Глава 7. О большой семье, художниках и картинах

 С бабаней жила моя тётушка Таня, бабанина вторая дочка, мамина сестрёнка. Правда, старше меня она всего на девять лет. Она родилась у бабани через 11 лет после войны, когда бабаня, перестав ждать деда, маминого папу, пропавшего без вести ещё в начале ноября 41-ого, вновь вышла замуж за уважаемого человека, оставшегося во время войны вдовцом с четырьмя детьми. Они познакомились с бабушкой случайно, когда он приехал к ним в село Головинщино, узнав о хорошей портнихе. Портнихой-то  и была моя бабаня, причём, такой, что со всей Пензенской области к ней ездили. Шила всё – от трусов до пальто. Шила быстро и хорошо, брала недорого, но семью кормила на эти деньги, в колхозе-то практически деньгами не платили, то трудодни ставили и выдавали заработанное продуктами, то когда страна более-менее из разрухи стала выбираться, и деньгами.
  Дед Алексей – второй бабанин муж – был старше её на 13 лет. Работал  он тогда  бухгалтером в Пензе.  Раньше он с детьми своими жил в городе Белинском, там остался жить один из его сыновей.
  Так как деда Алексея пригласили работать в Пензу, в училище сельскозойственное, дали ему на Подхозе две комнатки в бараке(длинном деревянном доме на восемь семей), в этих-то комнатках и жили мои бабушки и Таня.  Тане был год, получается, когда они здесь поселились. То есть в Ахунах на Подхозе жили они с 57-ого года.  Страна потихоньку из разрухи выходила, и иметь свой угол, даже небольшой, было счастьем.
 Сын деда Алексея Валентин Алексеевич работал раньше в Пензе на Кирпичном заводе, жил в Ахунах, со всеми домочадцами (как все помещались в этих комнатках, неизвестно) потом переехал в наш город Каменку и работал сначала  в Каменском машиностроительном  техникуме педагогом, а потом стал директором.
 Раиса Алексеевна – дочь деда Алексея – в селе Вазерки  Бессоновского района была директором школы. К ним Таня - тётя моя -  любила в гости ездить.
  Александр Алексеевич служил на Камчатке,  там и остался, потом стал начальником юстиции Камчатского округа, а  Виктор Алексеевич строил Асуанскую ГЭС в Египте на реке Нил. Когда он приезжал в Ахуны на Подхоз, то они с моей мамой, сидя на крыльце, слушали Высоцкого на небольшом катушечном магнитофоне, который у него был. Таня тогда впервые узнала о Владимире Высоцком, потом пластинки с его песнями покупала, и мы любили их гонять на стареньком проигрывателе-приёмнике.
  Жила моя бабаня с детьми мужа в добре и согласии, всегда о них говорила с  уважением и даже гордостью. Как же было не гордиться такими детьми, хоть и мужниными. Они её тоже любили. Раису Алексеевну Таня, несмотря на то, что та была директором школы, всегда называла «няня Рая». Так и говорила: «Надо к няне Рае в Вазерки  в гости съездить».
  Я, конечно, деда Алексея не могу помнить, его не стало в 1963 году, а я родилась спустя два года, но про него часто рассказывали в семье. На стене над диваном в передней висела их с бабушкой фотография, как я поняла, со свадьбы, только бабушка на ней не в белом платье и не в фате. Платье на ней скромное тёмное с красивым белым кружевным воротничком. А дед Алексей в белой рубашке, чёрном пиджаке  и в галстуке.
  Так как я ни одного деда не видела в живых, то мне всегда казалось, что дед – это такой мудрый пожилой человек, которого в доме должны все слушаться. И когда я чего-нибудь наозорничаю или натворю что-нибудь, как с бабушкиным матрасиком на сундуке, то всегда на эту фотографию взгляну.  А дед Алексей с неё так строго на меня смотрит, и мне уже озорничать не хочется, я ему говорю: «Я больше так не буду!» И дед вроде повеселее с фотографии на меня глядит.
 В «передней» у бабани было много картин по стенам. Дело в том, что дед Алексей спустя время перешёл работать бухгалтером в Пензенский Союз художников, и художники часто ему свои картины дарили. Над диваном, повыше их с бабушкой фотографии висела огромная картина, изображающая лес и полянку. А в уголке на  стене напротив, где стояла большая бабанина железная кровать, висели солнечные картины, изображающие поле с копнами сена на нём и людьми с вилами, а вдалеке лесок.
 На одной такой картине у стога сидела маленькая кудрявая девочка с льняными волосами, с пухлыми щеками. Я часто рассматривала портрет этой девочки, и мне казалось, что щека одна у неё больше. Я думала: « Художник-то этот не очень, наверное, умел рисовать, одну щёку больше нарисовал». Однажды  я так и сказала бабане. А та рассмеялась, и они с Таней рассказали мне про портрет. Оказалось, что на портрете Таня  изображена, когда маленькой была. А щека одна больше, потому что дядя художник угостил её конфеткой, и эта-то конфетка на портрете у неё за щекой.
  Над кроватью поверх ковра с оленями ( такие почти  в каждом доме тогда были) висела  картина, изображающая большой город с красивыми башнями и мощёной камнями площадью, по которой гуляли люди.  Это была  вечерняя Москва, Красная площадь на фоне закатного неба. О том, что за город на картине, мне Таня  с бабаней тоже потом рассказали. Картина эта больше была похожа на фотографию, на ней не было видно мазков краски, как на других картинах.  И  я спросила у Тани, почему так.
 - Потому что эта картина написана акварелью, а другие маслом.
- Как это - маслом? – не поняла я. – Тем, что в кашу бабаня кладёт?
- Да нет. Так масляные краски называют, - пояснила Таня.
 Акварель я знала, мама мне покупала акварельные краски, и в садике мы тоже рисовали акварелью. Но так красиво,  как этот художник, акварелью я рисовать, конечно же, не умела, поэтому эта картина мне нравилась больше всего.
 Когда мы с братом оставались на каникулы у них на две недели, мы с Таней спали на  большой кровати и я часто, засыпая, поглядывала на картину и представляла, как я однажды поеду в этот большой город и буду гулять по Красной площади и слушать, как бьют куранты.
 А ещё я решила, что обязательно научусь рисовать так же красиво.

Фото-иллюстрация в свободном доступе в интернете