Взрослый
В кабинете Бога было просторно. Так просторно, что в нем могла поместиться Земля, двигающаяся по своей орбите. Естественно, с Луной.
- А, заходи-заходи, сынок. Присаживайся.
Я робко расположился на стуле перед Его столом. Он ободряюще кивнул:
- Как сам?
- Да неплохо, - пожал я плечами.
- Вот и замечательно, - Он улыбнулся, - ну, говори.
- Что говорить?
- Ладно, я сам, - Он открыл книгу с моим делом на первой попавшейся странице, - ну, вот, например, тут сказано «начиная с такого-то…» ну, это неважно… Вот, «ежемесячно пропивал половину заработной платы». Ого! Половину! Знаешь, я бы и сам помер от таких возлияний.
Я слабо улыбнулся, стараясь этим смягчить предстоящий разговор.
- Почему так?
- Другие пьют больше.
- Я тебя спрашиваю, почему так?
Заранее мне стало плохо.
- А что такого? Вон, мой сосед, пропивает всю зарплату до копейки! А эти, что сверху, на пару такое устраивали, их даже родительских прав лишили…
- С них тоже спрошу. Я тебя еще раз спрашиваю, почему ты пропивал половину зарплаты?
- Ой, да это всего лишь половина! – вскричал я, - Что такого! Я заработал эти деньги, что хочу, то и делаю!
Бог удивился, хотя мне кажется, просто сделал вид.
- Ладно, ладно. Раскричался. Твои, так твои. Эту тему мы закрыли.
Внутри у меня все сжалось – ничего мы не закрыли.
- Тогда второй вопрос. Почему ты тратил на семью, состоящую из… - Он посмотрел в книгу, будто не знал все на свете, - из четырех человек всего лишь половину денег?
Как ловко он меня подцепил! Первый вопрос был гораздо милосерднее!
- Скажешь, это твоя семья, что хочу, то и делаю?
Я молчал. Бог отпил из бутылки, вдруг появившейся у него на столе и прочистил горло:
- Я, видимо, тихо спросил. Почему…
- А как тут не пить? – закричал я, - При такой-то жизни? Как?
Бог пожал плечами, и вылил содержимое бутылки.
- Хотя бы – так.
- Да твою мать! – и тут я… нет, не замолчал, а заткнулся!
Бог нахмурился.
- Еще раз позволишь себе такое, даже разбираться не буду. Ад еще больше, чем эта комната. Уж тебе место найдется.
- Да как тут не пить? - как можно быстрее вернулся я к разговору, - Чиновники все разворовали. Правительство обкрадывает…
- Какой кошмар!
- Китайцы весь лес вырубили! – сказал я уже уверенней, - Как тут не…
На столе опять появилась бутылка, и я замолчал.
- А сколько эти китайцы вырубили леса? – поинтересовался Бог.
- Ну я не знаю.
- Значит, округлим до всей тайги. И знаешь, ты прав. Как тут не запить?
Я молчал.
- Реально, это веская причина пить. Тогда почему ты не пропивал все свои деньги.
- Да потому что, я люблю свою семью! Да, люблю!
- И поэтому пропивал только половину, да? Жалкую половину? Из-за любви к семье?
Так меня в угол никто никогда не загонял.
- Да хватит уже! – заорал я, - Хватит! Хватит! ХВАТИТ!
- Хорошо! - согласился Бог, - Не надо орать. Мы интеллигентные люди, можем и спокойно поговорить. Хватит, так хватит.
- Что, хватит? – испугался я.
- Я хочу устроить новый потоп.
- Всемирный!
- Окончательный.
- Шутишь? – тихо спросил я.
- Тогда почему ты не смеешься?
- А это не смешно. Там же мои дети.
Бог постучал по столу ручкой, появившейся из ниоткуда.
- Дети… Дети… - пробормотал от задумчиво, - А! Это на которых ты тратил всего лишь половину денег? Ты про этих детей говоришь?
- Да, про этих! Да, половину! Но люблю я их всем сердцем! Всем! Не надо же их из-за меня…
- Успокойся, пожалуйста, а! Потоп не из-за тебя, а изо всех вас. Из-за каждого. А будет он только через пятьдесят два года.
Пятьдесят два года, завертелось у меня в голове. Пятьдесят два года…. Ну меня-то там точно не будет, но остальные?
- А почему не сейчас? - робко спросил я, - Еще есть шанс?
- Нет у Земли никакого шанса! Хватит! - строго ответил Бог, - Есть только последняя надежда. И поверь мне, самая последняя.
В комнату заглянул Ангел:
- К Тебе дети. Или Ты занят?
- А, давай, зови! А ты, подожди в коридоре. Мы только начали.
Как нашкодивший пацан после разговора с директором, я вышел в коридор, и ахнул. Там были дети. Много детей. Даже не детей, а новых душ, только готовившихся к появлению на Земле.
Дружной вереницей, молча, как перед серьезным ответственным разговором, они прошли к Богу. И эта делегация показалась мне как-то причастной к предстоящим событиям.
Ангел грустно посмотрел на меня, покачал головой и пошел по коридору.
- Да почему все так-то? – спросил я.
Он повернулся:
- Как Адам с Евой не извинились за свой поступок, так и нынешнее поколение все валит на других! Ну что может быть проще просто сказать: Отец, прости меня!
Тимур
- Что рисуешь? – поинтересовался отец у Тимура.
Он уходил на работу, сын засел за рисование. Пришел, тот опять что-то чертил простым карандашом на бумаге. И, видимо, вошел во вкус, так как стопка рисунков была внушительной.
- Пять раз просил карандаш наточить, - сообщила мама, войдя в комнату.
- Он, хотя бы, ел? – поинтересовался отец, делая ударение на «хотя бы».
- Ну, естественно, ел! – огрызнулась мама.
Будто не давая родителям повода устроить очередной скандал, Тимур терпеливо отчитался:
- Пап, я поел, погулял с ребятами, сольфеджио сделал. Все нормально. Что вы, в самом деле?
Последняя фраза насторожила отца, но, опять опередив его, сын пододвинул к нему листы.
- Спрашивал, отвечаю: вот, что я рисовал.
Отец посмотрел на самый верхний рисунок и одобрительно покачал головой:
- Слушай, а неплохо, - он повернулся к жене, - ты видела?
- Видела, - мама, далекая от искусства, нахмурилась, - рисует одно и тоже.
- Нет, серьезно.
Чем больше отец разглядывал черно-белые волны, выполненные классическим штрихом, тем сильнее удивлялся.
- Пальцы еще не развиты, - поделился Тимур, - неудобно держать карандаш, со временем освоюсь.
Пропустив это заявление, отец впился глазами в рисунок, а Тимур смотрел на него, как художник или писатель оценивает реакцию постороннего человека, знакомившегося с его работой, понравится или нет.
Отец взял другой рисунок. Мама родная! Вид с высоты птичьего полета, будто летишь на дельтаплане, и бушующие волны переливаются под тобой. У него даже слегка дыхание перехватило, настолько тщательно проработана каждая волна. Но и это не было кульминацией. В водную поверхность врезалась молния, начинавшаяся где-то вверху, за спиной зрителя, и в месте соприкосновения с водой образовался освещенный круг. Достоверно не известно, возможна ли такая ситуация в жизни, но если этот же рисунок изобразить масляными красками на холсте 2х3 метра и с соответствующим освещением! Вот это будет зрелище!
Третий рисунок показывал спокойное море, отдыхающее от шторма. Тишь и покой веяли от легкой ряби.
- Да ты просто Айвазовский! – похвалил отец, - Думаю, Константин Иванович расплакался бы от бессилия.
Он вопросительно посмотрел на жену, та лишь пожала плечами.
- Иван Константинович, - поправил Тимур.
- Может быть. Я заметил, что перекрестный штрих у тебя неправильно лежит, ну, да ладно. Потом разберемся. А что это торчит из воды? – поинтересовался отец.
- Верхушка Останкинской башни.
- Серьезно? Хм, смело!
- Вообще-то, башня навряд ли останется стоять, но – Тимур шутливо улыбнулся, - я художник, я так вижу.
- Потрясающе! А раньше не тянуло рисовать?
- Тянуло с рождения, просто устал притворяться.
И опять не дали отцу зафиксировать внимание на странной фразе.
- Ужинать идете, искусствоведы? – спросила мама.
- Ага, сейчас, - пробормотал отец, наспех просматривая остальные рисунки, - надо же.
Он хлопнул себя по коленям.
- Ну, что я могу сказать? Невероятно здорово, животрепещуще. Тебе еще учиться и учиться, но для начала это просто супер! Купим карандаши разной мягкости, чтобы отличать твердое от мягкого, сам понимаешь. Или лучше акварель?
- Пока только карандаши.
- Хорошо. Сейчас поедим, повнимательней просмотрю. Надо будет с этим что-то делать… Но, почему потоп? Ты же только его изображаешь, я прав?
- Прав, - кивнул Тимур, - это то, что нас ждет через сорок семь лет.
Пока отец обдумывал полученную информацию, заинтригованная мама подошла и посмотрела на рисунки. Да, тему сын выбрал одностороннюю и не самую веселую. Вот семья, плывущая по улице города на самодельном плоту. Вот полузатопленный лес, верхушки кустарников еле видны на поверхности воды – до чего же страшно и красиво одновременно! На этом рисунке солнце опускается за океан, а вот здесь встает, и не покидает чувство, что на планете нигде не звучит человеческая речь! А вот кошмар наяву – трупы, плавающие на водной глади. Подробных деталей не видно, но некоторые фигурки маленькие и только от этого уже становиться холодно и неуютно. Детская фантазия, это здорово, когда рисуешь кошек и собачек. Но когда на рисунке космонавт в иллюминатор смотрит на одноцветную Землю…
- Хьюстон, что у вас происходит?
- (тишина)
… на которую он больше не вернется, тут таланту своего чада умиляешься все меньше и меньше и с какой-то осторожностью.
- Что, через сорок семь лет? – спросила мама, - Потоп?
- Окончательный потоп, - грустно сказал Тимур, разглядывая нарисованный океан под ночным небом, - других уже точно не будет.
- Разверзнутся хляби небесные? – сыронизировал отец, - Так, что ли?
Да, сын сегодня удивляет все больше и больше
- Не думаю, что это так смешно, - отреагировал Тимур.
- То есть, Бог опять наступает на собственные грабли?
- Да, наступает. Только теперь грабли лежат зубьями вниз.
- Красиво сказано, - похвалил отец и улыбнулся, - а сорок семь лет, это достоверная информация? Если дается определенный срок, значит можно что-то исправить?
- Вы уже ничего не исправите, - покачал головой Тимур, - все что могли, вы уже сделали.
- А что – все?
- Захламили Землю, как личную кладовку, - начал Тимур, - понавыдумавали себе религий, считая свою исключительно истинной. Изобрели «красную кнопку» и все позатянули колючей проволокой вдоль и поперек. Постреляли животных, почем зря!
С каждой новой претензией его голос становился жестче, а во взгляде читалась злость.
- Тим… - ошарашено произнес отец.
- Вы создали эту Землю?
- Да я-то…
- Просто ответь на вопрос.
- Ну… Ну, нет.
- Тогда кто вам дал право уничтожать все вокруг? – Тимур вопросительно посмотрел на родителей.
Поняв, что лучше дать ребенку выговориться, отец молчал. Мама прошептала:
- Да никто.
- Вторая Мировая, Чернобыль, ИГИЛ. Инквизиция, рабство, геноцид. Голод, пытки, массовые расстрелы. Да что я говорю, обыкновенное убийство носорога с целью отрезать рог, собственно, ради чего и ведется охота. Это ли не вершина человеческого идиотизма? Что вы нам оставляете после себя?
Отец смотрел на Тимура, и в груди холодело от страха. Нет, не от слов, хотя их и не ожидаешь услышать семейным вечером. Перед ним сидел будто не его сын. Какой-то чужой ребенок, маленький мудрец, жестко обличающий взрослых в невежестве и высокомерии.
- Вы что думаете, конца этому не будет? Да он уже наступил, пап. Мир летит в пропасть и никто из вас ничего не делает.
- Ну не я же убиваю этих несчастных носорогов! - хрипло возразил отец.
- Но ты и бычок не можешь выбросить в урну, почетный деятель культуры. Только на землю, и только на всеобщее обозрение, чтобы все видели твое отношение к окружающим людям. Ты же свинячишь в городе, в котором родился! И тебе по фигу, что дети это видят! Главное, мы носорогов не трогаем. Да вы их не трогаете только потому, что они не пасутся в соседнем дворе. От твоего бычка мир тоже чище не становится. И вот так, вы все! Ничего от вас хорошего нет!
