Часть 3. Байконур - судьба моя

Воспоминания Виктора Суднова о службе на Байконуре.

(Запись и литературная обработка - И.Антипиной)

Родина сказала: «Надо!»

В конце июля 1959 года четверо молодых здоровых, амбициозных минеров-торпедистов, выпускников Каспийского высшего военно-морского училища им. С. М. Кирова в новенькой парадной форме – «морской десант» – высадились на маленькой железнодорожной станции Тюра Там, куда их распределили по окончании училища.
Байконур встретил песчаной бурей, и морская парадная форма быстро приобрела цвет штанов пожарных. Увы, пескунак – не морской бриз. А новоявленных морских офицеров направили не на Балтийский, Северный или Черноморский флот, а в Кызылкум – песчаную пустыню, где располагался первый и крупнейший в мире космодром. В конце пятидесятых годов, по приказу Н. Хрущева, шло сокращение Армии и ВМФ, резались корабли, и выпускникам морских училищ на флоте мест не хватало. Что ж, такие тогда были времена…

Прибывших лейтенантов поселили в офицерское общежитие: большое двухэтажное здание со всеми удобствами. Моими соседями по комнате оказались три капитана ракетных войск, двое из которых – участники войны, прошедшие огонь, воду и медные трубы… Познакомился я с ними вечером, когда они вернулись с площадок. Один из них, самый старший и опытный, вынул из-под кровати канистру со спиртом-ректификатом, и со словами: «Запомни, лейтенант, здесь у нас сухой закон», предложил «обмыть» мое прибытие на космодром. Чтобы не показаться бывалым воинам слабаком, полстакана чистого спирта, которым меня угостил капитан, я выпил залпом. Нутро опалило огнем: жуть! Спирт я пил впервые – «шило» – так у моряков называется этот эликсир бодрости, запомнился крепко.

Утром, еще не приступив к своим должностным обязанностям, я решил пройтись по городку, осмотреться. Картина не впечатлила. Вокруг, до самого горизонта – желто-белый песок, сквозь который пробивались чахлые кусты верблюжьей колючки. То там, то здесь виднелись башенные краны, бульдозеры, самосвалы – шло строительство промышленных и жилых объектов. На противоположном берегу Сыр-Дарьи паслось стадо верблюдов. Этих диковинных животных я видел впервые.

Весь городок по периметру был обнесен колючей проволокой: «Будто в тюрьме», – мелькнула мысль. Со стороны реки космодром охраняли матросы, они жили в небольшом деревянном домике на берегу Сыр-Дарьи и на легком катере патрулировали вверенный им участок берега.

Днем мы, вновь прибывшие: Эдуард Назаров, Виктор Казимиров, Николай Лягусев и Виктор Суднов предстали перед начальством: командиром в/ч 32179 майором П. Кулиничем, его замполитом и главным инженером майором Е. Зубкиным.
Молодых лейтенантов назначили начальниками энергоучастков в формируемую военную часть по обслуживанию ДЭС высоковольтных ТП и ЛЭП, и началась наша армейская жизнь: дежурства по части, построения, стрельбища, дежурства, связанные с пусками ракет, собрания, политзанятия, командировки, регламентные работы, самообучение и обучение солдат…

Ни у меня, ни у моих друзей минеров-торпедистов не было ни должных знаний о высоковольтном оборудовании, ни опыта работы на нем. Благо жизнь столкнула нас с замечательными профессионалами, офицерами из энергоотдела полигона: А. Бухаровом, Е. Волыжанином, В. Филипповым, В. Чернятиным. Их опыт, знания, доброжелательное отношение помогли быстро освоиться на новом месте, и в дальнейшем не уронить честь Каспийского военно-морского училища.

