книги-люди...

   Чтение детерминирует вербальную аддитивность.
Что это? Кредо, афоризм, девиз, лозунг, реклама, плакат, цитата, слоган или констатация факта? –
 надпись в маршрутке; Челябинск  -  какой культурный город!

   Зачем – читать?
Совсем бесполезное занятие,
особенно в наше сугубо прагматическое время.
Зачем – читать?
Зачем – читать, а тем более собирать книги, зачем?
Я не знаю.
Я – люблю читать.
Наша семья – читательская. Мы – люди , в Книгу - влюблённые.
И мы всю жизнь собираем книги.
Зачем…

   По старой привычке, когда мы бываем в гостях у знакомых, я сразу ищу или книжный шкаф,  или книжные полки – порыться в книгах – чудное занятие. Меня и занимать разговорами не надо: какие-такие книжки у людей хороших есть?
В стародавние времена книги были у всех, а теперь…
   Нет книг, нет.
   Есть отделанные до миллиметра комнаты, современная мебель, посуда, выставка бытовой техники, есть кухня – абсолютное исполнение мечты хозяйки, есть много чего, книг – нет.
Были. Куда дели?
   И прекрасно без них обходятся, и пыль не надо вытирать,
и в глаза не бросаются.
   Что было, то прошло…
Если без книг приятно живётся, что можно возразить –
 насильно мил не будешь…
   И я пишу письмо в прошлое…

   Вначале было Слово…
   А дальше?
   А дальше –
кто во что уверовал, но Слово осталось…
   Когда берёшь в руки книгу – перед тобой – Человек, неповторимый, единственный, уникальный:
о чём болит Твоя душа?
какая она, Твоя жизнь?
   Камерадо, это не книга, тронь её и тронешь человека…
   Нет, это не приглашение к чтению,
не апология Книги,
это – письмо в прошлое…

   Мой брат Винцент…
ГСВГ(Группа советских войск в Германии), город Галле, округ Вёрмлиц, второй год армейской службы. Выдали нам денежное довольствие за два месяца – марки и пфенниги в карманах звенят.
   После обеда, отпрашиваюсь у командира, бегу в офицерский городок, в киоск, где наряду с газетами и журналами торгуют ещё и книгами.
   Давно уже я там заприметил книгу;
   какую книгу?
   такую самую нужную книгу,
   и мечтал, мечтал купить.
   Вот, кажется, и счастье близко,
счастье близко, да всегда оно впереди,
догони, если сможешь…
   Нет на полке Книги,
и Свет померк в глазах, и сердце упало на землю:
-А у вас книга про Ван Гога была!
-Никто не берёт, хотела обратно на склад отправить.
-Давайте, давайте Книгу, что Вы – отправить…
   Счастье у меня в руках, счастье моё –
весомый том в суперобложке, триста сорок восемь страниц, репродукции, мелованная плотная бумага, большие поля,
шрифт обычный, зато хорошо читаемый, переплёт солидный, плотный, обтянутый тканью, имитирующей живописный холст: 
Анри Перрюшо «Жизнь Ван Гога».
   Сослуживцы крутят у виска пальцем:
до дембеля осталось…, надо дембельский альбом оформлять,
надо дембельский чемодан приобретать.
   «Деды», завтра уже дембеля, ласково хватают за горло:
-Ты меня обязан уважить, есть такая традиция – гони монету на подарок, на следующий раз с «сынков» восполнишь.
   К чёрту такие традиции, нету у меня ни марок, ни пфеннигов, нету – на Книгу ушли. Сильно «деды» разочарованы, но не трогают, и ворот отпустили, - я и сам через месяц «дед», а через полгода:
-По ротно,
на одного линейного дистанции,
равнение -  направо,
ШАГОМ – МАРШ!
«Прощание славянки» и –
как говаривал наш замполит подполковник Круглов:
-Ауфидерзеен – по…и на восток, дома мамки вас заждались.
   И «дедам» от меня кукиш, и «сынков» не буду грабить.
Не по-людски это, не по-товарищески.
   Книгу несу Паше Колокольцеву, у него – образование высшее и служить ему всего год. Он может понять, почему я Книгу купил. Хороший парень. Я ему свои плакатно-чертёжные дела сдал, он теперь в кабинете сидит и пишет, и чертит, и ключ у него от сейфа. Вот я ему Книгу на сохранение и несу.
   С этой ли Книг всё началось? Да нет, гораздо раньше, но приобретение Книги и маленькие мытарства по поводу её – всё же недели три «деды» меня донимали, всё не могли успокоиться, что денежки мои от них уплыли,  и сама Книга, более всего, сама Книга, - оказались для меня очень значимыми деяниями  и по сей день таковыми остались.
   Про Ван Гога все знают, не столько про него  самого, сколько про отрезанное ухо,  и что его «Подсолнухи» стоят больше ста миллионов долларов. Но разве это – сокрытый двигатель его, разве в этом его суть?
   Я читал его письма…

   В библиотеке была тишина…
   Когда осталось служить полгода и стал я совсем «дед», мои сослуживцы вовсю стали собирать дембельские чемоданы и клеить дембельские альбомы, а у меня стало больше времени на чтение.
   Я читал,  много читал.
Захотелось «одолеть» «Братьев Карамазовых» Достоевского: два таких толстенных тома – о чём они?
   Первое чтение  - читал как детектив: кто же всё-таки убил, страсти-мордасти, характеры, страждущее человечество. Прочитал – начал снова перечитывать и поразили меня:
берёзовые клейкие листочки –
прямо-таки вонзились в мою душу,
и  «Pro и Contra»,и «Великий инквизитор», и -
не стоит высшая гармония единой слезинки ребёнка.
   А так как слезинок этих уже океан океанов, то никогда не достичь нам высшей гармонии, даже и близко не подойти,
или же есть Путь?...
   Прочёл «всего» Шекспира – собрание сочинений в 8 томах, прочёл Мольера, Салтыкова-Щедрина, книги из серии «ЖЗЛ»:
«Дантон», «Перикл», «Бернс», «Дидро», «Веласкес», «Шекспир»,
много читал фантастики, книги из серии БВЛ.
   У меня была небольшая записная книжка, некоторые странички у меня были дневниковые, но больше – выписки из прочитанного и списки прочитанных книг. Среди самых разнообразных записей, вплоть до азбуки Морзе, есть и список «Лучшие книги».
   Что там ещё, кроме классики?
Ирвинг Стоун «Муки и радости», «Жажда жизни», «Моряк в седле»;
Вейс «Возвышенное и земное»,
Анри Перрюшо «Жизнь Ван Гога», «Жизнь Гогена»,
«Зарубежная поэзия в русских переводах» и всяческая другая поэзия, много поэзии.

   Читать можно было всю ночь напролёт, когда  был дежурным по роте. И я читал.

   Ночи звёздные, можно было писать многостраничные письма той, такой далёкой и исполненной всяких совершенств, но если писать так, как оно есть на самом деле, - и так тяжело, и ещё тяжелее будет: невозможность остаться наедине с собой, постоянно на виду, жизнь – весёлая, но – примитивная; при всём многообразии – монотонная, каждый час – томителен, и что ей во всём этом будет интересно? –
всю вселенную могу на Тебя променять, только бы увидеть Тебя,
не могу без Тебя –
надоест слушать, а что во мне ещё есть, кроме этого, -
я не могу без Тебя…
и было, было предчувствие – куда мне до неё…
   Каждый день одно и тоже, и уже это  «одно и тоже» - знаешь наизусть…домой… к самой-самой…домой…
   И чувства,  чувства такие вселенские, что пером не описать, а если сказать, то как-то не то выходит…
   Ночи звёздные и книги…
   Я читал…

   Полковая библиотека и клуб располагались по диагонали от нашей казармы по другую сторону плаца.
Библиотека – другая жизнь среди нескончаемых, однообразных дней, когда время течёт меж пальцев и не в твоих силах им распоряжаться: подъём, зарядка, завтрак, построение, занятия, обед, строевая подготовка, физподготовка, ужин, мало-мало – личное время, вечерняя поверка, отбой…подъём, зарядка, завтрак…
   Библиотека - свежий чистый воздух, отдушина в томительных монотонных буднях.
   Здание, в котором находились клуб и библиотека, было новенькое, аккуратное. И внутри был почти домашний уют: просторное фойе, кресла, столики, мягкий свет, читальный зал, небольшой, домашний, на каждом столе лампа, на окнах – шторы, тот же мягкий свет, что и в фойе, спокойная, светлая, пастельных оттенков кофейно-охристая  цветовая гамма, стол-бюро, стеллажи,
полки с книгами.
   Библиотекарша, миловидная женщина лет под тридцать, ко мне, как к самому активному читателю, благоволила, пускала в книгохранилище, можно было  в самое удовольствие рыться на книжных полках. Это была совсем другая жизнь, без мата, без «сынков» и «дедов», без, казалось уже вечного:
-Спи, «старик», спокойной ночи!
Дембель стал на день короче!
До дембеля осталось…дней!
   Всё что-то мы охраняли, ходили в наряды в столовую, в кочегарку, на КПП, по роте дежурными, а мне мечталось: вот бы наряд в библиотеку – книги расставлять, пыль с них стирать – и до самого последнего дня службы…
   Собрал и я небольшой дембельский чемоданчик и в нём, кроме всего прочего вёз я домой «Жизнь Ван Гога»...

   Перечитывая…
   Книги – тоже лесное царство: сколько ни ходи, а никогда не надоест.
   Есть в таких книгах для меня особая притягательность,
и, сколько не перечитываю, тайну такой притягательности не могу объяснить. Да, наверно, и не надо.
   Читаю и перечитываю:
Салтыков-Щедрин «Господа Головлёвы.
   Мрачнейшая «история умертвий» и  колоссальная фигура Иудушки-кровопийцы, Иудушки-паука. Вот «страшилка» так «страшилка».
   «Пошехонская старина»: и люди – жили, и считали такую жизнь вполне нормальной: не нами началось, не нами кончится.
Самое удивительное, хотя чему удивляться, что и мы, нынешние, считаем – нынешнюю жизнь – нормальной: вот здесь бы подправить, а там бы подлатать; а так ничего – жить можно.
   Ещё удивительнее искренняя вера, что её, жизнь, можно устроить на разумных началах.

   Гончаров «Обломов».
Никогда мне не нравился Штольц – слишком уж деятелен.
Странно, потому что мне часто близкие говорят:
-Куда спешишь, что так торопишься?
   Куда спешу?
Не знаю. Но день, когда ничего не сделал,
кроме самого земного и обыденного, –
пустой день,
зряшный день,
никудышный день,
мёртвый день.
И нет у меня иллюзий: что-то имеет смысл.
Бессмыслица она и есть бессмыслица -
«овеществить», «опредметить» мысли-переживания – зачем?
Мысль изреченная есть ложь…
Но и так просто ковылять по жизни – невозможно,
там, что-то внутри нас, двигает, толкает, влечёт.
Куда?
И впрямь – не сойти с ума –
от дум,
от вечерних зорь, берёзовых клейких листочков,
от родниковой воды,
от шелеста листьев,
от грусти-печали осенней жизни,
от грусти-печали весенней радости,
от многого чего…
а пройдёшься гуашью по бумаге,
масляными красками по картону,
резцом по дереву,
в Широкий дол по ручьям да дремучестям,
в Широкий дол да в Белое Безмолвие,
в точильненский сад –
всё как-то легче…
   Впечатлений так много, так занесёт куда-нибудь,
а понимать –
ничего не знаю,
ничего не понимаю…
сохранить мгновенье,
пусть коряво и наивно,
пусть душа больна,
но – искренно…
   А Штольц? Выдержан, рационален, жизненный путь продуман до самой мелочи, не засомневается, глупостей не совершит, всё-то у него по полочкам, всё-то он понимает, и голова не болит, и сердце в правильном ритме бьётся.
   И всё ему надо преобразовывать, всё под себя менять.
Такой антропоцентризм меня сильно смущает.
Пусть даже – «венец творения, краса вселенной» - но не царь, и не Господь.
   С чего, с какой стати человек решил,
что он имеет право решать за всех и вся…
ползёт по свежевскопанной земле жучок-«семечка»,
ветер листом играет,
травинка к солнцу тянется,
шмель в цветок аконита залез, весь в пыльце,
земля дыбится –
Великий Рыхлитель, крот,
Великий Путь себе прокладывает,
капля вот-вот с кончика ветки упадёт,
облака, ко всему равнодушные, - по небу –
и у них у всех - своя жизнь.
    Пора бы и нам, давно пора
немного себя утишить да вокруг вглядеться…
   Потому и по сердцу мне Илья Ильич Обломов.
   И правильно, и верно он задаёт вопрос Штольцу: зачем?
   И жизнь в Обломовке мне по сердцу и сон обломовский…
вся Русь после обеда спала, а вставали рано, даже и до солнышка…
и я люблю, когда дома, а не в Точильном, после обеда вздремнуть…
Единственная заковыка:  так, по-обломовски не проживёшь,
а сказка пусть остаётся сказкой…

   «Делали ли они себе вопрос: зачем дана жизнь? Бог весть. И как отвечали на него? Вероятно, никак: это казалось им просто и ясно.»

   «Норма жизни была готова и преподана им родителями, а те приняли её, тоже готовую, от дедушки, а дедушка от прадедушки, с заветом блюсти её целость и неприкосновенность, как огонь Весты. Как что делалось при дедах и отцах, так делалось при отце Ильи Ильича, так, может быть, делается ещё и теперь в Обломовке.
   О чём же им было задумываться и чем волноваться, что узнавать, каких целей добиваться?
Ничего не нужно: жизнь, как покойная река, текла мимо их; им оставалось только сидеть на берегу этой реки и наблюдать неизбежные явления, которые по очереди, без зову, представали пред каждого из них»…

И. Ильф, Е. Петров «Двенадцать стульев», «Золотой телёнок».
   «В уездном городе N было так много парикмахерских заведений…».
«Дышите глубже: вы взолнованы!»
   «Пешеходов надо любить.»
   Каждая фраза – перл, и на цитаты нечего растаскивать, два великолепных, уникальных романа – один афоризм, всё – цитаты…
   На любой странице открываю  и – наслаждение:
«-Оригинальная конструкция, - сказал наконец один из них, - заря автомобилизма. Видите, Балаганов, что можно сделать из простой швейной машинки Зингера? Небольшое приспособление – и получилась прелестная сноповязалка.»
«Безенчук…В наступившей темноте его глаза горели жёлтым неугасимым огнём».
«Какая фемина! – шептал он. – Я люблю её , как дочь!»
«Не надо оваций! Графа Монте-Кристо из меня не вышло. Придётся переквалифицироваться в управдомы.»
 
