Дети Небесного острова. том 2. глава 48

"Кровавый закат"

Солнце начинало клониться к закату, очерчивая небо рыжим цветом своих лучей. Они были насыщены, ярки и изворотливы, но далеко не каждому из них было предначертано преодолеть грозные тучевые сгустки защитного щита, что вновь накрыл Небесный остров своим незыблемым куполом-покрывалом, ставшим во много крат тяжелее и темнее, предвещая своим возвращением новую, более серьёзную, печальную участь маленькому, скромному, но независимому мирку, плывшему среди облаков. Пока что дыры в этой широкой внушительной сфере были часты и крупны, но с каждым часом они упорно и безвозвратно затягивались свежими пасмурно-серыми сгустками податливой массы, всё меньше благодатного света просачивалось сквозь эту преграду, и тем более слабыми и прозрачными становились эти немногочисленные отблески солнечного круга…
Несмотря на непростую обстановку, явно не сулившую Небесному острову ничего хорошего, главная резиденция, пышные сады с извилистыми дорожками, безупречно выложенные мраморной плиткой и отдраенные до сверкающих искр, и, разумеется, сам господский дворец ничуть не утратили своего величия, изящности и изобилия: вопреки очевидной угрозе, о которой так ясно и прямолинейно дал понять облачный щит, садовники всё так же носились меж фигурными кустами, подстригая их широкими ножницами и ухаживая за дорогими цветами, в стенах дворца жизнь била ключом, иногда захлёстывая собой и без того нервную, торопливую и взвинченную прислугу.
 После отбытия экипажа посланцев на Остров солнечного света, работы им заметно прибавилось – если кому-то из высокопоставленных вершителей закона или гостей удавалось в те недели окунуться в дворцовую атмосферу, то они в один голос отвечали, что никогда не помнили господские владения такими переменчивыми и непостоянными – ныне в них царило уже прочно обосновавшиеся на Небесном острове ощущение неспокойности и суматохи.
Стабильность и размеренность канули в небытие, и в этом госпожа Анн могла регулярно убеждать себя, просто прогуливаясь по коридору. Слуги и служанки летели из комнаты в комнату быстрее, чем на крыльях, иногда сильно стесняя и неловко задевая её. Отвешивая неудобные поклоны и поспешно продолжая бег, они обычно в сию же минуту исчезали из виду.
Доходя до своей опочивальни, Анн острее, как никогда, чувствовала весь тот гнёт и взбудораженность в их стремительных движениях, от которых и у неё самой временами начиналось головокружение. Всё труднее ей давались те мгновения величественного ожидания, когда, остановившись у массивной створки, ей приходилось устало и измотанно смотреть на церемониальные действа в виде поклонов и реверансов, которыми было принято претворять её любую, пусть даже совсем незначительную прихоть, сохраняя при этом должную стать и царственную осанку. Всякий неосторожный звук, шёпот или шаг её подчинённых рикошетом отскакивал от великолепных сводов дворца, только больнее ударяясь от побелённых стен, увешанных старинными атрибутами – памятью предшествующих ей правителей, а затем начинали мощно стучать у неё в висках, с такой силой, что становилось сложно дышать.
Этот великий, неописуемый по своей необыкновенности, несравненный дворец небесных глав, что она по праву заняла после своей инаугурации, теперь стал душен и тягостен ей, чем больше она проводила времени в его границах, неустанно вопрошая о судьбе могущественной державы и всем сердцем взывая к команде сопротивления и своему отважному милому сыну, покинувшему Небесный остров вместе с ними, тем невыносимее были для неё те моменты, когда Анн осознавала всю неизвестность судьбы Небесного острова, тем сильнее корила она себя за былые слепые дружеские связи с Энцбергом, за то, что так самозабвенно доверилась ему, а сейчас была готова возненавидеть саму себя за собственную глупость!..

В очередной раз оказавшись около заветных покоев, измученная тревогой и тоской госпожа вдруг почувствовала на себе такой весомый груз и давление, что едва не спотыкнулась, перешагивая порог, и только тихая и участливая Люселия, кротким и безропотным отражением повсюду сопровождавшая её, успела вовремя удержать госпожу.
- ах, госпожа! – испуганно пролепетала она, с дрожью помогая ей подняться после внезапного приступа – у вас какое-то недомогание?..
Встрепенувшись, она хотела было подвести её к постели, но непререкаемая владычица Небесного острова сумела сохранить пошатнувшиеся равновесие и, поспешно освободившись от её рук, молча подала ей успокаивающий знак. Анн нетвёрдо, но легко пронеслась к своему туалету и, усевшись перед омрачённым зеркалом, принялась снимать с себя все хрупкие и громоздкие украшения, стирать плотные слои аристократических белил, готовясь к вожделенному сну. Личная советница торопливо склонила голову, отлучаясь в гардеробную комнату за несколькими парами вечерних платьев, из которых монархиня небесного государства должна была выбрать сегодняшнюю.
Когда скромная девушка возвратилась в спальню госпожи через пару минут, она застала повелительницу Небесного острова уже без традиционного богатого макияжа и прочих аксессуаров. Именно в эту секунду Люселия с изумлением обнаружила то, что госпожа так усердно прятала за толстыми слоями пудр и кремов: перед ней, напротив эстетично прибранного туалетного столика, в окружении прозрачных флаконов, коробочек и пузырьков сидела женщина, которую с огромной натяжкой можно было принять и отметить, как первое лицо острова – длинные блондинистые, чуть отливающие золотом, всегда безупречно завитые кудри госпожи изрядно спутались, её причёска перестала выражать гордость правительницы и подчёркивать её природную красоту, лицо госпожи, даже после того, как она распрощалась с обязательным отбеливанием, всё равно были крайне бледны, и эта неприсущая белизна выглядела довольно болезненно, в широко открытых фиолетовых глазах быстро улавливалась утомлённость, истерзанность, они были задумчивы и грустны, но в них почти не замечались ретивые искры каких-либо чувств, напротив, они почти погасли.