В первые дни службы на космодроме, направляясь по сыпучему песку на свое рабочее место, которое располагалось в трех километрах от площадки 10 – основной жилой зоны полигона – я пытался понять, почему именно здесь, в пустыне, где до самого горизонта ничего кроме верблюжьих колючек не увидишь, расположился космодром? Лишь со временем я узнал причину, побудившую командование ракетно-космических сил строить космодром именно здесь: огромная пустынная местность, но в то же время близость к большому источнику воды. Сыр-Дарья, вот она здесь, многоводная река буквально за порогом, а рядом – железная дорога Москва – Ташкент. А еще наличие трехсот солнечных дней в году и близость к экватору. Линейная скорость вращения Земли на широте космодрома составляет 316 м/с, что придает дополнительную скорость запускаемому объекту.
 
Однако были и отрицательные моменты: отсутствие аэродрома, автодорог, местной рабочей силы, строительных материалов. Камень, щебень, цемент, лес приходилось возить издалека. Даже песок, которого в пустыне ешь – не хочу, был непригоден для бетонных работ, ведь местный песок – это, практически, мельчайшая пыль. С электричеством напряг: до общегосударственной энергосистемы более пятисот километров. Да и климат оставлял желать лучшего: летом до плюс пятидесяти в тени, суховей и пескунак, зимой – до минус сорока пяти, снежные бураны да песчаные бури…

И вот в таких сложных, почти невыносимых условиях менее чем за два года под руководством выдающегося военного строителя полковника Г. М. Шубникова был построен первый стартовый комплекс космодрома. Все годы моей службы на космодроме, а это тринадцать лет жизни, не прекращалось строительство космических и социальных объектов. Как только в официальных документах не называли это место: сначала был поселок Заря, потом – Москва-400, Кзыл-Орда-50, Ташкент-90, поселок Ленинский (позже, город Ленинск), Звездоград, и, наконец – Байконур.

 24 октября 1960 года

Со временем, та мысль, которая свербела в моей голове в первые дни пребывания на космодроме, окончательно выкристаллизовалась до полного осознания и правильности выбора и месторасположения космодрома, и значения этой грандиозной стройки для нашей Родины. Еще в 1946 году США начали строить планы уничтожения СССР.

Чтобы умерить пыл заокеанских вояк, советское руководство приняло решение о создании такого оружия, которое позволит не только защитить наши города, но и в случае необходимости достичь территории США. И такое оружие было довольно быстро разработано.

Ракетно-ядерный щит Родины создавался под началом выдающегося конструктора ракетно-космических комплексов Михаила Кузьмича Янгеля. Разработанные им боевые межконтинентальные ракеты по своим характеристикам и показателям превосходили все прежние конструкции. Коллективом ОКБ под руководством Янгеля в короткие сроки были разработаны и собраны ракеты Р-12, дальность поражения которых составляла 2000 километров, Р-14 с дальностью поражения 4500 километров и Р-16 с дальностью поражения 13 000 километров. Именно создание ракеты Р-16 наряду с Королевской Р-7 позволило достичь ядерного паритета с США.

17 декабря 1959 года решением Правительства СССР был учрежден новый вид Вооруженных Сил – Ракетные войска стратегического назначения (РВСН), на которые были возложены задачи по повседневной эксплуатации ракетных комплексов с баллистическими ракетами в мирное время, а также нанесения ответного удара в случае развязывания войны. На Байконуре изо дня в день продолжались работы по совершенствованию баллистических ракет, но не всегда работа шла гладко. И не всё получалось.

Это сейчас, когда на вооружении нашей страны стоят «Тополь» и «Сатана», легко рассуждать о мощи и несокрушимости нашей Армии, а в 60-е годы, когда все еще только начиналось, путь наших конструкторов боевых ракет розами усыпан не был. Пять инфарктов и ранняя смерть – вот чем заплатил за создание ядерного щита России выдающийся конструктор Михаил Кузьмич Янгель.

Помню страшный день 24 октября 1960 года. Первый испытательный пуск Р-16 был назначен на 23 октября. На стартовую площадку 41 уже прибыли М. К. Янгель и маршал М. И. Неделин – главнокомандующий Ракетными войсками стратегического назначения, возглавлявший Государственную комиссию. Однако буквально за пару часов до пуска возникли технические неполадки. И вот, вместо того чтобы слить топливо и вовсе отменить испытания, вернув ракету на завод для изучения и исправления неполадок, пуск был перенесен на сутки. Сложившаяся традиция осуществлять запуски к «красным дням календаря» сыграла роковую роль при испытании Р-16.

