На все 360 градусов. Глава 11

Его волнение росло с каждой минутой. Сердце колотилось, как у школьника, добившегося наконец–то свидания с возлюбленной, а теперь обалдевшего от такой близости к желанному и не имеющего ни малейшего понятия, что делать дальше. Пройдя через металлоискатель, он оказался в приемном зале посольства США, обставленном с подобающим шиком в белоснежно–мраморных тонах. Зашторенные наглухо окна, диковинные канделябры, пылающий камин – все было словно из рассказов о сборищах масонов. По левую руку развернулась длинная «скатерть–самобранка» с закусками и дорогой выпивкой, по правую – ряд диванчиков, кресел и столиков, на которых лежали открытые коробки с сигарами. Прямо по центру под громадной люстрой, переливаясь разными цветами, бурлила людская масса с беспрерывно втекающими и вытекающими из нее ручейками – прибывающие гости спешили выразить почтение принимающей стороне.

Будучи под впечатлением от антуража и списка приглашенных, Остряков лихорадочно соображал, куда бы ему приткнуть свое громоздкое неуклюжее тело, чтобы не особо мозолить глаза собирающейся публике. Он было двинул в сторону стола с напитками, но тут его выцепил Паскару и потащил прямиком к послу для приветственного рукопожатия. Деваться было некуда, Остряков сглотнул слюну и почтительно кивнул долговязому худощавому американцу. Тот состряпал довольную мину и, проговорив что–то невнятное, протянул свою руку.

Немного погодя, стоя поодаль с бокалом шампанского в руке, Остряков прокручивал в голове этот эпизод. Ладонь дипломата была гладкая, словно сухое мыло, но куда больше запомнились глубоко посаженные мутно–голубые глаза. В них сквозили надменность и хозяйственность, присущие фермеру, уверенному в правильности процесса посадки своего многогектарового участка.

Газики шампанского шибанули по носу – Остряков начал приходить в себя. Тут только он осознал, где и, главное, с кем он сейчас находится.

Такой концентрации людей самого высокого ранга в одном месте ему не доводилось видеть прежде. Здесь был весь политический бомонд, все, кто координировал текущую внутреннюю и внешнюю политику республики Молдова. Непосредственно организатор фуршета – посол США Дик Чомски, принимавший гостей с распростертыми объятиями и деланной улыбкой; верховный комиссар ЕС по внешней политике баронесса Эмма Ван Волфсвинкель с лошадиными зубами и уродливыми гигантскими манжетами на пиджаке; постоянный представитель ЕС в Молдове Франц Хеффельс с бегающими под очочками крысиными глазками; и далее по убывающей: посол Румынии Мариус Никулае, премьер–министр Молдовы Владислав Кант, прочие члены правительства, представители дипкорпусов и спецмиссий, посланцы и «засланцы» доброй воли ООН и ОБСЕ.

«Не все ль равно пред кем юлить и корчить рожи, когда ты в поиске, кому продаться подороже?» – импровизировал Остряков о продажной сущности молдавских политиков, когда возле него возник Паскару. Его глаза блестели, от него вовсю веяло оптимизмом и дорогим одеколоном. По торжественному случаю он нацепил бабочку и обильно приправил гелем прилизанную назад шевелюру. Взяв бокал и встав рядом, он принялся шутить в своей излюбленной манере:
– Esti impresionat?
– Шикарный вид – ничего не скажешь, – ни капли не дурачась, отвечал Остряков.
– Да–а! А я тебе, что говорил, парень? Обалдеешь! Вон, видишь, стоят трое правее от камина. Тот, что сейчас оживленно говорит – это наш главный меценат из Парижа – Жан–Клод Муле, а рядом с ним, его правая рука Пьер Буде...
Остряков молча слушал, переводя взгляд от лица к лицу. Вот тот курирует работу с молдавской общиной в Бузэу, а этот распределяет стипендии между студентами в Яссах. Покончив с личностями, разомлевший от шампанского Паскару перешел к фактам.

В последовавшие полчаса Остряков узнал такую информацию, за какую на черном рынке ему пришлось бы отвалить не одну сотню леев: каковы источники финансирования и скрытые задачи молодежного объединения «За равноправие и политическое участие», по какой причине сменило собственника издание «Кишиневские ведомости», на какие средства отстроил себе трехэтажный офис медиа–холдинг «Мыыне».