Тёмная полоса, в чей непроглядный туман по воле случая забрёл Небесный остров, запутавшись в тугих сетях, что так и норовили затянуть его на самое дно, никак не помилосердствовали над его госпожой: прежняя манерность и грациозность пропали навсегда, беспросветные планы жестокой «Чёрной флотилии» и его бездушного, безумного руководства очень сильно подкосили её, а постоянные переживания, носимые любым поводом для волнения, окончательно и безвозвратно разбили.
Какое-то время Анн сидела неподвижно, замерев, после сделала тяжкий вдох сквозь зубы, сомкнула расплывчатый взор, а когда снова открыла его, требовательно зациклив его на советнице, то Люселия с надеждой узрела, что в её прекрасных глазах всё же появилась ясность и слабый, едва различимый блеск.
- пожалуй, вот это, - утвердительно промолвила повелительница, указав на шёлковый сиреневый пеньюар, один из своих любимых нарядов, но Люселия приметила, что она ни разу не посмотрела на него, всё её внимание было сосредоточенно на ней.
- конечно, - не колеблясь, отозвалась девушка, преклонившись перед госпожой.
 Аккуратными шажками она прошествовала к монархине Небесного острова с красивейшим одеянием в руках, но не успела помощница преподнести его ей, как Анн тут же выхватила его из её хватки и спрятала у себя за спиной, решительно отставив в сторону.
- я вижу, тебя что-то гложет, моя славная, - покачав головой, ровным тоном сказала она, и глаза её засияли проницательным сиянием – поделись же со мной, нам ведь нечего держать в секрете? Неужели ты опять нервничаешь из-за отсутствия команды и брата?
- мне нет нужды что-то скрывать от вас, матушка, - бегло откликнулась заботливая дочка, припав у её ног в настойчивой светлой борьбе, взгляд её заблестел чистейшей безвинной влагой, но она, соблюдая многовековые устои господского двора, удержала себя от слёз – разумеется, я очень волнуюсь за Александра и за наших благородных защитников – всё же, они покинули стены родного дома, знакомые леса, луга и поля, перешли эту черту… они в другом краю, с другими порядками, законами и обычаями, им там всё неведомо и безвестно, нам не открыто, достигли ли они своей цели, поняли и приняли их на Острове солнечного света, или же без лишних объяснений сочли за недругов и заточили… это так, - откровенно излила свои мысли советница, но увидев, что госпожа отвела от неё взгляд, а глаза её, вновь задёрнутые недобрым туманом, устремились к дальнему широкому окну, сразу же выпалила, желая опять обернуть на себя драгоценные крупицы её внимания – но более всего я живу заботой о вас, моя чудесная госпожа властительница!.. наши верные посланники исчезли из виду, и ясное блистающее небо снова померкло для нас, в какой раз Небесный остров затянуло непроницаемым куполом, отделив от прочего мира. Тьма ближе и ближе продвигается к нам, огромные разящие тучи щита не предрекают нам ничего благого, а вам, матушка, становится всё хуже и хуже день ото дня, ваши силы как будто поглощает что-то, это коварное терзание изводит вас из самой глубины души. Не думайте, словно я не вижу, как вы пытаетесь спрятать это от всех, я не только советница, я – ваша родная дочь, и нет моей мочи более видеть, каким вы подверстаете себя мукам.
Проникшись её честным рассказом, госпожа вновь отогнала от себя тревогу. В широко распахнувшимся взоре её пробудились материнская нежность и ласка. До глубины души тронутая переживанием дочери, она с благодарностью подала ей свою изящную руку, которую Люселия с трепетом и спешкой поцеловала. Потом Анн медленно приподняла её подбородок, и девица, осторожно подняв взгляд, увидела, как лицо правительницы Небесного острова засветилось признательностью, как мягкая улыбка впервые за долгие нескончаемые дни украсила его, искренняя, настоящая, а вовсе не одна из тех, что она, превозмогая внутреннюю боль, являла важным вельможам и дворянам, бессменным визитёрам своих приёмов и торжеств, а их за последний месяц было немало.
- не надо, моя чуткая девочка, - с теплотой промолвила госпожа – ты не обязана так сильно кручиниться из-за меня, поверь. Мне гораздо приятнее видеть, как твои очаровательные черты блистают счастьем и надеждой, а видеть тебя в расстройстве из-за меня, принимать себя за причину твоих горестей для меня гораздо тяжелей.
Тихо сказав это, она плавно и манерно поднялась из-за туалета и, резко повернувшись спиной к размытой нечёткой глади серебристого зеркала, с очередным негромким вздохом расправив плечи и приосанившись, прошествовала к окну. Люселия покорно поднялась с роскошного пушистого ковра и, спешно ухватив пеньюар, оставленный госпожой на своём пуфике, робко посмотрела перед собой, неуверенно вглядываясь в ясный отточенный силуэт, выделявшийся в мглистом убранстве дворца пышной юбкой платья с бесчисленными оборками и, тянущимся понизу свободным шлейфом, хорошо приметном подолом. Советница, одна из наиболее приближённых к госпоже персон, а ныне и единственная, в чьей глубокой беспамятной преданности правительница небесной земли не смела ни на миг усомниться, хоть и была известна своей беспрекословной и послушной службе Анн, своей замкнутой, но очень чувствительной натурой, не могла отлучиться от мрачных мыслей, но продолжала молчать, помня своё воспитание.
Она не знала сколько времени, томных и длительных минут она простояла так, покладисто вытянувшись в полный рост, не сводя пристального взора со своей госпоже и, казалось, что она была вполне готова провести целую вечность в этой недвижимости. Что-то с неподобающим упрямством манило её к царственной матери, но скромная неукоснительная девушка просто не знала, как подступиться, дабы не нарушить дворцовые правила – это уже не та женщина, что вырастила и воспитала её, уже который год она несёт на себе изматывающее и ответственное бремя высшего титула, что только существует на Небесном острове – это ноша господская, обязывающая человека к неимоверной мудрости и правосудию, призывающая почти что отречься от самого себя, вознеся над своей собственной жизнью быт и предназначение других людей, вверивших главе право распоряжения своими судьбами, а также честь родных чертогов…
Обычная девушка, пускай и обладавшая самыми смиренными чертами, достойно вписанными в её благородное происхождение, дворянские корни из обеспеченной династии, конечно, с трудом представляла ту неистовую воронку неутихающих эмоций, что Анн самоотверженно и одиноко держала в себе. Она страстно хотела облегчить груз госпожи, хоть глубокие правдивые мысли всё же холодно и безжалостно подсказывали ей, что это просто невозможно. Ей оставалось лишь дивиться стойкостью непревзойдённой двести тридцать второй повелительницы Небесного острова, пусть те эмоции, пылавшие в её груди, так и не успокоились до конца – колебания и волнение остались.