Через сутки вновь были обнаружены дефекты. Работа по их устранению шла нервно. Заменили неисправный токораспределитель А-120, отключили все блокировки, которые должны были предотвратить преждевременное срабатывание той или иной системы ракеты. За час до пуска подключили бортовую ампульную батарею, хотя по технике безопасности ее должны были установить позже, непосредственно перед   пуском. В 19 часов 15 минут произошел преждевременный запуск основного маршевого двигателя второй ступени. Огневое воздействие вызвало разрушение баков 2-й ступени и всей конструкции ракеты. Компоненты топлива воспламенилась, и огненный смерч, на большой скорости поглотил на своем пути все живое, и буквально за 20 секунд распространился на 100-120 метров от старта. Все что могло сгореть, сгорело за два часа.

Мне повезло, я в это время находился за зданием трансформаторной подстанции, которая обеспечивала электроснабжение стартовой площадки. Она находилась метрах в двухстах от места запуска ракеты, но огненное зарево, страшный грохот и тепловая волна накрыли и до нас. Первые минуты остолбенения прошли, и я инстинктивно бросился к колючей проволоке, ограждавшей старт… Помочь… Быстрее… Все остальное до сих пор в тумане: шквал огня, горящие как факелы люди, жуткие крики и чувство бессилия…

Михаил Кузьмич Янгель чудом остался жив. Вместе с Председателем Государственной комиссии А. Г. Мрыкиным он буквально за несколько минут до катастрофы отошел покурить метров на сто от старта. Потом он собственноручно спасал пострадавших, а их было сотни. Начальник полигона Константин Васильевич Герчик, получив тяжелые ожоги и отравление, полгода провел в госпиталях, но выжил, а Митрофан Иванович Неделин, который в нарушении всех правил безопасности находился в шаговой близости от ракеты, погиб. Бравада, безответственность или русское «авось» маршала Неделина стало причиной его гибели, и никто не посмел сказать ему, что своим геройством он нарушает утвержденные правила безопасности. Это было немыслимо: метрах в двадцати от ракеты, перед бункером поставили стулья, на которых расположились члены Государственной комиссии во главе с М.И. Неделиным. Шквал огня накрыл их в первые же секунды катастрофы. На месте гибели маршала нашли лишь оплавленную звезду Героя Советского Союза.

В этом аду погибли 76 человек, с учетом умерших в госпиталях – 126. Хоронили их в Солдатском парке Ленинска, в братской могиле, а спустя три года, в октябре 1963 в парке появилась еще одна братская могила. Там похоронены восемь человек, погибших в такой же злополучный день 24 октября при испытании баллистической ракеты второго поколения Р-16А. С тех пор любые важные работы и запуски ракет на стартовых площадках космодрома, в «черный день космонавтики» – 24 октября было решено не проводить, и не проводятся…

Стартовую площадку, разрушенную после октябрьской катастрофы 1960 года, восстановили за три месяца. Специалисты и рабочие, занятые в ракетно-космической отрасли, стали особенно тщательно и с большой ответственностью подходить ко всякого рода мелочам. Несмотря на моральный ущерб, огромные людские и финансовые потери, коллектив специалистов продолжил работу над доводкой и испытанием ракеты. И в конце 1961 года, после практически полного устранения всех выявленных дефектов, началось серийное производство ракет Р-16. Часть из них еще в апреле 1961 года были поставлены на боевое дежурство, правда, пока лишь на стартах наземного варианта, и это стало началом создания ядерного щита страны. Для сдачи на дежурство Р-16 в шахтном варианте потребовалось еще два года напряженной, самоотверженной работы.

Тяжело, с огромными людскими потерями ковался ядерный щит, много жизней отдано было за безопасность страны. Генералы и офицеры, солдаты и старшины, гражданские люди, принимавшие непосредственное участие в этой работе – все они достойны нашей памяти и слов благодарности.