Поглядывая сверху вниз на шефа с искренним изумлением, толика за толикой он стал понимать, что его ставка сыграла. Усилия оказались не напрасны – похоже, доверие было завоевано. Паскару, наконец, вводил его в большую игру. Оценив всю глубину этой мысли, Остряков расправил сутулые плечи и приободрился.
– А вот и он! – заметивший кого–то Паскару схватил своего подчиненного за рукав. – Подошел и здоровается с господином Чомски. А теперь отошел в сторону и беседует с румынским послом. Видишь?
– С усами?
– Exact!
– Ага, вижу.
– Это директор нашего Бухарестского филиала – Эмиль Болдуряну.

Окинув того оценивающим взглядом, Остряков, уже успевший к этому времени оформить и рюмку коньяка, неожиданно для самого себя брякнул:
– Похож на вора. 
Замерев в ожидании реакции Паскару, он понял, что тот, пребывая в состоянии благоговения, даже не обратил внимания на его колкость:
– Идем скорее, сейчас представлю тебя.

Остряков лишь усмехнулся и двинулся за ним.
Шагая навеселе через зал, всматриваясь в лица, которые рядовые обыватели видят только на экранах и печатных страницах, наслаждался своим положением. Его несло, в то время как шедший впереди Паскару явно менжевался, то и дело поправляя прическу и передергивая полы пиджака. В нескольких метрах от нужных им господ, он сделал знак ладонью, чтобы Остряков подождал в стороне, а сам подошел к ним и поздоровался.

В отличие от посла Румынии, не представлявшего из себя ничего интересного – типичный бесхребетный очкарик–дипломат с круглым лицом, Болдуряну с маленькой щеточкой усов и зачесанным вправо пробором редких жиденьких волос моментально притягивал к себе внимание. При более близком осмотре, Остряков убедился, что характеристика, выданная им двумя минутами ранее, имела под собой некоторые основания. Что–то скользкое и порочное было в его манере держаться: слишком уж дергаными были движения рук и головы. Закурив тоненькую сигаретку, он подозрительно косился по сторонам, сверкая проницательными глазами. 

«Видать, бывалый змей. С таким нужно быть начеку», – подумалось Острякову, и тут же Паскару подозвал его жестом.   
– Stimate domnul ambasador, domnul Boldureanu, vreau ss va prezint persoana despre care v–am povestit, cel mai de succes jurnalist de investigatie din tara noastra.
– Stimati domni, este un onor foarte mare pentru mine , – пожимая протянутые ему руки, Остряков слегка склонил голову.
– Остряков – гроза коммунистов! – громыхнул Болдуряну, испытывающе глядя на него. – Мы рады, что располагаем такими бесценными кадрами. Мое почтение.
 
Он отпил виски из бокала и, начал было поворачиваться спиной, но неожиданно остановился и тихо и вкрадчиво заговорил:
– Все мы внимательно следили за чередой ваших расследований, вне всяких сомнений. Заверяю вас, они вызвали некоторый резонанс не только здесь, но и там… дальше. Мы знаем, что авторы таких материалов заслуживают внимания, ведь проблемы, которые они затрагивают – это то, почему сегодня мы здесь. Возможно, общими усилиями мы сможем что–то исправить в Бессарабии в лучшую сторону.
– Хотелось бы очень на это надеяться, – отвечал Остряков, не пряча мягкую полуулыбку.
– Хорошо, когда каждый сотрудник СМИ осознает, что может принести пользу своей стране. Однако важно не забывать о ценности той информации, что передаешь людям, ведь она самым прямым образом влияет на судьбы некоторых из них. Информация давно стала важнейшим из ресурсов: ни полезные ископаемые, ни нефть, ни золото не сравнятся с ней по ценности, что уж там говорить о политиках, карьера каждого из которых может оборваться благодаря одному–единственному «твитту». Вот почему битва за обладание информацией выходит на первый план сегодня. В такой ситуации мы можем рассчитывать только на тех, кто действительно заинтересован в воплощении всего того, что все мы здесь считаем жизненно важным для Бессарабии. А что считаете для нее важным вы?