Застыв у подоконника просторного окна, госпожа невозмутимо впивалась глазами в тёмный щит в проплешинах коего алело закатное небо. Сейчас облачная сфера заволокла его бескрайние своды, но и Анн, и Люселия замечательно помнили, какой превосходный вид открывался на солнце, убывающее к горизонту и скрывающемуся в волнистом пухе облитых золотом облаков. Это была успокаивающая картина, нёсшая в себе веру в завтрашний день, но непроглядный округлый купол из туч забрал у них даже это.
Неожиданно владычица острова оглянулась назад и живо подманила советницу своей рукой. Взбудораженная внезапным приглашением дочь тут же стремительной, но плавной походкой пересекла господские покои, уложив вечерний наряд госпожи на её изысканную кровать, думая вернуться к ней немногим позже.
Госпожа-мать уравновешенно дождалась её, а когда любимая помощница очутилась около неё с желанием поклониться, то сделала быстрый останавливающий взмах ладонью и, заведя руки за спину, вновь обратилась к окну. Дочь и мать оказались совершенно одни, наедине с тёмными проблесками заката, проникающими сквозь не полностью укреплённый облачный щит.
- ты действительно не должна за меня беспокоиться, - сдержанно, с ещё большей твёрдостью в голосе повторила Анн, опять настороженно вцепившись взглядом в густую массу сизых облаков, формирующих сферу.
Несмотря на те дыры, что пока им не удалось заделать, купол туч выглядел очень устрашающе, нерушимо и практически неуязвимо, но, как показала жестокая практика, облачный щит отнюдь не такой долговечный, каким виделся – для мощной лазерной пушки, с некоторых пор вошедшей в оснащение дирижаблей «Чёрной флотилии», подобное тяжёлое скопление облаков было лишь парой пустяков и достаточно эффективно пробивалось,  так что, при соответствующем желании, для станции «Вивет» было только малозначимым вопросом времени вторжение на остров в небесах.
- это на самом деле так, я ослабела, - без колебаний призналась госпожа, всё более напряжённо рассматривая оранжево-красные клочки неба, которые всё ещё оставались видны сквозь просветы. Их было очень бедное количество, щит уплотнялся прямо на глазах – ты ведь знаешь, что Небесный остров неразделим со своим правителем?.. каждый новый день с момента своей инаугурации я всё тоньше и правильнее ощущала его потребности и нужды. Небесный остров… сперва мне подумалось это странным, но затем я осознала: он живой. За всё время моего правления он постепенно налаживал со мной связь, и эти узы соединили нас даже прочней, чем я считала изначально. Для меня превратилось в обыденность чувствовать мелкую дрожь под ногами, слышать журчания ручейков и всплески рек, но теперь это даётся мне очень болезненно: почва часто теряется у меня под ногами, словно растворяется под туфлями, любое малейшее её дребезжанье вызывает адский гул в ушах, глаза застилаются непробиваемой мутью, а лёгкие сдавливаются так, что просто не хватает кислорода… - госпожа вновь доверительно взглянула на дочь, вероятно, надеясь сыскать в добром блистании её доброго взора хотя бы тонкий и краткий лучик понимания, но обнаружила в нём только неподдельный испуг.
 Люселия опять неподвижно замерла на месте, насторожившись и похолодев. Было видно, что скромная помощница госпожи так и порывается, чтобы что-то предпринять, оказать матери хоть какую-то помощь, но другое же, такое стремительное и пламенное чувство с горечью призывает её остановиться. Несмотря на невероятное и кропотливое воспитание, детство и юность, что она провела в абсолютной обеспеченности и богатстве, с ранних лет окружённой порядочной толпой наставников и прислуги, она всегда умела чётко проводить границы своего положения перед своей семьёй, свято чтила матушку и старшего брата, фактически становясь затемнённой их славой и честью, но радостно и смиренно принимала это, как положенное и достаточное ей, как должное.
Сердце её рвалось жалобной птицей из груди, когда она, проглотив суровый комок окружающей действительности, в очередной раз убедилась в своей беспомощности. Они с матерью были единой крови, но разного социального статуса – простой безмолвной советнице ни за что не понять тот шторм, что, расплёскиваясь зазубренными волнами, расходился по душе правительницы – этот шторм был общим для неё с Небесным островом – заоблачный душистый край, снова предчувствуя приближение неизбежной беды, поделился с Анн своею горестью, растравив её раны. Ей оставалось только гадать о том, какой кошмар приходится испытывать наяву её матери.
И, само собой, это никак не могло укрыться от взгляда чуткой госпожи. По эмоциям, охватившим все черты милосердной повелительницы можно было немедленно догадаться, как сильно и рьяно она хотела бы утешить свою родную кровинку, но, к сожалению, просто не сумела отыскать подходящих слов, а потому, пронзительным блеском фиолетовых глаз отмеряв негладкую бугристую поверхность облачного щита, прошептала предельно открыто, хоть и нелегко:
- я чувствую, какая-то напасть вновь готовится поглотить Небесный остров, надвигаются тяжёлые дни противостояния, что дадутся многим из нас ещё труднее той легендарной невероятной битвы, победа в которой когда-то выпала Небесному острову. Я не знаю, как всё сложится, но беспрерывно ощущаю незримые шаги страшной напасти, все мои владения замолкли гробовой тишиной, не поют больше сладкоголосые птицы в землях государства, весь шум каждодневного суетливого движения жизни оборвался на низкой ноте, его заглушил протяжный судорожный стон, и я ничего не могу слышать более, кроме этого стона – это плач самого Небесного острова, потерявшего покой и мир, лживо и беззастенчиво ввергнутого в хаос и неразбериху. Я не сумею рассказать тебе, что будет с нами впереди, но дальше я чувствую лишь произвол и анархию…
Окончив своё непоколебимое и безрадостное описание, госпожа Анн резко поморщилась, наклонив голову и прижав ладонь ко лбу, вероятно, почувствовав свежий наплыв предупредительной боли, разделённой напополам с величественным островом. Люселия не растерялась и, преодолев плохие некрасочные мысли, взяла матушку за руку, чтобы провести правительницу к её постели.