Конечно, не всегда все шло гладко на службе и у меня. Хотя мои сложности и промахи не приводили к столь тяжелым последствиям, но, зачастую грозили служебным разбирательством и выговорами. Так, буквально за день до испытательного пуска очередной боевой ракеты был поврежден кабель, соединяющий ТП-46 и ТЭЦ, что грозило неминуемым срывом испытаний. Прораб А. Рабинович без должного согласования с начальством, и несмотря на установленные реперные знаки, дал команду рабочим вырыть глубокую канаву для прокладки нового водопровода. Добросовестный экскаваторщик приказ прораба выполнил, зато перерезал кабель. Моему возмущению не было предела, но аварийная бригада, мои добры молодцы, сумели всего за три часа восстановить повреждение. В результате пуск ракеты из-за перебитого кабеля сорван не был, выговора я избежал, однако обида на ретивого прораба еще долго клокотала в груди.

Случались неприятности и с моими и подчиненными. Из-за нарушения очередности переключений в щитовой подстанции под ток высокого напряжения попал рядовой В. Терехов. Он получил сильные ожоги, но жив остался. Лечение в госпитале прошло успешно, и службу на полигоне Терехов продолжил уже без подобных эксцессов.
После этого случая мне было приказано проинспектировать все подстанции энергоучастков космодрома, чтобы выявить места возможных нарушений техники безопасности и сделать все для их недопущения. Результаты инспекции с перечнем необходимых работ, а также рационализаторские предложения по изменению конструкции переключающего электроаппарата, позволяющие блокировать опасные действия персонала, были доложены командиру части и получили высокую оценку. Надо сказать, что за годы службы на Байконуре у меня собралась значительная «коллекция» свидетельств о рацпредложениях, которые в дальнейшем повлияли и на мое продвижение по службе.

В 1960 году меня приняли в партию, членство в коммунистической партии для офицера Советской Армии в то время было необходимым.

Полет Юрия Гагарина

В конце 50-х начале 60-х годов прошлого века на Байконуре не только испытывали боевые баллистические ракеты, но и во всю шла подготовка полетов человека в космос. В 1956 году была создана первая отечественная стратегическая ракета, ставшая основой ракетного ядерного щита страны. А через четыре года - первая межконтинентальная ракета Р-7. Именно эта ракета, спроектированная легендарным Сергеем Павловичем Королёвым, вывела 4 октября 1957 года на земную орбиту первый в истории искусственный спутник. С этого дня и берет свое начало эра практической космонавтики. Сергей Павлович понимал, что ракеты могут выполнять не только боевые задачи и выводить на орбиту спутники, но на них могут летать и космонавты! Эта безумная по тем временам идея владела не только Королевым. Мы все тогда жили и работали в предчувствии грандиозного прорыва.
 
Когда я приехал на полигон, работы по подготовке полетов человека в космос были уже в самом разгаре. 19 августа 1960 года  со стартового комплекса № 1  осуществлён успешный запуск космического корабля-спутника, в кабине которого находились две замечательные собаки: Белка и Стрелка. В подмосковном Томилино, на территории предприятия "Звезда", где производятся космические скафандры, в 2017 году поставлен памятник этим двум собакам-первопроходцам, а в Греции, на острове Крит на территории музея Homo Sapiens рядом с памятными знаками Гагарину, Нилу Армстронгу и погибшим космонавтам проектов Шаттл, Союз и Аполлон тоже есть памятник Белке и Стрелке, а еще Лайке – самой первой собаке, полетевшей в космос.
 
25 марта 1961 года, незадолго до полета Гагарина  в космосе побывали Иван Иванович и собака Звёздочка. Манекен Иван Иванович был снабжен всевозможными датчиками и повторял данные реального человека: рост, вес, волосы, даже ресницы – все это готовилось долго и тщательно. Одет он был в скафандр космонавта СК-1, и чтобы при его приземлении любой, кто мог случайно найти Ивана Ивановича, не решил, что это мёртвый человек, в скафандр была помещена табличка с надписью «МАКЕТ».