Сбитый с толку витиеватой и на первый взгляд бессвязной речью своего визави Остряков даже не сразу понял, что вопрос адресован ему и замялся. Болдуряну же настойчиво ждал, сверля его глазами.
– Я думаю, что в первую очередь Молдова должна надежно защититься от внешних врагов, – начал Остряков, тщательно подбирая слова. – Молодому государству непросто выжить, когда в его внутренние дела вмешиваются извне.
– Хм, и что или кого же вы считаете главной угрозой для Бессарабии?
– Экспансионистские планы России, – не моргнув глазом, отвечал Остряков.
– Отрадно слышать это от русскоговорящего молодого человека.
– Не вижу в этом ничего удивительного.
– Вот как?
– Считаю в корне неверным смешивать население страны с ее правительством и проводимой им политикой.
– Разумно… Позвольте тогда другой вопрос: вы действительно верите в то, чем занимаетесь?
– Да, конечно.
– Это не вступает ни в какие противоречия с личными интересами, ну, скажем, политические взгляды?
– Знаете, будучи студентом, я отчасти разделял подход к правлению республикой Партии коммунистов, но впоследствии разочаровался. Хотя это долгая история. Быть может, роль сыграл круг общения и саморазвитие. Так или иначе, за последние годы мои взгляды на мир и место в нем Молдовы претерпели кардинальные изменения.
– Что ж, вразумительная позиция. Разрешите мне еще раз выказать истинное восхищение вами и радость знакомству. Ваше здоровье.
– Благодарю.

Остряков извинился и отошел в сторону. Перед глазами застыло мнительное лицо с залысиной и усиками. Что это было? Просто проверка на вшивость или им действительно что–то известно? Болдуряну говорил и конкретно, и размыто одновременно, так что поди разбери, где там намеки, а где откровенные обвинения. С другой стороны, своим поведением он ни разу ни выдал себя, так что нечего накручивать…

Немного пройдясь по залу, он встал у стола с выпивкой, продолжая посматривать в их сторону. Внезапно невероятная догадка поразила его, и он оцепенел. Кровь прилила к затылку и хлынула дальше к вискам. Щеки запылали, лоб стал мокрым. Горячая волна стыда прокатилась по телу, а вслед за ней, переливаясь сначала отдаленными отголосками, а потом все явственнее и ближе в сознании замаячила паранойя.

А что, если все это было представление? Что если Паскару и этому бухарестскому хмырю все известно про его настоящие связи с коммунистами?!
Да нет же, это вздор, чушь! Зачем бы им тогда понадобился этот спектакль, ведь, имея какие–либо подозрения, проще было просто вышвырнуть его из «Космополита», а не притаскивать сюда! Или же все это нужно было, чтобы пустить ему пыль в глаза? Точно! Так и есть – в этом не может быть сомнений! И именно поэтому Паскару почти целый час выкладывал ему информацию, которая на самом деле может оказаться ничем иным как «липой». Чтобы, когда она всплывет в прокоммунистических СМИ смести одной пулеметной очередью всех зайцев: оставить в дураках своих противников, да еще и прижать Острякова к стенке! О, как это все расчетливо! И место выбрано настолько удачно, чтобы потерять бдительность. А он, болван, почти повелся на эту уловку!   

Так, погоди! Но каким же образом они могли что–то пронюхать? Он не допустил ни малейшего прокола в своих контактах, в этом он был уверен. Если только…  Если только его не слил кто–то из партии, которой он так слепо был предан долгие годы. Ведь, если он стал кротом в «румынском лагере», то и у коммунистов наверняка завелась своя крыса, которая уже давно сдала Острякова с потрохами. А вдруг, это не кто иной, как Гадзевич собственной персоной, поставлявший ему убийственный компромат на якобы отколовшихся соратников, а на самом деле все это время работавший на подрыв когда–то самой сильной партии страны?

Рубашка прилипла к спине, в висках отдавались удары сердца. Остряков издал нервный смешок. Залил внутрь себя рюмку коньяка, чтобы привести мысли в порядок, но алкоголь только раззадорил не на шутку разбушевавшееся воображение.
 