 Усадив её среди дорогих шёлковых подушек, обшитых длинной золотистой бахромой, добросердечная и сострадательная помощница-дочь вновь склонилась перед своей мудрой и милостивой повелительницей, заглянув в её глаза с большим благоговением, но ничуть не скрывая своей обеспокоенности по поводу её самочувствия.
- вы точно ничего не жалуете сейчас? – не отступила она – если на то будет ваша неоспоримая воля, я могу позвать придворного врачевателя!..
- ни к чему, моя голубушка, - с едва видимой улыбкой уверенно отрезала Анн – для чего мне эти травы, настойки и сиропы, если та боль, что терзает меня, исходит от Небесного острова? Скажи, разве единственный лекарь, пусть даже самый искусный и опытный, способен усмирить вопль прелестных земель, под силу ли ему исцелить шелестящие леса, ветреные луга и высушенные поля, бывшие прежде плодородными?.. во мне нашли свой исход все муки наших угодий, равнин и гор, они постепенно накапливаются, растут во мне с бешеной силой, щемя ноющее сердце, а затем выплёскиваются наружу, как буйная вода из русла рек в половодье… ничто уже не сможет оградить меня от этого ужаса, но… я хочу, чтобы ты знала, что когда я вижу подле себя мою красавицу-советницу, мне становится легче нести на себе этот груз, и я очень рада, что ты не можешь ощутить то, что дозволено мне.
На светлых щеках молодой девушки показался незначительный румянец, слова госпожи, обращённые к ней, заставили её искренне расчувствоваться и слегка отвести от себя невесёлые думы.
Госпожа Анн принялась стремительно водить взглядом во мягкой перине своей кровати, судя по всему, пытаясь отыскать повод, который позволит ей сменить тему их мрачного разговора на более приятную и непосредственную. Наконец, торопливый взор правительницы упал на избранный ею пеньюар, бережно разложенный Люселией на расстоянии вытянутой руки от неё.
- присядь же сюда, мой светлый ангел, - ласково попросила она, указав ей на свободное место рядом – поможешь мне одеться перед отходом ко сну. Не будем больше вспоминать о плохом, лучше уж назови мне все те дела, к которым мне надлежит приступить завтра.
Люселия кивнула и поднялась с колен, усевшись на самом краешке кровати, около матери и, вернувшись к элегантному одеянию, взялась за исполнение её указаний, попутно перечисляя:
- итак, завтра к нам дворец пожалует герцог из Северной долины, он хочет обсудить с вами нестабильное положение дел на острове, а так же расскажет о своём стремлении создать военную коалицию из всех небесных герцогств, графств и прочих неравнодушных областей нашего государства, что смогли бы дать достойный отпор станции. Завтра к вам прибудет именитый купец с дальних земель острова, чтобы уладить кое-какие проблемы насчёт своего товара. Приехавший сегодня с отчётом высокопоставленный чиновник сэр Вильгельм из провинции Окружных долин со своей супругой и сыновьями пробудут во дворце до субботы…
-  и это всё? – спросила Анн и внезапно обернулась, когда та, замявшись, закончила разглаживать складки ткани на её плечах.
- да, есть ещё кое-что, связанное с этой влиятельной четой, - незамедлительно призналась Люселия, сложив руки и опустив веки – я как раз собиралась доложить вам: леди Мэделлин, уважаемой жене лорда Вильгельма, совсем не пришлись по вкусу те гостевые покои, что вы изволили обустроить для неё с мужем, мы были вынуждены отвести для них комнату этажом выше.
- что же, - отозвалась Анн, нежно коснувшись руки дочери – это было вполне справедливое и оправданное решение, дорогая: Небесный остров находится на пороге большой катастрофы и беспредела, в такие моменты между нами не должно быть никаких раздоров и склок – всей природе нашего прославленного государства, его установившейся системе и всему его честному народу необходимо стать одним целым перед лицом невидимой опасности, ведь если мы не окажемся едины и будем действовать скоропалительно и самоуверенно, мы не сможем отразить близкую угрозу.
Господская дочь вновь всмотрелась в широкое оконце, что находилось поодаль, слева – оно продолжало неотвратимо наливаться багряно-красными оттенками, затемнённые сизыми тучевыми массами возрождённого облачного щита. Госпожа была права: беда вот-вот грозилась обрушиться на Небесный остров настоящим смерчем невиданной мощи, и сейчас ему пришлось сделать то, чего за все длительные столетия, что он прожил на планете, подать крик о срочной помощи.
 Теперь на острове не было ни единого уголка, который бы продолжал цвести в незнании и безмятежности, покуда на богатую землю нацелила свои громадные летательные аппараты алчная станция, ничто уже не радовало её помутившихся от волненья глаз, ничто не могло избавить от поминутно возрастающего предчувствия неизбежности, которое в этот день было сильнее, как никогда до этого, поскольку каждый плотно сомкнувшийся бутон, каждая припавшая к земле чахлая травинка сигнализировали о самом неважном развитии событий.
- я поняла вас, милая матушка, - изо всех сил отбиваясь от всей той суматохи, что затаилась в глубине её нутра, девушка в который раз скованно качнула головой – ну пока что, не желаете ли вы откушать перед сном?.. я могу распорядиться на кухне, и вам немедленно подадут горячий ужин.
- полно, не утруждай себя, - довольно пренебрежительно ответила Анн – я и так уже неплохо загоняла и утомила тебя своими неиссякаемыми просьбами и поручениями. После того, как твой брат улетел вместе с командой, ты меня просто выручаешь. Но ты уверенна, что тебе легко справляться с его обязанностями?.. задачи господского распорядителя требуют ответственности и сосредоточенности – я знаю, что в тебе есть весомые задатки к этому делу, но мне тревожно наблюдать за тем, как ты взваливаешь на свои хрупкие плечики весь ворох проблем и разногласий моего двора. Быть может, ты сократишь свой изнуряющий труд, а часть оставшийся работы предоставишь кому-то другому?..