   Роман романов двадцатого века «Мастер и Маргарита».
Притча, литературное предание, чудом сохранившиеся памятка:
Михаил Афанасьевич по сути бедствует, 
он – изгой для Великого Кормчего и всей советской власти.
Идёт, прогуливается, навстречу – собрат по литературному цеху:
-Здравствуйте!
-Здравствуйте!
-Что поделываете, что пишите?
-Да так, одну вещицу.
Вещица – магическая.
   Писал  это время Михаил Афанасьевич «Мастера и Маргариту»…

   Маркес, Астуриас, «магический реализм».
 Астуриаса мы ещё в институте читали, и, кстати, Людмила Тимофеевна Бодрова, которая у нас вела спецкурс «Выразительное чтение», познакомила с романом  «Мастер и Маргарита». И за это Людмиле Тимофеевне – большое человеческое спасибо.
   По её предложению наша сокурсница, Наташа Плотникова, в читальном зале Публичной библиотеки его прочитала и нам вкратце обрисовала.
   Наташа, где ты? Долго мы после института переписывались(если успею, дойду и до писем, там такие перлы есть – на любованье, на загляденье, на умозренье), и всегда Наташу Плотникову вспоминаем: как в Челябинск приедем, так она нам навстречу – мистика какая-то.
   Наташа – такая девушка, эмоциональная, тончайше чувствительная и очень возвышенная, вся она воздушная, вся она -   в эмпиреях, по земле не ходит – порхает, витает.
   Вышла Наташа к доске – чувства и эмоции, воздушность и лёгкость – мало я тогда что понял. Людмила Тимофеевна великолепно прочитала главу «Чёрная магия и её разоблачение». Нам очень понравилось.
    В то время вовсю звучало имя Нади Рушевой. Я не помню, где, была выставка её рисунков. И на выставке было много рисунков
к роману «Мастер и Маргарита».
   Кого любят боги, умирает молодым. Цветок, ещё даже и не распустившийся, гениальное дарование, гениальное прочтение – как она простой линией схватывает суть образа, такое она – Чудо…
Но чтение романа отложил я на будущие времена.
    Сидеть в читалке, чтобы прочесть роман – времени жалко. Я большей частью альбомов по искусству наберу и со  страстью листаю.
Как гурман, откладывал самое вкусное на потом:
уже в институте прочитал эпопею «Тихий Дон»…

   Вторая половина восьмидесятых, начало девяностых.  Книги стали доступнее.
Как ночная радуга, голубое солнце,
музыка сфер –Маркес «Сто лет одиночества».
   В  книжном, совсем свободно, появился однотомник М. А. Булгакова. Прочитали, прочитали не один раз «Мастера и Маргариту». А кто этот роман не читал, а тем более, кто его ругает, с теми и разговаривать не хочется: не наших кровей человек.
   А на полке, где возвращённая литература, - пятитомник сочинений Булгакова.
   Перечитывать классику, русскую и зарубежную, читать и учить наизусть стихи, перечитывать книги из детства: приключения, исторические, фантастику.
   Стихи Ли Бо, стихи Эмили Дикинсон…
   Японская классическая поэзия…
    Перечитывая…
   Книги – Добрый Лес, никогда не надоедает…
   Чем больше вчитываешься, тем глубиннее образы…
   Чтение – сосредоточение, постижение, созерцание, освоение,
вчувствование, переживание-проживание…

   Книги, как и жизнь, всегда – иллюзия…

   Есть на полке несколько книг – книги-спутники, «правоустанавливающие», опорные для ракурса, смотрения на культуру, на историю и  на самого человека:
Дж. Фрэзер «Золотая ветвь»,
Э. Тайлор «Первобытная культура»,
А. Н.  Афанасьев «Древо жизни» («Поэтические воззрения славян на природу»),
М. М. Бахтин «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса»,
В. Пропп «Исторические корни волшебной сказки»,
Т. П. Григорьева «Японская художественная традиция».
Эти книги – «завораживающие»…

   И ещё из серии «завораживающих» - русский космизм:
Одоевский, Циолковский, Чижевский, Вернадский, Соловьёв, Флоренский, Сухово-Кобылин, Бердяев, Рерих, Булгаков, Умов…
Среди гениальных прозрений-видений  самый-самый –
Н. Фёдоров «Философия общего дела».
   Если серьёзно искать смыслы:
абсурдность жизни – экзистенциализм,
смысл жизни – русский космизм,
но – иллюзии правят миром…

   На чердаке. «Могила Таме-Тунга».
   На чердаке. В Миньяре говорили: на подловке( по В. Далю: «подловка» искажённое «подволока», чердак, причём Даль указывает, что это диалектное слово характерно для пензенских, воронежских, донских земель, как к нам в Миньяр попало?).
   Володя Чертов, друг детства. Не виделись почти пятьдесят лет.
Нашлись, встретились. Общего сейчас у нас почти и ничего, но детское дружество и страсть к книгам – объединяет.
Володин знакомый сказал, что у его соседа в коробках лежат книги. Он, знакомый, когда переезжал в квартиру, не знал, куда книги деть, сложил в коробки и оставил соседу, а тот закинул их на чердак. Вот там они и обитаются уже сколько лет. Володя договорился, что посмотрит, и подходящее заберёт себе. Позвонил мне, приехал я в Миньяр и пощли мы с друганом добывать нужную литературу.

   Весна, снега сколько хочешь и весь, как вода. Грязь, ручьи. Идём с энтузиазмом, с воодушевлением:
где-то есть  Остров Сокровищ – Остров Книг.
   Хозяин показал, где ход на чердак-подловку.
   Чердак низкий, над верандой. С крыши подкапывает, пыли и грязи, как снега на улице и во дворе,  сколько хочешь. Роемся в коробках, пыль со страстью глотаем, сокровища ищем.
   Нашли десятка полтора стоящих книг. А пока рылись в книгах, я всё удивлялся, сколько и в советское время макулатуры выпускали:
на одну хорошую несколько десятков книг макулатурных.
Володя не такой фанатик, как я, взял себе несколько томов из  собрания сочинений А. Беляева, а мне – всё остальное.

   Искус: нашли издание книги К. Нефедьева «Могила Таме-Тунга»,
издание ещё то, «дореволюционное»,1967 года, и корочки те, как мы помнили, и иллюстрации; чем чёрт не шутит, может быть эта та самая книга, которую нам Михеевна ( наша уличная соседка, миньярская)  давала, и неведомыми, неисповедимыми путями, опять она у нас в руках. Вопрос, что делать? Как поделить на двоих? У Вована такая книга была, только издание другое, у меня – нет. Володя мне уступил, хотя очень его понимаю, и ему в груди жгло иметь то, «нашенское» издание.

   Из тех времён «накопал» я ещё одну драгоценную книгу, точь-в- точь, как помнил: С. Покровский «Охотники на мамонтов», «Посёлок на озере», 1964 года издания.
Это как с самим собой, тем, кому сосны на склоне –
с колокольчиками, кому на далёкой полянке – белый снег,
с тем,  кто навсегда впитал,  вдохнул в себя аромат таких нежных, таких грустных цветов – ирисов, -
встретиться.

   И какими путями-ходами занесло в Миньяр Лукиана из Самосаты -«Избранное», 1962 года издания? А том – солидный, в 500 страниц, в холщово-картонном переплёте, бумага плотная, типа мелованной, шрифт – антиква, удобочитаемый. А до Миньяра где обитался Лукиан из Самосаты? Нашёл тщательно заштрихованный штамп на 3 странице, заглянул на 17 – там штамп библиотечный, целёхонький: «Колхоз «Победа» посёлок Ильский, Северского района Краснодарского края» - неисповедимы Твои пути, Господи.
   И ещё радость, радость-встреча: Я. Свет «Последний инка. Хроника горьких лет борьбы и гибели Царства Солнца и его последнего оплота – поднебесной Вилькапампы.» Рисунки И. Кускова. 1964 года издания. Ещё одна очень яркая страничка миньярской жизни. Как я её читал, я всю её, от и до, помню…
   Книга в моих руках, листаю жёлтые страницы, и все дни мои, и вся жизнь моя – одно краткое мгновение…

   Лермонтовский период.
Лермонтов – гений, его стихи – музыка.
«Бородино», девяносто восемь строчек, сразу западают в душу, запоминаются сразу и – навсегда.
«Валерик»:
… «Жалкий человек.
Чего он хочет!.. Небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он – зачем?»…
 «Как часто пёстрою толпою окружён», «На севере диком…», «Дума», «Смерть Поэта», «Утёс», «Листок», «Тучи», «Завещание», «Родина», «Ветка Палестины», «Как часто пёстрою толпою окружён…», «Они любили друг друга так долго и нежно…», «Выхожу один я на дорогу…», «Когда волнуется желтеющая нива…».

   Восьмидесятые годы, прелести социализма – надо всё «доставать», а уж тем более книги. Зашёл в книжный магазин – такая удача -  «Лермонтовская энциклопедия» на книжной полке, а не под прилавком. Вот так просто себе стоит и никто не берёт: энциклопедия - дорогая, на восемьсот страниц, репродукции, иллюстрации, статьи, научный аппарат, даже включен словарь рифм и частотный словарь, академическое издание – вот удача так удача.
   Вечером уселись на полу и листали энциклопедию вдоль и поперёк.
   А сколько надо приложить усилий, чтобы удостоверить, подтвердить какой-то факт, автограф, рисунок.
Об этом книги уникального мастера устного рассказа и скрупулёзного литературоведа Ираклия Луарсабовича Андроникова
 «Лермонтов. Исследования и находки», «Рассказы литературоведа», «Великая эстафета».
Поэт и эпоха – обстоятельно, документально и в высшей степени добросердечно: П. А. Висковатов «Михаил Юрьевич Лермонтов. Жизнь и творчество».

   То, что есть в книгах, - на самом деле этого нет, это, как мгновение,  которое – настоящее и сразу становится прошедшим, не тронешь руками: «Что он Гекубе, что ему Гекуба, а он – плачет».
А читаешь – всё оживает. Присутствуешь в том месте и в то время, негодуешь, возмущаешься, ненавидишь, сопереживаешь, сочувствуешь, сострадаешь, веришь, обманываешься, совершаешь глупости и умности, плачешь и смеёшься, восторгаешься и, может быть, может быть, хотя бы на чуть-чуть становишься человечнее, по крайней мере, свеча – светит.
   Человек многомерен и неизмерим, он – всякий.
Он – может быть -  прекрасным…
Так давайте, попробуем, -
друг другом восхищаться,
в себе и в своих близких и далёких искать человеческое,
давайте учиться любить…
это невозможно…
почему это невозможно?...

   Пушкин, Александр Сергеевич…
конечно, мешает хрестоматийный глянец,
как в школе его «прошли», так и всё:
гений, и всё такое…
но я вернулся у нему,
и вернулся по прошествии многих лет после учёбы в институте,
там мы его тоже – «прошли»;
у нас дома в течение времени набралась приличная пушкиниана: его сочинения и книги о нём.
   Стал я начитывать материал, два года погружался и впитывал, «вкушал» аромат эпохи. Конечно, это очень мало, но всё-таки я стал слышать то время; не только стихи, но и письма, воспоминания, отношения-прошения и прочие канцелярские бумаги – зазвучали;
я стал слышать голоса тех людей, я проникался многомерностью, многозначностью, многосложностью жизни.
   Как притча, как анекдот, а может быть и исторический факт:
молодой Гоголь собирается к своему кумиру, Пушкину.
Очень сильно волнуется, переживает, наконец, собирается с духом и идёт к дому, где проживает Пушкин. Время – послеобеденное.
Вызывает слугу.
-А барин изволят почивать.
-Наверно, всю ночь трудился?
-Да какое трудился, в карты играл!
   Изюминка или придумка, но – живее и ближе…
   Чтение мемуаров, документов, воспоминаний, исторические реалии, быт, «цвет» времени, в котором действуют герои того или иного произведения, стало для меня необходимым условием размышляющего чтения.
   А началось всё – с Пушкина, Александра Сергеевича…
А. С. Пушкин. «Письма к жене».
«Рисунки Пушкина».
«Разговоры Пушкина». Собрали Сергей Гессен и Лев Модзалевский. «Живые страницы. Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Белинский в воспоминаниях, письмах, дневниках, автобиографических произведениях и документах»;
«Жизнь Пушкина, рассказанная им самим и его современниками», двухтомник;
«Друзья Пушкина», двухтомник;
«Последний год жизни Пушкина. Переписка. Воспоминания. Дневники»;
И. И. Пущин «Записки о Пушкине. Письма»;
«А. С. Пушкин» Школьный энциклопедический словарь»;
«Поэтическая фразеология Пушкина»;
«Современник, литературный журнал А. С. Пушкина 1836-1837. Избранные страницы»;
П. Губер «Дон-жуанский список Пушкина»;
Д. Д. Благой «Душа в заветной лире»;
Ю. М. Лотман «Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин».

   И, маленькая цитата из книги П. А. Висковатова «Михаил Юрьевич Лермонтов. Жизнь и творчество»:
   «Известен и выговор, сделанный г. Краевскому, по поручению министра, попечителем Петербургского учебного округа князем Дондуковым-Корсаковым за то, что Краевский посмел слишком горячо говорить об умершем Пушкине.
«Я должен вам передать, - сказал попечитель г. Краевскому, - что министр (гр. Сергей Семёнович Уваров) крайне, крайне недоволен вами! К чему эта публикация о Пушкине? Что это за чёрная рамка вокруг известия о кончине человека не чиновного, не занимавшего никакого положения на государственной службе?
Ну, да это ещё бы куда ни шло! Но что за выражения! «Солнце поэзии»…помилуйте, за что такая честь? «Пушкин скончался … в середине своего «великого поприща»! Какое это такое поприще? Гр. Семён Семёнович именно заметил: разве Пушкин был полководец, военачальник, министр, государственный муж! Наконец, он умер без малого сорока лет!
Писать стишки не значит ещё, как выразился Сергей Семёнович,  проходить «великое поприще»!...»

   А самого Пушкина – читать? Да конечно! Всё – читать!
«Борис Годунов», Маленькие трагедии», «Евгений Онегин»,
«Вновь я посетил…», «Пора, мой друг, пора!...», «Полководец», «Осень», «Клеветникам России», «Бесы», «Дар напрасный, дар случайный…», «Брожу ли я вдоль улиц шумных…» …

   Неутолимая жажда.   
   Страсти владеют человеком и влекут, куда?
Собрать свою библиотеку –
с детских лет мечта и, как оказалось, на всю жизнь.
   Остановиться невозможно.
   То есть, конечно, останавливаешься.
   Остановился – и где радость каждого дня?
  А когда у нас книжный магазин закрыли, и вместо него кафе-закусочную  развернули, стало совсем грустно: куда бедному собирателю книг податься?
   Но – выглянет лучик – где-нибудь да и выглянет книжка, и не просто  выглянет и поманит, а можно будет её приобрести в личное пользование. Хотя здесь тоже надо меру соблюдать, а то заболеешь и не вылечишься.