«А что если все вообще обстоит иначе? Что, если они все заодно? – какая–то безудержная мнительность овладела им полностью, и он уже ничего не мог с этим поделать. – И никакого деления на левых и правых, прозападных и пророссийских политиков нет и в помине, все это – лишь элементы пропаганды, признаки несуществующей демократии, «ролевые игры» для взрослых. Но зачем тогда им нужен я? Какова моя роль в этой схеме передачи информации?». 

В состоянии близком к помутнению рассудка он рыскал по лицам видных политических деятелей в зале. Что–то совершенно очевидное, долгое время само собой напрашивающееся, но всякий раз остававшееся без внимания, теперь вырисовывалось  совсем отчетливо, но он до поры никак не мог ухватиться за ниточку. Наконец, разгадка вспыхнула перед ним огоньком зажженной сигареты в зубах Болдуряну, и полная картина в один миг предстала его взору.

Злорадная улыбка расползлась по лицу, ему захотелось громко расхохотаться прямо перед всеми присутствующими, но последние капли здравого смысла сдержали его. Он все еще отдавал себе отчет в своих поступках.

Система использовала его. Он был порожден ею как инструмент сохранения текущего положения вещей. Нащупав его больное место – «румынское засилье» – и слегка надавив на него, система получила своего очередного бойца с тенью. Он думал, что роет яму своим врагам, смотрел, как они падают, а на самом деле кубарем катился в нее сам, став связующим звеном между группами лиц, ведущими известную одним лишь им игру. Своими действиями он не просто продвигал чьи–то чужие интересы, не имеющие никакого отношения к борьбе с воображаемым им неприятелем, но лично возводил систему в статус единственно–возможного саморегулируемого надгосударственного института, определяющего вообще всё: от развития конкретной страны до поведения, желаний, мыслей ее народа. «Эти руки причастны к тому, что ты сейчас видишь вокруг себя», – подумал он и вдруг понял, что, забывшись, у всех на виду рассматривает свои выставленные вперед ладони. Это было уже слишком…
 
Умывшись в туалете, он вернулся к столу. Выпил еще пару рюмок.
«Ну–ну, мы еще посмотрим, кто кого. С этой минуты я сам по себе», – с уверенностью заявил он себе и тут же запнулся: что он в действительности может сделать в одиночку?

Неподалеку Паскару и Болдуряну продолжали оживленно беседовать с румынским послом. У всех троих с лиц не сходили улыбки.

«Ха! Каким же наивным пошлым глупцом надо быть, чтобы хоть на секунду поверить, что приблизился к реально власть имущим?! – с откровенным садизмом бил он исподтишка сам себя. – Даже эти ряженые – всего лишь марионетки, за ними стоят те, кого никто и никогда не узнает».

Неистовая злоба, готовая хлынуть с вершины здравого смысла и вылиться во что–то страшное и непредсказуемое, переполняла его. Но, как часто бывает в подобных случаях, понимание полного бессилия и безысходности толкнуло его лишь на опрометчивую глупость.   

Подстегиваемый гневом и хмелем Остряков не придумал ничего лучше, как сфотографировать всю эту «шайку–лейку» – документальное фото впоследствии можно будет использовать каким–либо образом, показалось ему.
 
Он оглядел потолок: если здесь и были камеры, они были искусно припрятаны за портьерами и картинами. Стараясь не подавать виду, он приблизился максимально близко к своему руководству, затем достал из кармана смартфон и быстро сделал пару снимков. Как раз в этот момент его укололи острые, словно битое стекло, глаза Болдуряну. Остряков вздрогнул и приложил телефон к уху, якобы с кем–то разговаривая. Невинно улыбнулся и, кивнув, отошел в сторону. Болдуряну, казалось, не обратил на него никакого внимания и, наклонившись к уху Паскару, зашептал тому что–то.
«Черт! Вот же олень! – ругнулся про себя Остряков – Пора валить отсюда».
– Прошу прощения, ваш телефон, пожалуйста, – неожиданно преградил ему путь охранник на выходе из зала.
– Что такое?
– Дайте ваш телефон.
– Зачем это?
– Так положено, в случае, если в зале была совершена фотосъемка. Это запрещено на закрытых приемах посла.
– Но я не делал никаких снимков!
– Дайте, пожалуйста, ваш телефон, чтобы мы убедились в этом.