- нет, госпожа! – без раздумий воскликнула Люселия, мгновенно подскочив на месте и всплеснув руками – конечно, всё было гораздо проще, когда рядом с вами находились мы с Александром, но брат отбыл на Остров солнечного света по вашему незыблемому приказу, при вас осталась только я. Я переживаю за брата, за Небесный остров и его правительнице. В такой обстановке я уже не могу никому так безвозмездно верить, как то было раньше, и доверить вас тоже никому не могу. И я готова поклясться вам, что не отойду от вас ни на минуту до тех самых пор, пока ключ к решению этой напасти не будет найден, я не отступлюсь!..
Излучающие ласкающий тёплый свет глаза госпожи блеснули безмерной гордостью за прелестную дочь, частичку её собственной души. Заметно, что Анн не хотела оставить попытки переубедить свою советницу, но, воочию оценив её решительный и непреклонный настрой, решила ничего не говорить. Она заботливо пригладила растрёпанные пряди волос на головушке Люселии, затем приподняла её подбородок и поцеловала в лоб.
- не тревожься, моя Люселия, - тихо промолвила она, отсылая дочку – ступай в свою комнатку и спи себе там крепко. Больше я тебя сегодня не призову.
Девушка поднялась с постели, рассыпаясь в почтительных реверансах. Коротко пронаблюдав за тем, как её мать опускается на подушки, укладываясь ко сну, Люселия неспешно развернулась и неохотно двинулась к выходу. Она обернулась назад лишь единожды, уже переступив порог безупречно прибранной комнаты, изо всех сил стараясь сдержать в себе то чувство страха, что вновь неотвратимо зашевелилось у неё в душе, безжалостно и неумолимо опутав её сердце, в последний раз с тревогой посмотрев на госпожу, запирая дверь.
Полюбовавшись ликом госпожи-матери, тяжко сомкнувшей глаза при тёмном сиянии алого заката, окрасившего нездоровую бледность на её щеках в раскалённый оттенок, верная дочь подметила её взвинченное состояние: отходя к своим снам госпожа часто пугливо вздрагивала и болезненно жмурилась, грудь её тяжело вздымалась и опускалась.
- спите спокойно, матушка, - оставалось лишь с глухим, едва слышным вздохом, но искренне пролепетать встревоженной, но упорной советнице, запирая дверь – пока я нахожусь рядом с вами, вы всегда можете рассчитывать на меня.

Грозная толпа разгорячённого небесного люда тем временем лишь ближе подбиралась к роскошной правительственной резиденции, грандиозному и невероятному по своему масштабу и живописности древнему дворцу, что неизменно, с самых незапамятных времён, в течение долгих веков, правдиво и верно служил прекраснейшим домом для многих поколений великих повелителей и прочих высокопоставленных и важных вельмож острова, особо приближённым к их двору. Ярко пылали самодельные факелы, крепко сжатые в их сильных руках, от жарких языков пламени, жадно поднимавшихся вверх, кроваво-пасмурным цветом насытился и сам облачный щит, прежде громоздкий и невзрачный, то же безумное свечение бушевало и в широко распахнутых глазах рассерженных людей, движения которых были точны и стремительны.
Всю процессию восставших подданных твёрдо и величаво возглавлял мятежник Митчелл, хитро подкупленный Энцбергом – торговец фарфором на местном рынке, человек с весьма сомнительной репутацией и прошлым, однако помимо всего остального, обладавший неописуемой смелостью, дерзким нравом и чрезвычайному таланту к внушению. Искусно и бессовестно манипулируя страхами жителей Небесного острова, ему удалось заверить мирных граждан в том, что госпожа Анн имеет прямую связь со станцией и хладнокровно обманывает своих подданных, смотря на удручающую обстановку в своих владениях сквозь пальцы и ища в этом лишь собственную выгоду.
На сей раз люд Небесного острова показал себя не с самой лучшей стороны: своим безоговорочным доверием и желанием достичь высшей справедливости, по заслугам покарав госпожу, они были намерены уничтожить всё то, что являлось их обителью. Боязнь вторжения со стороны циничной станции окончательно ослепила их, сделав глухими ко всему, что происходило вокруг. Впавшие в панику и лихорадочно искали себе защиту и нашли таковую в скупом торговце, живо пообещавшем им избавление от всех одолевавших Небесный остров ненастий через свержение «нерадивой госпожи, нарушившей все возможные порядки на острове, сбившей его с нужного курса».
Сам двуличный торгаш, гордо вышагивавший впереди всех, направляя жестоко обманутую толпу, выглядел вполне довольным собой и своим авторитетным положением среди взволновавшегося народа. С преждевременной радостью несомненной победы и низвержения госпожи, он только жадно потирал зудящие от нетерпения сухие ладони и, доверив свой самый высокий деревянный факел ближайшим приспешникам, оцепившим его плотным несокрушимым кругом, то и дело потягивался к драгоценному толстому кошельку, чьё звяканье доставляло ему необыкновенное блаженство.
Дабы раньше положенного срока не истратить весь ярый, импульсивный запал соотечественников, глубоко и бесповоротно одурманенных громкими и живыми обещаниями о мнимой «справедливости», что непременно восторжествует на Небесном острове при свержении госпожи, Митчелл не забывал вовремя раздувать вспыхнувшую искру недоверия и отчаянной, бездумной смелости, совершая кратковременные остановки на пути к их главной цели и выхватывая из рук соратников покорно протянутый факел, регулярно указывал извилистым языком беспристрастного голодного пламени на великолепные очертания главного небесного дворца, что становились всё чётче, понятнее и ближе с каждым новым размашистым и несокрушимым шагом, раскатисто приговаривая:
- вперёд, друзья мои! Дорога, уготованная нам, уж не так далека, как прежде. Вот! – видели, где возвышается испорченное логово немилой союзницы «Вивет» ?.. предательница! Негодяйка, продавшая свой добросовестный народ, что так безоговорочно ей верил за ворох каких-то глупых нарядов и ничтожных драгоценностей! Чей покой был ей дороже: наш с вами или же свой? Вступив в сговор с поганой станцией, она опорочила доблесть великого острова, она осрамила нашу гордость! Ну ничего, недолго ей осталось пировать в своём незаслуженном дворце, который она также сумела запятнать бесконечными грязными интригами и ложью!