   В советское время, особенно в 60-ые годы, официальная медицина вовсю ругала народную: знахарство, суеверия, темнота. А уже
в 70-ые народ потянулся к народным лекарям, народным средствам, к травам.
   Жили мы в Миньяре.
Сестрёнка, ей было лет пять-шесть,  каталась с горки, упала. Да так упала, что папа  с мамой  повезли её в больницу. Там сказали, что нужна операция, что всё очень плохо, и даже если операция будет удачной, в лучшем случае, девочка останется инвалидом на всю жизнь. Уже вечером, кто-то подсказал, родители нашли на окраине древнюю старушку.
   Раза два-три свозили сестренку к ней – и наша сестрёнка- «ягодка» стала ходить и всё у неё выправилось.
   Народ повернулся к  народным целителям, народ повернулся к травам. И, как всегда, с энтузиазмом, а больше - с фанатизмом: кто чем стал лечиться.
   А ещё древние – греки – говорили:
Во всём соблюдай меру.
   Началась перестройка, целителей развелось видимо-невидимо, и они перестали внушать доверие. А мы стали собирать книги о травах. Не то, что сильно озадачились траволечением, а больше из обыкновенного интереса: по лесам-горам ходим, а про свой край ничего не знаем – темнота. Темноту надо освещать, темноту надо просвещать.
   Книги о травах, наверное, были одни из самых дефицитных.
Одну из таких нам подарил Александр Васильевич Дубовцев,
директор Первомайской сельской школы в Точильном.
   Вот, если успеется, когда буду писать про нашу точильненскую жизнь и школу, обязательно про него расскажу – хороший был мужик.
   Каким образом подарил?
Мы перед августовской проверкой порядок в школе наводили, в том числе и в библиотеке. Книжки расставили, а одну я рядышком с собой положил. Директор подходит:
-Александр Васильевич, книга на полку не убирается,
вроде она тут лишняя, да и старая уже.
   Александр Васильевич книгу полистал, посмотрел на меня.
   А я продолжаю:
-Да и премия нам полагается за отличную подготовку кабинета и как хорошим людям. А здесь ну кто её будет читать?
-Ладно, берите.
   И вот, она, драгоценная, у нас – в быту:
С. С. Станков «Дикорастущие полезные растения СССР» 1946 года издания.
   Что ни растение у нас на виду, то – удивление, кладезь всего, маленькое большое чудо:
сфагнум, папоротник мужской, хвощ, сосна, кедр, пырей, чемерица, рябчики, ландыш, ива, берёза, дуб, хмель, щавель, крапива, горец, горицвет, чистотел. пастушья сумка, рябина, боярышник, малина, лапчатка, шиповник, тёрн, черёмуха, клевер, крушина, липа, мальва, черника, брусника, коровяк, бузина, тысячелистник, полынь, мать-мачеха, цикорий, василек...

   Вегетарианцами мы никогда не были, но, особенно по весне, хочется чего-нибудь такого.
   Пару вёсен я Точильном по саду и вокруг ходил с книгой в руках ходил, искал съедобные растения. Точнее сказать, не искал – они сам в глаза бросались, а удостоверялся, что эти растения – съедобные.
   А книга, полезная книга, такая:
Н. Г. Замятина «Кухня Робинзона. «200 малоизвестных съедобных растений. 400 рецептов блюд и напитков из них.»
   В принципе есть можно всякую траву, но после травяных супов и салатиков, с непреодолимой силой тянет на мясо, и аппетит развивается просто непобедимый. Я думаю, что здесь фанатизм и по поводу вегетарианства и травоядения, безусловно, вреден.

   А для ощущения вкуса жизни можно всякие травы попробовать – в малых дозах и осмотрительно – не повредит, а польза – будет.
   Весной из крапивы суп, особенно если туда обширную мясную косточку положить,  - очень соблазнительно, ароматно, вкусно, сытно – ум отъешь, и как-то даже духовно растёшь, всё ближе к природе. Третий глаз не открывается, но крапива очень глянется – какое прекрасное растение…
    Наступили времена, власти и люди стали разрушать сделанное,
а книги стали печатать вовсю и всякие, на саый прихотливый вкус.
    И у нас образовалась ещё одна маленькая библиотечка, травяная»:
«Травник», «Домашний травник», «Атлас ареалов и ресурсов лекарственных растений СССР», «Лекарственные растения», энциклопедия, «Лекарственные растения в вашем саду», словарь-справочник, «Грибы», энциклопедия, справочник по цветоводству…
   А года два назад сделали подарок себе к празднику:
приобрели большой, толстенный, богато иллюстрированный «Русский травник» - переиздание альбома конца 19 века, описание более тысячи растений…
   В единственном и неповторимом мире всё –интересно,
поэтому книжку, полезную, о чём-нибудь вселенском всегда найти можно.
   Так в большой библиотеке собираются малые библиотеки: по географии, ботанике, зоологии, по травам, по философии, по музыке, по язычеству, по народным промыслам, по истории…

   А как было в стародавние времена?
   Случайности – не случайны. Зашёл в книжный, всё посмотрел, ничего интересного нет, вдруг – сама в глаза бросилась обложка под лубок стилизованная: Е. Иванов  «Московское меткое слово».
На полку поставил – когда ещё до неё руки дойдут, а взялся полистать и сразу всю прочитал:
какая жизнь, какая речь – образная, выразительная, доходчивая,
пряно-ароматная.
Немного выписок из главы «Букинисты, или книжники» (какой он, мир книги, мир книгопродавцев и книголюбов):

«В книгу крепко человек вошёл!

Почему же не полное собрание сочинений? Тут лишнего даже много!

Я книгу вам потому продаю, что к рукам она пристаёт. Вижу, как любите и не торгуетесь…

Что из того, что у меня куплена? Всё равно – дрянь! Я разве хлам-то не стараюсь сбыть таким, как ваша милость?...

Пустокарманный учёный! Купит на трёшницу в год…

Есть покупатель на готовую коллекцию. Это не любитель, не знаток книги, а фантазёр, хвастун или деньги девать некуда! Не умом собирает, а карманом. Каждый дурак в умные хочет пролезть!

Ест на книгах, спит на книгах, в горнице – проходу нет, а жена сбежала со страху. И впрямь сумасшедший!

Любитель есть такой на книгу злой, что, если денег нет, украсть  её может!

-Молодой любитель…
-А почему знаете?...
-Уважение в нём пока что к книге, а любви пламенной и нет.
СТАРЫЙ ЛЮБИТЕЛЬ ЗУБАМИ КНИГУ С ПОЛКИ СРЫВАЕТ!

Он ровно взад жить собирается – старые календари скупает!...

Иной раз дивишься – неужто у человечества на все книги мозгов хватает? Мозгов столько нет, сколько книг!

Любителя сразу узнаешь: с виду чудак чудаком – пальто рваное, шляпа маслом залита, а калоши текут. Денег нет, а нос на все полки пересуёт!

Для такого экземпляра перчатки на руки не грех надеть!

Нечего и рыться, коли вы не есть любитель настоящего товара!

Песенник Гурьянова! Вам что скучно, спеть чего захотели!

Теперь книга в спросе, чтобы переплёт и сохранность в ней – первый сорт. Берут не для чтения, а для показа на полке…

Не книга, а тысяча пакетов под муку…Не хвалитесь, толстая, – ума в ней мало!...

Я вам не возражаю, а нахожу несоответствие в вашем книжном понимании…

Да вы что: книгу больше любите или деньги? Ну и платите, а не жмитесь!

Книгу любить – ум и сердце требуют!

Классик всегда в хороших руках вертелся…

Кабы я сам писал, так мог бы по вашему вкусу сделать. Писатель-то недурной, некоторые его прихваливают, так себе…Николай Васильевич Гоголь, кажется?

Вы из книги, как из коровы молоко пьёте!

   Лидия Яковлевна.
   Наша соседка по площадке. Годом за годом – сдружились, сошлись на почве взаимоуважения и интереса. В  девяностые жили мы без телевизора, да и смотреть его некогда было, но иногда ходили к Лидии Яковлевне посмотреть кино, отключиться от школьных дел.
   Чаёвничали, Дни рождения отмечали. Лидия Яковлевна, хозяйка умелая, домашняя,  очень гостеприимная. Стол накроет – и посуда , и деликатесы домашние – и любоваться, и вкусно.
   Сервировка - самолучшая посуда – фарфор, настоящий, тонкий-тонкий, изящный. В руки брать боязно – треснет, раздавишь.
Но главное – у Лидии Яковлевны – домашняя библиотека. Конечно гораздо поменьше, чем у нас (ох уж это тщеславие, куда от него деться), но подбор книг как раз по нам: классика русская и зарубежная, исторические романы, приключенческая литература, путешествия, книги и альбомы по искусству.
Мне что в гостях интересно – в книгах порыться. Лидия Яковлевна разрешала, и я всю библиотеку- в пределах приличий – перерыл. Можно было брать книги и домой для чтения. Людмила тогда увлеклась детективами, а я читал всякую литературу -  художественную и научно-популярную - по  истории, культуре, быту народов Латинской Америки – у Лидии Яковлевны была хорошая подборка книг на эту тему. Листал с восхищением и альбомы по искусству – было в её домашней библиотеке несколько капитальных изданий по русской живописи 19 века.

   Хороший человек была Лидия Яковлевна. Спокойная, тихая, добросердечная, в общении человек очень простой, лёгкий. Я как-то помогал ей в саду кое-какую работу сделать. И у нас она была– в Точильном. Конечно, мы много говорили о том, у кого и что и как выросло, о книгах говорили, кто что читает, о фильмах, которые вместе смотрели.
   Деликатная и внимательная. Переживаний ей всяческих хватало, но внешне это никак не выражалось. А если и о чём-то,
переживательном, рассказывала, никого не осуждала, как-то даже немного наивно удивлялась: да разве можно так?
   А потом Лидии Яковлевны не стало. Сын с невесткой оставили нам квартиру на сохранение, сами незадолго до этого уехали в Башкирию. Лет пять квартира была такой же, как и при Лидии Яковлевне. Нам разрешили библиотекой пользоваться. Мы брали книги, читали, возвращали назад, брали следующие…
   Наследники решили квартиру сдавать, библиотеку убрали в одну из спален, спальню закрыли. И ещё лет восемь книги пылились в комнате, никому не нужные. Квартиру продали, а что стало с книгами, мы не знаем…

   Добрый был человек Лидия Яковлевна, умные были у неё книги, вкусный чай с домашней выпечкой и была неспешная беседа за жизнь. И материально-душевное на память от нашей доброй, скромной соседки – серьёзная книга из советских времён
А. Д. Туровой, Э. Н. Сапожниковой «Лекарственные растения СССР и их применение». «Рабочая» книга, познавательная книга, полезная книга. Человека нет, а книга – осталась…
   Лидия Яковлевна подарила Людмиле несколько книг по кулинарии: «Стол и фантазия», «Кулинарные секреты», «Домашние разносолы».
   Разбирая книжные завалы, Лидия Яковлевна часть книг отправила в макулатуру, а несколько книг  мы купили по минимальной цене.
А к книге «Лекарственные растения…» у нас такое отношение:
если нам она нам понадобилась, мы говорим:
-Надо у Лидии Яковлевны узнать…

   Признание в любви.   Наизусть стихи…
   В школе – по обязанности, немного - для души,
много – Лермонтова.
   Не столько учил, сколько сами стихи запоминались и - на всю жизнь: «Парус», «Еврейская мелодия», «Бородино», «Смерть поэта», «Когда волнуется желтеющая нива», «Расстались мы…»,
«Дума», «Молитва», «Как часто пёстрою толпою окружён…», «И скучно и грустно», «Есть речи…», «Мне грустно, потому что я тебя люблю», «Благодарность», «Тучи», «Валерик»(Отрывок):
И ещё «школьный» Лермонтов, и для души: «Завещание», «Родина», «Они любили друг друга так долго и нежно»,
 «На севере диком…», «Из-под таинственной холодной полумаски», «Прощай, немытая Россия», «Утёс»,
И самое-самое:
«Выхожу один я на дорогу…».
   В институте учил наизусть по необходимости, хотелось больше, но так много надо было читать, что я просто не успевал и не очень удобно себя чувствовал:  какой я филолог, если так мало наизусть знаю?

   Был в нашей учительско-преподавательской жизни экспериментальный период. По такому случаю, попали мы на  конференцию, в Москву, в Свободный Университет «Эврика».
   Толкового мало что было, но одна лекция запала в душу. Лектор, боюсь ошибиться, не буду называть фамилию, но – величина по части психологии, читал вступительную лекцию и очень к месту приводил массу стихотворных отрывков. Я вновь и строго поглядел в себя – наизусть знаю мало, что делать?
   Как говорил мой папа: надо над собой работать.
Десять-пятнадцать минут вечером всегда можно найти, а за такое время можно и кое-что выучить. И стал я учить наизусть. Поначалу было трудно в ритм войти. Потом стало привычкой. Но только на зимний период, а с весны по осень – Точильный. А там вечером на наизусть  учить уже никаких сил нет, стихи читать, так поэзия сама со всех сторон таращится.
   А сейчас больше не наизусть учу, а повторяю, что ранее выучил,
а то забывается точно по английской шутке:
«Чем больше учишься,
Тем больше знаешь,
Больше знаешь,
Больше забываешь…»

   В далёкие времена в юношеской библиотеке взял я книжку, небольшую, в красном переплёте: «Зарубежная поэзия в русских переводах». Мне там почти всё пришлось очень по душе, хоть всю её переписывай, много открыл для себя новых времён, впервые прочитал стихи Франсуа Вийона, Бодлера, Рембо. Всё мне мечталось и думается сделать цикл гуашей на тему «Пьяный корабль». Но как эти строчки сделать зримыми, чтобы суть воплотить?
«…Пусть на корточках грустный мальчишка закрутит
Свой бумажный кораблик с крылом мотылька…»
  И мечталось мне эту красную книжицу иметь – свою.
И много прошло лет, и я не помню, каким образом, но эта книга у нас, на полке, на видном месте, чтобы удобно было доставать:
Г. Р. Державин. Из псалмов: «Властителям и судьям».
И. И. Козлов. Томас Мур: «Вечерний звон».
Ф. И. Тютчев. Из Микеланджело:
«Молчи, прошу –не смей меня будить.»
М. Ю. Лермонтов. Из Гёте, Байрона, Гейне.
А. К. Толстой. Генрих Гейне:
«Довольно, пора мне забыть этот вздор».
Я. П. Полонский. Из Бурдильёна:
«Ночь смотрит тысячами глаз,
   А день глядит одним;
Но солнца нет – и по земле
   Тьма стелется как дым.

