Хвост чернил

Все по-разному говорят о друзьях детства: для кого-то они становятся названными братьями и сёстрами, для кого-то – символом юности, воспоминанием о голубом небе, зелёной траве и вкусном мороженом. Невольно я стал жертвой именно второго случая. С Гришей, некогда лучшим другом, мы отдалились перед институтом. Вчерашние подростки вступали во взрослую жизнь, и обоим было удобнее искать новые и случайные знакомства, как ещё неопытный альпинист цепляется за первый встречный камень, чтобы подняться вверх.
 
Провидение столкнуло нас снова – девушка, устроившаяся к нам на работу, оказалась супругой Гриши. Я узнал об этом очень быстро, молодой человек на фотографиях её «странички» подозрительно напоминал моего друга детства. Я не постеснялся спросить его имя и, получив нужный ответ, расплылся в улыбке. Следующие несколько дней прошли в ноющем ожидании выходных. Субботним утром Виктория – так её звали – позвонила мне с приглашением в гости и «приветом» от Гриши.
 
Я быстро нашёл их дом, он располагался совсем недалеко от центра – это меня несколько удивило, поскольку ни Гриша, ни его жена не были коренными жителями города. В первом попавшемся крупном магазине я купил бутылку хорошего вина и коробку импортных конфет. Не стану лукавить, я действительно волновался и на человека, которого не видел более десяти лет, старался произвести впечатление персоны с хорошим вкусом – потому и задумывался о марке конфет, которых, наверное, не ел столько же.
 
Честно говоря, за десять лет жизни в большом городе меня начали раздражать лифты, но ничего поделать с этим я не мог. Сначала смотрел на их гул и однообразный «звоночек», когда открываются и закрываются двери, как на необходимость и выбор меньшего зла – мол, потерпи, потыкай в кнопки, отдышись в тесном прямоугольнике, но только не поднимайся по этим невыносимым ступенькам.
Я ещё не бывал на двадцатом этаже именно жилого дома (многочисленные офисы и смотровые площадки я не воспринимал серьёзно) и дело, конечно, совсем не в высоте над уровнем моря. «Поездка» наверх казалась слишком долгой и непривычной, но только я достал телефон, чтобы сверить время, двери открылись.
 
В жизни Гриша был таким же, как и десять лет назад – высоким и стройным, однако он не выглядел нескладным, долговязым или, напротив, очень крупным. Копна тёмных курчавых волос, тем не менее, аккуратно подстриженная и причёсанная, была первым, что замечал в нём любой встречный человек. Я видел те же карие глаза с немного хитрым, почти звериным прищуром, густые брови и длинные чёрные ресницы. Эту поистине южную гармонию нарушал лишь тонкий и прямой, чуть пухлый по центру нос и гладко выбритое лицо, без единой щетинки на щеках и остром подбородке. К приходу гостя мужчина надел свежую, но чуть мятую вельветовую рубашку персикового цвета и тёмно-синие джинсы, подпоясанные ремнём из серой плетёной ткани. Дома, слава Богу, он ходил в тапочках.
 
 Он приветливо улыбался, однако внутрь меня закралось одно странное наблюдение – глаза Гриши были как будто неподвижными, отрешёнными от всего, что он видел или примечал.
Я обнял друга детства, насколько это было возможно с пакетом в руках. «Заходи скорее, Виктория тоже тут, вместе посидим!», – произнёс он. Жену Гриша называл полным именем. Впрочем, не только он – моя новая коллега на этом настаивала во время разговора с каждым.
 
Супруга хозяина ждала нас на пороге и тоже улыбалась. Она часто меняла свой имидж. Например, на этой неделе у неё были волосы морковного цвета, подстриженные под «пикси», чёрные прямоугольные очки и «мондриановское» платье, усеянное геометрическими фигурами (прежде всего, квадратами) разного цвета и размера. У Виктории были также проколоты пирсингом нос и ухо. На запястье девушки красовалась цветная татуировка в виде красной молнии и кулака внутри неё.
Виктория отдала мне «пять» и пригласила войти в гостиную. Я снял туфли и остался в простых чёрных носках.
 
Для начала, квартира Гриши и Виктории была практически идеальна с точки зрения дизайна «модерн» – совершенные формы мебели, цвета, не бросающиеся в глаза, оригинальные сочетания белого, чёрного, серого и бежевого цветов, пожалуй, наиболее приятных человеческому восприятию. В «двушке» не было ни лишней пыли, ни грязи (или, возможно, я их просто не замечал), но меня не покидало ощущение пустоты. Было чисто не потому, что Виктория с особенным упорством подходила к уборке, а скорее потому, что было пусто. В кино такие квартиры всегда нравились зрителям, но, говоря по совести, не каждый бы захотел в ней жить.
 