Народ Небесного острова исстари был известен своей безвозмездной, но всецелой увлечённостью, тем, с какой душой и рвением он брался за любое дело, пускай даже самое незамысловатое и обыденное. Для всякого добропорядочного и чистосердечного жителя великого заоблачного государства на первом месте в жизни была честь своей семьи и родных просторов, этот важнейший долг, что они обязаны были проявить по отношению к ним.
Они с пелён радели за справедливость и мир, к всему относились ответственно и смело, с пылкими и самоотверженными сердцами, часто по природе своей походя на свечи – небесные люди были преданны и несгибаемы, их усердие и порывистость были воплощением тепла счастья и опоры, как тоненький огонёк, колыхающийся на фитильке. Но эти же качества могут послужить и во вред, изменив свою суть и направление – тогда скромный тусклый отголосок пламенного света начинал нести в себе большие, порой неисправимые неприятности, искры срастались, заполняя собой масштабные пространства, становились широкими и опасными, а главное – непредсказуемыми. Возникал разрушительный по своей мощи пожар, и страшен был тот человек, что обдуманно решил разжечь его, взяв под свой контроль.
- слава безграничная нашему Небесному острову! – горячо выкрикнул из толпы какой-то одержимый рыночник, размахивая разгорающимся пламенем.
- долой госпожу-изменницу!! – истошным визгом поддержал его один взъерошенный крестьянин, чьи глаза с непривычно диким восторгом сияли в огненных вспышках – нам нужны честные и человечные правители!
Людскую гурьбу, угрюмым безжалостным строем шедшую прямо на грандиозный дворец, на его раскидистый двор, вновь захватила бушующая волна смятённого беспокойства, почти что дошедшая до неприкрытого безумия, находившего свой выплеск в громогласных криках и спорах. Митчелл, постыдный зачинщик всего этого переполоха, только сильнее растягивал улыбку на смуглом хитром лице, понимая, что как бы дальше не развернулись смутные события, погибель Анн в их конце была необратима и очевидна, что, определённо, лишь сыграет ему на руку: в самых укромных уголках своего бурного самонадеянного воображения, гнилой торговец уже ярко расписывал то, как бесцеремонно лишит госпожу всего того, что является для неё самым дорогим и, величественно воссев на престол Небесного острова, начнёт диктовать благородным землям свои порядки.
Он не стал успокаивать толпу, сосредоточенно дожидаясь, пока она вновь тронется ко дворцу, а сам вернулся к своему ненаглядному кошельку, вогнав основание грозного факела в сырую почву, поросшую мелкой светлой травой. Уверенно раскрыв его, мятежный торговец извлёк оттуда одну наиболее крупную золотую монету, начав с нескрываемым удовольствием вертеть её между пальцами, тихонько, с ехидством посмеиваясь. Его нисколько не интересовал набиравший силу гул ослеплённой толпы, снова бросавшийся вперёд, он совсем не обратил внимание на то, что несколько человек смогли почти вплотную подобраться к высоким воротам – он только хитро смотрел на блистающую в разъярённом огне монету, чувствуя, что это было лишь истоком к его государственным достижениям…
- Митчелл!.. Митчелл!
Погружённый в своё ликование, в душе уже давно поющий дифирамбы самому себе, он не сразу услышал настоятельные оклики, обращённые к нему. Пронзительный, несколько опешивший и обескураженный голос быстро показался ему довольно знакомым, но щепетильный торгаш предпочёл немедленно скрыть свою неизменную отраду от посторонних глаз, закрыл кошель и припрятал его в длинном спадающем рукаве. Обернувшись через плечо, он увидел плохо сложенную зрелую фигуру, во весь дух бежавшую ему навстречу, проталкиваясь сквозь поредевшую толпу, активно надвигавшуюся на дворец, до которого оставалось не так много ходу. Вскоре, когда торопливый силуэт чуть убавил шаг, очутившись перед ним лицом к лицу, он узнал в нём Раймонда, обедневшего торговца тканями и владельца соседствующего прилавка на площади.
- ну и чего тебе надобно от меня? – весьма грубо процедил Митчелл, с презрительной подозрительностью впившись ему в глаза – радуйся же: на твоих глазах сейчас вершится подлинное правосудие! Разве тебе не будет обидно, если в списках «героев острова», которые я обязательно учрежу, не появится твоё имя?..
- на меня не действуют твои уловки, - холодно ответил тот – мне кажется, что в твоих мотивах скрывается что-то неясное, неспроста ты в такой трудный час повёл сотни людей ко дворцу… но как бы то ни было, Митчелл, заклинаю тебя, прошу ради своей дорогой семьи: пока ещё не поздно, отзови народ, скажи, что это было лишь обычное недопонимание. Я ничего не знаю о твоих намерениях, не могу судить об их искренности и чистоте, но они явно не приведут Небесный остров ни к чему хорошему, если не сделают наше шаткое положение ещё более некрепким! Послушай и, если в тебе осталась хоть капля сочувствия к бедным соотечественникам, не доводи их до греха, тех деяний, о которых все потом будут сожалеть, остановись! Не смею предположить, что тобою движет, но ты поступаешь неправильно, всё станет только сложнее! Не в моих силах объяснить тебе почему, но я чувствую, что своими действиями мы совершаем большую ошибку!..
Только тогда, в этот самый миг, в его взгляде появилось искреннее ощущение растерянности и оторопи, сплётшееся с мольбой. Он просил его передумать не из личных побуждений, а только следуя помыслам о благе своих родных. Но Митчеллу подобные светлые чувства были чужды всю осознанную жизнь, он думал о том, как выкарабкаться из этой тёмной ямы долгов и бедности, полной беспросветных перспектив, каждое слово, вылетавшее в сии минуты с губ напряжённого соседа-торговца были по-своему неприятны для него, а некоторые в какой-то мере и оскорбительны.