Ум смотрит тысячами глаз,
Любовь глядит одним;
Но нет любви – и гаснет жизнь,
И дни плывут как дым.»

Л. А. Мей. Генрих Гейне: «Хотел бы в единое слово…».
А. А. Григорьев. Генрих Гейне: «Они меня истерзали…».
С. Я. Маршак. Шекспир. Сонет 90. Роберт Бернс. «Честная бедность», «Ночлег в пути», «Заздравный тост».

И, как кредо, ещё там, в юности.
Уильям Блейк:
«В одном мгновенье видеть вечность,
Огромный мир – в зерне песка,
В единой горсти – бесконечность,
И небо – в чашечке цветка.»

Б. Л. Пастернак. Шекспир: Сонет 66.
И. Г. Эренбург. Франсуа Вийон: «Баллада поэтического состязания в Блуа».
 
   И ещё, можно сказать, настольные поэтические сборники:
«Три века русской поэзии», С. Есенин «Стихотворения»,
Н. Рубцов «Видения на холме».
   Из первого сборника выбирал для себя самое интересное и учил, а когда учишь наизусть стихотворение, то оно гораздо «вкуснее»: впитываешь каждое слово, ритм, тембр, мелодику стиха, звукопись – живёшь, вдохновенно живёшь.
   Когда наизусть, глубже и сильнее чувствуешь, лучше вживаешься: Михаил Ломоносов, Гавриил Державин, Иван Крылов, Алексей Мерзляков, Василий Жуковский, Александр Пушкин, Кондратий Рылеев, Евгений Баратынский, Иван Козлов, Михаил Лермонтов, Фёдор Тютчев, Иван Тургенев, Афанасий Фет, Иван Суриков, Марина Цветаева, Александр Блок, Владимир Маяковский, Борис Пастернак, Михаил Светлов, Михаил Исаковский, в переводах – Лонгфелло, Эдгар По, Франсуа Вийон, Верлен, Рембо, Киплинг…

Есенин, Сергей Александрович…
Мне  - радость читать наизусть:
«Вот уж вечер. Роса…»,
«Там, где капустные грядки…»,
«Поёт зима – аукает…»,
«Задымился вечер, дремлет кот на брусе…»,
«Шёл Господь пытать людей в любови…»,
«Сторона ль моя, сторонка…»,
«Дымом половодье…»,
«Край любимый! Сердцу снятся…»,
«Осень»,
«В хате»,
«Гой ты, Русь моя родная…»,
«Я пастух, мои палаты…»,
«Край ты мой заброшенный…»,
«Топи да болота…»,
«Не бродить, не мять в кустах багряных…»,
«О красном вечере задумалась дорога…»;
«Запели тёсаные дроги…»,
«Корова»,
«Нивы сжаты, рощи голы…»,
«Я последний поэт деревни»,
«Я покинул родимый дом…»,
«Хорошо под осеннюю свежесть…»,
«Не жалею, не зову, не плачу…»,
«Я обманывать себя не стану…»,
«Мы теперь уходим понемногу…»,
«Отговорила роща золотая…»,
«Несказанное, синее, нежное…»,
«Спит ковыль. Равнина дорогая…»
«Над окошком месяц…»,
«Каждый труд благослови, удача!»
   Прозрачная, чистейшая, весенняя-осення песнь-душа, читается, как вода в ручье плещет-льётся – такая слиянность сердца человеческого и природы, такая единокровность…и что рядом можно поставить?
   Надо родиться таким природным…

   О Рубцове нам в институте мельком что-то сказали, я что-то прочитал, зачёт по современной советской поэзии получил и всё.
Помнил, что есть такой особенный поэт, что кончил жизнь трагически, что есть у него совсем особенные стихи, что надо, отдалившись от суеты, прочитать их вдумчиво. И только тогда, когда купил в книжном сборник стихотворений – прочитал и проникся:
«Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны…»,
«Подорожники»,
«Добрый Филя»,
«Журавли»,
«В горнице»,
«Улетели листья»,
«Берёзы»,
«Село стоит…»,
«Тихая моя родина»,
«Букет»,
«Воробей»,
«До конца»,
«У размытой дороги»,
«Звезда полей»…
   На вокзале встречать, провожать… в мерцании вокзальных огней,
под чёрным звёздным небом – стихи Рубцова наизусть читать…
   Особенно вдохновенно звучит Рубцов в осенние дни…

   Владимир Семёнович Высоцкий:
«Поэты ходят все по лезвию ножа
И режут в кровь свои босые души…»
Если называть лучшее, значит называть – всё.
Проходных песен я у него не слышал, не знаю.
Пушкин, роман в стихах «Евгений Онегин» - «энциклопедия русской жизни 1-ой половины 19 века,
а Высоцкий, стихи-песни – «энциклопедия русской жизни 20 века».
   Сам по себе и от всех – в отдалении…
Слушать и слышать…

Особо – Фёдор Иванович Тютчев.
Денисьевский цикл, философская лирика, пейзажная, панславизм,
стихи « на случай» - всё это Тютчев, цельный и неделимый:
«Как океан объемлет шар земной…», «Весенняя гроза», «Цицерон»,
«Весенние воды», «Осенний вечер», «Песок сыпучий по колени..», «Не то, что мните вы, природа…», «Увы, что нашего незнанья…», «Эти бедные селенья», «Есть в осени первоначальной», «Она сидела на полу…», «Есть и в моём страдальческом застое…», «Славянам», «Душа моя – Элизиум теней…», «О, как на склоне наших лет…», «От жизни той, что бушевала здесь…».
«Silentium!»:
«Мысль изреченная есть ложь…».
   Для меня это стихотворение - одна из вершин мировой лирики, и, кстати или некстати,  в нём сформулирована  основная проблема теории познания.
   Здесь, в несколько ином виде (имея в виду только эту строчку) сформулирован и парадокс «лжеца», а если взять стихотворение в целом…
   Вполне обычный эпизод из институтской жизни:
Антонина Михайловна Чепасова, доктор филологических наук, женщина очень своеобразная, читала у нас курс современного русского языка. Однажды, после лекции, к ней подошла студентка:
-Антонина Михайловна, а Вы на прошлой лекции говорили не так, у меня записано…
Ответ- отповедь:
-То, что я говорила, я знаю, а то, что записали Вы, так это – Вы – записали…
«Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймёт ли он, чем ты живёшь?
Мысль изреченная есть ложь.»

   Лидия Андреевна…
   Получается, что знались, а потом и подружились с институтских лет. Конечно, в институте мы на преподавателей смотрели снизу вверх, то были небожители. Но и для небожителей у нас была иерархия: Лидия Андреевна – в самом вверху, элитный преподаватель. Вела она у нас историческую грамматику и в ней, хотя знать всё было невозможно, она знала всё. Читала не только лекции, но и вела практические. Она доходчиво и ясно излагала материал. Доброжелательная и требовательная, умела добиваться и добивалась, чтобы мы – знали.
   Улыбчивая, энергичная, очень коммуникабельная, умеющая расположить к себе любого, очень тактичная, и – скромная, очень.
И, ещё раз повторюсь,  – требовательная, её предмет надо было знать, здесь никому поблажек не было и не могло быть.
   После окончания института мы год прожили в Симе, а потом отправились в Точильный. Всё там было хорошо и даже замечательно, но не хватало, голодали мы по интеллектуальной среде.
   Мы много в Первомайской  школе чего придумывали и проводили. И, отбросив всяческую  скромность, скажу: ни до нас, ни после нас, так, как мы в Точильном работали, никто  не работал. Мужикам, нашим бывшим ученикам, уже за пятьдесят, ну женщинам, это же женщины, от силы – двадцать пять, но вспоминают, помнят и «Осенний бал», и Новый год, и футбол, и новогоднюю крепость, и деревянный сказочный городок, и много чего ещё, в том числе и незабываемый фольклорный дуэт Тамары Федосовой и Лены Буд-Гусаим(балалайка и ложки):
  Все пришли, все пришли
  При костюме, при часах,
   Моё ботало притопало
   В болотных сапогах.
Всё было здорово, не хватало интеллектуального общения.
Писали письма в пединститут, к нашим наилучшим преподавателям, рассказывали, чем живём, советовались. Нам отвечали, подробно и обстоятельно и Игорь Николаевич Табашников, и Лев Николаевич Рыньков, и Антонина Михайловна Чепасова, помогали дельными советами,  но сердечнее всех к нам отнеслась Лидия Андреевна.
   И с тех пор, с тех давних пор завязались наши дружеские отношения.
   Она навсегда осталась для нас Учителем и Наставником и примером, как надо любить то, что делаешь, как надо трудиться, чтобы на самом деле быть значимым в этой жизни, значимым по-настоящему.
   Да, надо было над собой работать, надо было тянуться, постоянно заниматься самообразованием. Изюминку искать в каждом занятии,
просто урок проводить – скучно.
   Так сложилось, что мы больше перед Лидией Андреевной «отчитывались», чем перед непосредственными и вышестоящими
начальствующими инстанциями.
   Стыдно было бы остановиться, плыть по течению.
   Лестно нам было признание Лидии Андреевны в одном из разговоров:
-Мне с вами легко, я с вами могу говорить то, что хочу, прямо, без обиняков, у нас  с вами – самые бескорыстные отношения.
  Среди десятка авторских книг, подаренных Лидией Андреевной,
три у нас и по настоящее время – в работе:
«Словарь-справочник: этимологические тайны русской орфографии»,
«Иллюстрированный словарь забытых и трудных слов из произведений русской литературы 18-19 веков»,
«Русский язык и культура».
  Лидия Андреевна из тех преподавателей, которые теоретические знания умеют переводить  в практическое пользование. Она  очень хорошо понимала запросы учителя-словесника, запросы школы.
   У нас есть сокровищница - «Толковый словарь живого великорусского языка» В. И. Даля. Но это отдельный роман, или, точнее, эпос, а «Иллюстрированный словарь…» Лидии Андреевны-
настольный справочник, толковый и удобный, всегда под рукой.
   Остались книги…

   И дороги нам, очень дороги нам надписи на  подаренных книгах:
   «С любовью и глубоким уважением Людмиле и Олегу – на доброе орфографическое здоровье!»
   «Дорогим моему сердцу друзьям – талантливым Бондарям!!»
   «Людмиле и Олегу, моим талантливым друзьям-бессребреникам –
с глубоким уважением …»
   Мы гордимся, а как же не гордиться, дружбой, многолетним общением с Лидией Андреевной Глинкиной.
  Лапкой мягонькой и пушистой по сердцу: Лидия Андреевна была у нас в гостях, и Аша, и Липовая, и наш учительский энтузиазм, наши ребята, наши уроки и наша библиотека – всё ей было очень по сердцу.
-У вас библиотека – труженица, у вас библиотека – рабочая, –
высшей похвалы по части книг для нас и нет.
   Мы были у Лидии Андреевны, я что-то застеснялся, не осмелился разрешения попросить в книгах порыться…
   Кроме авторских книг, Лидия Андреевна подарила нам  двухтомник «Переписка Н. А. Некрасова»…

   Ещё немного о домашних библиотеках
   Антонина Михайловна Чепасова была большим почитателем М. М. Пришвина. Более всего, кроме специальной литературы было у неё Пришвина и о Пришвине. Я как только такое увидел – озадачился: Пришвина надо читать.
Он очень «медленный» писатель. Настолько у него всё ёмко и глубоко, что каждое слово, предложение, фраза , строчка требуют сосредоточенного прочтения- размышления. В принципе так всю настоящую литературу надо читать, но здесь – случай особый: Пришвин пишет кратко, но очень насыщенно:
«Просека длинная, как дума моя, и поздней осенью жизнь не мешает моей думе».

   Надежда Михайловна Михайловская вела курс «Русская литература второй половины 19 века». Строгая, у всех поджилки тряслись, когда ей зачёт и экзамен сдавали. Не помню, каким образом, оказались мы, несколько сокурсников, у неё в гостях:
в институте между нами и преподавателем – дистанция, иерархия.
Надежда Михайловна  преподносила нам русскую литературу как нечто сакральное. А дома – домашняя, приветливая, много чего интересного рассказала о своей жизни…
А библиотека – вовсю стену, да не одну, от пола до потолка – завидно, и мечталось, мечталось такую библиотеку завесть…

   Мама собирает библиотеку.
Книги начала собирать мама. Папа поначалу считал, что это совершенно ни к чему. А мама упорно и настойчиво проводила свою линию. Мамины «Малая советская энциклопедия» в 10 томах 1958-60 года выпуска, трёхтомник А. П. Чехова, однотомники русской классики – у нас на полках, часть маминой библиотеки была у Галины, моей сестры, часть, немного, но самых таких «миньярских» книг, оставались в маминой квартире, а что теперь с ними – не знаю.
   У нас – том третий «Детской энциклопедии», 1953 года издания : «Числа и фигуры. Вещество и энергия.»
 Мама выкупила только один том, как она считала, самый нужный. Большая толстенная книга. В детстве я листал её вдоль и поперёк. Некоторые разделы читал с большим вниманием:
«Как люди считали в старину и писали цифры»,
«Геометрия Лобачевского»,
«Понятие множества»,
«Первое знакомство с теорией вероятностей»,
«Летательные препараты»,
«Ядерная энергия».
   У нас – очень ветхий, истрепанный, зачитанный трёхтомник А. Н. Афанасьева «Русские народные сказки» - это «миньярские» книги. Не знаю, как он у нас появился:  мама выписала трёхтомник, купила или кто подарил. Читал я все сказки подряд и все варианты, но уже тогда тома были далеко не новые и не хватало несколько страниц.