- Но я пишу музыку, - продолжал настаивать отец на своей непричастности к тому, что творится вокруг, - я делаю мир лучше.
- Да, делаешь, - согласился Тимур, - как и любой дворник, и педагог, и путевой обходчик. Все что-то приносят в этот мир, но этого мало, пап. Катастрофически мало. Встань на снегу на лыжи и попробуй тянуть назад связку из восьми хаски, да под горку, да ветер в спину. Вот они, ваши усилия. Жалкие потуги против тонущих танкеров с нефтью. Истребление тигров ради шкуры у камина. Бомбежка школ и больниц якобы по ошибке. Главы наших государств вместо того, чтобы объединить силы и испепелить на хрен терроризм на корню и попутно изобрести лекарство от рака, просто меряются письками, как неразумные дети.
Тимур замолчал и стало как-то очень тихо. Мать стояла, закрыв рот руками. Отец глубоко вздохнул.
- Ну, хорошо. Допустим, ты прав.
Тимур фыркнул. Отец замахал руками.
- Ты прав, да. Тогда возникает вопрос, что можно сделать?
- Единственное, что ты можешь сделать, это выйти на улицу и бить по щекам первого встречного, приводя его в чувство. Бей любого, не ошибешься. И тогда этот встречный присоединится к тебе и так далее, в геометрической прогрессии. Вот тогда что-то начнет двигаться с места. Ты на это способен?
- Ну нет конечно, - отмахнулся отец, - это же бред!
- В таком случае, больше ничего не можешь. Разве что продолжать делать вид, будто делаешь.
- Да это почему?
- Потому что, ты не сможешь удержать своих хаски.
- Хорошо, а дать шанс?
- А сколько этих шансов можно давать? Шанс можно дать одному человеку, только одному. А оправдает он доверие или нет, другой вопрос. Если дать шанс человечеству, то каждый будет равняться на ближнего, сравнивать себя с соседом, заглядывать в чужую тарелку. Я-то, вон какой! А он-то, плохой! А тот, еще хуже! Что мой бычок в сравнении с убитым носорогом или подорванными людьми?
Раздался хруст – Тимур сломал карандаш. Он удивленно посмотрел на обломки и положил на стол.
- Вы по своей природе ничего не сможете изменить. А вот мы, сможем. Кто – мы, хочешь спросить?
- Хочу.
- Дети. Каким образом?
- Каким?
Тимур потер ладоши. Было видно, что лекция не закончена.
- Скажи мне, какая самая главная черта руководителя? Любого – президента, директора школы, руководителя оркестра. Абсолютно любого. Ум?
- Ну, наверно.
- Близко, но нет. Амбиции? Не-а! Желание блага для своих подчиненных?
- Да! – выпалил отец.
- Нет! – ответил сын, - Самая главная черта руководителя – мудрость. Если только это хороший руководитель. Именно поэтому Соломон и просил мудрости, что изначально был мудр. Уж он-то бычки мимо урны не бросал.
Тимур улыбнулся своей шутке. Вот только отец его не поддержал.
- А причем тут дети и руководитель?
- Мы взрослеем. Мы встанем у руля. И каждый их нас – русский, американец, португалец, каждый будет тянуть свою связку хаски, помогая друг другу и не равняясь на других. И танкеры больше не потонут. Наши коллеги и единомышленники не буду тянуть на себя одеяло, как в твоем оркестре.
- Каждых хочет быть первой скрипкой, - сказал отец, - это естественно.
- Естественно стараться быть лучше, - возразил Тимур, - хочешь быть первой скрипкой, репетируй больше! Именно так надо набирать коллектив, который сможет добиться большего, нежели остальные. Поэтому, мы сломаем систему, о чем все бунтари только мечтают.
- И потопа, типа, не будет? - ехидно спросил отец.
- Если взрослые не будут мешать детям, все обойдется. А ты не будешь мешать мне.
- А как я… могу?
- Ожидал сегодня после работы увидеть такого сына?
- Да нет, - отец нервно хихикнул, - не очень.
- А адекватен ли он?
- Ты что, думаешь, я поведу тебя к психологу?
- В начале к детскому психологу, - поправил Тимур, - дальше – больше. Или ты после ужина не будешь искать телефон психдиспансера?
Что тут можно сказать этому маленькому философу, который бьет всех твоих козырных тузов картой какой-то новой масти?
- Я прошу тебя, не мешай мне, а лучше помоги.
- Да я с радостью, только как?
- Я сам смогу занять свое место, но мне не помешают твои деньги, знакомства, твое имя. Через 5-7 лет можно первую выставку организовать с твоей помощью. Все может пригодиться. Так проще будет. Ну, и ваша любовь и поддержка, в конце концов. А придет время, просто уступите место, дальше мы сами.
Видя смятение отца, он улыбнулся:
- Вы не виноваты, что такие. Вы просто все забыли.
- А что мы забыли? – устало спросил отец.
- Откуда мы приходим, и куда, в итоге, возвращаемся. Все дело только в этом.
Отец немного помолчал, и вдруг весело спросил:
- А откуда у тебя такие мысли, дружок?
Он все равно не верит, - подумал Тимур, - убеждай, не убеждай. Наверно, зря я все это затеял. Телефон психдиспансера найти не сложнее, чем любую отговорку.
- На пятилетие сообщили, - тихо ответил он, - жаль, что вы своих ангелов не слышите.
Возникло тяжелое молчание, которое так не любит мама.
- Есть идете? – спросила она тихо.
Отец поднялся и кивнул.
- Идем, конечно, - он посмотрел на Тимура, - но музыка-то у меня, хотя бы, хорошая.
- Тишина лучше любой музыки, - ответил тот и поправился, - да, папа, у тебя хорошая музыка. Лучше, чем крутят по «ящику».
- Ну все, - сказала жена, - уснул наш художник.
Она прошла за спиной мужа, сидевшего за компьютером, и, не заметив на мониторе нотного стана, наклонилась к нему и положила руки на плечи.
- Что смотришь?
На мониторе в соответствующих полях были введены ФИО ребенка, дата рождения, ФИО родителей, причина беспокойства. Курсор остановился на кнопке «отправить заявку».
- Думаешь, так будет лучше? – осторожно спросила жена.
- Я не знаю, Люб, - он спрятал лицо в ладонях, - я ни черта не знаю!
Олеся
Дверь осталась незапертой со вчерашнего вечера, поэтому кто-то беспрепятственно вошел в прихожую и встал надо мной. Я, лежа на полу, разлепил (иначе не скажешь) глаза. Картинка расплывалась, что не удивительно после такой попойки. Единственное, что я смог различить, это была женщина. Нет, девушка. Девочка, если быть уж совсем точным, и с пакетом в руке.
Видимо, чтобы помочь мне проснуться, она пнула ногой прямо мне в голову. Я вскрикнул от боли, и тут сверху посыпалось все содержимое пакета. Первыми, громко звеня, упали пустые бутылки, а следом – упаковки от пельменей и чипсов. А ведь я попросил ребят выкинуть мусор, перед тем, как провалиться в беспамятство прямо в коридоре. Только не на улицу.
Я убрал руки от лица и открыл глаза. Девочка, уже казавшаяся мне знакомой, держала в руке что-то, напоминающее пиявку. Это был…
- Чтоб ты подавился своим дерьмом, сука, - с презрением сказала она и бросила мне в лицо презерватив.
Я крикнул, сбросил с себя эту мерзкую вещь и сел, прислонившись к тумбочке.
- Да какого хрена?
Это была соседка, Леся Дранко. И она была в ярости. Мой вопрос не остался без ответа, так как она замахнулась, и в последний момент я увидел бутылку в ее руке. Я закрылся руками и сжался, потому что в таком состоянии не мог защититься даже от маленькой девчонки.
- Почему! Мы! Должны! Убирать! За вами! Ваше! Дерьмо! – кричала она и била бутылкой мне по рукам, стремясь попасть в голову. И хоть бы кто-нибудь выбежал из комнаты и обезоружил эту мегеру!
- Да хватит уже! – заорал я, ощущая в предплечьях обеих рук жгучую пульсацию.
Леся и сама устала и разжала пальцы. Бутылка упала к остальному мусору.
- Почему мы должны убирать ваше дерьмо? - повторила она злым голосом.
- Да уберу я, уберу! – посмотрел я на нее через скрещенные руки.
- Что ты уберешь? Землю? – крикнула Леся, сжав кулаки.
Того и гляди, бросится на меня, завершая начатое.
- Какую землю? – удивился я.
- Которую вы засрали!
Я уже перестал соображать что-либо.
- Спасибо за день рожденья!
После она выбежала в подъезд, хлопнув дверью.
Ни фига себе новости, - тяжело дыша, думал я. Лучше бы ментов вызвали, чем эту поборницу чистоты. Убьет, ее же не посадят.
С величайшим трудом я поднялся и, потирая руки, вошел в комнату, где притихшие друзья уже разлили водку по стопкам.
- У тебя кровь на голове, - сказал один из них.
Попала все-таки, а я даже не заметил.
Если бы я отвечал на телефонные звонки, то знал бы, что родители вернутся на день раньше, и убрался бы в квартире. А так, отец, не сдержавшись от злости, выбил мне зуб, а мама стояла возле стены и плакала.
Лида
Борис открыл дверь, впуская маму и дочь, пришедших с поздним визитом.
- Привет, Боря, - слегка задыхаясь, сказала женщина.
- Привет, Кира! Привет, Лида! Проходите.
Они вошли в зал. Хозяин занял кресло, гости расположились на диване.
- Ну, что там у вас?
- Странное поведение у нас, - доложила мама, - и в садике, и дома.
Борис внимательно посмотрел на Лиду. Девочка была хмурой и взвинченной.
- К детскому психологу обращались?
- Она дважды убегала из дома, обращались, да.
- Я и третий раз убегу, уже с другом, - оповестила Лида.
- Поговори мне еще!
- А как остальные дети?
- С ними все в порядке, слава богу.
- Понятно. Продолжай.
- Я уже ко многим ее закидонам привыкла, но сегодня она разбила телевизор, и только потому, что там шла реклама. Бабушка чуть с ума не сошла.
- Разбила телевизор, - повторил доктор.
- В смысле, экран разбила. Взяла молоток и… Я сразу же тебе и позвонила.
- Понятно, - Борис посмотрел на Лиду, - и какая реклама тебе не понравилась?
- Какая? – переспросила девочка, не скрывая издевки, - Вы спрашиваете, какая реклама мне не понравилась?
- Тебе вообще не нравится реклама?
- Да она меня бесит! – сквозь зубы произнесла Лида, - Фальшивые улыбки, пустые обещания, лицемерие. Вот вы, дядя Боря, когда смотрите рекламу, разве не чувствуете себя ущербным и неполноценным, будто из вас идиота делают? В грош не ставят, пропихивая это дерьмо?
- Ну-ка! – возмутилась мама.
- Я не смотрю рекламу, - ответил доктор, - и телевизор практически не включаю.
- А у нас включают! И смотрят! И смотрят всё! И особенно эти ток-шоу, где люди собираются, чтобы просто потрепаться, как у нас все плохо, вместо того, чтобы работать, чтобы у нас все было хорошо! А потом реклама! И музыка эта блевотная! Сериалы эти идиотские!
Кира, шокированная услышанным, молчала. Лида обняла себе за плечи и стала раскачиваться.
- Почему так? – спросил Борис у матери.
- Бабушка у нас любит телевизор, - как бы извиняясь, сообщила Кира, - включает фоном, когда хозяйством занимается.
- А Лида просила выключить телевизор?
- Да постоянно! – крикнула Лида.
Борис вопросительно посмотрел на Киру, та кивнула.
- А вы не пробовали как-то оградить Лиду от телевизора?
- Днем она в садике, или гуляет.
- А вечером?
- А вечером… Да… Телевизор.
- И дважды убегала?
- Да.
«Ну ты даешь!», - хотел сказать Борис.
- Не было бабушки, было хорошо! – сказала, почти простонала, Лида, продолжая качаться.
- Ну-ка, тихо!
- Будет потоп, будет вам тихо!
- Успокойтесь, пожалуйста, - попросил Борис и резко сменил тему, - Лида, а ты же, помнится, умножала в уме двузначные числа.
Кира почувствовала прилив гордости. Лида осталась безучастной, но перестала качаться, а руки опустила на колени.
- Она уже четырехзначные числа умножает! – похвасталась мама.
- Серьезно?
Лида чуть кивнула.
- Проверим?
- Поверьте на слово.
- Тебе трудно, что ли? – укорила мама.
- Верю-верю, - сказал доктор, чуть раздосадовано, - Лида, ты сказала что-то про потоп.
- А, - махнула рукой Кира, - ее очередная фантазия.
- Лида?
Девочка посмотрела на доктора с сочувствием, будто жалея его:
- Через сорок семь лет будет Окончательный потоп. Всем хана!
