Синдром любви. 8. Доброволец

Анатолий, старший инженер отдела крупного завода, с нетерпением ждал окончания рабочего времени. В утренних новостях передавались новые сводки из Вьетнама: «Китайские захватчики продолжают вторжение на вьетнамскую землю… в некоторых провинциях они продвинулись вглубь территории на …   части регулярной вьетнамской армии, пограничные подразделения и отряды народного ополчения продолжают стойко обороняться. Необъявленная агрессия вызвала гнев и возмущение во всем мире».
Со вчерашнего дня, как только узнал о китайской агрессии, Анатолий был не в себе. Болью переполнялось сердце. Что делать, он не знал. Но работа шла раз и навсегда заведенным порядком. К нему подходили сотрудники отдела, разбирали повседневные производственные вопросы, и никто не мог предположить, какая буря страстей кипит в его груди. Он отвечал, разбирая, даже улыбался, как и положено, женщинам, но сидеть спокойно не мог. Голова его горела, какие-то непонятные и неясные пока думы волновали его. Чем бы он ни занимался, в голове, в душе, во всем существе ощущалось странное лихорадочное состояние, какое бывает только в минуту принятия решений, влияющих на всю жизнь.
С ним уже было такое. Так же он чувствовал себя во время американской агрессии во Вьетнаме и других событий, когда лилась кровь безвинных людей. Но тогда он знал, что сочувствуя, ничем не может помочь – кому нужен студент, который автомат-то, как следует, в руках держать не умеет?
Но сейчас он был совсем другой. С его запасом знаний нетрудно в кратчайший срок освоить любую военную технику. Он имел офицерское звание. Специализировался на военной кафедре по теме «Противовоздушная оборона», изучал станции ПВО. Как явствует из сообщений, авиации в ходе конфликта не применяется, но разве он не может помочь в чем-то другом?  Такое вероломство! Жгут города, грабят, насилуют…
По «Маяку» в который раз передавали сводки «оттуда», и вновь в груди закипал клубок чувств. «Там льется кровь, гибнет мирное население, а он здесь протирает штаны. Нет, это невозможно! Мама? Мама поймет, он знал это. Мама тоже переживает. Конечно, мама болеет, но там люди гибнут! Мы привыкли к жизни в тепличных условиях, а какое, спрашивается, мы имеем право так жить? Разве мы сами, своими руками заработали эти условия? Для нас старались деды, отцы – гибли старшие поколения, ради нашей жизни. Так какое право мы имеем мы эту жизнь прожить только для себя? Мы, родившиеся после войны, не видевшие слез и горя матерей, прочувствовавших на себе страшную силу войны, имеем ли право мы жить сытой спокойной жизнью, пользоваться благами, которые завоевали отцы?». Примерно такой строй мыслей был у Анатолия.
Он внутренне рассуждал: как можно быть спокойным, когда вокруг столько горя? В чем заключается спокойствие души? Уж, не в том ли, чтобы с холодным равнодушием  созерцать несчастья других, и радоваться втайне, что это касается не тебя. Это – душевная леность, но душевное равновесие можно заслужить только в борьбе, когда знаешь, что выполнил свое предназначение, сделав все, что в твоих силах, чтобы не было на земле обездоленных.
-Анатолий Петрович, что с вами? – спросила его пожилая сотрудница Мария Кузьминична. – На вас лица нет. Вы чем-то взволнованы?
- Да нет, ничего. – Анатолий попытался улыбнуться. – Ничего.
Полумиллионная армия вторглась на вьетнамскую территорию – каждый человек может пригодиться! Сколько есть примеров, когда за свободу какого-нибудь народа боролись иностранцы, добровольцы от нас боролись за свободу Испании…
Мысли его вновь и вновь возвращались к многострадальному Вьетнаму.
После обеда к нему в отдел зашел старший инженер участка связи Виктор Михайлович, с которым он был дружен. Поговорив на разные темы, вдруг сказал:
- Да, ты знаешь, говорят, что в военкомате уже триста заявлений во Вьетнам лежат, - и уточнил, - добровольцев.
Анатолий вздрогнул. Вот оно! Вот что беспокоило его неясным предчувствием.  Он не мог сам догадаться: нужно сейчас же идти и написать заявление!