   Меня за моё безумное чтение иногда ругали: надо было что-нибудь срочно делать, а я откладывал на потом. Но когда мама говорила: я сейчас отцу скажу! я всё бросал и летел делать работу.
   Мама даже одно время давала Марку, моему старшему брату, пять рублей в месяц на книги. Было это в Миньяре, а потом мы переехали в Ашу…

   Неисповедимы пути людей и книг. В маминой библиотеке была книга, которую я в детстве прочитал от корки до корки, и она сама, эта книга, стала частью моего миньярского детства. А потом я как-то про неё забыл. И однажды, когда  мы были у мамы, посидели, поговорили, уже собрались уходить,  мама выносит несколько книг:
-Возьмите, я это читать не читаю, а вам может пригодиться.
   А я у мамы её и не видел, думал, где-то затерялась, и вдруг вот она – книга из детства: Наталья Кончаловская «Наша древняя столица».
   Есть там мои почеркушки, есть мамина запись, мои раскраски иллюстраций, есть там часть моего Миньяра.
   Частичка, вещественная частичка Миньяра – со мной.

   Я задаюсь вопросом: а если у нас в детстве не было бы такого культа книги, собирал бы я с такой страстью книги, уважал, чтил бы их так?
   Несомненно.  Уж такой уродился. Но что более важно, благодаря в том числе и книгам, у меня с мамой при всех жизненных перипетиях, не только сохранилась, но и приумножилась духовная связь.
   Мама очень тяжело переживала смерть папы, образовалась ничем не восполняемая пустота.
   Чем мы могли помочь? Приходили к маме вечером и долго вели задушевные «кухонные разговоры», помогали утишить боль,
отодвинуть тяжесть потери.
   Когда мы уходили домой, мама всегда говорила:
-Вот посидели, поговорили, мне легче стало.
А говорили, больше, конечно, мама, про миньярское бытие, про папу, про старинную жизнь. Говорили и о книгах.
   Мама – читатель глубокий, серьёзный. Нам было интересно слушать мамины оценки и отношение к тому, что она прочитала.
Вкусы наши были частью схожи, а частью и противоположны.
   Мама – сугубый реалист, и всякие модернистские изыски они категорически отвергала. Но мамин взгляд был ценен тем, что это был такой народный взгляд, основанный на простых жизненных реалиях, на традиции, и он, мамин взгляд, утверждал, подкреплял традицию, если можно так сказать, народной литературы,  обогащал и наше представление о ценностях литетратурного процесса.
   Это был «глас народа»,  народная оценка, а мы всё-таки были сильно «отравлены» литературоведческими изысканиями и литературной критикой.
   Это как с философским наследием: умные и образованные люди создают логические умозрения, объясняющие мир, устройство вселенной и значение человека.
   Всё это интересно, увлекательно, но какое это имеет отношение к жизни?  Чаще всего это занимательная игра в бисер, не более того.
   Что ищет «народный читатель» в книге?
Отображение, запечатление той жизни, которая вокруг него,
свою жизнь, свои переживания, ответы на свои вопросы, оценку жизненных судеб с точки зрения традиционных ценностей,
или – возможность отвлечься, уйти от серых будней, или …
Такая книга, про жизнь, а не разгадывание интеллектуальных изысков.
   А мой интерес? Я – за всякую литературу – человеческую.
   До самых последних дней у мамы была ясная голова, здравый ум и весьма критическое отношение к новоявленной жизни.
   Она читала и думала до самых последних дней.
   Спасибо маме за всё, спасибо за книги…

   Возвращение.
   В миньярской библиотеке на Новостройке, в книжном фонде, слева от библиотекарши был постоянный стенд-стеллаж «Я познаю мир». Книги там были «серьёзные», для старшеклассников, - научно-популярная литература по различным областям знаний.
Пока библиотекарь, Светлана Алексеевна, записывала книги, я рассматривал стенд и мечтал: стану постарше, обязательно эти «серьёзные» книги прочитаю. Особенно меня привлекала, уж не знаю, почему, книга Романа Пересветова «Тайна выцветших строк»,
   Захлестнули нашу жизнь 90-ые годы, на культурных мероприятиях библиотеки стали распродавать литературу – «не формат». Им – не формат, а мне как раз – купил, с великой радостью держал я в руках долгожданную книгу: «Тайна выцветших строк» -уж такая была встреча. Чувство такое, что ты одновременно здесь, в сегодняшнем, и там, во вчерашнем, словно
принёс домой долгожданную книгу и в доме нашем на Спартака тепло и уютно, каждый занят своим, а я буду читать – долго жданную книгу.
   Прочитал от корки до корки с большим прилежанием.
Книга со штампиками: на 17 стр. «Детская библиотека р\п  Кропачёво», на 1 стр. тот же штампик и, маленькая деталь настоящего времени: штамп «Ашинская центральная районная библиотека. РАЗРЕШЕНО К ПРОДАЖЕ».
   Там же, на полке-выставке, солидный том Н. Петровского,
А. Белого «Страна Большого Хапи».
Мысли в то время были такие: эту толстую книгу могут прочитать большие взрослые. Вырасту – прочитаю.
   Вырос, прочитал, и совсем она не для взрослых, а для детей среднего и старшего возраста. Интересная, увлекательная книга о Древнем Египте, написанная в строгом соответствии с научными знаниями того времени об этой древнейшей цивилизации. Она и сейчас, насколько я могу судить, не устарела. И перечитываю я её с величайшим наслаждением. И то же чувство: прошедшее – оно здесь и сейчас, оно – настоящее, только и всего – настроиться…
   Книги – живут, книги – возвращаются…

   Попутное замечание: какие были тиражи у книг! Самые маленькие – пятьдесят, сто тысяч, а, например, Библиотека всемирной литературы – триста тысяч, серия «Классики и современники» - миллион экземпляров, двухтомник  Лермонтова 1988 года выпуска – ЧЕТЫРНАДЦАТЬ МИЛЛИОНОВ экземпляров. Понятно, что большинство ставили книги на полку из-за моды, так было принято.
   Но ведь и читали, и как читали.

   Я в восьмидесятые годы работал в РСУ(ремстройуправлении) художником-оформителем, писал лозунги, рисовал Вождя и классиков марксизма. Мастера бегали по своим объектам, в конце месяца закрывали «процентовки» и всё ахали, что скоро их всех посадят за липовую цифирь. Но посадить никого не посадили, жизнь продолжалась, а когда наступал небольшой передых, мы собирались в кабинете у мастеров и обсуждали новинки литературы, и горячо обсуждали.  Был, был интерес к книге, неподдельный интерес.
   Нынешние тиражи – пять тысяч – максимум. А в основном – тысяча, две с половиной тысячи экземпляров.

    Библиотека всемирной литературы.
   Может кто-нибудь подарит? Скажет:
-Может вам надо,  у меня тут двести томов пылятся – дарю.
Нет, что-то ни у кого сердце не дрогнет.
   У нас есть несколько десятков томов, но в данном случае хотелось бы иметь – всё.
   Как я искал, как «вылавливал» эти драгоценные тома.
   Некоторые – как возможность дышать.
   1981 год, живём мы в Точильном. В Ашу выезжаем редко, в книжном удача  к нам мало благоволит.
   Началось такое время, что самые книжные и ушлые люди  сдают книги в магазин, магазин делает наценку и выставляют на продажу. Для нашей учительской зарплаты  - дорого, очень.
Выставлена на продажу книга. Нечего даже и мечтать, чтобы её приобрести.
    А я мечтаю, я мечтаю, потому что это – такая – книга:
том в вишнёвом переплёте  из серии БВЛ:
«Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии».
   Трудно, очень трудно жить в Точильном без классической поэзии Индии, Кореи, Вьетнама и, особенно, Китая и Японии.
   Мама словно читает мои мысли, дарит на День рождения энную сумму денег, и я лечу в книжный и покупаю вишнёвый том:

   А вечером в Точильном: от печки тепло, поужинали, чай попили,
девчонки настроили фильмоскоп и смотрят диафильмы, а я читаю стихи Ли Бо:
«Один, в горах,     я напеваю песню,
Здесь, наконец,     не встречу я людей,
Всё круче склоны,    скалы всё отвесней,
Бреду в ущелье,    где течёт ручей.
И облака    над кручами клубятся,
Цветы сияют   в дымке золотой.
Я долго мог бы     ими любоваться –
Но скоро вечер,    и пора домой.
…
Собаки лают,    и шумит вода,
И персики    дождём орошены.
В лесу    оленей встретишь иногда,
А колокол    не слышен с вышины.
За сизой дымкой    высится бамбук,
И водопад    повис среди вершин.
Кто скажет мне,    куда ушёл мой друг?
У старых сосен    я стою один.»
   И ещё одна наиценнейшая книга из этой серии – «Поэзия и проза Древнего Востока»…

   Петр Иванович…
   Купили мы в Точильном избушку и участок под сад-огород. Ездим на автобусе, осваиваем почти что целину. Автобус большой и народа много, много пчеловодов. А самый известный и уважаемый среди них – Пётр Иванович Шкуратов, бывший начальник горОНО(городского отдела народного образования).
Бывшие, они всё равно – начальники, а Пётр Иванович не такой, -
скромный, всегда с народом, всегда с кем-то беседует о житье-бытье. Ему уже тогда было лет за семьдесят. На вид – крепкий, основательный, располагающий к себе.
  Люди, не сведующие в народных земледельческих делах, иногда спрашивают:
-Что вы там в Точильном всё делаете?
   А я им отвечаю притчей Петра Ивановича.
Едем мы  в мае месяце в Точильный, с Петром Ивановичем разговор ведём. Он и рассказывает:
-Вчера вышел на крыльцо. Взглянул:
прямо – работа,
слева – работа,
справа – работа,
назад оглянулся –
и за спиной – работа.
  Я в это лето поставил перед старой банькой «флюгер»,
внизу на дощечке вырезал «Где она, работа?»,
«флюгер» крутанёшь –
на все на четыре сторонки работу показывает.
Где она, работа?
   А Пётр Иванович был такой работник, что сейчас, наверно, и нет таких. Мало того, что огород соток пятнадцать-двадцать, так ещё и пчёлы, пасека большая.
   Пчеловод он был очень знающий, и за его мёдом всегда очередь выстраивалась, всем мёда от Петра Ивановича хотелось заполучить. Поэтому он только «своим» продавал.
   Труженик, и во всём у него строгий учёт и контроль.
   Каждая копейка учтена. Всё – в дело.
Увидел у меня книгу из серии БВЛ, расспросил, что и как, говорит:
-У меня тоже такие книги есть, могу продать: жена у меня такую литературу не читает, а мне читать некогда.
   Я за такое предложение руками и ногами. Договорились о встрече. Пришёл я Шкуратовым домой, порылся в книгах – всё бы купить – где деньги. Выбрал самую наиважнейшую «Поэзия и проза Древнего Востока», по рыночной, по дорогой цене купил.
Дома всё её любовно оглаживал, испытывая чувство большой приязни и радости.
   Как она хороша, как прекрасна поэзия и проза Древнего Востока:
 «Девятнадцать древних стихотворений»,
 «Луньюй», «Мэн-цзы», «Даодэцзин», «Ригведа», «Упанишады»,
«Книги Бытия»,Книга Руфь,Книга Иова,Песнь песней.

   Прославление писцов.
«…Они не строили себе пирамид из меди
И надгробий из бронзы…
Человек угасает, тело его становится прахом,
Все близкие его исчезают с земли,
Но писания заставляют вспомнить его
Устами тех, кто передаёт это в уста других.
Книга нужнее построенного дома,
Лучше гробниц на Западе,
Лучше роскошного дворца,
Лучше памятника в храме…
Они скрыли своё волшебство от людей,
Но их читают в наставлениях.
Они ушли,
Имена их исчезли вместе с ними,
Но писания заставляют
Вспомнить их.»

   Книга Экклесиаст.
«Суета сует, - сказал Проповедующий, - суета сует.
Что пользы человеку от всех его трудов,
над чем он трудится под солнцем?
Род уходит, род приходит, а земля остаётся навек.
Восходит солнце, и заходит солнце, и на место своё поспешает,
Чтобы там опять взойти…

Что было, то и будет, и что творилось, то творится.
И ничего нет нового под солнцем…

Я узнал, что и это – пустое томленье,
Ибо от многой мудрости много скорби,
И умножающий знанье умножает печаль.»

   И вновь БВЛ.
   У Юрия Матвеевича в библиотеке попал мне в руки том в синей обложке, довольно-таки увесистый: «Исландские саги».
Начал читать – по зарубежке надо было, а оторваться не мог:
какя мощь, сила, выразительность без всяких ухищрений,
какие характеры, какие страсти, какие герои.
   Да, были люди…не дотянуться…
   А какая великолепная библиотека была у Юрия Матвеевича, столько сокровищ, какой подбор книг – ничего не осталось…
   В книжном магазине увидел я том БВЛ «Исландские саги. Ирландский эпос.»  - на полку его, том к тому – все бы собрать.
И  мы покупали книги из этой серии, но далеко не все. Перекупали, переплачивая в десять, в пятнадцать  раз дороже. Но как же без книг.
   Как же без таких разноцветных томов такого солидного издания:
русская и зарубежная литература 19 века, литература средневековья, поэзия, эпос народов мира.
   Упомяну ещё об одном, дорогом для меня томе: БВЛ «Роберт Бернс. Стихотворения. Поэмы. ~ Шотландские баллады.» После долгих лет странствий встретились мы окончательно: Роберт Бернс и я.
   Курс зарубежной литературы 18 века читала нам Галина Сергеевна Кошелева. Мы ей, кроме экзамена, сдавали наизусть и несколько стихотворений Бернса. Учил – с увлечением.
Он такой – родной.