- Она это часто говорит, когда расстроена, - вставила Кира.
- А кто тебе сказал это? – поинтересовался Борис.
- Кто надо, тот и сказал.
- Ну-ка, не груби!
- Значит, все живое на Земле погибнет?
- Кроме рыб все погибнет, но вы-то раньше помрете, скорее всего.
- Лида!
- А что такого?
Доктор хлопнул в ладони, призывая к вниманию.
- Лида, посиди пока в спальной, мы с мамой поговорим.
Девочка пошла к двери.
- Не забудьте назначить лоботомию, - буркнула она по дороге.
А девочке только пять лет.
- Ли-да!
Как только дверь захлопнулась, доктор набросился на Киру:
- Ты почему раньше не позвонила? Ты видишь, в каком она состоянии?
- Отвлекать тебя не хотела, - виновато оправдалась женщина, - ты же занят постоянно.
- Не обо мне надо думать, а о дочке!
- Я о ней только и думаю. Ну ты же понимаешь, навязываться тоже как-то…
- Ладно.
Борис побарабанил пальцами по подлокотникам кресла.
- Лиде нужен уход и покой. Для начала – никаких телевизоров, больше живого общения. Детские игры, книги. Справишься?
- Конечно!
- Проблем не будет?
- Ты про бабушку?
- И про нее тоже.
- Ради внучки она откажется от телевизора.
- Дальше, выпишу лекарства. Это слабые успокоительные, витамины.
- Боря, спасибо! Ты извини…
- И еще…
- Да?
- Про потоп.
Кира улыбнулась:
- Ты же знаешь этих детей.
- Ты мне как-то сказала, что Лида как будто что-то знает.
- Да это когда было? Три года назад, примерно. Просто у нее всегда такой серьезный взгляд, будто что-то постоянно анализирует.
- И считает в уме?
- Считает, да. А что?
- За последнее время три ребенка в разных городах заявляли, что через сорок семь лет будет потоп, потому что мы, взрослые, не справляемся. Что у них миссия.
- И что это значит?
- Что они что-то знают, но между детьми не зафиксировано ни одного контакта.
- Ну и?
- Все трое обладают некоторыми способностями. Кто-то рисует хорошо, кто-то досконально знает биологию, и всем по пять лет. Это только те случаи, которые мне известны.
- Вот как?
- Так же за последние несколько месяцев участились побеги детей из дома, возраст тот же.
- А тут и Лида еще?
- Еще и Лида, - согласился Борис.
Кира подумала, принимая решение, и было видно, что она нервничает:
- А что, если ее… положить?
- Настаиваешь на госпитализации?
- Если можно.
- Боишься, что убежит?
- Она телевизор сломала, вдруг еще что сделает? Или даже с собой?
- Если дашь согласие.
- Да, конечно, ради ее здоровья.
За дверью послышался скрип половиц. Взрослые прислушались.
- Лида? – спросил Борис, приподнимаясь.
Раздался топот детских ног. Борис подбежал к двери, когда послышался звук открываемого окна.
- Лида!
Он забежал в спальню, но девочка уже прыгнула вниз. А после раздался этот крик.
Борис потом долго размышлял, была ли это попытка самоубийства, или же Лида решила сбежать в очередной раз. Его квартира находилась на первом этаже, ноги сложно сломать, не то, что разбиться. Но под самыми окнами располагался палисадник, окруженный металлической оградкой с острыми штырями.
Виктор
И только сейчас я заметил, что Леся Дранко красивая, когда она подняла руку и начала ею трясти, пытаясь показать, что и на этот вопрос знает ответ.
- Так, опять Леся, - улыбнулась Антонина Ивановна.
Еле запомнил, как ее зовут. Я только вчера перевелся из другого детсада, а имена у взрослых трудные для произношения. Да и длинные такие, двухъярусные – Антонина Ивановна. То ли дело детские – Таня, Вася, Леся, Платон.
- Ну-ка, скажи нам?
Леся соскочила со скамейки и выпалила:
- Такие животные называются домашними! – и с улыбкой уселась обратно.
- Молодец, Леся.
Воспитательница посмотрела на телефон в руке и продолжила:
- А кто говорит так – «мяу-мяу» и ловит мышей?
Ну, тут-то половина ребят, кому не лень, подняли руки. У нас дома есть кошка Серафима, только она ест кошачий корм. Но я не стал тянуть руку, а смотрел на Лесю. Наверное, даже рот открыл.
- Ну-ка, Платон! Кто это?
- Это кошка!
- Правильно!
Не нравится мне этот Платон. Я вчера только пришел в группу, а он мне уже показал кулак. У него на руке синяк, на лбу царапина, не иначе часто дерется. Не, хочет драки, будет ему драка. А потом, в школе, мы станем самыми лучшими друзьями. Обычно так и бывает.
Когда ангелы сопровождали нас на Землю, мы верили, что это расчудесное место. Не совершенное, но интересное и нужное для развития любой души. Здесь есть возможность самореализоваться, узнать много нового и многого достичь. В раю хорошо, но там нет науки, спорта, искусства. А также морей, гор, тайги, пустыни. Ничего нет, но там хорошо. И вот я сижу в рубашке, шортах, кепке и сандалиях, вместе с ребятами на веранде и отгадываю наипростейшие загадки. Расчудеснее не бывает.
Я посмотрел на сандалии. Одинаковые. Можно сказать – совершенные. Ладно, дадим себе шанс.
- А кто говорит – «гав-гав» и живет в конуре?
Если отгадывание домашних животных, это и есть самореализация… Ну не знаю. Я надеялся на что-то большее. Но торопиться не будем, это только начало. На все, про все, нам дают 80 лет, кому больше, кому меньше. Этого должно хватить. Вообще, тут интересная деталь. Когда мы, образно выражаясь, расписывались в получении тела, то ставили подпись, что не будем обрывать жизнь раньше времени специально. И выше шел целый список – прыжки с крыши, с балкона, из окна, на линии электропередачи, под поезд… Одних только прыжков набралось несколько десятков. Мой выпуск был в шоке – нам дается одна-единственная жизнь, а предыдущие поколения изобрели тысячи способов, что бы от нее избавиться, вместо того, чтобы реализоваться! Может, нам чего-то недоговорили?
- Вася, теперь ты скажи!
- Это собака!
- Молодец Вася!... Витя Семаков! Ну-ка сядь на место! Чего вскочил?
Это она мне. Я встал на скамейку и схватился за край веранды, чтобы подтянуться и посмотреть, что за ней находится. Тяжело. Это притяжение, как же оно надоело! Трехмерное пространство, тоже. Вот в раю такого нет. Еще одна вещь, я знаю все о Тибете, но не знаю, что находиться за верандой. Пока не знаю. Под понимающие и сочувствующие взгляды детей я сел на скамейку. Вот любой взрослый может подойти к веранде и посмотреть, что за ней находиться. Но им это не интересно.
Антонина Ивановна бросила на меня оценивающий взгляд и вернулась к телефону.
- А кто говорит…
Леся тянет руку усерднее всех. Я смотрю на Лесю. А Платон хочет поймать мой взгляд и показать кулак. Пожалуй, я сорву с него кепку и выброшу в кусты. В предыдущем садике я так успокоил одного. Он тоже пытался показать свою силу с помощью демонстрации кулака. Потом плакал, а меня ругали. А все потому, что он забыл одну поговорку - не гордись силой, встретишь сильнее себя. Казахская поговорка. Интересно, а Антонина Ивановна это знает? Кто говорит мяу, гав-гав – это любой скажет. И если она кроме этого ничего не знает, я не хочу быть взрослым. Скучно.
На инструктаже нас предупредили, что в 1,5-2 года мы все забудем, и будем учиться жить самостоятельно. Мне скоро пять лет, я общался с предыдущей группой, смотрю на эту. Ребята уже все забыли, а я помню. Может, там, в раю, что-то сломалось, или тело оказалось бракованным? Я помню Бога, изобретательность и доброта которого выходит за границы Вселенной. Помню своего Ангела, и если одно перышко с его крыла положить на дно Марианской впадины, то свет этого перышка сможет осветить Луну через толщу воды. Я помню благословение Святой Девы перед отправлением нас на Землю. И самое главное, я помню свою подпись под согласием не оканчивать жизнь заранее. И это в такой-то скукоте! Остается надеяться, что я стану таким, как все. Буду отгадывать собачек, учиться завязывать шнурки на ботинках, потом освою алфавит.
Но меня интересует вопрос, если я все забуду, как я буду помнить про обещание не обрывать жизнь? Что-то тут непонятно.
- А где живут…
Однажды чуть не спалился. Родители вошли, когда я на обоях высчитывал кривизну дифракции Земли. Хотел проверить достоверность Земного атласа для студентов высших учебных заведений. Читать еще не умею, а вот формулы идут на отлично. Ох, старшему брату досталось. Мне тогда было три года. Кстати, атлас не так, чтобы уж намного ошибался. Видимо, буду топографом или геодезистом. Сдается, я кое-что знаю о Да Винчи.
- …воробьи и синицы?
Перед тем, как родиться, нам сказали, что мы должны учиться самостоятельности. То же самое сказал папа, отправляя меня в садик. Что надо самому обувать сандалии, одеваться. Есть, держа в левой (почему, не в правой?) руке хлеб. Но о какой самостоятельности может идти речь, если родители за меня решают, что можно делать, что нельзя. А во время прогулки, я будто собака на привязи, всегда под жестким контролем.
Самостоятельность. Платон, наверное, такого слова уже не помнит, хотя кулаки показывает вполне самостоятельно. А вот если за кепкой в кусты не полезет, а заревет, как девчонка, значит, несамостоятельный.
- На дереве, - радостно сообщила Леся.
- Мо-ло-дец, - похвалила ее воспитательница, - ты сегодня в ударе.
- А у моей мамы в телефоне тоже такие вопросы, - засмеялась Леся, - мне их вчера задавали.
Не знаю, почему, но воспитательница посмотрела на телефон, виновато улыбнулась и изменилась в лице. Наверное, аккумулятор сел.
Во время сон-часа Леся дождалась, когда няня выйдет из спальни, соскочила с кровати и на цыпочках подбежала ко мне.
- Коси под дурочка, - тихо сказала она, - не выдавай себя. Взрослые боятся умных детей. Всех вяжут!
- Так ты тоже? – удивленно прошептал я.
- Нас пока трое.
- А кто…
- Там решили, что взрослым уже нельзя доверять. Слишком глупые. Все загадили и Земля долго не протянет. Нужно спасать.
- Землю?
- Всё! Мы, вроде как, последняя надежда… Самая последняя или через сорок семь лет будет новый потоп!
Бог всегда крут в крайних мерах. Будто от прикосновения холодной воды, я вздрогнул.
- Окончательный, - добавила Леся.
- А что нам делать?
- Тебе пока достаточно информации. Мне про потоп на пятилетии сообщили. Сама еще не разобралась. И еще сказали про какой-то Легион. Вообще жесть!
- Какой Легион?
- Не выдавай себя!
Она также на цыпочках добежала до своей кровати, легла и притворилась спящей.
Вот это оборот, подумал я. Значит, там ничего не сломалось.
- Эй, новичок! – послышалось с другой стороны.
Я обернулся и увидел Платона. Он показал мне кулак и подмигнул. Вот он, третий! Нашего полку прибыло.
- Прости за кепку, друг, - прошептал я, - не знал.
- Здорово я разревелся? – спросил он.
- Станиславский бы одобрил. Будешь актером?
- Я поэт! – гордо сказал Платон.
Тут вошла няня, и мы спрятались под одеялами.
Александр
Когда Рома зашел в комнату, то увидел, что младший брат сидит за компьютером, подложив под себя пару толстых энциклопедий, и внимательно читает что-то в Интернете. Но, скорее всего, он, не знающий еще ни одной буквы, просто смотрит на экран. С левой стороны стоит стопка маминых книг, с правой Сашкина тетрадь для рисунков.
- Что смотришь?
Рома подошел ближе.
- Ё-моё! Ты чего наоткрывал тут?
И только он взялся за мышь, как Сашка, издав недовольное мычание, ударил брата по руке.
- Ну-ка, тихо мне тут, - возмутился Рома, - что ты здесь нашел интересного?
Сашка, пятилетний ребенок, разглядывал сайт, посвященный онкологии. Неприятные картинки прилагались.
- Санек, давай вырубим эту хрень, - предложил Рома, - мультики лучше включим, а?
Сашка посмотрел снизу вверх на брата, ткнул пальцем ему в живот, потом указал на дверь. Рома рассмеялся:
- Ты чего борзеешь, мелкий?
Мелкий терпеливо повторил жесты и вернулся к монитору.