Думаю, всем ясно, что без Сергея Павловича Королева не было бы полета Гагарина в космос, не было бы «Луноходов» и орбитальных станций, не было бы привычных для современного человека спутников, которые осуществляют современную связь, работу телевидения, интернета… Да, это сейчас ясно, а тогда…
 
За тринадцать лет службы на полигоне мне посчастливилось участвовать в обеспечении электроснабжения практически всех стартов ракет. И что особенно приятно, не было ни одного случая срыва старта по вине энергетиков.
 
Добросовестное служение Родине, ответственность за порученное дело, гордость за причастность к освоению космоса и укреплению обороноспособности страны – это для нас, советских офицеров было главным в той трудной, но прекрасной поре жизни.
Но самую огромную радость я испытал после успешного полета Ю. Гагарина. 9 апреля 1961 года командир нашей войсковой части майор Павел Архипович Кулинич собрал начальников энергоучастков и строго, но с некой долей торжественности заявил: «На днях предстоит ответственный пуск. Всем до получения особой команды оставаться на дежурстве, и без моего приказа рабочее место не покидать!» Три дня мы безвылазно сидели на головных подстанциях энергоучастков, питались привезенными консервами и кружками хлестали кофе, который варили тут же, на электрических плитках. День 12-го апреля в тот год выдался на удивление теплым, было тихо, легкий ветерок так и звал выйти на улицу и подставить лицо ласковому весеннему солнцу. Но работа – есть работа, а ожидание ответственного пуска затягивалось. Около полудня мне на подстанцию позвонил Эдик Назаров, отвечающий за электроснабжение стартовой площадки, и срывающимся голосом прокричал об успешном запуске человека в космос! Юрий Гагарин, старший лейтенант авиации, человек, с которым мы случайно пару раз пересекались на космодроме, сегодня полетел в космос и благополучно вернулся назад. Ура!
 
Напряжение трех суток отпустило. Звоню Кулиничу: «Павел Архипович, можно покинуть место дежурства?». И с разрешения начальства на служебной машине я помчался на центральную площадь. А там уже, похоже, собрался весь Ленинск. Радиоприемники работают на всю мощь, голос Левитана гремит над толпой. Радостные, веселые, восторженные люди обнимают друг друга, поздравляют. Многоголосый шум и крики «Ура!» заглушают голос диктора.

Вскоре со второй площадки, с которой осуществлялся пуск, приехали на мотовозе его непосредственные участники. У каждого в руках огромные букеты тюльпанов, а у некоторых, среди этих букетов запрятаны фляжки с ректификатом. Коменданту поселка, Сергею Васильевичу Плахову было дано указание позволить народу расслабиться, насладиться моментом, а подвыпивших даже разрешено было не доставлять в комендатуру.

Как же прекрасен в этот день был наш город, улыбчивый, веселый, весь в красно-желтых тюльпанах! А в полдень начальник полигона полковник Александр Григорьевич Захаров принимал у маршала К.С. Москаленко Боевое знамя полигона и орден Красной звезды. Ленинск вместе со всей страной ликовал и праздновал несколько дней. Но работа – прежде всего. И служба продолжалась. Позже, уже в 1965 году в торжественной обстановке главнокомандующим РВСН маршалом Советского Союза Н. И. Крыловым на знамя полигона был прикреплен Орден Ленина.

Успешные запуски «Востоков» и «Союзов» с Г. Титовым, В. Терешковой, А. Леоновым и другими летчиками-космонавтами навсегда остались в моей памяти, и до сих пор согревают душу. Подготовка к испытаниям боевых ракет и к полетам космонавтов стали потом привычной, даже обыденной работой, но мы, продолжая дело жизни Сергея Павловича Королева, честно служили Родине, и нас не в чем упрекнуть потомкам.
Все годы на полигоне я проработал в Службе РВ и ИТС, которую до 1964 года возглавляли, поочередно, заместители начальника полигона А. А. Курушина инженер-полковники К. В. Свирин, и Я. Д. Лавентман. Под их руководством я проработал несколько лет: был начальником энергоучастка, помощником начальника Службы, старшим инженером энерго- и других отделов.