   Читая книги серии БВЛ, сделал я одно из величайших для себя открытий: я открыл для себя поэзию Эмили Дикинсон. Не сразу открыл, не сразу. Сначала книжица на полке долго стояла – полистал и закрыл до подходящих времён: БВЛ «Генри Лонгфелло. Песнь о Гайавате. Уолт Уитмен. Стихотворения и поэмы. Эмили Дикинсон. Стихотворения.»
  Лонгфелло и Уитмена я читал и перечитывал, поэтому – хорошо, когда такая книга в домашней библиотеке есть.
А Эмили Дикинсон? Плохо, можно сказать, безобразно плохо я тогда относился к этой уникальной девушке и её стихам: прочитал стихи по диагонали – разве так можно.
   Но всё чаще и чаще я стал встречать это имя – Дикинсон, Дикинсон, Дикинсон, словно кто-то настойчиво о чём-то напоминал мне: надо вникнуть, надо понять, надо вслушаться. И в один из вечеров стал я постигать это Чудо – Поэзию Эмили Дикинсон
(в переводах В. Марковой, интуиция мне шепчет, что это – лучшие переводы, с подстрочником сверялся):
***
Вот всё – что я тебе принесла!
Это – и сердце.
Это – сердце моё – все поля –
Летних лугов разлёт.
А если хочешь сумму узнать –
Пересчитай подряд
Это – и сердце моё – всех Пчёл –
Что в клевере гудят.
***
Чтоб свято чтить обычные дни –
Надо лишь помнить:
От вас – от меня –
Могут взять они – малость –
Дар бытия.
***
Чтобы жизнь наделить величьем –
Надо лишь помнить –
Что жёлудь здесь –
Зародыш лесов
В верховьях небес.
***
Если неба не сыщем внизу –
Вверху его не найдём.
Ангел на каждой улице
Арендует соседний дом.
***
Я писал Письма Эмили Дикинсон,
я признавался ей в любви,
я осыпал её листьями –
тысячами восторженных слов…

   И ещё один из драгоценных томов БВЛ: «Ирано-таджикская поэзия»- Рудаки, Носир Хосроу, Омар Хайям, Руми, Саади, Хафиз, Джами.
   Вот несколько рубаи Хайяма, взятых наугад:
***
Откуда мы пришли? Куда свой путь вершим?
В чём нашей жизни смысл? Он нам непостижим.
Как много чистых душ под колесом лазурным
Сгорает в пепел, в прах, - а где, скажите, дым?
***
Кто мы? – Куклы на нитках, а кукольщик наш – небосвод.
Он в большом балагане своё представленье ведёт.
Он сейчас на ковре бытия вас попрыгать заставит,
А потом в свой сундук одного за другим уберёт.
***
Пускай ты прожил жизнь без тяжких мук, - что дальше?
Пускай твой жизненный замкнулся круг, - что дальше?
Пускай, блаженствуя ты проживёшь сто лет
И сотню лет ещё, - скажи, мой друг, - что дальше?
***
Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало.
Два важных правила запомни для начала:
Ты лучше голодай, чем что попало есть,
И лучше будь один, чем вместе  с кем попало…

   «Классики и современники».
На полке они хорошо стоят, даже, можно сказать, красуются: обложки, хотя и бумажные,  - цветные, с рисунком. Корешок: по белому полю чёрным шрифтом автор и название, а верх корешка – «логотип» - на цветном фоне «КС». Но для чтения – никакие: листы клееные, чуть сильнее развернул – рассыпаются листья, полетели листья. Читать надо с величайшей осторожностью, а больше – любоваться. Зато тиражи, какие тиражи! – триста тысяч, пятьсот тысяч, миллион, два с половиной миллиона экземпляров.
   Можно было купить книги этой серии и без всякого блата, только вовремя в магазин прийти.
   Это было увлекательное зрелище!
   Суббота. Скоро откроют книжный магазин. Небольшая толпа народа собралась у дверей. Волнуются, переживают. И я с народом заодно, волнуюсь и переживаю: повезёт – не повезёт?
Повезло, ухватил «КС» - суббота прошла не зря.

   Год мы прожили в Симе, снимали жильё. Лидия Константиновна Шапошникова, заведующая горОНО, обещала самые радужные перспективы. Но перспективы были перспективами, обещания, как мы убедились, оставались обещаниями, год надо было доработать, а пока мы жили в Симе, снимали жильё. Людмила с дочкой сидела дома, а я работал в ИТК-19(исправительная колония усиленного режима) учителем в  вечерней школе.
   Да, представьте себе, советская власть боролась за всеобщую грамотность, за всеобщее среднее образование. Сидели там люди разные: бедолаги и мерзавцы, насильники, убийцы, грабители, сидели по глупости – «по бытовухе», сидели по пресловутой «превышение пределов необходимой обороны» статье. Это было тяжкое зрелище, там много сидело ребят, а в основном это была молодёжь, талантливых, но вот завела, занесла нелёгкая или сам такую дорожку выбрал.  Тяжкое зрелище, тяжкое.
   Нагрузка у меня была огромная, зарабатывал я очень хорошо, но город находился на грани: поесть в магазинах – нечего. Шаром – покати – легко по полкам прокатится. Была пшёнка, перловка, макароны, маринованные в трёхлитровых банках огурцы и морковь и, пожалуй, всё. Людмила что-то изобретала, мы не голодали, но – где самые обыкновенные радости. Были и радости, были.

   Жили мы в бывшем купеческом доме, поделённом на отдельное жильё. Наша хозяйка, приветливая бабушка, уезжала гостить в Бердянск, оставила нам всю обстановку, единственно, телевизор не работал, но нам было не до телевизора. Жильё наше было просторное: прихожая, как комната, хоть дискотеку проводи, «гостиная», две спальни, кухня. Папа помог с дровами, берёзовыми, жаркими. Привезли, напилили, я быстро наколол, в поленицу сложил. Натаскаю дом – за печку на сушку. Они быстро высыхают. Людмила натопит – проигрыватель включим – музыку постигаем.
-Малинка, какую музыку поставить?
-Весёлую!
Раз весёлую, так самую развесёлую: отвяжись плохая жизнь, навяжись хорошая.
   А ещё через стенку у нас были соседи, старики, дедушка с бабушкой, такие душевные люди. Мы потом с ними ещё долго переписывались, поздравляли с праздником. У них во дворе была банька. Мы у них в бане мылись.
   Была ещё радость – в городскую библиотеку сходить и посетить книжный магазин. Понятно, что вся литература была под прилавком. Но не все всё знают, иногда что-то и перепадало нам, тем более, что в книжный я заходил каждый день.
  В шифоньере, который нам освободила хозяйка,  мы выделили полку. Моя страсть была – заполнить полку до верха. А потом – такая воскресная радость на весь день – книги плавно перемещались на книжные полки. Книг стало добавляться, и я для них соорудил несколько полок.

   Серия «Классики и современники» была такой многотиражной, что продавец-кассир выставляла их на всеобщее обозрение. А тут уже кто успел. Я – успевал. Да и не всё – я имею в виду из настоящей литературы -  пользовалось спросом. Потому и появились у нас и  Уильям Шекспир «Трагедии», Эмиль Золя «Западня», и поэтические сборники русских поэтов. Но большую часть книг серии «КС» мы приобрели уже когда проживали в Аше.
Конечно, страсть, страсти владеют человеком: книжечка к книжечке. Из магазину принесу, книгу к книге поставлю – любуемся, хочется всю полку заполонить. А на полке места нет, так хочется уже следующую.
   Перечитываем с величайшей осторожностью, но все равно – сыплются листочки. Поэтому большую часть своей жизни книги «КС» стоят на полке – белые-цветные и очень уютные.

   Самая большая удача в Симе – книга В. В. Похлёбкина «Национальные кухни наших народов». Какой это удивительный человек, мы узнали значительно позже. А сначала посмеялись над соответствием фамилии и содержания.
   Конечно, она для нас, больше как энциклопедия-справочник, кто и как питается.
   Мне очень запомнилась грустная физиономия покупательницы, которая тоже захотела иметь такую книгу, но – извините,  следующий  раз. Нет, не было у меня в душе к ней сочувствия и сострадания, я радовался, что книга у меня в руках.
   А сколько раз замечательные книги, как ласточки. пролетали мимо меня. Нет, сочувствия не было.

   Мамины книги.
   Когда мама была маленькой, о ней её бабушка так говорила:
-Это такой ахел, вырастит – ничего из неё путного не выйдет!
  А этот «ахел» так умела создать лад в доме, как редко кто из хозяек может.
   Поставили дом, мама сразу же занялась цветоводством. Покупала, выписывала книги о цветах, а ещё у неё была «своя» книжная полка – книги о вкусной и здоровой пище, книги о ведении домашнего хозяйства, несколько медицинских справочников, популярная медицинская энциклопедия.
  Мама раздарила эти книги дочери и снохам, себе оставила только медицинскую энциклопедию.
   У Людмилы две мамины книги:
«Поваренная книга», и, можно сказать уникальное издание - «Нашим женщинам».

   А уникальность этого издания заключается в том, что это своего рода справочник-энциклопедия об идеальном земном бытие человека, где каждая мелочь, а мелочей там нет, пронизана стремлением сделать обыденную жизнь добросердечной, прекрасной и радостной, это «Домострой-Лад, Домострой-Любовь,
Домострой- Поэзия». Это Домострой-жизнь по тем – традиционным понятиям. Сейчас это – мечта о счастливом и недостижимом.
   А счастье – в те времена – было так возможно.
Потом куда-то свернули, куда-то побежали.
    Я не о политике, не об экономике, не про социализм и капитализм,
я – о человеческом, о земном и добром…
сейчас даже воду пить вредно, дышать – вредно, и к еде надо относиться с опаской…

   Итак– «Поваренная книга».
Человек живёт для того, чтобы есть.
Поэтому начну с еды, с той, настоящей, из натуральных продуктов.
Помните вкус?
Начнём с вкусненького, начнём с обыденного.
Мечты советского человека о простом земном счастье.
Меню для зимних месяцев.
Вторник.
   Завтрак: Кофе, сливочное масло, колбаса или другое холодное мясное блюдо.
   Обед: Котлеты с тушёной морковью и отварным картофелем.
Суп яблочный.
   Ужин: Суп молочный с макаронами.
Хлеб, сливочное масло, сыр.

  Меню для летних и осенних месяцев.
Пятница.
Завтрак: Каша из «геркулеса» со сливочным маслом.
Кофе, хлеб, сливочное масло, помидоры.
Обед: Суп рыбный с зелёным горошком и цветной капустой.
Гуляш с салатом.
Ужин: Суп молочный с картофельными клёцками.
Хлеб, сливочное масло, творог.

   Несколько рецептов того времени:
Суп перловый с белыми грибами.
400 г. воды,
50 г. свинины,
5 г. жира,
10 г. лука,
10 г. сушёных белых грибов,
20 г. перловой крупы.

Мясо нарезают кусочками и обжаривают в котле с разогретым жиром. Затем заливают предусмотренным количеством воды,
закладывают размельчённый лук, замоченную перловую крупу и варят до полумягкости крупы. Далее добавляют нарезанный картофель, замоченные размельченные грибы, соль, перец, лавровый лист и продолжают варку. Перед подачей добавляют сметану.

Соус сметанный с хреном.
50 г. хрена,
50 г. сметаны,
соль, сахар.

Натёртый хрен смешивают со сметаной, солью, сахаром.

Жаркое из телятины.
200 г. телятины,
10 г. жира,
5 г. ароматических кореньев,
5 г. сметаны,
соль, перец, лавровый лист.

Заднюю телячью ногу натирают солью, перцем, укладывают наружной стороной вверх в разогретый жир и обжаривают до образования румяной корочки. Затем на сковороду наливают бульон, добавляют ароматические коренья, лавровый  лист и продолжают жарение при среднем нагреве, иногда поливая и переворачивая мясо. Чтобы жаркое было более сочным и вкусным, его во время жарения незадолго до готовности несколько раз смазывают сметаной.

Свёкольный салат с черносмородинным соком.
100 г. свёклы,
;  стакана сока
чёрной смородины,
сахар, тмин.

Мелкую тёмно-красную столовую свёклу очищают и натирают в виде соломки, посыпают сахаром, тмином и поливают черносмородинным соком. Всё перемешивают и примерно 1 час дают настояться. Затем перекладывают в салатник и подают к блюдам  из дичи и домашней птицы.
Вместо сока чёрной смородины можно использовать сок красной смородины.

Сладкие блюда.
Чёрный хлеб с клюквенным соком.
100 г. чёрного хлеба,
; стакана клюквенного сока,
; стакана воды,
15 г. сахара,
25 г. мёда.

Воду кипятят с сахаром, добавляют клюквенный сок, мёд и охлаждают. С чёрного хлеба срезают корку, крошат, заливают подготовленной жидкостью, чтобы он был покрыт. Дают постоять несколько часов и подают с молоком.

   Чай.
   Чай вырабатывается из молодого листа и лиственных почек. В продаже имеется грузинский, азербайджанский, китайский и другой чай, подразделяющийся в зависимости от сырья и способа обработки на чёрный, зелёный, прессованный. Наиболее высоко ценится чёрный чай, который берётся в количестве 0,5 г. на стакан воды.
   Для приготовления чая желательно брать мягкую воду, ибо жёсткая вода придаёт чаю неприятный вкус и мутный вид.
Чай заваривают в керамиковых, фаянсовых или фарфоровых чайниках…
   Отдельно к чаю подают сахар, ломтики лимона, фруктово-ягодное варенье, молоко или свежие сливки. При желании к чаю можно прилить коньяк, вино и пр.

   Кофе.
   Кофе приготовляют из обжаренных, размолотых зёрен кофейного дерева. Кофе получается особенно ароматным, если берут свежеобжаренные и размолотые непосредственно перед варкой зёрна…
   Для приёма гостей приготовляют кофе со взбитыми сливками.
Сливки взбивают с сахаром и ванилью. В стакан наливают кофе и отдельно подают взбитые сливки с размельчённым шоколадом, сахаром.
   Вкусен холодный кофе с ликёром. Кофе варят вместе с молоком или сливками и охлаждают. Перед подачей добавляют ванильный ликёр, наливают в стаканы, сверху кладут взбитые сливки.

   Квас хлебный.
1 кг чёрного хлеба,
6-7 л воды,
0,5 кг сахара,
50 г дрожжей,
цедра апельсина или лимона.

   Чёрствый чёрный хлеб нарезают на тонкие ломтики, подсушивают, подрумянивают в духовке, не давая им пригореть. Полученные сухари заливают кипятком – 2/3 предусмотренного количества. Настаивают в закрытой посуде до окрашивания воды в коричневый цвет и приобретения запаха и вкуса ржаного хлеба. Затем настой процеживают. Гущу ещё раз заливают кипятком (оставшейся частью), настаивают несколько часов и также процеживают, оба настоя сливают вместе, кладут сахар, дрожжи, цедру лимона или апельсина и оставляют в тёплом помещении на 6-8 часов для брожения. Когда квас начинает пениться, его охлаждают и разливают в бутылки.

   Поведение за столом.
Во время еды за столом следует сидеть прямо: нельзя опираться локтями на стол, размахивать руками, так как можно опрокинуть блюдо с кушаньем, облить скатерть и платье. Курить за столом принято только с разрешения хозяйки дома и сидящих рядом.
  Окурки и пепел нужно сбрасывать только в пепельницу, но не на тарелки.
   При еде нельзя брать нож в рот, можно порезать язык и губы. Нож держат правой рукой, вилку – левой…
после еды нож и вилку кладут на тарелку рядом, а не накрест, что затрудняет их снятие…
   Некрасиво и неприлично выпивать всё содержимое рюмки сразу, нельзя забывать, что алкогольный напиток предназначается только для улучшения вкуса блюд и возбуждения аппетита…
   Сахар в чашках и стаканах следует размешивать тихо. Вообще предметами сервировки стола нужно пользоваться так, чтобы не создавать много шума, чтобы ложки, ножи и вилки не звенели на тарелках.