Мама работает в онкологическом отделении, вот и забыла закрыть страницу. А еще она не убирает свои книги по медицине, а Сашка потом их разглядывает, было бы там хоть что-то хорошее. Самое интересное, ни одну не порвал, не изрисовал, как обычно делают дети с оставленными книгами. Нет, относится бережно.
Но это не дело. Надо оторвать ребенка от медицинских страстей, чтобы ночью не ворочался от страха. Но как только Рома попытался опять дотронуться до мыши, Сашка страшно замычал, будто у него отбирали любимую игрушку.
- Ну ладно, ладно, - рассердился Рома, - хочешь, смотри это.
Он с досадой махнул рукой, сделал два шага назад, но остановился.
- Бутерброд сделать? – спросил он смягчившимся голосом.
Сашка повернулся к нему, задумался, потом показал ладонь, положил сверху другую, резко убрал и положил опять.
- Без колбасы, с сыром?
- Ммм.
Как можно не любить младшего брата? Пусть даже и немого.
- Чай, сок?
Сашка подумал и показал два пальца.
- Сейчас.
Когда Рома вернулся с подносом, Сашка водил пальцем по книге, лежащей рядом, потом поднимал взгляд на монитор, будто сверяясь с информацией. На тетради, исписанной корявыми детскими загогулинами, угадывались химические формулы.
- Ешь давай, - сказал Рома и посмотрел на корешки книг.
«Капсульная эндоскопия», «Диагностика и лечение…», «Интервенционная радиология», «Онкомаркеры»… Да, дети копируют поведение взрослых, в частности, родителей. Но мама после работы не занимается научными изысканиями, у нее на уме только дети и хозяйство.
- Сашка, - пробормотал Рома, перелистывая медицинский справочник, - какого черта ты творишь, а?
Сашка приложил палец к губам, а после соединил ладони вместе, будто в молитве.
- Да нет, родимый, - Рома отрицательно покачал головой, - не пойдёт.
Сашка показал на брата, потом продемонстрировал кулак с оттопыренным большим пальцем.
- Я знаю, - согласился Рома, - но, нет.
Сашка глупо улыбнулся, махнул рукой, схватился за голову, как бы говоря, - как же я так оплошал? – и показал два кулака с оттопыренными пальцами.
- Вот ты, гад, - улыбнулся Рома, - даю полчаса.
Сашка сделал страшные глаза и покачал головой.
- Час, не больше.
Это время было одобрено.
- Ты это, ешь, давай, - сказал Рома, уходя из комнаты, и тут он резко обернулся, - ты ищешь лекарство от рака, да?
Сашка серьезно и долго смотрел на брата и молчал. Молчал жестами, мимикой, глазами.
- Я никому не скажу, - пообещал Рома.
Убедившись в искренности брата, Сашка кивнул и вернулся к работе.
Антон
Вот и наступил тот день, когда сын начал перечить родителям. Но не капризничать, как маленький, а обосновывать свое несогласие.
- К нам приезжает зоопарк, - поделился отец, отрываясь от смартфона, - в субботу открытие, будет много народа. В воскресенье сходим?
- Сходим, - равнодушно отозвалась супруга.
- Пойдем! - более радостно отозвалась старшая дочь.
- Не пойду, - отрезал Антоха, нахмурился и помрачнел.
- Почему? – поинтересовался отец.
- Что я, животных не видел?
- И где ты их видел, если только не домашних?
- В «Нэшнл Джиографик», «В мире животных», в «Братьях наших меньших».
- Но тут-то живые будут, - возразил отец, - не по телевизору.
- И сидящие в тесных клетках, - закончил сын фразу.
- Но это же передвижной зоопарк, там звери так и живут.
- Там, где ты видишь зверей, я вижу страдание и боль. А так же безразличие к жизни, что не допустимо в природе.
- Ух ты, - восхитился отец, - так ты у нас защитник животных?
- А я хочу в зоопарк, - сообщила дочь.
- Вот и сходим.
- Без меня.
- Мы тебя одного дома не оставим, - возразила мама.
- Мал еще, - добавил отец.
- Погуляю во дворе, посижу у соседей, навещу деда с бабой, что угодно.
- На все согласен? - удивилась мама.
- На все, - кивнул Антоха.
- Я, конечно, уважаю твое решение, - сказал отец, - но, по-моему, это глупо. Такая возможность увидеть живого слона.
- С бездонной тоской в глазах, - добавил сын.
- Пишут, медведь машет зрителям лапой. Значит, жив-здоров.
- Это его единственное развлечение.
- Ну хватит разглагольствовать, - прервала их мать, - пока не подрались.
- Это мы можем, - согласился отец.
И они втроем пошли в зоопарк. И смотрели на зверей в клетках. И фотографировались с ними и кормили, не обращая внимания на запрещающие таблички. Никакой боли в их глазах они, конечно же, не видели.
Вот только Антоху все же оставили дома, пусть посмотрит свой «Нэшнл Джиографик», раз такой сердобольный.
Родные пришли радостные, одухотворенные общением с живыми зверьми. За хорошее поведение и порядок в комнате Антоху угостили сладкой ватой и попкорном.
- Через две недели звери уезжают, - сказал отец, - еще есть возможность на них посмотреть. Как тебе такое?
- Никак, - отрезал Антоха, стараясь не рассыпать попкорн на пол.
- Жизненных позиций не сдаешь? Молодец! А на аттракционы?
- Да! – крикнул Антоха и все-таки просыпал попкорн.
Дети, они и есть дети, даже если что-то знают.
Через две недели, в понедельник утром Антоха вошел в зал, зевая и потирая глаза.
- Что с тобой? - подошла к нему мать.
- Плохо спал.
Антоха был бледен, волосы растрепанные, мешки под глазами.
- А щеку где поцарапал?
- Упал с кровати, наверно.
- Температура? - мать потрогала лоб, - Да вроде нет.
Из кухни вышел отец.
- Заболел?
- Просто кошмар приснился, - пробормотал Антоха.
Выглядел он действительно неважно.
- Хороший кошмар! Тебя в садик не пустят. Руки почему дрожат?
- Говорю же, кошмар.
- Пусть останется, - предложил отец.
- Один побудешь до обеда? Маша со школы придет, посидит с тобой.
- Угу.
- Телефон держи под рукой.
Но, оставшись один, он соскочил с дивана и включил телевизор, после чего ходил по комнате взад-вперед в ожидании новостей.
А новости были шикарные. Прошедшей ночью на передвижной зоопарк было совершено нападение. Кто-то проник на территорию, вырубил охранников, отключил видеонаблюдение, и выпустил животных из клеток. Меньшая часть зверей и птиц, в основном экзотических, остались. Но другие вырвались за ограждение через ворота, которые злоумышленник предварительно подорвал.
Некоторых животных поймали быстро. Жирафа нашли в парке, задумчиво жующим сосновую хвою. Слон купался в фонтане на главной площади. Пара тигров попросту спала у памятника Наталье Дуровой. За обезьянами пришлось побегать. А вот стая мелвильских волков, бенгальские лисы, камчатский медведь и более мелкие животные, а так же птицы, пропали бесследно…
- В тайге поищите! – крикнул Антоха.
… Просьба на улицах города соблюдать осмотрительность, при выявлении зверей обращаться в МЧС, в контакт не вступать ни в коем случае.
Антоха представил, как медведь помахал людям на прощание лапой, отправляясь на Камчатку, и захохотал.
…Внутренние камеры были отключены, но внешним удалось зафиксировать человека маленького роста, в куртке с капюшоном, перелезающего через ограду. Ребенок на такое не способен, а вот лилипутам придется испытать повышенное внимание. Что поделаешь, война есть война.
Жители города в большинстве своем поддержали ночного взломщика, хотя и не одобрили насилие, примененное к охранникам.
- Вот вам! – Антоха скакал на диване, не смотря на сильную усталость, - Фак ю!
И где только такого понахватался?
А вот открой отец историю браузера, то с удивлением обнаружил бы просмотр интересных сайтов, таких как – «Обход охранных систем», «взлом любых замков», «взрыв направленного действия своими руками» и других подобных.
Антоха открыл холодильник с целью отпраздновать мероприятие, как услышал звонок телефона. И хотя номер был незнаком, для конспирации мальчик слабо прошептал:
- Алло.
Ему ответил детский бодрый голос:
- Антон?
- Смотря, кто спрашивает.
- Ты что-нибудь знаешь о произошедшем в зоопарке?
У Антохи похолодело в груди.
- В первый раз слышу, - прошептал он уже по причине пересохшего горла.
- И не удивительно. Мы тоже ничего не знаем, но через три месяца в наш город приезжает дельфинарий. Что скажешь?
- Дельфины, это хорошо, - осторожно ответил Антоха, уже догадываясь, что на другом конце провода «свои», - а вот дельфинарий, это мерзко.
- Полностью тебя поддерживаю, камрад!
- Кто-кто?
- Камрад, - повторил голос.
- Это мой позывной?
- Почему бы и нет? Значит, можно на тебя рассчитывать?
- Можно, - воодушевленно ответил Антоха, - если скажешь, как вычислил мой номер.
- Ну, кто-то отключает систему безопасности, кто-то вычисляет номера телефонов. А если не удалишь историю браузера, тебя и ФСБ вычислит. Мы их погоняем по «левым» протоколам, но через семь минут они выйдут на тебя. Действуй!
В смешанных чувствах Антоха бросился к компьютеру.
- Свои, свои! – радовался он.
Что тут можно сказать? Дети.
Игорь
Лагерь многообещающе укрыла дождевая туча. В отдалении уже грохотало, будто некий противник тишины бил по листовому железу, а воздух был влажен и свеж. Дети, кто не захотел коротать вечер в своих комнатах, собрались в игровой, разбившись на группы по интересам. Здесь были ребята из разных отрядов, разных возрастов, но девушка-вожатая, с бейджиком «Туяна», с особым интересом следила за ребятами, сидящими в углу на стульчиках, расставленных тесным кругом. Они не рисовали, не возились с машинками или куклами, не дрались из-за настольного футбола. Просто сидели и беседовали. Или даже так – они что-то обсуждали.
Для Туяны этот сезон был уже вторым. И никогда, ни при каких условиях, она не видела беседующих детей. Ребенок, рассказывающий другому о путешествии на море, из которого он половину приврет, это нормально. Семь детей, сидящих кругом без инициативы взрослого, даже без заводилы, такого она еще не встречала.
- Подожди немного, - сказала она мальчику, беззаветно в нее влюбленного, выискивающего любую возможность побыть с ней.
Туяна подошла к играющим в куклы девочкам, потом оценила рисунки готовящихся к конкурсу, и выглянула в окно, находясь в двух метрах от интересующих ее ребят. Внезапно группа замолчала, поглядывая на вожатую, как на нарушителя их территории.
«Они меня вычислили», – первое, что пришло в голову. Тем интереснее и загадочнее становилась ситуация. Будто не прерывая своего осмотра, она подошла к ним и улыбнулась:
- А вы чем заняты?
Дети недоуменно переглянулись:
- Мы разговариваем.
- Как здорово! – оценила вожатая, - А о чем?
- Вы нам мешаете, - так просто и спокойно сказала девочка, будто следуя принципу «женщина всегда поймет женщину».
Туяна возмутилась, но даже не нашлась, что сказать в ответ. Было бы проще, если бы во фразе прозвучала грубость. Нет. Только уважение, и недвусмысленность. Мешаете и все тут. Слабо улыбнувшись, она отошла к другой вожатой, увлеченной перепиской по сотовому. К ней тут же подбежал ее «кавалер» и стал рядом.
- Видишь тех, в углу? – спросила Туяна.
- Вижу, - отозвалась вожатая, не отрываясь от телефона.
- Твои там есть?
Вожатая бросила взгляд на детей.
- С бантиком и в красной футболке – мои.
- Что скажешь про них?
- А что тебя заинтересовало?
- Да так. Ведут себя, как партизаны на допросе.
Любвеобильный мальчик посмотрел на «партизан», недовольно нахмурился, при этом продолжая внимательно слушать взрослых.
- А, есть в них такое, - согласилась девушка, - будто затевают что-то нехорошее, да? Но дисциплину не нарушают.
- Хорошо, что не нарушают. Надо будет остальных спросить.
- Ухажера своего спроси, - предложила, улыбнувшись, вожатая.
- Какого ухажера? – нахмурилась Туяна.
- Вот этого, - и указала на мальчика, - подрались вчера вон с тем, рыжим.
- Серьезно? Игорек, что случилось?
Глаза Игорька заметались, как звери, пойманные в сети.
- Он первый начал.
- А вот этого не надо, - опровергла вожатая, - он тебе ничего не сделал, это ты устроил драку. Причем напал со спины, что для мужчины очень некрасиво.
