд был запрещен и постепенно забылся.

- Отец, - снова спросила Ита, когда Лесс замолчал. – Кого же ты будешь венчать?

Лесс улыбнулся: - Венчается мой ученик Дали и Алиса Фэйвуд.

- Что? Фэйвуд? – Ита вскочила, с негодованием сжала кулачки: - Эта высокомерная, изнеженная гордячка – и Дали? Ведь он бедняк – что она хочет от него? Унижения?

- Но они любят друг друга и хотят обвенчаться по древнему обряду – а это значит, что любовь и семейные узы навсегда, – с невозмутимой улыбкой возразил он. – И я не могу отказать им в этом святом желании.

- Но ведь она из Белых, – упрямо возразила Ита, и на её глазах выступили слёзы.
– Из Белых! Она никогда не была в нижнем городе, не жила среди отверженных и неприкасаемых, а только потакала своим прихотям, ей ни к чему заботиться о религии Пик. Видно, райские кущи наскучили ей – захотелось романтики. Но это всего лишь новая прихоть, и Дали тоже быстро наскучит ей.

- Возможно. Но не нам судить её, - тихо произнёс Лесс. – И не нам разбивать союз двоих, если его скрепляет любовь. Я не знаю, как сложится судьба этой смелой девушки, но могу ручаться – Дали будет продолжать совершенствоваться в искусствах и продолжать работу в моей мастерской - венчание с Белой богачкой не унизит его таланта и призвания, а любовь вдохновит на новые произведения.

- Или иссушит, сведёт на нет все его порывы. Фэйвуд способна из ревности отвадить Дали от твоей мастерской. Ах, отец, отец. Чем больше я сравниваю её с Анной, тем больше вижу, что они словно огонь и вода. Фэйвуды всегда были хищниками, Алиса не исключение. Вспомни, как она вцепилась в наследство отца, отметая остальных наследников. Она всё прибрала к рукам, она угнетает рабочих более других управителей.

- Надо отдать им должное, это свойство всех Фэйвудов.

- И ты надеешься, что её нрав смягчится?

- К людям необходимо быть терпимее, Ита. Ты всё сказала?

- Нет, - Ита опустила голову, затем смело глянула в его пронизывающие глаза. – Пора бы тебе, наконец, сделать выводы относительно нас и выбрать путь. Ты можешь примкнуть к нам. Твоё имя станет нашим знаменем, за тобой пойдёт молодёжь, ты провозгласишь новую эру!

- Если вы снова хотите собраться у меня – я сделаю всё возможное, чтобы оберечь вас. Ключи принадлежат тебе так же, как и мне. Ты довольна?

- Нет. Этого мало.

- Ты ненасытна. Что ещё?

- Ты прекрасно знаешь. Я хочу, чтобы ты присутствовал на нашем собрании, - твёрдо сказала она.

- Я не буду ничего обещать заранее, - Лесс резко поднялся с кресла. – Может быть, я приду к вам – но не сейчас. А теперь я хочу взглянуть на твою партитуру.

Ита вновь опустила глаза: - Боюсь, что она разочарует тебя – мне не удалась центральная тема. И текст не закончен.

- Не страшно, мы проиграем её вместе.

- Нет, отец, моя мама… - Ита запнулась. – Я сделала её не совсем такой, какой она показалась мне на картине. Какой она была. Я воплотила её такой, какой представляла себе с детства.

- Что ж, ты нетерпелива, поэтому и допустила ошибку. Мне не нравится твоя торопливость и горячность – но в них нет твоей вины. Здесь сказалась горячая кровь твоей матери. Если бы не это – ни она, ни ты не ввязывались бы в заговоры. Иди, Ита, работай, не буду тебя задерживать. Работай до изнеможения, до последних сил, работай, отдавая всю душу, всю кровь до капли – только тогда ты сможешь стать достойной памяти Альи.

Лесс поцеловал дочь – и та покинула мастерскую. А Лесс рухнул на колени перед закрытой дверью: - Прости меня, девочка, прости за всё – что не нашёл в себе сил бороться и сказать открыто, что ты – моя дочь, за то, что превыше всего ставил своё искусство, что не сумел уговорить Алью остаться со мною, и что теперь пуглив и слабодушен ответить прямо согласием. Меня тревожит твоя судьба, я хотел бы запретить тебе участие в сходках, чтобы уберечь от непоправимого, но и тут у меня не хватает духа. Да и есть ли у меня такое право?