   «Нашим женщинам» - книга-сказка о доброй жизни.

   Из аннотации:
«Книга содержит полезные советы по домоводству. Познакомившись с нею, женщины-хозяйки узнают, как благоустроить и украсить свою квартиру, приготовить для семьи
вкусную и питательную пищу, какие продукты заготовить на зиму. В книге рассказывается также о воспитании детей от рождения до трёх лет, о гигиене кожи, о том, как красиво и со вкусом одеться, придать одежде и обуви хороший внешний вид. Женщины, желающие заняться рукоделием, найдут здесь советы, как самим научиться вязать и вышивать. Один из разделов посвящён первой помощи на дому. Завершается книга правилами хорошего тона.»

   Ваша квартира.
   Кухня.

   Если же площадь кухни слишком мала, стол и стулья следует сделать откидными. Желательно, чтобы вся кухонная мебель была гладкая и окрашена краской светлых тонов.
   Кухня тогда будет иметь уютный вид, если в ней идеальная чистота, если отсутствуют лишние, ненужные вещи. Кастрюли, сковородки и другой кухонный инвентарь следует хранить в специальных шкафах, такой шкаф можно сделать самим, использовав для этого любой свободный угол. Над столом, где работает хозяйка, целесообразно повесить небольшой шкафчик или полочки для хранения соли, перца, уксуса, над раковиной – сетку для сушки посуды. Если в кухне отсутствует раковина для мытья посуды, её можно заменить специальным столиком.
   Уборку кухни следует производить после приготовления пищи: вымыть посуду и кухонный стол, вычистить плиту, вымыть вёдра. Кухонный стол моют горячей водой с содой, клеёнку – тёплой водой пополам с молоком, смывают чистой водой и вытирают сухой тряпкой.
   Вёдра и ящики для сбора отбросов должны плотно закрываться. Размещать их желательно вне кухни и выносить ежедневно.

   Посуда.
   Некоторые хозяйки думают: чем больше на кухне посуды, тем легче и скорее приготовить пищу. Это не совсем правильно. Лишняя, ненужная посуда не только  занимает место, но и  требует ухода за собой. Поэтому на кухне надо иметь самые необходимые вещи. Объём кастрюль зависит от количества членов семьи. Для варки первого блюда необходима 3-6-литровая кастрюля, для второго – 1,5-4-литровая. Большая эмалированная кастрюля нужна для замеса теста. Желательно иметь кастрюлю для приготовления сладкого и кипячения молока.
   Жаровня, противень, несколько сковородок (чугунных и алюминиевых) также необходимы на кухне.
   Скалка для раскатывания теста, две-три деревянные доски, деревянный молоток, дуршлаг, сбивалка, несколько тёрок, шумовка, сито, ножи  разных размеров, пестик для пюре, ступка, держатель для сковородки – вот далеко не полный перечень того, что нужно иметь на кухне.

Совет.
Никогда не поливайте сырые дрова керосином и, тем более, бензином, чтобы они разгорелись. Достаточно насыпать на дрова или уголь горсть  крупной соли, чтобы они ярко вспыхнули.

   Печи в доме следует окрашивать так, чтобы они не сильно выделялись на общем фоне. Хорошо выглядят печи, окрашенные в один цвет со стенами. Комната с деревянными, бревенчатыми стенами выглядит очень эффектно, если кирпичную стену расписать красками по трафарету и подобрать занавески и обивку мебели с русским национальным орнаментом.

Совет.
Полы будут блестеть, если при мытье их в воду добавить две столовые ложки уксуса.

   Уборка квартиры.
   Различают три вида уборки: ежедневную, еженедельную и генеральную. Ежедневную уборку рекомендуется делать так: открыть окно, зимой – форточки; стереть влажной тряпкой пыль с мебели, подоконников, дверей и оконных стёкол, отряхнуть, желательно на улице, салфетки и простыни, постлать постели; влажной тряпкой протереть полы.
   Еженедельную уборку делают так: чистят ковры и мягкую мебель, протирают сырой тряпкой батареи, рамы, подоконники, двери и неполированную мебель, освежают комнатные растения и моют полы.
   Генеральную уборку производят три-четыре раза в год. Обтирают стены и потолки. Накануне уборки из шкафов вынимают вещи, протирают влажной тряпкой внутренние стенки, полки, ящики, выстилают их чистой бумагой. Посуду и другие предметы моют водой с мылом. Книги перетирают тряпкой или чистят пылесосом.
   Постельные принадлежности проветривают, матрацы, мягкую мебель выколачивают, рамы картин обтирают и закрывают простынями или чистыми тряпками. Подоконники, рамы, двери
моют тёплой водой с нашатырным спиртом или керосином…

Совет.
   В сточной трубе кухонной раковины иногда скапливается грязь.
Для устранения этого следует не реже одного раза в неделю выливать в раковину кипящий раствор стиральной соды (одна столовая ложка на 1 л кипятка, причём соду сыпать в кипяток).

   Уход за мебелью.
   Жёсткой платяной щёткой, обмотанной марлей, смоченной в растворе солёной воды и хорошо отжатой, чистят мягкую мебель. После такой обработки мебель чистят сухой щёткой.
   Полированную мебель протирают сухой фланелевой тряпкой, а затем куском фланели или байки, смоченной жидкостью «Полироль». Можно пользоваться машинным маслом. Через 35-40 мнут вещь натирают до блеска сухой чистой тряпкой…

   Уход за предметами домашнего обихода.
Хрустальную посуду также нельзя мыть в горячей воде: она тускнеет. Хрустальную посуду хорошо мыть тёплой водой с добавлением нескольких капель нашатырного спирта. На дно тазика рекомендуется положить мягкую хлопчатобумажную или льняную салфетку: полотенце оставляет на стекле ворсинки.
   Остатки вина из графина легко удалить, если в тёплую воду добавить уксус и промытые вишнёвые косточки…

   Как укладывать вещи на хранение.
   Чемодан, сундук или корзину перед укладкой в них вещей надо также проветрить и вычистить, особенно в углах.
   Нельзя класть вещи прямо на дно сундука, так как при такой укладке они больше подвержены поражению молью. Изнутри сундук или другое хранилище выстилают газетами ( типографская краска хорошо предохраняет от моли) и постилают старую простыню так. чтобы она охватывала все углы сундука…

   Уход за книгами.
Книги портятся от сырости и солнца, от насекомых и грызунов. Поэтому книжные шкафы  надо ставить в сухом. защищённом от солнца месте. Время от времени рекомендуется обрабатывать  книги инсектицидами (ДДТ). Нужно регулярно стирать пыль с книг мягкой сухой тряпкой. Книжные шкафы следует два-три раза в месяц проветривать. Удобно чистить книги пылесосом: поставить их на корешок  и водить щётку по  верхнему и боковым отрезам.

Советы.
При чистке овощей на руках остаются тёмные пятна. Чтобы избежать этого, надо перед чисткой смочить руки уксусом и не вытирать их, а дать уксусу высохнуть.
После работы достаточно лишь ополоснуть руки водой.

В вареном картофеле больше витаминов. чем в жареном…очень вкусен и питателен картофель, испечённый в горячей золе или в духовом шкафу.

Когда режете лук, обмакивайте нож в холодную воду. Тогда лук не будет щипать вам глаза и вызывать слёзы.

   Чистка плюшевых детских игрушек.
   Игрушки из плюша чистят составом из равных частей чистого бензина и картофельного крахмала. Кашицей из такой смеси протирают игрушки и дают просохнуть. Затем крахмал удаляют сухой чистой щёткой.

   Обувь можно сделать непромокаемой, если пропитать её сверху парафином.
   Мелкие кусочки парафина опускают в бутылку с бензином и взбалтывают до полного растворения. Затем раствор мягкой щёткой наносят на кожу. После просушки ещё раз промазывают швы.

   О хорошем тоне.
   Неотъемлемой частью общей культуры человека является знание и выполнение им правил поведения в повседневной жизни, в общественных местах, на праздниках и вечерах, на танцах. В том, как ведёт себя человек, т. е. в манерах поведения, проявляется его нравственный облик, внутренняя культура и прежде всего уважение к людям…
   Воспитанный человек должен всегда следить за собой, постоянно контролировать себя, свои действия и поступки. Дисциплинированность, самоконтроль являются неотъемлемыми его качествами…
   Хороший тон требует от человека точности и аккуратности во всём, умения беречь своё и чужое время: никогда не опаздывать не только на работу, на собрание или в заседание, но и в театр, в кино, в гости, домой к обеду (без уважительной причины). «Точность – это большое дело, говорил А. С. Макаренко. – В точности проявляется уважение к коллективу, без чего не может быть коммунистической этики».

   Самоконтроль выражается в способности человека сдерживать свои чувства, если проявление их нежелательно…
   Показателем воспитанности человека является и культура речи человека…
Надо помнить, что в человеке высоко ценится не только умение хорошо говорить, но и способность внимательно слушать.
   Воспитанный человек всегда тактичен: он не допустит развязности и грубости, не поставит человека в неловкое положение и, в свою очередь, не заметит неловкости других.
   За всякую оказанную услугу, за всякое внимание, проявленное к вам, необходимо благодарить и по возможности отвечать взаимной услугой и вниманием.

   В общественных местах нужно быть особенно предупредительным. Там надо уметь посторониться, пропустить вперёд человека, обойти его, но делать это легко и непринуждённо.

   Если женщина или пожилой человек держит в руках пакет, чемодан или какой-нибудь другой тяжёлый предмет, мужчина обязан предложить свою помощь. Женщины и девушки не должны отказываться от такой услуги…
   Молодые женщины и девушки не должны сами брать малознакомого мужчину под руку…
   Ходить под руку, склонив головы друг к другу, не следует: не надо выносить на люди свои личные отношения, это нескромно и потому невоспитанно.

   В трамвае, в автобусе.
   Только грубый человек и невоспитанный человек врывается в трамвай или автобус, расталкивая всех на своём пути. Культурный человек входит в автобус. троллейбус или трамвай в порядке очереди, если она есть.
   В трамвае не следует громко разговаривать, смеяться, вступать в спор, так как всё это обращает на себя внимание.
В легковую машину мужчина садится последним, а оставляет её первым, помогая женщинам и пожилым людям войти и выйти.

   О танцах.
   Когда молодой человек получает согласие на танец, он должен предложить девушке руку  привести в круг танцующих. После танца девушку благодарят, предлагают ей руку (а можно и просто идти рядом) и провожают на место. Подведя даму к месту, надо её снова поблагодарить и уйти. Если вы получили согласие на следующий танец, уходить не нужно, можно, беседуя, гулять по залу.

   Вот такая вот  - «сказочная» - книга.
Или что-то осталось? Или что-то вернётся?

   Книга за книгой…
   Страсть – жить. Страсть, можно сказать маниакальная, такая же, как заниматься живописью и графикой, писать, вырезать по дереву, обихаживать сад-огород, выполнять ломовую физическую работу, страсть - собрать свою библиотеку - овладела мной во время учёбы в институте, овладела  - на всю жизнь.
   Нет, книги не научат, как жить, не заменят живого общения, не сделают счастливым, и не добавят уважения среди людей, но с книгами – хорошо: книги  - это человеки всех времён и всех народов, и мне интересно, какие они: как они живут, чувствуют, думают…

   Собирал по книжечке.
   Во время учёбы в институте выделял один день в неделю, чтобы
побродить по книжным магазинам. Особенно мне нравились эти походы, когда мы учились с утра, а после обеда можно было заняться хождениями. Что-нибудь да я выискивал. Экономил на всём, чтобы были деньги на покупку книг. Покупал много специальной литературе по современному русскому языку, по литературоведению, по методике, по истории, кое-что по искусству.
   Искал крупицы настоящего в океане мусора.
  «Удачные» книги, которые мне стали помощниками:
альбом «Художники советского мультфильма».
Очень рабочая книга. Сколько идей, сколько тем я почерпнул оттуда для уроков ИЗО. Планы-конспекты писал для завучей, а этот альбом, как методичку брал с собой, когда шёл в школу.
   Книгу А. В. Кукаркина «Буржуазная массовая культура», прочитал с карандашом в руке, конспектировал, очень мне было интересно на эту массовую культуру из-за «железного занавеса» смотреть: кич, бестселлер, триллер, масс-медиа, поп-арт, хит, шлягер…
   И вот она пришла, долгожданная, заполонила всё и вся.
«Философский энциклопедический словарь» 1983 года издания:
«Массовая культура, в философии, социологии понятие, обобщённо выражающее состояние буржуазной культуры с середины 20 века…
Через систему массовой коммуникации «М. к.» охватывает большинство членов общества; через единый механизм моды ориентирует, подчиняет все стороны человеческого существования… претендует на охват и подчинение культуры всего мира, его культурную «колонизацю». 
   Серийная продукция «М. к.» обладает рядом специфических признаков: примитивность характеристики отношений между людьми, низведение социальных, классовых конфликтов к сюжетно занимательным столкновениям  «хороших» и «плохих» людей, чья цель – достижение личного счастья любой ценой; развлекательность, забавность, сентиментальность комиксов, ходовых книжно-журнальных публикаций, коммерческого кино с натуралистическим смакованием насилия и секса; ориентированность на подсознание, инстинкты – жажда обладания, чувство собственности, национальные и расовые предрассудки, культ успеха, культ сильной личности и вместе с тем культ посредственности, условность, примитивная символика.
«М. к.» утверждает тождественность материальных и духовных ценностей, в равной степени выступающих как продукты массового потребления…»
Что здесь -  неправда? в сегодняшней культуре главенствует что-то иное?