Так мы жили

…А полигон тем временем продолжал разрастаться, да и город прирастал новыми скверами, улицами, зданиями. Поначалу наш Звездоград, который потом стал называться Ленинск, а позже – привычным для современников именем – Байконур, застраивался четырех-пятиэтажными кирпичными с плоской крышей домами – «хрущевками». А первые строители космодрома, приехавшие сюда лютой зимой 1955 года, жили во времянках, железнодорожных вагончиках, ютились в хибарках местных жителей. Воду для питья, которую сутками приходилось отстаивать в стеклянных банках, привозили из Сыр-Дарьи. Жили трудно, холодно и даже голодно.
 
Но уже в середины 60-х годов в городе стали появились новые кварталы с довольно развитой инфраструктурой, была введена в строй вторая очередь ТЭЦ, во всех домах – горячая и холодная вода, центральное отопление, канализация. Построено здание железнодорожного вокзала, функционируют уже три поликлиники, более десяти детских садов, несколько кинотеатров, библиотек, комбинат бытового обслуживания, универмаг, книжный магазин, Дом офицеров – все это строилось и начинало работать на моих глазах. Уже открылись бассейн, стадион «Десятилетие», спортзал, и другие спортивные площадки. Электро-радио техникум набирает студентов, в музыкальных и спортивных школах не умолкают голоса детей, с новыми постановками приезжают артисты Ташкентского театра драмы...

Город, построенный на зыбучих песках, теперь утопал в зелени! Все жители города от мала до велика принимали участие в озеленении Ленинска. Одна беда, когда корни деревьев разрастались вглубь, они погибали – соли, залегавшие в полуметре, уничтожали все живое. Но жители не унывали, на месте засохших деревьев разбивались газоны, высаживались новые деревья, кусты. Некоторые, наиболее предприимчивые жители даже умудрялись разводить огороды, тем более, что северо-восточная часть микрорайона «Даманский», так между собой горожане называли территорию между улицей Мира и проспектом Карла Маркса, использовалась под огороды официально.

Семейные офицеры из общежитий и коммуналок переезжали в отдельные квартиры. Улучшилось продовольственное снабжение города, которое в первые годы моей службы было, мягко сказать, не ахти какое. Появилось местное телевидение. «Жить стало лучше. Жить стало веселее…»

Осенью 1960 года ко мне на полигон приехала жена, и жить, действительно, стало веселее. Нам выделили комнату в трехкомнатной коммунальной квартире, где мы соседствовали с еще двумя молодыми офицерскими семьями. Самодельная кушетка и стеллажи для книг во всю стену – наша первая мебель. Книг было много: знакомая продавщица из книжного магазина снабжала нас дефицитом в обмен на помощь моих солдатиков в качестве грузчиков.

Холостяцкая жизнь с питанием в столовой, где каши, готовые пельмени и консервы уже не лезли в глотку, сменилась некоторым уютом и домашней едой. Правда, в это время и в магазинах продавались одни лишь консервы: излюбленный «Завтрак туриста» или овощные консервы из Болгарии и Венгрии. Фаршированные перцы, лечо, какие-то салаты и острые закуски составляли наш ежедневный рацион. Со временем ассортимент продуктов расширился, однако, получить их можно было только по талонам, например, яйца или молочные продукты. Подходишь к прилавку, а там продуктовые наборы, помеченные фамилиями командиров частей, служб, управлений: Курушин, Галкин, Свирин…

Дефицитные вещи: мебель, холодильники, стиральные машины и другие товары тоже распределялись по службам. Зато появились в продаже свежие фрукты и хорошие вина. Сухой закон, существовавший в первые годы функционирования полигона, был негласно отменен. Появились даже пивные ларьки. Любителям пива уже не нужно было ехать на железнодорожный вокзал, чтобы выпить холодного пивка в привокзальном буфете. В память о сухом законе у меня до сих пор хранится толстенный альбом с наклейками от бутылок, выпитых за время действия этого сухого закона.
 