 В одночасье помрачневший от собственного разочарования, Митчелл медлительно нагнулся за оставленным факелом и, буквально вырвав его из земли резким движением, с раздражением поднёс расходящееся пламя к сопернику, так что его лицо засияло в огненных отблесках. Раймонд немного сгорбился, почувствовав жаркое дыхание длинных языков на своих щеках, но не дрогнул, напротив, лишь с ещё большим напором и строгостью взглянул в глаза предводителю. Он быстро разглядел, что пусть мятежник, как может, и старается принять бесстрашный и уравновешенный вид, но в презирающем сверкании его сощуренных глаз легко угадывалась боязнь того, что его затея может оказаться под угрозой из-за его открытой и неуклончивой просьбы.
- да кто ты такой, чтобы так разговаривать со мной?! – злостно вскричал он, тряхнув факелом в руке, разбрызгивая вокруг себя ярко-рыжие частички огня – я никогда не желал Небесному острову ничего дурного, моё предназначение заключается исключительно в том, чтобы раскрыть вам, наивным слепцам, ваши застеленные пеленой вранья глаза, мне хотелось, чтобы вы по-новому, без лишних красок и лести посмотрели на свою «безвинную» госпожу. Что плохого в том, что теперь, после долгих лет непроглядной лжи, унижений и издевательств, подданным наконец-то есть, чем ответить их благородной правительнице, благодаря которой и наступил этот кромешный мрак, что, без нашего вмешательства, уже никогда не развеется. То, что я говорю – не обман, все мы прекрасно запомнили тот злополучный предательский день, когда госпожа созвала нас и самолично созналась в своих злодеяниях, она этого никогда не опровергала. Происходящее сейчас – это лишь попытка торжества правды и справедливости, что мы давно заслужили! – хмуро произнёс он, но тотчас добавил, лишая заметно напрягшегося Раймонда возможности ответить – ну-ну! Там, где затухает одна звезда, непременно есть место, чтобы вспыхнуть новой! Иными словами, госпожу Анн вот-вот постигнет неминуемый закат, а ты подумал, что будет дальше, что станет с твоей страстно распекаемой семьёй, например?.. ты должен принять к сведению то, что любой, кто осмелится помешать мне сегодня будет подвергнут должному наказанию, а тот, кто не побоится, не отступит и пойдёт за мной будет щедро вознаграждён!..
- но я… - начал было торговец, но запнулся. Голову его немедленно сковала страшная непостижимая тяжесть, он был готов задыхаться от охватившей его поволоки сомнений.
- если ты не понял с первого раза, я, так уж и быть, снизойду повторить, - продолжал вкрадчивое давление Митчелл, вновь опалив его пламенем – я никогда не видел в тебе особого конкурента, Раймонд, но почему-то всегда ощущал ревностное желание удалить тебя с нашего рынка. Я долго думал, отчего у меня сложилась к тебе такая непреодолимая неприязнь, пока наконец не догадался: я всё время считал тебя слабаком, Раймонд. Ты из тех людей, что легко попадаются на лесть и пустые обещания. Из-за этой черты я часто недолюбливал тебя, ведь ты с поразительной непринуждённостью был способен потакать манипулятор, тебе было не под силу разомкнуть тяжкие веки. Но сейчас, Раймонд, наступило иная эпоха, в твоих возможностях завоевать моё уважение, но для начала мы должны завоевать этот дворец!..
Торговец-бунтовщик с неисчерпаемой радостью развернулся к господскому изысканному жилищу, чей фасад уже возвышался прямо над ними, и взгляд его тотчас наполнился чувством, напоминающим тёмную эйфорию. Приободрившись и приосанившись, он с довольством оглядел внешний облик двора госпожи, попутно дерзко прикинув, как он его изменит в ближайшее время: прикажет порабощённым слугам выкопать ненужные цветы и на месте садика разместить сундуки с драгоценностями, обсыпать мраморные дорожки золотыми и серебряными червонцами, а вместо интересно оформленных, выстроенных в ряд фигурных кустов, выставить точно так же его скульптурные портреты, что он обязательно велит изготовить – в профиль и анфас…
Возмущённый народ уже цепким кольцом захватил высокие ворота, мерцая своими факелами и буйно крича. Не став терять много времени, зачинщик мятежа отвлёкся от лелеемых мыслей и подался вперёд, протискиваясь через толпу. Незадолго до этого он с облегчением услышал вынужденный сдавленный вздох Раймонда, очень скоро затерявшегося в толпе.
- отоприте ворота!
- Анн, выходи!
- мы жаждем лишь справедливости!!
Все эти возгласы не могли остаться без внимания служилых людей, в то время ведших ночной дозор по периметру внутреннего двора дворца. Прогневанные люди были просто вездесущи: маяча перед входом во владения госпожи, они так и норовили просунуть в узкие щели руки, крепко сжимавшие ослепительные факелы, и подглядеть сквозь изящные и прочные чёрные прутья на убранство и обширность обители госпожи Анн.
От их ненасытных, пылающих взглядов не смогло уйти то, как на небольшой башенке с колоколом, располагавшейся по центру дворцового здания, подскочила маленькая седая фигурка немолодого часового, моментально сорвавшись с места. Затем она на какое-то время просто пропала из поля зрения, но вскоре бунтовщики, нетерпеливо раскачивавшие в руках своё грозное огненное оружие, рассеивая подле себя ослепительные россыпи из расплавленных горячих капель, узрели торопливо подбегающего к воротам пожилого старичка.

Какой год подряд степенно принимавший на себя ночной караул, давно и прочно вошедший ему в привычку, старый преданный господский слуга не мог упустить все те бесчинства, переполох и всплески мерцающих искр, что развернулись у самого ограждения великого небесного дворца. Выйдя навстречу к восставшим простолюдинам, пожилой служащий госпожи Анн точно почувствовал себя неловко и оторопело, пускай и старался удержать на своём лице непоколебимое возмущение и угрюмое ворчливое недовольство, но торопливо бегавшие глаза его, а также нервное прощупывание подстриженной серебристой бороды, практически сразу сообщали об его истинной тревоге и беспокойности – их смутный, задумчивый блеск честно указывал на то, что немолодой помощник правительницы, затаив сиплое дыхание, поспешно пытается вспомнить, случалось ли нечто похожее в предыдущие годы его жизни… и, вероятно поняв, что нет, пожилой мужчина насторожился ещё больше.
- вы кто такие? – продолжая напускать на себя равнодушную мрачность, сердито спросил он, обхватив морщинистыми руками стальные прутья – чего вам нужно от нашей госпожи, да ещё и в такое позднее время?!