Раньше пяти часов он выйти не сумел. Когда вышел, у проходной встретились знакомые, потерял с ними несколько минут, но за двадцать минут дошел быстрым шагом до военкомата. В дороге думал только о матери: «Мама поймет меня».
Поднявшись на второй этаж, Анатолий отдышался. Он ожидал встретить в военкомате оживленную толпу добровольцев, но на лестничной площадке никого не было. В коридоре стояла такая звонкая тишина, что впору было повесить объявление: «Все ушли на фронт!». «Быть может, в подвале?» - пришла такая мысль. В полуподвале военкомата обычно проходил медицинский осмотр призывников.
Окно дежурной было открыто, из него лился свет.  Он подошел. На него глядела сотрудница военкомата. С ней нередко приходилось сталкиваться Анатолию – она занималась офицерской картотекой – поэтому глядела на него доброжелательно, в то же время удивленно. Обычно в военкомат являлись по повестке, а тут пришел самостоятельно, в конце дня, раскрасневшийся с морозца, запыхавшийся. Наверняка что-то случилось.
- Что вы хотели? - спросила она.
Ее спокойные, чуть насмешливые, глаза остановили пыл Анатолия.  Он вдруг понял, понял бесповоротно, в какой-то миг все осознал и поставил на свои места, как только встретил ее охлаждающий взгляд, что с «добровольцами» происходит все не так, как он решил в эмоциональном порыве.
- Дело в том, - он не знал, как понятней сформулировать свою мысль, - э-э-э… во Вьетнаме… в общем, я человек холостой, понимаете?..
Что он человек холостой, сотрудница и так знала – помнила всех офицеров города по долгу службы, и начинала догадываться, в чем дело. Она кивнула головой: мол, понимаю, но в глазах ее продолжал искриться смех.
Анатолий глубоко вздохнул.
- Это… в общем, я свободный, меня ничего здесь не держит, поэтому хочу написать заявление во…
Эти слова он произнес решительно и даже зло. Но досказать ему не удалось, потому что сотрудница перебила его и завершила:
- … во Вьетнам?
И тут же, не сдерживая больше себя, захохотала, да так заливисто, так от души и так громко, что Анатолий, оторопев, секунду смотрел на нее, не двигаясь, как парализованный, и ему стало одновременно и смешно над собой и неловко. Конфуз! Полный конфуз! Так выразила своим искренним ответом сотрудница. Она не хотела, разумеется, обидеть, нет, ей просто было весело.
Впрочем, я не понимаю, что тут стыдного и неловкого? Такой чистый порыв и – обсмеяли. И ему же стыдно. Стыдно и неловко, и неудобно оттого, что в его душе укоренились с младенчества благие порывы?
Ах, нет, совсем нет, дорогой читатель. Я, кажется, понимаю, в чем тут дело. Анатолий закончил вуз с военной кафедрой, после которого имел офицерское звание , кстати, подошло время для присвоения очередного звания – старшего лейтенанта. Так вот. В армии он не служил, только призывался на разные сборы, как говорят «партизанил».  Как офицер, хоть и запаса, он должен понимать, что армия – прежде всего, дисциплина. В случае возникновения военного положения в стране все военнослужащие запаса  должны прибыть на сборные пункты, известные им и отмеченные в военном билете. И тогда, пожалуйста – исполняй свой долг. Но сейчас, когда на тебе гражданский костюм, делай свое дело, а в армии, если необходимо, без тебя найдутся и добровольцы и кто угодно, а ты сиди и не рыпайся! Неужели у нас мало в армии людей, готовых пожертвовать жизнью за дело социализма во всем мире? Но его можно понять, с другой стороны. Пусть, он – образованный человек, пусть. Пусть – офицер. Но ведь он – человек! Ему присущи какие-то недостатки, слабости. Например, поверил товарищу по работе. Что поверил, правильно сделал – друзьям надо верить, но не сделал надлежащих выводов. Слухи могли быть ложными. Друга тоже могли ввести в заблуждение. К тому же, если бы ему никто не сказал, Анатолий все равно пошел бы в военкомат, возможно, не настолько уверенно, но пошел бы! Значит, дело в чем-то другом? Эмоции взяли верх над разумом. Но позвольте: человеку, извиняюсь, 27 лет, какие могут быть эмоции?
Впрочем, я заболтался. Анатолий бежал вниз по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек, а вслед ему несся такой веселый, такой чистый и такой звонкий смех, что казалось, что он заполонил все здание и бился в его стенах, не зная, куда вырваться.

Дверь с грохотом захлопнулась. На улице стояла мягкая тишина, которая бывает только зимой и только тогда, когда в воздухе начинают мелькать первые снежинки. Он шел по скверику, вокруг него возвышались пушистые сугробы, которые еще переливались своей белизной в отблесках заходившего февральского солнца. Такая погода переводила настроение на мирный лад.
Дома Анатолий не сказал матери ничего об этом случае. Как обычно, она спрашивала за ужином, как дела на работе. Анатолий отвечал:
- Все нормально, мама, все хорошо.

Следующая часть 9: http://proza.ru/2020/11/27/1409