Превратившись из нежного воздыхателя в агрессора, притом, лживого агрессора, Игорек выпалил:
- Ну и ладно! - и выбежал из игровой под проливной ливень.
- Видала, что твориться? – покачала головой вожатая, - Маленькие детки, маленькие бедки.
- Не случилось бы чего, - забеспокоилась Туяна.
- Ой, да ладно! Поистерит и успокоится. Считай, вырвала тебя из рук домашнего тирана.
Смех смехом, если бы только знать, что замаячило впереди. Знать, какое будущее приближается.
Следующим вечером, когда лагерь уже засыпал, Игорь повстречал своего рыжего неприятеля возле столовой.
- Че, думаешь, все так просто? – начал он без прелюдии.
Они столкнулись на узкой аллее под фонарем. Круг света, в котором стояли мальчики, будто обозначал место поединка.
Его соперник, помнящий, что на него возложено и нашедший в лагере единомышленников, спокойно ответил:
- Я тебя не знаю, и не желаю знать. Иди своей дорогой.
- Плохо, что не знаешь, - улыбнулся Игорь, - а надо бы.
- Ну, намекни.
- Намекну. Я тот, кто ждет Окончательного потопа, как точку в истории человечества.
Из тени под свет фонаря вышли еще два паренька и встали рядом с Игорем.
- Стоит ли говорить, как нас зовут?
Среди детей уже ходили страшные слухи, в итоге оказавшиеся правдой.
- Легион, - прошептал рыжий, отступая назад.
- Ибо нас много, - кивнул Игорь, - а теперь, когда мы познакомились…
Он указал на него пальцем и задорно крикнул:
-… фас!
Но как только маленькие исчадья сделали первые шаги, из темноты послышалось:
- Что тут происходит? Ну-ка, марш по своим отрядам!
Плохие дети исчезли в темноте, топот ног поглотила тишина. На свет вышла вожатая, уже «спасшая» Туяну, и не только ее, от Игоря.
- Тихо-тихо, - она погладила дрожащего мальчика по голове, - не бойся. Самое трудное – не бояться, а с остальным вы справитесь.
Мальчик смотрел на вожатую, еще не понимая произошедшее, но уже о чем-то догадывающийся.
- Кто ты?
- Тот, кто пойдет впереди вас.
- Значит… ты…?
- Думаешь, Бог отправит детей в крестовый поход одних, без поддержки? – ласково улыбнулась вожатая, - На другой стороне тоже не дремлют.
- Нет? – заплакал мальчик от облегчения, - Не одних?
А они-то думали!
Вожатая стала серьезной:
- Не одних, но это не значит, что тебе можно гулять в позднее время. Мы отвечаем за вас не только перед Богом, но и родителями. Мы вам помогаем, вы нам, договорились?
Мальчик обнял Ангела и плакал, плакал, плакал…
Платон
- А сейчас Платон Высоковский прочтет стих для наших мам! – объявила Антонина Ивановна.
Родители захлопали. Мама Платона прослезилась.
Мальчик вышел на середину актового зала, сцепил пальцы рук в замок, прижал их к губам и застыл.
- Наши дорогие мамы…! – громко зашептала воспитательница.
Платон не шевелился, но в его в позе чувствовалось нечто величественное, возвышенное.
- Наши дорогие мамы…!
И тут он встрепенулся, опустил руки, посмотрел на родителей и начал:
Луна над нами, будто откровенье,
Того, что завтра ожидается мир,
Свеча уж не горит, а только тлеет,
Распространяя призрачный эфир
И отдаваясь ночи тайной власти
С тобою связанный любовью в одно
Я, обезумев и горя от страсти,
В твою чернильницу макал свое перо.
И мы писали сказочную повесть
Я в ней с тобой всю жизнь прожить хотел…
А ветер, прорываясь через окна
Над нами занавеской шелестел.
Когда он закончил, послышались неуверенные аплодисменты. Половина родителей была в шоке от услышанного, другие попросту не поняли, как данное стихотворение поздравляет мам с праздником. Воспитательница в ужасе переводила глаза с Платона на его маму и обратно. Мама с возмущением смотрела на воспитательницу. Та, кое-как взяв себя в руки и выдавив улыбку, объявила:
- А теперь дети подарят своим мамам поздравительные открытки.
Ребятишки неорганизованной группой, толкая друг друга, с рисунками в руках, подбежали к родителям. Платон, не услышав восторженных оваций, растерянно стоял в центе зала.
Леся с Витей увели Платона в дальний угол зала, держась на расстоянии от остальных детей.
- С ума сошел? – поинтересовалась Леся, - Ты что творишь?
- Они не поняли, - грустно сказал Платон, смотря в сторону, - надо было как-то намекнуть, что свеча, это благовоние. И там еще… Плохой стих. Я поспешил. А им не понравилось.
- Кому? – с насмешкой спросила Леся, - Взрослым? Да им ничего не нравится, кроме… Как называется, когда деньги приходят на карту?
- Пополнение баланса, - подсказал Витя.
- Вот-вот! Пополнение! Все! Им не нужны твои стихи! И ты им не нужен!
- Ты что говоришь такое? – возмутился Витя, - Как это, не нужен?
- Взрослые, это зло! – продолжала кипятиться Леся, - Они все уничтожают и даже не признаются в этом!
Она обернулась в поисках опасности, и не найдя такой, прошептала:
- А тебя, поэт, отправят в психушку.
- Не отправят, - безразлично сказал Платон, - хотя, все равно.
- Ну не может ребенок сочинять такие стихи и держать их в голове. Ты даже писать не умеешь! Ты выбиваешься из их системы. Они считают, - Леся развела руки, - это нормальным. А ты… и такие, как ты – ненормальные. Будем выделяться, нас всех повяжут.
На Платона было жалко смотреть. Стремиться сделать этот мир хоть чуточку лучше и наткнутся на холодную стену непонимания, это…
- Им не понравилось.
…очень тяжело.
- Мне понравилось, - сказал Витя и слегка стукнул Платона кулаком в плечо, - правда, немного коряво получилось.
- Одна рифма не удалась, и слог хромает.
- Ага, слог. Но ты же не собираешься в пять лет обскакать Пушкина?
Платон чуть улыбнулся:
- Пойду в школу, научусь писать, и обскачу. В уме трудно сочинять.
- Вот и жди школы, - миролюбиво сказала Леся, - но не сейчас, прошу тебя!
- Но я не могу все держать в себе! Это сильнее меня!
Леся тихо сказала:
- Перед Богом будешь объясняться, когда облажаешься.
- Он надеется на нас, - поддержал Витя.
- Проклятье, - простонал Платон и схватился за голову.
В это время в кабинете заведующей шел спор.
- Это кто же надоумил вас заставлять детей учить такие стихи? – язвительно спросила мама Платона, - самая настоящая пошлятина!
- Меня? – удивленно спросила Антонина Ивановна, - Если вы заметили, все дети, кроме Платона, читали детские стихи. Это вас надо спросить, где он такого понахватался.
- У нас он вообще стихи не учит.
- И вы этим гордитесь?
- Хватит, - оборвала их заведующая и обратилась к маме, - хочу вас заверить, что в садике учат исключительно детские стихи.
- Но мы тоже…
- И вас я тоже не могу обвинить в обратном. Тогда возникает вопрос, кто помог вашему сыну выучить этот стих. И самое главное, зачем?
- Ну рассказал другой стих, - развела руками воспитательница, - подумаешь! Мальчик захотел выделится. В его возрасте это нормально.
- Если бы он выступал первым, то нарушил бы порядок утренника.
- У него есть друзья в группе? – спросила мать.
- Ну, Витя Семаков, он недавно перевелся к нам, и Олеся Дранко. Они постоянно общаются между собой, - воспитательница задумалась, - только между собой.
- Надо спросить с их родителей, - предложила мать.
- Никто ни с кого спрашивать не будет, - отрезала заведующая, - иначе тут такой скандал начнется. Сложно представить, что кто-то будет специально учить своего ребенка такому.
- Ну может братья или сестры? – не унималась мать.
- А с соседскими ребятами Платон не дружит? – спросила воспитательница, - По-моему, самая благоприятная среда для дурного влияния.
- У нас, между прочим, хорошие соседи, - озлобилась мать.
- Тогда почему Платон постоянно ходит с синяками? Если соседи такие хорошие?
Мать замялась, и это не ускользнуло от внимания воспитательницы.
- Ну… бывает… подерутся из-за игрушки… Но пошлости его никто не учит!
- В садике дети играют и общаются под взрослым контролем. Им просто некогда заучивать взрослые и длинные стихи!
- Антонина Ивановна, - устало сказала заведующая, - вы можете понаблюдать за этой тройкой?
- Могу, - кивнула воспитательница, - мне самой интересно, как это могло произойти.
- Вот и хорошо. Да, и возможно, что это просто шутка или недоразумение какое-то.
- Ничего себе, недоразумение, - проворчала мать.
Дома заведующая открыла Интернет, просмотрела запись с утренника, и в поисковой строке набрала первую строчку продекларированного Платоном стихотворения. Потом вторую. И задумалась. В открывшихся сайтах было что угодно, только не поэзия. Значит, стих принадлежит какому-нибудь доморощенному поэту. Надо будет самой поговорить с Платоном после праздника.
Ветер прорывался через окна… Тут как-то… Если только окна чуть приоткрытые, то вполне возможно.
Вообще, поэзия, это достаточно сложная вещь. Заведующая сама убедилась в этом в студенческие годы.
Кстати, достаточно неплохой стих, отметила она про себя. Для взрослых, но неординарный. Только слог хромает. И рифма «повесть-окна» ну уж очень неуклюжая. Но лучше, чем «любовь-кровь».
Она вспомнила свою молодость, первые стихи и того юношу, которому эти стихи посвящались, и улыбнулась.
- Кто тебе рассказал эту гадость? – спросила мать уже дома.
- Никто, - тихо ответил Платон.
- Можешь громче говорить?
- Никто!
Мать повесила плащ на вешалку.
- Сколько раз говорить, не обманывай меня!
- Я не обманываю.
- Врешь!
- Это мой стих!
Мать врезала Платону пощечину, мальчика отшвырнуло к двери. В зале телевизор стал громче вещать. Отец, трусливый и бесполезный, никогда не вмешивается.
- Ты меня опозорил перед всеми родителями. Поешь и становись в угол. Гулять сегодня не пойдешь. И завтра тоже. Все выходные будешь дома. Ты наказан.
Что значит для поэта отсутствие свободы, постоянное унижение, непризнание и необоснованное обвинение во лжи? Любой пишущий человек ответит – это страшное мучение.
Этой же ночью Платона не стало. Не стало и его 18 стихотворений.
Даже не хочу говорить об этом.
Иван
Мы договорились с ней встретиться на углу двора возле нашего дома. Вечером она должна была выйти и вдвоем мы хотели направиться наугад в любую страну.
- И ты можешь по-разному говорить? – спросила Лида сразу после знакомства.
- Ho;n to;n, kh;ng c; ngo;i l; (Абсолютно, без исключений), - ответил я.
- Это по-какому?
- Вьетнамский.
- А еще что-нибудь?
- ;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;;; (Мертвыми языками владею в совершенстве). Это греческий.
Она радостно засмеялась. И хотя смех был милым и искренним, от меня не ускользнула ее дерганость. Она была чересчур резкой, когда говорила, и даже просто двигалась. Будто ее что-то мучило.
- Все-все-все знаешь?
Я просто кивнул в ответ.
- А я могу умножать в уме четырехзначные числа. Вот.
- Здорово.
Я, конечно, удивился такой способности. Сам-то даже складывать могу только по пальцам, и тут же подумал, а зачем ей это надо. С другой стороны, зачем мне все языки мира, я же Басё в подлиннике могу прочесть? Думаю, для жизни хватило бы… ну, четырех, и то, выше крыши. Куда же больше? Но там решили не мелочиться. Все, значит, все. Главное, чтоб потопа не было.
В наших разговорах мы старались не затрагивать эту тему, уж больно далека она от сегодняшнего дня и слишком много уже возложено на нас. Дескать, мир на грани и ядерной и экологической катастроф, а взрослые даже и не думают что-либо предпринимать. Так что, дети, вам карты в руки. Дерзайте!
Я-то дерзну, меня это даже прикалывает, спасать мир. Но Лида… Она слабая и хрупкая, ей надо больше быть в тишине и одиночестве, заниматься своей математикой. Но когда ты третий ребенок из четырех, шум, гам и круглосуточно работают то телевизор, то компьютер, тут особо не уединишься.
Однажды она спросила меня как бы между прочим:
- Если ты попадешь в другую страну, ты, наверно, сможешь общаться с тамошними жителями?