Ситуация была идиотская. Остряков отказывался выполнять требования охраны, а та, в свою очередь, не давала ему прохода.
Увидав спускавшегося по ступенькам Паскару, Остряков попытался апеллировать к нему, но тот прошел мимо, лишь покачав головой с сожалеющим видом.
Ничего не оставалось, как удалить фотографии и с позором ретироваться.

* * *
– Отведите меня к деду! – кричал поплывший Остряков. – Я буду разговаривать только с ним!
– Да тише ты! – пытался успокоить его Гадзевич, беспокойно оглядываясь по сторонам. – Замолчи! Слышишь меня? Все уже смотрят на нас!
– Плевать! Нас ведь и так все знают, а?! – умышленно делая акцент на каждое слово, проговорил Остряков и подмигнул ему.
– Ты же спалишь всех нас, идиот!
– Ха! Что страшно, что потяну всех за собой, да?

Недоумевающий Гадзевич лишь вытаращил на него глаза. Упершись локтями в стол, в отчаянии запустил ладони в свои кудрявые волосы и покачал головой:
– Зачем я только связался с тобой…
– Что?! Что?! – наседал Остряков. – Заднюю даешь?
– Да ничего! Закройся, еще раз прошу тебя!
– Где твой партийный товарищ, лучше скажи. А то, похоже, с тобой совершенно бесполезно вести дела.

Гадзевич готов был взвыть от ярости. Вскочив со стула, он ударил ладонью по его металлической спинке, звонко брякнувшей о край стола.
 
Остряков с маниакальной довольной улыбкой наблюдал сцену.
– Ну–ну, – прокомментировал он с нескрываемым сарказмом, – так на нас точно никто не обратит внимания.
– Да что с тобой?! – начал было Гадзевич, но не договорил и отошел в сторону.
 
Остряков усмехнулся и отпил пиво из бокала. Они находились в одном из дорогих кафе, расположенных за кинотеатром «Патрия», в парковой зоне. Было время обеда, так что в заведении было действительно полно посетителей. Пребывавшего в невероятном возбуждении Острякова это только раззадоривало.
Гадзевич вернулся к столу, но не присаживался.
– Да где же он?! – нервничал он, поглядывая на часы.
Наконец показался Александр.
– Что тут у вас? – сразу поинтересовался он.