Ленинск – это город, в котором в 60-е годы проживали, в основном, молодые офицеры. Одни привозили своих жен с прежнего места службы, другие – создавали семьи уже здесь, на полигоне. Для девушек, которые прибыли на космодром с первым призывом женщин в Армию, было построено общежитие. Можете себе представить, какие сцены разыгрывались под окнами общежития каждый вечер! Молодые, красивые, здоровые офицеры умели не только хорошо работать, но и крепко любить!
После службы устраивались танцы, спортивные соревнования, спартакиады, популярные в те годы игры КВН. Работали клубы по интересам: филателисты, литераторы, туристы, охотники и рыболовы – всем находилось место и в Доме офицеров, и в библиотеках, и в кинотеатрах.

Женам офицеров приходилось ездить за продуктами в небольшой город Казалинск или в ближайший поселок Джусалы, где они покупали на базаре свежие овощи и фрукты, одежду, бытовую мелочевку. Иногда на железнодорожном вокзале у проводников поездов, проезжающих через Тюра Там, удавалось купить мясо, молочные продукты, картошку. Машинисты, зная, что за пару минут купить что-то бывает сложно, специально увеличивали время стоянки, за что наши жены были им благодарны.

Где-то года через полтора «морской десант» пополнился еще одним выпускником Каспийского военно-морского училища. В Ленинск прибыл мой друг Сергей Черепанов. Он занимался эксплуатацией низковольтного оборудования, работал в монтажно-испытательном корпусе (МИКе), затем в вычислительном центре полигона. В свободное от службы время мы частенько ходили с ним на моей яхте «Чижик» по Сыр Дарье и Кара-Узяку. Через двенадцать лет службы на космодроме он перевелся в Москву, в Управление спутниковой связи.
 
С Байконурских времен у меня осталось много друзей и знакомых. Одних уже нет с нами, а с другими я перезваниваюсь и встречаюсь регулярно. В 1959 году на полигоне я познакомился с военным строителем, лейтенантом Юлием Бохоровым. Тесная дружба сохранилась на всю жизнь, правда, с некоторым, довольно большим перерывом. Юлий работал на многих строительных площадках полигона, строил Гагаринский домик, жилые и промышленные объекты. По праздникам и семейным торжествам мы всем «морским десантом» приходили в «Деревянный городок», где жил Юлий. Скромный стол всегда украшали свежие куриные яйца: жена Юлия завела кур и с удовольствием за ними ухаживала. На Байконуре у моих друзей родился сын, Костя, и мы часто по очереди нянчили его. Присутствие маленького ребенка не мешало нашим веселым застольям, розыгрышам и песням под гитару. Ах, молодость, молодость, как же быстро ты пролетела…

Встреча очередного Нового года запомнилась особо. Встретили его, как и положено, под бой Кремлевских курантов, и, когда все прилично «приняли на грудь», гостям захотелось, чтобы в комнате пахло елкой. Взгрустнули, где ж ее в пустыне сыщешь? Единственная елка, украшенная игрушками и сверкающая разноцветными огнями, была установлена на центральной площади города. Виктор Казимиров, наш доблестный Казя поднял тост: «За елку!» и торжественно добавил: «Я достану ее вам! Готовьте пилу». Операция по добыванию елки прошла успешно. Мы с Эдиком Назаровым притаились за углом ближайшего к елке дома. Виктор, который отвечал за электроснабжение города, буквально на полминуты отключил на площади свет. Этого времени нам с Назаровым вполне хватило, чтобы отпилить у елки две нижние, ничем не украшенные ветки. Украденные ветки пристроили возле праздничного стала, и вскоре чудесный хвойный запах заполнил комнату. Тост за Новый год поднимали дважды: первый раз дома – по местному времени, а через два часа – по Московскому на главной площади под празднично наряженной елкой. Такова была традиция жителей Ленинска.