- Смогу, - кивнул я, - но знать местный язык, это мало. Надо понимать культуру, привычки этих людей. Я больше полезен, как переводчик.
- Понятно, - сказала она якобы беззаботно, - значит, будешь переводчиком, а я математиком.
И она всегда что-то вычисляла – чертила свои формулы на земле, царапала гвоздем по скамейке, а иногда получалось стянуть у старших братьев тетрадь и ручку. В такие моменты она уходила в свой мир и до нее не достучишься.
- Знаешь, что тут написано? – спросила она, показывая исписанные листки.
- Нет, - честно ответил я.
- Эх ты, не можешь перевести с математического на человеческий! – засмеялась она.
Она редко смеялась, очень редко, но тут же превращалась из нервного озлобленного существа в маленькую симпатичную девочку, у которой нет никакого повода для грусти. Если бы так было всегда.
Как-то она поинтересовалась:
- Когда ты родился, родители были тебе рады?
- Я приемный, - поведал я секрет, не очень-то меня тяготивший, - поэтому не могу сказать.
- Приемный, - обрадовалась она, будто это что-то меняло.
- Ну да.
Я катал машинку по воображаемой дороге, и даже думать не хотел ни о каких странах, как вдруг услышал:
- А я хочу убежать.
- Куда? – спросил я растерянно, чувствуя, что понемногу попадаю в переплет.
- Хоть куда. Мне абсолютно все равно. Давай, вместе убежим!
- Я не хочу убегать, - возразил я, - мне-то зачем?
- Ну твои приемные родители… они тебя любят?
- Конечно, любят! Еще как!
Это было для нее легким шоком. Обычно приемные дети ущемляются во всем. Их бьют, над ними издеваются, они не доедают и обязательно выполняют грязную работу. Приемный ребенок, это или забитый раб, или несломленный бунтарь, убегающий из дома. Но в реальной жизни все несколько иначе. Если бы сейчас объявились настоящие родители, желая заполучить меня обратно, я бы и секунды не раздумывая, послал их, даже если у них в глазах стояли слезы раскаянья.
- А, ну тогда конечно, - разочарованно сказала, почти прошептала, она, - тебе убегать нельзя.
Мне нельзя, а вот ей можно, и она дважды убегала из дома. Первый раз ее поймали на вокзале, когда она пыталась взобраться на крышу вагона. Желание убежать было настолько сильным, что проводник, пытавшийся воспрепятствовать ей в этом, получил каблуком туфли по лицу. Потом были слезы, ругань. Но первый звоночек до родителей не дошел.
Второй раз ее подобрали уже на обочине федеральной трассы. Два дня она шла вдоль дороги, скрываясь от машин в лесу. А на третий в изнеможении легла возле дорожного знака, готовая умереть, но не возвращаться. На этот раз родители обратились к специалисту. И вроде душевное равновесие было восстановлено. И вот, опять…
- Бабушка приехала, - сообщила она однажды.
И видимо, это было неприятным событием, учитывая, что бабушки с внучками обычно ладят.
- Убегу, обязательно убегу, - твердила она и растирала плечи, будто замерзла.
- Опять поймают, - напомнил я.
- Тогда убью себя, - решительно произнесла она, и тут ее глаза загорелись нехорошим светом, - точно…
И она замолчала, глядя куда-то вдаль.
- Нам нельзя, ты что? – испугался я, - Мы же дали слово!
Она вздрогнула, оторвавшись от мыслей, и посмотрела на меня. Да, глаза ее говорили о многом.
- А меня не предупредили об условиях существования! – сказала она злым голосом, - Я не давала согласия жить в этом базаре! Если они не хотят моей смерти, пусть, хотя бы, помогут сбежать. Где мой Ангел?
Только не это! Мы обещали, что не будет прерывать наши жизни, у нас миссия. Но она… не для слабых. Одной у нее ничего не получится. И тогда…
- Побежали вместе, - сказал я, ужасаясь произнесенному.
- Ты? Со мной? Нет, тебе нельзя! Я не настаиваю. Ты же языки знаешь, вот здорово!
Противоречивые фразы сыпались, как щебень из кузова грузовика, шумно и безостановочно.
- Ты пойдешь на это? – спросила она уже осознанно.
- Jeg vil bli din engel (Я буду твоим ангелом), - ответил я.
- Чего?
- Вдвоем веселее, по-норвежски.
Мы, наивные, не зная, куда нам ехать, решили просто колесить по Земле, ища свой уголок. Нам казалось, что Земля не такая уж и большая. Что можно запросто приехать наобум в любую страну и выдать себя за сирот. Если один раз меня приютили и не пожалели об этом, то может и второй раз повезет.
В тот день я набрал еды в свой рюкзак, оставил родителям записку, в которой просил прощения за побег и признавался в любви. А вечером сидел в дальнем углу двора, ожидая Лиду. Я видел, как они с мамой куда-то ушли. Как мои родители выбегали во двор, звали меня. Даже пришлось укрыться в соседнем дворе. Время шло медленно, неторопливо, как обычно перед чем-то очень нехорошим.
Лидина мама вернулась уже ночью в сопровождении мужа, и громко плакала. Возле подъезда их встретила бабушка. Что-то случилось с Лидой, что-то нарушило наши планы, и произошло самое ужасное.
Я стоял в пустом темном дворе, не зная, что делать. Куда идти, зачем. У меня было все, что есть не у всех брошенных детей – дом, родители. Но они уже прочитали записку, уже свыклись с потерей. Как страшно пятилетнему ребенку внезапно остаться одному. Это очень страшно.
Я сел на скамейку с нацарапанными Лидиными формулами и зарыдал, а за плачем не услышал чьи-то шаги.
- Эй, братан! – раздалось рядом, - Что стряслось?
Я оглянулся и увидел группу пьяных подростков. Один из них жил в соседнем подъезде, и его не очень-то любили все жильцы. Он присмотрелся ко мне и улыбнулся:
- Ванька! Ты, что ли?
Я смотрел на него сквозь слезы и продолжал реветь.
- Ну, тихо, тихо, - он сел рядом, - ты где потерялся, тебя обыскались уже? Ну, вы даете! Леська на меня сегодня напала, идиотка малолетняя. Лидка погибла. Не знаю, куда-то полезла, что ли. Ты теперь. Мать дважды всех оббегала. Что с вами случилось, дети? Проще надо жить, проще! Не так, как я живу, но проще!
С вестью о Лиде у меня внутри зашевелилось что-то холодное, но тут же пропало. Я уже просто хотел домой.
Парень обратился к своим друзьям:
- Вы пока идите, я соседа только отведу. Пошли, сосед.
Он положил руку мне на плечо, и под его шепелявые, из-за выбитого зуба, рассуждения о превратности судьбы, мы пошагали к моему подъезду, в одном окне которого все еще горел свет.
Ульяна
Разница между сестрами была большой. Младшей, Ульяне, было пять. Старшая, Милана, уже водила машину по купленным правам. Такое бывает, когда семья может себе позволить каждый год отдыхать на Островах, а детские прихоти удовлетворяются без разбора. Ну любит отец своих дочерей, что тут можно поделать.
С младшей все понятно. Она жизнью довольна, а капризничать еще не научилась. Одета, как полагается, игрушек больше, чем необходимо. С такой заботой занимается своими куклами, невольно залюбуешься на невинное дитя.
А вот старшая… Ну, тут надо сделать скидку на подростковый возраст. Сейчас детям нужны гаджеты, тачки, шмотки – все новое и все дорогое. Даже так – самое новое и очень дорогое. А иначе статус среди друзей упадет и жизнь потеряет смысл. Учиться не хочет, мечтала стать блогером.
- Ради бога, - сказал отец, - вперед! Я в этом ничегошеньки не понимаю. Давай сама, действуй.
Не осилила.
- Есть мечта, действуй! - убеждал ее отец, - Нужен репетитор, пожалуйста! Хочешь танцевать, любая, школа к твоим услугам. Решишь быть психологом-юристом-визажистом, только скажи. Связи, деньги, знакомства – все есть. Но ты же ничего не делаешь.
Милана молча ждет, когда закончатся нравоучения.
- Я с нуля поднялся, - продолжал отец, - сам! Была мечта, я ее реализовал в одиночку. Перед тобой открыты любые двери, ты не можешь приложить минимум усилий. Ладно, выйдешь замуж, будешь сидеть на шее у мужа. Но чем ты хочешь заниматься в жизни? Хобби, увлечения? Кроме как кататься на тачке?
«Кататься на тачке», подумала Милана, «на скорости, больше допустимой».
А Уля продолжала заниматься своими куклами, и краем уха слышать о том, что вытворяла сестра. Милана часто просматривала записи своих гонок, а после по телефону обсуждала с друзьями приключения. Это были – уход от полиции, выезд на тротуар ну и, детский лепет, превышение скорости.
- Смотри, - Уля подошла к Лане и показала куклу, - какую прическу сделала.
- Ого, - кивнула сестра, - клево! Давай, попозже поиграем, хорошо?
Лана вернулась к смартфону, а Уля к своим куклам, укладывала их спать, кормила и одевала.
Нет, она не будет спасать Землю. Она маленькая девочка, а не Божий воин. У нее есть все, что надо. Да, Острова, если сравнивать их с раем, просто гора песка в воде. Это взрослые чуть слюни не пускают от радости, плюхаясь в бассейн и попивая сок из кокосов. Это Лана думает, что знает, что такое скорость. О, какая наивная! Это отец заблуждается, считая себя богатым. Ни капельки он не богат. Настоящее богатство, это не деньги.
Но ее все устраивает. Пусть другие дети что-то меняют, противопоставляя взрослому миру свой, новый. А наше дело, уж простите, сторона. Нехорошо даже думать о таком, но Бог ошибается. Дети, даже повзрослев, не смогут тягаться с системой. Она их попросту задавит бесконечной тупостью и тягой к накопительству, высокомерием и чванством, бессердечием и слепотой к очевидному. Мир обречен на погибель и было бы хорошо затопить Землю еще в первый раз, полностью, безжалостно и бескомпромиссно. И резвились бы сейчас дельфины в чистой воде. Без людей было бы лучше. Не так интереснее, но лучше.
А она… Она должна стать конструктором-изобретателем. Представляете? Она! Конструктором! Исключено!
Но, все же, Уля сделает кое-что для этого мира. Она вырастет, станет, например, бухгалтером и, самое главное, родит парочку детишек и воспитает их хорошими людьми. Уж ее-то дочь после выпускного не будет пьяной валяться на газоне с задранным платьем. Какой позор, нет, не школьнице. Родителям! Да и Лана, честно говоря, не та надежда для отца, о которой он мечтал. Именно по этому Уля так нянчится с куклами – учиться быть хорошей мамой. А если дети все же смогут отстоять Землю… Почему бы и нет. Но без нее, пожалуйста.
Но всегда что-то врывается в человеческую жизнь. Какое-то событие, что заставляет действовать, перечеркивая старые планы.
- Вы посмотрите-ка, - сказал отец за обедом и повернул ноутбук к дочерям, - что творится.
- Ого!
Милана удивленно подняла брови. Ульяна от увиденного открыла рот, а сердце взволнованно застучало.
Ночью кто-то проник в приезжий зоопарк и выпустил животных. Камеры зафиксировали маленького человека. Сначала он перелез через ограждение, через некоторое время, обезвредив охрану, покопался с замком главных ворот. Потом раздался небольшой взрыв, больше похожий на вспышку и створки ворот разошлись в стороны. И в заключении звери покинули территорию зоопарка, в котором, по всей видимости, им не особо хорошо жилось. Особенно порадовал слон, оставивший на прощанье огромную «кучу».
- Однако! – произнес отец, - Это карлик, что ли?
- Ну не ребенок же, - сказала Лана уверенно.
Уля поспешила в свою комнату, где принялась ходить из угла в угол, периодически в ярости разбрасывая кукол в разные стороны.
- Так не честно! – зло прошептала она, оторвав Барби голову, - Не хочу!
Потом схватила китайскую фарфоровую куклу и с размаху опустила на некогда любимый кукольный домик. Сломалось все, и домик и игрушка.
Услышав шум, в комнату заглянула Лана.
- Ты чего? – спросила она, в ужасе смотря на беспорядок.
- Вон!!! – заорала Уля.
Хлопнула дверь.
- Что с ней? – послышался озабоченный голос отца.
- Все нормально, переволновалась из-за этого видео. Пусть побудет одна.
Уля села на корточки и схватилась за голову.
- Они уже действуют.
Вечером Уля забралась отцу на колени, отобрала телефон, нажала «отбой».
- Запиши меня в клуб ро-бо-то-тех-ники.
- Куда-куда? – удивился отец.
- В клуб, или в детское… о, господи, об-ще-ство. Или в теле-радио кружок. Самолето-стро-е-ние. Не знаю. Во все сразу. Запиши.