Обескураженный Гадзевич развел руками. Александр нахмурился, оба сели за стол и выжидающе уставились на Острякова.
– Может, закажите что–нибудь выпить? – как ни в чем не бывало предложил тот, отхлебывая пиво.
– Он что готовый? – негромко спросил Александр у своего коллеги.
– Да фиг знает! – не церемонясь, ответил Валентин. – Как будто специально себя так ведет.
– Ай–ай–ай, – осклабился Остряков. – Как же нетактично говорить о человеке в третьем лице в его присутствии!
– Что тебе нужно? – самым серьезным образом задал вопрос Александр.
– О! Вот это совсем другой подход! – выпрямился Остряков и сам принял суровый вид.  – Учись, Валик. А то так и будешь всю жизнь на побегушках.
– Ну же!
– Я хочу, чтобы вы ввели меня к деду, и чем быстрее, тем лучше, – в миг, отбросив все напускное шутовство, непререкаемым тоном заявил Остряков.
– О ком это он? – спросил Александр своего коллегу.
– Это он так шефа называет.
– Хм… Ладно, будем считать, что я этого не слышал. С какой стати мы должны выполнять эту твою просьбу? – вновь обратился он к Острякову.
– У меня есть информация. Я буду разговаривать только с ним. 
– Какого рода информация?
– Ха! Возьми вам все и расскажи! Она слишком ценная, чтобы я взял, да и вот так запросто выложил ее каким–то рядовым членам партии.
– Да он же просто берет нас на понт! – не выдержал Гадзевич. – Нет у него абсолютно ничего!
– Да ты так уверен?! – не выдержав, выпалил Остряков. – А если я скажу, что мне известна вся цепочка финансирования унионистских партий и движений, поступающего как от местного, так и румынского бизнеса. Что я знаю весь календарь их мероприятий на год вперед. Что у меня есть данные на всех их кураторов, среди которых известные журналисты, политические деятели и депутаты. Что тогда вы скажете, а? 
– И это все? – не то с опаской, не то с облегчением спросил Александр.
– Что значит «все»? – встрепенулся Остряков. – Разве этого мало?
– Ну как тебе сказать…
– Прямо!
– По правде говоря, я ожидал большего.  Думал, у тебя действительно какой–нибудь убийственный компромат на кого–то из правящего альянса. А то, чем ты располагаешь, мы и сами прекрасно знаем.
– И? – только и вымолвил не поверивший своим ушам Остряков.
– Что «и»? В данный момент – это не самое важное, за что стоит браться, сломя голову.
– То есть как? Я не до конца догоняю. Вам все это известно, и вы ничего не предпринимаете?
– Я тебе еще раз повторяю: сейчас эта не так карта, которую стоит разыгрывать, во что бы то ни стало. 
– Но это же возможность нанести им сокрушительный удар прямо накануне новых выборов! Если вы запустите на полную катушку вашу пропагандистскую машину и сделаете это достоянием общественности, то вызовите небывалый резонанс в обществе!
– Это исключено.
– Но почему?! – не отставал Остряков. – А–а–а, кажется, я догадался. Ну, конечно же! Теперь мне все понятно. Я вижу вас насквозь!   
– Что ты хочешь этим сказать? – насторожился Александр.
– А то, что вы мелкие оппортунисты, все это знаете и ни черта не предпринимаете. Вы не заинтересованы ни в том, чтобы выводить на чистую воду румынских агентов, ни в борьбе с «унирей», ни с этой властью.
– Полегче на поворотах, пацан! – разозлился Александр. – Выбирай выражения! Вот что: ты лучше проспись, а то выглядишь неважно. А когда придешь в себя, то еще раз обсудим наше сотрудничество.
– Да что толку с вами что–либо обсуждать?! – взорвался Остряков. – Мне с вами и так все понятно! Это сотрудничество нужно вам только для того, чтобы сливать бывших членов вашей партии или союзников, впавших в немилость. Тех, кто не захотел больше прогибаться под деда, потому что поняли, что тот разваливает партию, и не намерен возвращаться во власть, которую так бездарно сдал. Разве не так?! Разве я не прав?! 
Гадзевич был готов наброситься на него, но Александр схватил его за руку.
– Оставь, Валик. Он невменяем.

Вид у Острякова действительно был нездоровый. Его глаза перебегали от предмета к предмету, он то и дело скалил зубы, ухмылялся, словно бы глумился над всем происходящим. Говорил он быстрой скороговоркой, иногда переходя на крик. 
– Да, теперь я вижу! Теперь все стало на свои места. На самом деле вас целиком устраивает текущий расклад, и вы не собираетесь ничего менять! Оно и понятно: вам же гораздо проще проводить протестные марши, заниматься организацией каких–то невразумительных гражданских конгрессов и прочей никчемной «лабудой», нежели вести реальную борьбу с теми, кто незаслуженно претендует здесь на многое!
И что в результате? Из мощнейшей политической партии страны, вы превратились в жалких маргиналов, о которых скоро и не вспомнят. Вам понравилось там, у себя в удобных мягких креслах, создавать видимость оппозиции, а на самом деле играть на руку этим проходимцам, захватившим власть.

Его собеседники молча поднялись и направились к выходу.
– Что правда в глаза колет?! – неслось им вслед. – Вот, что я думаю. Из–за такой вот невразумительной позиции по ряду принципиальных вопросов вы и допустили 7 апреля – день вечного позора молдавской нации! Более того, я не исключаю того, что вы сами и замешаны в его постановке. Вы решили выйти из игры малой кровью, лишь бы сохранить свое наворованное состояние, лишь бы вас оставили в покое! Но вам не сойдет это с рук просто так, уж я позабочусь о том, чтобы ваших преступлений против молдавского народа никогда не забыли! Я напишу манифест и выведу всех вас на чистую воду, всю вашу лживую продажную организацию, весь порожденный вами убогий строй!