Народ снова разгорячённо вспыхнул, обратив на него пламенные наконечники своих факелов. Ощутив в непосредственной близости беспощадный и голодный огонь, стремящийся к покорению и уничтожению всего живого, старик с приглушённым аханьем отпрянул в сторону на подкошенных ногах, невольно схватившись за больное сердце. Но, немного отдышавшись, приложив некоторое усилие, сумел крепко удержаться на скользящей поверхности из каменных плит, расстеленную у самого входа во владения госпожи, показав всю серьёзность и решимость своего намерения узнать причину их внезапного собрания у дома своей беспрекословной властительницы.
Перебивая друг друга криками и восклицаниями, внушительная толпа небесных мятежников предприняла попытку донести до него всю суть своего появления у дворца Анн, их основных требований и нужд, однако пожилой служащий едва ли, что смог понять из их невнятного рассказа, ведь говорили они очень быстро и неразборчиво, а их общий гомон сливался в протяжный возбуждённый шум.
 Тогда в дело поспешил вмешаться никто иной, как инициатор смуты, варвар Митчелл. Подняв свой факел выше остальных, он призвал своих последователей к молчанию, и восставшее столпотворение действительно мгновенно умолкло, заметив его жест. Дальше безразличный ко всему торговец-заговорщик подошёл вплотную к воротам и, подманив седого караульщика поближе к себе, сдержанно и правдиво пояснил:
- мы всего лишь устали день за днём переживать всё это, тянуть на себе ежедневную ложь госпожи и её подарки, предназначенные для того, чтобы нас задобрить. Наша чаша терпения на сей раз переполнена, и мы не позволим себе и впредь мучиться от эгоистичных махинаций госпожи, от её наплевательского отношения к нам! Дабы не задерживать людское правосудие, будьте так любезны, позовите её к нам – мы пришли вернуть ей один давний должок.
- пусть расплачивается за свои неладные поступки! – поддакнул ему кто-то из взбунтовавшихся жителей.
Хоть на первый взгляд, немощный и сутулый старичок показался всем очень слабым и непримечательным противником, кропотливый слуга госпожи не стал спешить с подчинением обозлённому торговцу. Где-то с минуту он провёл в нелёгких раздумьях, тяжко повесив взлохмаченную голову – только, когда Митчеллу надоело дожидаться его решения и он, злобно оскалившись, пригрозил ему пылающими языками, тот наконец-то поднял свой взор, и глаза его неожиданно зажглись блистающим светом, будто сам огонь поделился с непокорным часовым своей ясной сущностью. К великому удивлению, как самого Митчелла, так и людей, стоявших за его спиной, в утомлённых пожилых чертах немедленно проявилась жёсткая неотступность и уверенность, метнувшая упрямую молнию в тёмных зрачках.
Сжав натруженные руки в кулаки, он быстро сказал изумившимся бунтовщикам:
- если вы хотите только этого, то ступайте отсюда подобру-поздорову, и я навсегда забуду то, что сегодня произошло, оставлю в тайне, не раскрою никому. Очень опрометчиво рассчитывать на то, что я так легко отворю вам ворота и буду пособничать вам, неуважительным, бесстыжим негодникам – я лучше расстанусь со своей бренной жизнью, но не выдам вам госпожу!..
- что же, старик, ты сделал свой выбор, - ровным голосом провозгласил торговец-предводитель и спокойно отошёл поодаль, совершив пригласительный взмах факелом и примкнув к остальным восставшим людям.
Седовласый протестующий и опомниться не успел, как однородная возмущённая гурьба разбилась на два строя, рассеявшихся по двум сторонам, друг напротив друга, как бы собираясь что-то торжественно пропустить перед собой. Очень скоро немолодой прислужник углядел некое расплывчатое пятно, что вдруг возникло впереди, но только сумев хорошенько напрячь своё слабое зрение, всё же смог понять, что это такое: то была простейшая лёгкая тележка, корпус которой был наспех сколочен из деревянных дощечек. Взявшись за небольшие, но удобные ручки, предусмотренные сзади, её без лишних усилий катил к воротам дроворуб, владелец деревянного прилавка на рыночной площади, на его лице играла хитрая, даже коварная улыбка.
- не захотел по-хорошему, тогда будет по-плохому! – упивался ехидством он – как бы мне было б не жаль портить столь красивейшее искусство древних мастеров, - торговец кивнул на изящные прутья великолепных ворот – но видно ж, придётся применить грубую силу. Итак, товарищи! – скомандовал он – навались!..
Часового охватила зябкая дрожь, когда в один момент он осознал, что дроворуб привёз с собою не такое уж и большое, но довольно тяжёлое, толстое и громоздкое бревно. Они собираются выбить створки…
Не помня себя от безудержного желания как-то остановить надвигающееся вторжение, он отступил от ворот и, нащупав у себя в кармане истрёпанной рабочей одежды компактный, но громкий колокольчик, вынул его и принялся бешено трясти. По всему многогранному двору госпожи распространился заливистый звон, тревожный зов о помощи, и в следящую же секунду со всех уголков владений Анн на этот клик хладнокровно сбежались разрозненные группы дворцовой стражи, рассеянной по всей границе двора для ночной охраны. Слившись воедино, они остановились перед призвавшим их стариком, окинув железным взглядом бунтующую толпу, слегка обескуражив и замедлив её.
- эти люди сулят госпоже опасность и вред! – прямо изложил им часовой – задержите их, сколько сумеете, пока они не пробрались в стены дворца, а я предупрежу госпожу!..
- будет сделано, скорее бегите к госпоже, сэр! – ледяным тоном отозвался капитан господской стражи. Он в мгновение ока выхватил из ножен, закреплённых на поясе, стальной меч, и непоколебимым кивком приказал одному своему воину отпереть замок ворот, чтобы успеть принять удар на себя.
Воспользовавшись этим быстротечным моментом, старик что было мочи, насколько это позволяли ему ноющие ноги, ринулся ко дворцу, стараясь ни под каким предлогом не оборачиваться назад, ведь по возне, бесстрашным возгласам, стонам и лязгу металла, он чувствовал, что кровавая битва за жизнь госпожи уже зарождалась…