Отец слабо улыбнулся и посмотрел на телефон в руке дочери. У той были серьезные намерения.
- Тебе только пять лет.
- Заплати и меня примут с радостью.
Заиграл телефон.
- Дай сюда.
- Запиши меня в клуб, - Уля нажала «отбой».
- Вырастишь, обязательно запишу. Дай сюда.
Отец начал сердится, но время действовать уже наступило, а Уля чувствовала себя предательницей по отношению к другим детям. И тут…
- Не запишешь, потеряешь еще одну дочь.
Это было сказано так сильно, что у Ланы из рук выпал смартфон, а звонок телефона не сразу привел отца в чувство.
- Л-ладно, - тихо сказал он, виновато посмотрев на Лану, - я посмотрю, что в городе имеется.
- И мне надо купить эти… кон-струк-торы, - добавила Уля и вернула телефон.
- Какие конструкторы?
- Раз-вив… Ох! Ва-ю-щи-е.
После чего легко спрыгнула с колен отца и, проходя мимо ошарашенной сестры, бросила:
- Неудачница.
Чтобы окончательно не шокировать отца и отложить произношение сложных слов по слогам, Уля промолчала про графические редакторы для чертежей, инструменты, и подписку на все-все-все научно-технические журналы. Ах, да! И ноутбук, для беседы с такими же, как она, детьми. Это она будет просить чуть позже и постепенно, а отец ни в чем не откажет.
Вскоре ее куклы оказались во дворе. Они заняли все скамейки и заполнили песочницу. Может это поможет соседским девочкам стать хорошими мамами. Все может быть.
Вячеслав
Гости ушли, и на кухне наконец-то стало тихо. Нет смысла туда заходить, чтобы разведать обстановку. Мама, сложив руки, спит сидя за столом. Папа валяется на полу, и если он опять не разбил голову, ударившись о холодильник, это будет чудом. Ну а самое главное, еды дома нет. Скоро родители проснуться и все пойдет по новой. А пока младший брат и пацан, неизвестно каким гостем приведенный и оставленный на неопределенное время, бросились в зал смотреть телевизор. Слава глянул в окно на соседский дом. Там, в чистых уютных квартирах живые люди. Они любят свои семьи, заботятся друг о друге. У них совместный ужин и поход в кино по выходным. А здесь? Если и есть на свете живые мертвецы, то это его родители. Потому что так бесполезно убивать время, отпущенное на самореализацию, может только человек с мертвой душой. И этих людей ему надо спасать от потопа? Бог – хороший шутник, он и разыграть может, но это задание больше похоже на абсурд. Да пусть все зальет, не жалко. По крайней мере, дети не будут голодать.
Слава тихо зашел на кухню. Ну, конечно. Другой картины не приходиться ожидать. Воздух пропитан табаком, мочой и блевотными массами. Стекло форточки разбито, осколки до сих пор лежат неубранными на подоконнике, на улице – 30, а приколоченный наспех кусок целлофана не особо помогает. У отца разбита голова, у матери синяк под глазом. Интересно, насколько низко может пасть человек, у которого два родных ребенка и еще один приблудный? Родители пьют уже около шести месяцев без перерыва. Они, вообще, помнят, что у них есть дети? Что они сидят дома, в садик не ходят. Соседи не вмешиваются. В садике нехватка свободных мест, никто и не переживает, что дети полгода отсутствуют. В службу опеки никто не позвонил. Три ребенка будто оказались на необитаемом острове.
Два дня назад гости, под стать хозяевам, угостили детей мандаринами. Вчера Славе удалось стащить со стола полбулки хлеба и немного масла. Сегодня осталась только недопитая бутылка. Вот если бы в нее подмешать что-нибудь ядовитое, средство от мышей, например, или толченое стекло. Вычислят. Если перерезать спящим родителям горло, сославшись на разбушевавшихся гостей? Не поверят. Отправят в колонию для трудновоспитуемых детей, вроде, так это называется. Убежать? Куда? За окном декабрь. Засада!
Слава зашел в зал. Младшие (ну пусть теперь будет так) братья смотрели рекламу, в котором милый кот с аппетитом ел свой корм. И тут один их мальчиков сглотнул слюну и, бледный, худой, жалобно посмотрел на Славу, будто говоря – ты же старший, сделай что-нибудь.
Свои дальнейшие действия Слава совершал, как во сне. Он быстрым шагом вернулся на кухню, выдвинул ящик со столовыми приборами, выбрал самый большой нож, подошел к отцу, беспомощному и бесполезному, и занес руку.
- Не надо! – послышалось за спиной.
В коридоре стоял полицейский. Гости, уходя, как всегда, не закрыли дверь. Он подошел к Славе и отобрал нож.
- Одевайся, - он заглянул в зал, - и малышей одень.
Слава продолжал стоять, смотря сверху вниз на взрослого. Трезвого и адекватного.
- Одевайся давай.
- Нас отправят в детский дом? – тихо спросил Слава.
Полицейский присел на корточки и также тихо ответил:
- Да, но попозже. И это самое лучшее, что было с тобой за последние полгода.
Полгода? Но откуда он знает?
- Там будут еще дети, - полицейский подмигнул, - ну, такие, как ты.
У Славы пересохло в горле.
- Особенные?
- Более, чем особенные. Еще будет Интернет. Тебя Ульяна заждалась.
- Да?
- Она спрашивала что-то про обратный воздухопоток.
- Это мои формулы.
- Вот и собирайся. И еще…
Он посмотрел на мальчика так серьезно, что тому стало не по себе от этого взгляда.
- … убийство не выход, и ни когда таковым не будет. Что бы ни случилось, не забывай, зачем ты здесь.
Пока полицейский по телефону сообщал ситуацию, Слава одел брата и этого паренька, который, по все видимости, тоже лишился родителей.
- Не хочу, - хныкал брат.
- Там нас будут кормить.
После закинул в большую сумку одежду, пару игрушек, нашел в родительских документах свидетельства о рождении и, самое главное, тетрадку с формулами. И все это время что-то стояло комом в горле, что-то мешало дышать. Хотелось плакать, но слез уже просто не осталось.
Максим и Сергей
Мальчики расставили своих солдатиков друг напротив друга и запаслись камешками. Макс первым бросил свой «снаряд» и промахнулся.
- Так и не поняли, кто вы?
Серега ответил своим броском и первый солдатик противника лег на землю.
- Так тебе! И кто мы?
- Что ваш Иисус сказал о втором пришествии?
- Если кто-то скажет, что он есть спаситель, то он лжец. Примерно так.
- То есть, Иисус не придет на землю, как человек?
- Не знаю, - сказал Серега, - там перевод не всегда правильный. Наверно так.
- Или не как один человек? – улыбнулся Макс.
Серега долго смотрел на противника, потом на поле боя.
- Стрелять будешь?
- А, да! Атас!
Удачное попадание вывело сразу двух бойцов.
- Ха! Получи!
Сергей прицелился, но опустил руку.
- И что ты хотел сказать?
Макс улыбнулся.
- Что вы все, это и есть второе пришествие.
- Бредовая идея, - отмахнулся Серега.
- Но логичная?
- Логичная, да. В таком случае, кто ты? – он бросил камешек, хотя игра уже перестала их интересовать, - Нам не мешаешь, значит, ты не Легион.
- Не-а, не Легион.
- Тогда… Выходит… Да ну, на фиг… Антихрист, что ли?
- Молодец, золотая медаль и шоколадка твои.
У Сереги мурашки побежали по коже, он вздрогнул.
- А три шестерки? Есть?
- Будут у зверя, я не при делах. Люди все постоянно путают, скажем «спасибо» кинематографу.
Серега скептически осмотрел Макса.
- Не очень-то ты похож на Антихриста.
- Как и ты на Иисуса.
Мальчики засмеялись.
- Вот почему ты все знаешь, - заметил Серега
- Вас много, и каждый специалист в каком-то одном деле. А я, да. Знаю все. И законы юриспруденции и химический состав касситерита.
- И когда тебе сообщили об этом?
- Как и тебе, на день рожденья.
- Наверно, это самый подходящий возраст для откровения.
- Хоть в чем-то наши начальники солидарны.
- Тогда, почему ты, допустим, не убьешь меня.
- Вот уж нет, - Макс энергично помотал головой, - вы должны спасти этот мир.
- Обязательно спасем, только тебе это зачем?
- Это для меня. Я стану богом на Земле, и люди будут мне поклоняться. Здорово?
- Гордыня?
- Она самая, - кивнул Макс, - но ты только представь. Я разрушу все храмы, мечети, синагоги и дацаны. Иконы и статуи помещу в музеи, а вот культовые здания уничтожу. Еще не решил как, но как вариант – бульдозерами сравняю с Землей. Может пару раз лично приму участие. Люди все равно ничего в вере не смыслят. А колокольный звон вашему Богу не нужен.
- Он нужен людям.
- Рабам ничего не надо, кроме еды и зрелищ.
- Люди никогда не будут рабами.
- Вот если ты меня убьешь, то не будут. Но ты же на такое не пойдешь?
- У меня другая миссия.
Серега был мрачен, и это вызвало у Макса некоторое сочувствие.
- Я поясню свою позицию. Помнишь, как подросток не уступил место бабушке?
- Помню.
- Не просто не уступил. Он отказался уступать место пожилой женщине. Билет, видите ли, куплен. Да эти люди должны стать рабами. Ну, или захлебнуться в водах Окончательного потопа. Тоже неплохо.
- Не захлебнутся.
- Нет, конечно. Вы выполняете свою миссию, я свою. Вот только не могу понять одного, - он взял своего солдатика и задумчиво повертел в руках, - Иисус пришел спасать души людей, так?
- Ну да, - согласился Серега.
- А вы спасаете Землю… Ну, жизни человеческие, но не души. А что может быть дороже души? Что-то тут не срастается.
Пришло время улыбнуться Сереге.
- Мы будем воспитывать своих детей, как подобает.
Он многозначительно замолчал.
- Так – так – та-а-ак, - задумался Макс, - потом ваши дети вырастут и родят своих детей.
- Воспитывая их в благопристойности и в уважении к ближним.
- И так далее, - понимающе кивнул Макс, - и бабушки будут сидеть на удобных сидениях, с улыбкой смотреть в окно, а рай переполниться праведниками?
- И тем самым человечество спасется не только физически. Ты же сам сказал, что мы, это второе пришествие.
- Интересная версия, - кивнул Макс, - но ничего не получится.
- Почему это?
- Я только что понял, зачем нужен Легион. Раньше думал, что он будет мешать. Но нет.
- И зачем?
- Что бы сократить вашу численность до возможного спасения Земли, и истребить после. Это они сейчас мелкие хулиганы. А потом-то станут убийцами, причем профессиональными. Вашему брату не поздоровится.
Слышали бы этот разговор взрослые.
- Не выйдет, - покачал головой Серега.
- Почему?
- Не скажу.
- Ну скажи. Ангелы помогут?
- Не-а.
- Тогда, я тебя убью!
- Ага, и спасай сам эту Землю. Ты же умный, и в одиночку справишься. А Легион твой – фуфло.
Никто никого не собирается убивать. Пацаны просто дурачатся.
- Максим, Сережа! – послышался женский голос, - Домой!
- Идем!
И мальчики, такие похожие снаружи и разные внутри, побросав подаренных на день рождения солдатиков в коробку, наперегонки побежали домой.
Анастасия
- Она знает! – плакал Степка, показывая пальцем на Настю, - Она помнит!
Два ребенка в одной комнате, это всегда шумно, это постоянный конфликт. В комнату заглянула оторванная от дел сердитая мама:
- Что случилось?
- Она знает! - продолжался крик, полный нестерпимой обиды.
- Настя, что опять?
- Да ничего, мама, - изумилась дочь, - потерял что-то, а я виновата.
Видя, что маленький Степа близок к истерике, а также к валянию на полу и дерганию ногами, мама взяла сына на руки и села с ним в кресло.
- Так, Степа, - начала она, - давай, спокойно объясни мне, что случилось?
Степка сжал губы, как сжимают маленькие дети от обиды, а глаза, еще не видевшие в этой жизни никакого зла, были полны чистых искренних слез.
- Она помнит про Бога, - сообщил он, по-детски коверкая слова, и уткнулся в мамино плечо, - а я нет.
- Что ты ему опять наговорила?
- Ничего.
- Ну, что ты ему мозги пудришь? Маленький он еще, что бы знать про Бога.
- Ну-ну.
- Что?
- Ничего.
Мама гладила маленькое чадо по голове, укоризненно смотря на дочь. Та развела руками. От ласки Степка уснул, его тельце расслабилось, того и гляди упадет на пол, ослабь мама объятия. Еще всхлипывающий, он был уложен в кроватку. В квартире воцарилась такая редкая, но желанная в любое время, тишина.