Была в Ленинске еще одна традиция. Весной жены офицеров сеяли вокруг домов клевер, мятлик, еще какие-то травы, создавая некое подобие газона. Приятно было остановить взгляд, уставший от однообразия песчаного ландшафта, на свежей зелени. Каюсь, иногда поздно ночью, когда город уже спал, я скашивал маленький клочок сочной травки для своего подопечного. Жил у меня на балконе маленький зайчонок-толай. Забавное существо с большими ушами, мелкий пушистый трусишка. К осени этот зайчишка превратился во взрослого, крупного зайца, но оставался все таким же трусливым. Держать такого огромного зверя в доме стало уже нельзя, и я отнес его к дальнему заливу Сыр-Дарьи, где росли непролазные тугаи и сплошная трава на зеленых, ближе к воде склонах. Мой подопечный минут пять неподвижно сидел возле меня, а потом огромными скачками умчался в заросли.

Жили у меня и птицы: очаровательная сизоворонка – небольшой птенец с необычайно ярко-голубым оперением, которую я выменял за килограмм конфет у казашат в поселке Джусалы. Это единственная птица, которая питается, в основном, майскими жуками. Такого добра на небольших островках Сыр-Дарьи было вдоволь. Вечером, после работы мы отправлялись на «охоту». Трехлитровой банки жуков хватало моей сизоворонке на неделю.

С другой птицей, ушастой совой, связано драматическое воспоминание. Однажды, сосед по дому, зная, что я привечаю различную живность, принес мне полуживую сову. Будучи в небольшом подпитии он, увидев птицу, сидевшую на натянутом между домами проводе, запустил в нее камнем. Подбитую птицу поднял, хотел отбросить прочь, но, вспомнив, что у меня жила когда-то сизоворонка, принес эту птицу мне. Вид у совы был ужасный. Я сразу помчался к знакомому хирургу, который ловко соорудил маленькую шину, наложил ее на лапку бедной птицы и аккуратно прибинтовал. Но когда Айболит стал вправлять вывихнутое крыло, сова встрепенулась и вонзилась своими острыми когтями в предплечье врачевателя, буквально вспоров его. Кое-как нам удалось остановить кровь у раненого Айболита, а за удачно проведенную операцию и здоровье доктора нам пришлось принять… по паре рюмок хорошего коньяка.

Ушастая сова прожила у нас почти все лето, скрашивая будни мелкими проделками и внося разнообразие в монотонное течение жизни. Почувствовав себя хозяйкой, она снисходительно относилась к гостям, некоторым даже позволяла себя гладить, а моего друга Влада Родионова, страстного охотника, невзлюбила с первого взгляда и, учуяв в нем врага, относилась к нему крайне агрессивно.

В 1962 году вдруг резко ухудшилось состояние моего здоровья: невыносимые боли в ногах заставили ходить на костылях. По утрам, чтобы спокойно дойти до места дежурства, мне приходилось колоть себе большую дозу новокаина. Лечился в местном госпитале, в московском госпитале Бурденко, где на мне испытывали гидрокортизон, новейший, еще широко не апробированный препарат, потом грязями в санатории города Саки. Ничего не помогало. Надо мной сгущались тучи, грозила демобилизация. После очередного лечения в санатории я несколько дней провел в Москве, у родителей, которые отправили меня к знаменитому гомеопату. Его лекарства, маленькие белые шарики, которые нужно было принимать строго по часам в определенное время, вернули меня к жизни. В этот драматический период меня здорово поддержали родные и друзья. Советами, вниманием, участием, да и деньгами тоже. Боли ушли, и я снова был в строю. Служба продолжалась… 
   
Думали ли мы, четверо молодых лейтенантов, когда морским десантом летом 1959 года высадились в почти безлюдной пустыне, что здесь, где кроме землянок и наспех построенных бараков еще почти ничего не было, вырастит не только огромный город, но и знаменитый на весь мир космодром – Байконур? Нет, не думали…