Гостиная, или «зал», как я называл её, живя в небольшом городке, представляла из себя диван посреди огромного пустого пространства, журнальный столик перед ним, телевизор и.. несколько книжных шкафов, ничем не заполненных. Подобная «святая простота» показалась мне довольно жуткой – я привык к тому, что стеллажи либо забиты до отказа, либо в них есть хотя бы несколько книг.
На столике лежали две коробки с горячей пиццей. Я вскинул брови и улыбнулся – внешне безобидно, но таким жестом я всегда выражал удивление и непонимание, особенно, когда реальность расходилась с ожиданием. Пить вино с этим итальянским лакомством и конфетами мне показалось пошлым. К счастью, демарш оказался незамеченным. Открывая коробку, мой бывший друг закатал рукава и обнажил татуировку змеи, укрытую густыми тёмными волосами (я невольно вспомнил о Кортасаре)
 
Разговорились о жизни. Оказалось, что Гриша очень скоро отчислился из вуза и стал работать в какой-то модной кофейне. Это тоже меня удивило: такая, не побоюсь этого слова, шикарная квартира – и у баристы с секретаршей?
Бытовые темы имеют обыкновение заканчиваться и закольцовываться – так и получилось. С бывших одноклассников мы перешли на обсуждение последних новостей.
 
– Слышал, ... умер? – я назвал фамилию известного современного писателя, – мне кажется, его точно будут проходить в школах.
– Не-а, – лениво ответил Гриша, – я, честно говоря, вообще не читаю ничего. Неинтересно. Да и писатели все эти, художники, певцы – богема сплошная. Куда мне до них?
– Да ты что? – встрепенулся я, – неужели совсем? Иногда ты просто пугаешь.
– А что в этом такого? Не хочет – не читает, не вижу в этом ничего ужасного. Скажи ещё, что он должен посадить дерево и вырастить сына, – осадила меня Гришина жена
– Да нет, я так...
 
Неловкое молчание длилось недолго. Мне захотелось «зажечь» Гришу:
 
– Знаешь, мир, мне кажется, в тартарары катится! В Европе взрывают церкви и синагоги, а реакции – ноль, заминают этих вандалов. Ну разве люди? Как не стыдно?
 – Да ну.. – флегматично ответил Гриша, – смысл нам сейчас это обсуждать и лишний раз ругаться – это их позиция, их мнение: вот они его и отстаивают.
 
Глубоко вздохнув, я похлопал по внутреннему карману пиджака, приглашая таким образом Гришу покурить. Мы вышли на балкон. После часа, проведённого под кондиционером, я закашлялся, вдохнув душный июльский воздух. Я посмотрел на бывшего друга и, набравшись смелости, спросил:
 
– Слушай, извини за нескромный вопрос, но.. откуда у тебя эта шикарная квартира, если не секрет? Ты работаешь баристой, твоя благоверная тоже едва ли имеет богатого дядюшку
– Я ждал этого вопроса, – улыбнулся мужчина, – ты когда-нибудь слышал о контракте умиротворения?
– О чём? – я поперхнулся табачным дымом
– Их ещё называют «отказниками». Неужели не слышал?
 
После того, как я покачал головой, Гриша продолжил:
 
«Странно, я думал, это многие знают, – он снова улыбнулся, – где-то год назад мне на почту пришло предложение о быстром и гарантированном заработке. Я сначала подумал, что это какая-то финансовая пирамида, но один мой товарищ, он юристом работает, сказал, что в контракте всё чисто. Короче говоря, ты отказываешься от своего внутреннего мира. У тебя есть религиозные или политические убеждения? Брось! Любишь нестандартную музыку или торчишь книжным червём у настольной лампы? К чему это? Разве это жизнь? Разумеется, на такие «жертвы» бесплатно никто не идёт. Я не могу назвать сумму, но она существенная. Мы с женой подписали и вот, смогли приобрести и обустроить квартиру. Может ты тоже согласишься? Всего лишь подпись – и ты больше ни в чём не нуждаешься.»
 
Я лишился дара речи.
– Да ты с ума сошёл! Что за шуточки? – я взорвался, выпустив из себя всё негодование, накопленное в течение вечера у Гриши
– Спокойно, спокойно. Ты чего так завёлся?, – он искренне удивился
– Да неужели кто-то согласится продать свою натуру, продать душу? Кому это вообще нужно?
– Им, – мужчина показал пальцем на заходящее солнце, – нет, не высшим силам, это не то, о чём ты подумал. Я о политиках говорю.
– Политики? Почему?
– Ты правда думал, что они опираются на горлопанов, которых ты каждый день слышишь по телевидению? Оставь! – хохотнул мой друг детства, – их главный актив – это мы, такие, как я и Вик.. Виктория.
– И ты так просто отказался от чувств и принципов? От права голоса?, – негодование во мне нарастало.
– А на что мне это? Я простой бариста и обслуживаю таких же людей, как и я. Всё и так решено без нас, не будь наивным.
– Это ещё я наивный?! – мне захотелось дать Грише пощёчину, но рука задрожала, и я опустил её в карман брюк. Не хотелось скандалить в нескольких метрах от коллеги.
 
Всё, наконец, сошлось. Мне стало ясно, почему в доме я не увидел ярких цветов и хоть парочку книг, а в глазах Гриши и его жены – живых эмоций. Интуиция не подвела, за несколько лет работы в газете каждый сможет инстинктивно отличать правду от заправской фальшивки. И с каждой секундой шоколад лоска и роскоши в моей голове таял, обнажая фольгу разочарования некогда другом.
 
Дома я оказался только в половине десятого. На пороге меня обняла девушка и предложила вместе посмотреть фильм по телевизору – по-моему, это была картина с Одри Хепбёрн. Я поднял глаза и, стараясь сдерживать эмоции, произнёс:
– Извини, не смогу, я совсем не в духе. Сегодня умер мой друг детства, Гриша. Помнишь, я показывал тебе фотографии?