- Есть, что сказать? – спросила мама.
- Нет, - ответила Настя, глядя, как закрывается дверь в комнату.
- Потише играй, - послышалось напоследок.
Она знает, она помнит…
Она слишком много знает, чтобы рассказывать, и очень много помнит, чтобы делиться этим.
Степке почти два года, и то, что он помнил с рождения, уже забывается. Он забывает то место, откуда пришел на Землю. Забывает, как выглядят ангелы, и не смотрите картины Ренессанса, они для наивных взрослых. А самое главное, он забывает Бога. Что-то еще остается в воспоминаниях, но оно тает также незаметно, как апрельский снег. Это как иметь пазлы из 800 деталей, и с каждым новым днем один кусочек теряется безвозвратно. Два года, это 730 дней. 800-730=70. Простая математика.
Около 70 «деталей» осталось у Степки. Это только призрачные контуры, всего лишь намеки, из которых не соберешь целой картины. Завтра он будет помнить еще меньше. Поэтому и злиться на сестру, которая, в общем-то, не виновата.
Настя, другое дело. Она помнит все. Помнит, откуда она пришла, и знает, что ее, и все человечество, ждет. И не сказать, что будущее Земли ее радует, не сказать, что она рада этим знаниям. Но есть задание и его надо выполнять. Не ради себя, а ради своих детей и внуков, если уж нынешним родителям на детей просто плевать.
Степка проснулся, имея в памяти уже 69 «деталей». Этого еще хватало, чтобы продолжать предъявлять претензии, лежа в кроватке и смотря снизу вверх на сестру.
- Ты помнишь, - укорил он с детским произношением, который поймут только близкие.
- А ты забудь его совсем, - сказала тихо Настя, гладя малыша по голове, - забудь про настоящего Бога. Когда вырастешь, ты захочешь попасть в рай, а я хочу вернуться. Хочу сбросить с себя это неповоротливое кошмарное тело и летать, как летала раньше, без этих ненужных доспехов. Когда ты вырастешь и будешь отдыхать на каком-нибудь Лазурном берегу, для тебя это будет верхом наслаждения, а для меня лишь жалкой имитацией рая, не имеющая ничего общего с нашим домом. Ты вырастешь и сможешь стать счастливым, а я – никогда. Поэтому, забудь настоящего Бога, чтобы не страдать от одиночества. Ты даже не представляешь, как тебе повезло.
Степа ничего не понимал из слов Насти, но он слышал интонацию ее голоса и верил ей.
Мама, заинтересованная затянувшейся тишиной, заглянула в детскую. Настя со Степкой сидели в кресле, благо их маленькие тела могли это позволить. Настя читала брату «Колобка».
Просто наизусть пересказывает содержание сказки, подумала мама, довольная инициативой дочки. Но тут она присмотрелась к глазам Насти, внимательно бегающим по строчкам. Или нет?
Настя оторвалась от книги и посмотрела на маму. Ох уж, этот взгляд, тяжелый и осуждающий, будто она, мама, в чем-то провинилась.
Степка, не слыша голоса сестры, тут же соскучился и потянул книжку к себе, рискуя порвать страницы. Настя продолжила… читать.
Забегая на несколько лет вперед, хочу рассказать, о чем промолчал Серега в разговоре с Максом.
Легион обещал стать серьезной проблемой для хороших детей. Они, плохие дети, не скрывались, не ждали своего часа. Провокации, угрозы, побои начались уже в раннем возрасте. Да, в потасовках побеждал сильнейший. Но у Легиона была своя четко ориентированная цель.
И хорошие дети сделали то, о чем не додумался даже Бог. Они взялись за воспитание своих младших братьев и сестер, соседских детей, кто вызывал доверие, и одногруппников из детсада.
Ни в чем не полагаясь на взрослых, они сказками, книжками и личным примером указывали детям на моральные ориентиры, воспитывали честность, отзывчивость и сострадание. Да, звучит высокомерно, пафосно, и даже наивно, но уже в школьные годы Легион был разбит подчистую. Будь ты трижды грозой школы, но когда против тебя выходят несколько одноклассников и потягиваются ребята из соседних классов, а ты, беспомощный и растерянный, взят в кольцо, тут начинаешь сомневаться в успехе своей миссии.
Хороших людей гораздо больше, но плохие лучше организованы, так? Эта ошибка была исправлена. Легион рассеялся, встретив крепкосплоченную противостоящую им силу, смешался с человечеством и прекратил существование.
Учитесь, взрослые!
Олеся и Виктор
В тот день они много молчали. Просто сидели рядом и смотрели, как другие ребята занимаются своими детскими играми и не замечают отсутствие Платона. А он не заболел, нет. Его даже не отправили в сумасшедший дом, о чем пророчествовала Леся. Платон погиб. Об этом говорил приход заведующей после праздничных выходных и ее разговор с Антониной Ивановной. Воспитательница побледнела, закрыла ладонью рот и посмотрела на Лесю с Витей. Те сидели на своем любимом месте, вдвоем, как всегда о чем-то беседовали, и тут же все поняли. Какое-то время они обменивались взглядами, взрослые и дети.
Перед обедом Леся взялась за свою любимую тему.
- Они его убили. Взрослые! - пояснила она, - Взрослые убили Платона.
- Может, он сам? - предположил Витя.
- Сам он не мог, он обещал. А даже если и так, разве взрослые здесь не при чем?
- Им не понравился стих, - вспомнил Витя.
- Да стих-то тут причем? Тут и без него… - она вздохнула, - Взрослые все портят, все губят. Если ты не такой, как они хотят, ты им враг. Им надо, что бы ребенок подчинялся, чтобы залез на стул и читал дурацкие стишки. А Платон, он не такой, он поэт. Он выше всех этих «Идет бычок, качается»! Он должен был читать свои произведения на сцене, а люди ему аплодировать стоя. Но взрослые так низко пали, что любой возвышенный стих вызывает у них отвращение. И они его убили!
Она всхлипнула и сжала кулачки.
- Ненавижу их всех!
Няня ушла за обедом. А потом будет сон-час. Но два ребенка не смогут уснуть. Они будут вспоминать своего товарища по оружию, которого у них отняли.
- А разве ты не любишь своих родителей? – спросил Витя.
Леся пожала плечами.
- Не знаю. Они дали мне только тело, которое даже не долговечно.
- Но они же тебя любят?
- Любят, и что теперь? На колени перед ними пасть? Я не просила меня рожать.
- Они тоже не просили, - сказал Витя, - и их родители не просили. И Адам с Евой. Никто не просил, но мы здесь. Значит, все это не просто так.
- Может быть, но я в их любви не нуждаюсь, - отрезала Леся.
- А если они нуждаются в твоей?
- Знаешь, когда мне на день рожденья сказали про все это, я пошла погулять с собакой вокруг дома. Хотела все обдумать, наметить какие-то планы. Даже гордилась, что меня выбрали… И тут я увидела этот мусор, бутылки… ну и прочее. Я соседа чуть не убила! И убила бы, если б не устала. И вот тогда мне открылась сущность этих взрослых – свинство, зависть, неуважение, озлобленность! Нам Бог подарил такую замечательную планету, а они! О какой любви может идти речь, если они такие…
- Тогда зачем ты готовишься спасать мир, - перебил Витя, - если никого не любишь?
- Бог сказал спасать, значит, буду спасать.
- А Бог хочет, чтобы ты это сделала ради Него или ради человечества?
Леся задумалась.
- Если взрослые такие глупые, значит надо им помочь, а не ненавидеть. А иначе, ты просто делаешь Богу одолжение.
Впервые Леся не перебивала, не доказывала свою правоту. Только слушала.
- Мы не только последняя надежда человечества. Мы последняя надежда Бога, чтобы он не разочаровался в людях окончательно. Если он пожалеет, что так кропотливо и с такой любовью создавал Вселенную, Землю, звезды, людей, и все это было зря, выходит, что Он не Абсолют.
- Что ты такое говоришь? – ужаснулась Леся, - Это от лукавого!
- Это простая логика, - спокойно ответил Витя, - а если Бог любит людей и терпит, что до сих пор всех не испепелил, значит, будь так добра, полюби и ты. Иначе вся наша миссия не имеет никакого смысла.
Вернулась няня с кастрюлей. Беседу пора заканчивать.
- Если он так любит людей… Я просто не могу понять! Тогда зачем был нужен первый потоп?
- А кто сказал, что Богом быть легко? У него свой тернистый путь.
Леся с уважением посмотрела на Витю.
- Если и дальше будешь таким умным, мне придется жениться на тебе.
- Выйти замуж, - поправил Витя.
- А, ну да! Замуж!
Они рассмеялись. Рассмеялись впервые с их первых посиделок. Антонина Ивановна, няня, дети, все посмотрели с любопытством в их сторону.
Потом был почти нетронутый обед. Затем сон-час с тяжелыми беспокойными мыслями.
И уже вечером, когда за Лесей пришли, та подбежала и как-то неловко, но все же обняла маму, чего раньше не было никогда.
Сорок семь лет, отсчет пошел!
P.S.
- Опять пришел? - спросила женщина мальчика, открыв дверь, - Рано ей еще гостей принимать. Болеет.
- Мне очень надо, - продолжал настаивать мальчик, - я ее друг. Я ей яблоки принес.
- Да нет у нее друзей, говорю еще раз.
- Давайте спросим у нее.
Женщина вздохнула.
- Только хорошее воспитание не позволяет мне хлопнуть дверью перед ребенком.
- Просто спросите ее.
- Сейчас ее нельзя беспокоить.
- А вы тихо.
- Твою же ж!
Женщина осторожно, очень осторожно, подошла к детской и приоткрыла дверь. Мальчик быстро прошел в прихожую.
- Доча. До-о-оча.
Из кухни выглянула бабушка, строго посмотрела на визитера и скрылась обратно.
- Ну вот видишь, - сказала женщина и мягко добавила, - она сейчас очень занята.
- Можно я попробую?
- Нет! Ни в коем случае! Иди домой.
- Я знаю, почему она это сделала, - вдруг сообщил мальчик, - и про бабушку в частности!
- Что?
- Она мне сказала! Сама!
- Ну-ка, - женщина подошла к нему, - пошел вон!
- Дайте мне с ней поговорить, и если ничего не получится, вы меня никогда здесь не увидите.
- Пусть уходит, - донеслось из кухни.
- Ей сейчас плохо, понимаешь? – почти заплакала женщина, - Ей больно!
- Так помогите ей снять эту боль! Я просто поговорю! Еще немного, и вы до нее не достучитесь!
- Иди! – сдалась женщина и отступила в сторону, - Но если вы во дворе будете потом над ней смеяться…
- Глупостей не говорите.
Мальчик быстро проскользнул в детскую.
Комнату окутала полная тишина, на окнах стояли решетки, а на девочку было больно смотреть. Не буду описывать ее состояние, боль, отчаяние. Ей чудовищно тяжело. Но у нее есть нечто такое, что помогает справиться с недугом. И это не лекарства, которые она принимает в строгом режиме.
- Привет, - тихо сказал мальчик, пытаясь не выглядеть напуганным.
Девочка, полусидящая в постели, бросила на него отрешенный взгляд, чуть задержала…
- Чего тебе?
… и вернулась к своей тетрадке.
- Вот, пришел навестить.
Девочка продолжала что-то усердно писать, уходя с головой в свой мир, полный магических знаков и символов.
- Мне тебя не хватает.
Было не слышно, но чувствовалось, как за дверью напряглась мама, готовая за шкирку вытащить неудачливого визитера.
- Очень.
Девочка оторвалась от тетрадки, хмуро посмотрела на него и… вдруг улыбнулась. Она замахала руками, как бы говоря «Погоди-погоди! Сейчас вспомню!».
- Вот! Хау ду ю ду?
И рассмеялась, при этом морщась от боли.
- Это мне брат сказал!
- Дважды два четыре, - улыбнулся мальчик.
Девочка похлопала по краю кровати.
- Ну, что ты там мне принес?
Последняя надежда. Самая последняя
© Copyright: Игорь Фёдоров 77, 2020
Свидетельство о публикации №220112600631
Свидетельство о публикации №220112600631
Рецензии
Фантастический сюжет на земные темы, разработанный мастером, умеющим видеть вечное в необъятном "сегодня" и призывающим нас посмотреть на себя со стороны.
Удивительно интересный рассказ!
Спасибо, Игорь!
С уважением
Софрон Бурков 25.10.2022 10:19 • Заявить о нарушении
Удивительно интересный рассказ!
Спасибо, Игорь!
С уважением
Софрон Бурков 25.10.2022 10:19 • Заявить о нарушении
На это произведение написаны 4 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.