   «Модернизм. Анализ и критика основных направлений.» -
Недавно мне весьма удивительно было слушать молодую художницу, которая взахлёб рассказывала, какое это самое новое течение в живописи – гиперреализм:
-Милая, красивая, талантливая, - гипперреализм, как течение, возник в 60- годы прошлого века одновременно с такими течениями, как минимализм, концептуализм, боди арт.
   А ещё раньше были и экспрессионизм, кубизм, футуризм, абстракционизм, дадаизм, сюрреализм, «новая вещественность», оп-арт, поп-арт, кинетическое искусство, инсталляции и перформансы, реди-мейд, постмодернизм…
   Делай что хочешь…
   Книга «Модернизм» и иные по этой же теме для меня – образовательные. По крайней мере всяческие «измы» меня не удивляют.
Что делать?
Следую я совету Кандида:
«Всё это хорошо, но надо возделывать свой сад…»

   Третий курс. Зимняя сессия. Куча зачётов, экзамены один другого сложнее.
Мотивация: как и ранее, сдаю сессию на «отлично», а если получится, в награду себе – книги.
   Последний экзамен. Зачётка – на загляденье: «отлично».
Сдал первым, всегда в первой пятерке сдавал, полетел в книжный,
премия мне -«История Древнего Востока»: Древний Египет, Древняя Месопотамия, Древняя Индия, Древний Китай…
Без знания истории невозможно постичь культуру.
Если не знаешь, как жили люди, откуда узнаешь, как они воспринимали мир, что они думали, какой смысл вкладывали в сотворённое.
   История, а вслед – ритуалы-мифы, первобытные верования, религия, искусство и литература, философия…
Хорошее было время: платили деньги за чтение книг…
Было время и таковым осталось: искать крупицы золота среди всяческого хлама…

   Ледяной городок и фэнтези.
   О ледяном новогоднем городке – на центральной площади  -отдельная история. А пока об итоге – не обманула власть – заплатили все денежки сполна за городок благодаря Борису Григорьевичу Гусёнкову, вновь назначенному тогда начальнику управления культуры.
   Во всём пошли тогда навстречу:
на месяц от уроков освободили, костюмы ОЗК(в ледяной воде плескаться) выдали. Миша Кулагин, в то время зав. методкабинетом, организовал технику, а снега не было половину декабря, пришлось на площадь на машинах его завозить. И работали мы денно и нощно. И заработал я тогда примерно 18-20 учительских зарплат – всегда бы так.
   Пока лепил(снег, вода, лёд –голыми руками, в перчатках детали не сделаешь) , на обед, - книжный магазин рядом – заходил в в магазин и – сердце останавливалось – какие книги завезли: издательство «Северо-Запад» выпустило серию фэнтези. Бумага так себе, чуть ли не газетная, но хорошо оформленное издание – в суперобложке, с мастерски выполненным рисунком,  нормальным шрифтом.

   Начало 90-годов, тиража ещё были приличные –  пятьдесят тысяч, сто тысяч. Я заходил в книжный магазин, смотрел и вздыхал. В то время там работала  добрая женщина –Галина Сентябова. Понимая мою непреодолимую жажду, предлагала взять книги в долг, а потом, когда появятся деньги, расплатиться.
   Но при всей своей любви к книгам, на это я пойти никак не мог – мы никогда не жили в долг. А жили мы в этом смысле, как бабушка Нюра: уж лучше мне пусть будут должны, чем я.
   Было так, что и мы никому не должны, и нам никто не должен.
   Получил я деньги в администрации 30 декабря, набил им полные карманы и понёсся в книжный. Нет, большую часть, конечно же, положил в далёкий и глубокий карман. Надо сказать, мы к тому времени сильно пообносились, в фуфайках не ходили, но были к этому близки. И при всей своей жажде и  страсти остатки разума у меня сохранялись, деньги я не думал растранжиривать,
дома заранее обговорили, сколько можно потратить на духовную пищу. В этом отношении Людмила была со мной заодно, хотя большинство женщин любят в дом тащить всякий тряпичный хлам и постоянно менять шторы.

   И так, к далёком и глубоком кармане деньги семейные, бытовые,
материальные, а в ближнем кармане – деньги на потребу души.
Наверно, в первый и последний раз денег на книги было – достаточно. Я складывал книги стопками:
Энн Маккефри, Пирс Энтони, Теренс Х. Уайт, Абрахам Мерит, Роджер Зилазни( а потом он у переводчиков стал Желязны), Лион Спрэг де Камп, Урсула ле Гуин, Джек Вэнс,
Фриц Лейбер, Ричард Мэтсон, Эйв Дэвидсон, Майкл Муркок,
великий Джон Рональд Руэл Толкин (не «Властелин колец», а «Сильмариллион»), Стерлинг Ланье, Андре Нортон, Флетчер Прэтт.
Это было более тридцати томов. Вот уж была радость так радость.
Вечером мы всей семьёй листали книги, любовались оформлением и решали, кто что будет читать в первую очередь.
  Я ещё потом докупал книги из этой серии, но источник потерял свою первозданную интересность – стало много макулатуры, такая нескончаемая «фэнтезийная опера». Начитался досыта и во многом к такому жанру охладел – «золотой век» фэнтези, как и «золотой век» фантастики канул в прошлое.
Книжки на полке стоят в два ряда, я на суперобложки любуюсь.

   «Властелин колец».
Внучка, ещё плохо выговаривающая слова, после просмотра «Властелина колец» просила:
-А я ещё хочу «Пластилин колец» смотреть. Внучка растёт, но «пластилин колец» так за ней и остался:
-Ждём, ждём, когда к нам «Пластилин колец» приедет.
   В конце восьмидесятых купил в книжном книгу, в сине-зеленой обложке, немного больше обычного формата, «Хранители». Аннотация была невнятной, и в заблуждение ввела сноска: «немного сокращённый перевод» - я это воспринял как шутку.
Думал, что-нибудь здесь юмористическое. Поставил на полку.
Сколько-то она на полке постояла, думаю, что же она молчит, надо познакомиться. Начал читать – это же что-то невероятное, это же что-то необыкновенное, это же что-то никогда не было: хоббиты, Торбинсы-Накручинсы, Властелин Колец, Всадники, Могильный Холм, Хранители. Я прочитал, Людмила прочитала. А где продолжение? Ни слуху, ни духу.

   Лишь безнадёжный идиот знакомым книжки раздаёт.
   В восхищении и восторге привёз я книгу в Копейск,  Юрия Матвеевича с ней познакомить. Юрий Матвеевич книгу прочитал, она ему очень пришлась по душе и воодушевила и своей философичностью и образностью.
   Эх, Юрий Матвеевич, Юрий Матвеевич, при всём глубочайшем уважении, - дал кому-то почитать её, и всё – пропала книга. Как я жалел и жалею об этой потере!
   Да, мы через несколько месяцев купили подарочное издание, прекрасно оформленное, с замечательными иллюстрациями.
Но, листы – клееные, а не сшитые – читать – не дышать. Шрифт – мелкий. И это бы ладно, самое никудышное – перевод слаб. Не тот перевод в сравнении с «немного сокращённым переводом» «Хранителей», весьма не тот.
   Не люблю, категорически не люблю книги давать читать, и сам не люблю брать книги – словно сразу становишься должен.
Лишь безнадёжный идиот…

   Серии.
   Однотомники хороши, но серийные издания куда лучше выглядят и гораздо полнее читаются. Такая маленькая большая вселенная на полке про всю - что в принципе невозможно – жизнь, или про какие-нибудь её структурные элементы.
   И красуются, конечно, но и читаю и перечитываю толстенные тома около и более чем в тысячу страниц. Это серия, классная серия, серия на загляденье и для развития ума хороша – серия «Шедевры фантастики». Мои близкие фантастику не очень признают: Рэя Бредбери и ещё пару-тройку авторов читают.
    А я фантастику читаю взахлёб,  с превеликим удовольствием, очень мне по сердцу игры разума, бодрят, не дают закоснеть,
закаменеть мозговым извилинам.
   И «космические оперы», если в меру, мне по душе.
Более трёх десятков томов, а хочется ещё с сотню. Но, наверное, эти три десятка томов и есть самое лучшее «золотого века» фантастики:
   Роджер Желязны , Пирс Энтони ( в фэнтези у него был «Хтон», а здесь – «Заклинание для хамелеона» - слабее, гораздо слабее; в «Хтоне» фрейдистские заковыки  очень интересны-причудливы, а «Заклинание…» и подобные – развлекаловка. Или, может быть, я ничего не понял и ошибаюсь? Может быть, может быть), Фредерик Браун, Гарри Гаррисон, Курт Воннегут, Альфред Ван Вогт, Роберт Хайнлайн, Генри Катнер, Айзек Азимов, Андре Нортон, Роберт Шекли, Клиффорд Саймак, Пол Андерсон, Джордж Мартин…
   Отдельно, конечно, очень уважая остальных, отдельно –
Рэй Бредбери.
   Даже если – гибель, надежда – останется…
БЫЛИ ОНИ СМУГЛЫЕ И ЗОЛОГЛАЗЫЕ…
«451 градус по Фаренгейту»…
   В одном ошибся Брэдбери: не надо никаких пожарников, сжигателей книг, не надо никакой войны с книгами и  читателями.
не надо ничего запрещать.
Можно тихо и исподволь, потворствуя инстинкту –
потребляй –
мы тебе сделаем красиво и удобно -
потребляй, потребляй,
тебе это очень нужно, без этого  ты никто,
потребляй,
ты кто?
Ты – потребитель,
ВЕЛИКИЙ ПОТРЕБИТЕЛЬ,
чем более ты потребляешь, тем более ты значим;
ПОТРЕБЛЯЙ!
 и читать будет ну совершенно некогда,
понятно, что и не за чем…

   Серии из дальних советских времён: «НФ» - Сборники научной фантастики, «Зарубежная фантастика», «Библиотека приключений и научной фантастики» («Рамка»), «Мир приключений» - книг таких серий у нас немного, но тем они дороже, в них, как и в старых вещах, с которыми сжился напрочь, - аромат прошедшего – настоящий, пряный.

   А ещё есть мечта, хотя, казалось бы, какая мечта,
на себя посмотришь – так себе – хлам, ветошь, а мечта есть:
«Библиотека приключений в 20 томах, первый выпуск, в тех же переплётах, с тем же оформлением, с теми же иллюстрациями.
   Нет, не забыться, не отгородиться от мира реального, миром придуманным  – вернуться  в края и земли незнаемые,
древние и настоящие:
Дефо «Приключения Робинзона Крузо»,
Дж. Свифт «Путешествие Гулливера»,
Ж. Верн «Дети капитана Гранта»,
А. Толстой «Гиперболоид инженера Гарина»,
А. Конан Дойл «Записки о Шерлоке Холмсе»,
И. Ефремов «На краю Ойкумены», «Звёздные корабли»,
Р. Стивенсон «Остров Сокровищ»,
В. Каверин «Два капитана»,
Г. Р. Хаггард «Копи царя Соломона»,
В. Обручев «Плутония»,  «Земля Санникова,
М. Твен «Приключения Тома Сойера», «Приключения Геклберри Финна»,
В. Скотт «Квентин Дорвард»,
Ф. Купер «Последний из могикан»,
Т. Майн Рид «Оцеола, вождь семинолов»,
А. Дюма «Три мушкетёра»,
У. Коллинз «Лунный камень»…
Жалею, о чём жалею?
Как-то быстро прожил-прочитал я свои миньярские годы…
нельзя войти дважды в одну и туже воду…

Книг много, настоящей литературы – мало…

Ещё том к тому – «Мыслители 20 века»:
А. Камю, Хайдеггер, Леви-Стросс, Лосев, С. Н. Булгаков, Лосев…
Среди них мне всего интереснее А. Камю и Н. Бердяев.
А остальные? Где же столько времени взять?
Библиотека этической мысли.
«Римские стоики. Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий».
Марк Аврелий «Наедине с собой»:
"Я буду идти, неуклонно держась природы, пока не свалюсь; лишь тогда я отдохну, отдав своё дыхание тому, из чего черпал его ежедневно, и возвратившись туда, откуда изошло семя моего отца, кровь матери, молоко кормилицы, в ту землю, которая столько лет кормила  и поила меня, которая носит меня, топчущего её и пользующегося сверх меры её дарами.»

   Серия «Литературные памятники».
   У Юрия Матвеевича было много книг из этой серии, он покупал их, будучи студентом за самые малые копейки, как списанную литературу. Нам такое счастье не досталось, но кое-что приобретали: «Домострой», Франц Кафка «Замок», Монтень «Опыты», Апулей «Апология. Метаморфозы. Флориды», Григорий Турский «История франков», Гальфрид Монмутский «История бриттов. Жизнь Мерлина», Сказания и повести о Куликовской битве»…
   А что основательно прочитал с карандашом в руке, чуть ли не законспектировал, перечитал и перечитываю:
Генри Дэвид Торо «Уолден, или жизнь в лесу»:

«наши изобретения часто оказываются занятными игрушками, отвлекающими нас от серьёзных дел…неужели главная цель в том, чтобы говорить побыстрей, а не в том, чтобы говорить разумно?»;

«эта трата лучших лет жизни на то, чтобы заработать и потом наслаждаться сомнительной независимостью в оставшиеся, уже отнюдь не лучшие годы, напоминает мне об англичанине, который хотел сперва разбогатеть в Индии, а потом вернуться в Англию и жить жизнью поэта. Лучше бы он сразу поселился на чердаке».

«Глядя на груженые возы, я никогда не мог определить, кому они принадлежат – так называемому богачу или бедняку: их владелец всегда казался мне бедняком. Чем больше у нас всего этого, тем мы беднее. В каждом таком фургоне словно умещается содержимое целой дюжины лачуг; если лачуга бедна, значит, тут бедности в 12 раз больше. Зачем мы переезжаем, как не для того, чтобы отделаться от нашей мебели, нашей старой. сброшенной кожи? – а там, смотришь, и перебраться в иной мир, обставленный заново, а всё здешнее предать сожжению».

   «Иллюзии и заблуждения почитаются за бесспорную истину, а истина объявляется вымыслом».
   «Люди считают, что истина отдалена от них пространством и временем, что она где-то за дальними звёздами, до Адама и после последнего человека на земле. Да, вечность заключает в себе высокую истину. Но время, место, случай, всё это сейчас и здесь.
Само божество выражает себя в настоящем мгновении, и во всей бесконечности времён не может быть божественнее…
Посвятим же себя замыслам».

   «Проведём хоть один день так же неторопливо, как Природа, не сбиваясь с пути из-за каждой скорлупки или комариного крылышка, попавшего на рельсы. Встанем рано и будем поститься или вкусим пищи, но только с кротостью и без смятения; пусть приходят к нам люди и уходят, пусть звонит колокол и плачут дети, - мы проведём этот день по-своему. Зачем покоряться и плыть по течению?»

   «Будь то жизнь или смерть – мы жаждем истины. Если мы умираем, пусть мы ощутим смертный холод; если живём, давайте займёмся делом.»

   «Накапливая имущество для себя и потомков, основывая семью или государство и даже стремясь к славе, мы остаёмся смертными, но обращаясь к истине, мы становимся бессмертными…»

   «В первое лето я не читал книг, я мотыжил бобы. А часто у меня было занятие и получше. Бывало, что я не мог пожертвовать прелестью мгновения ради какой бы то ни было работы – умственной или физической.
   Я люблю оставлять широкие поля на страницах моей жизни.
   Иногда летом, после обычного купанья, я с восхода до полудня просиживал у своего залитого солнцем порога, среди сосен, орешника и сумаха, в блаженной задумчивости, в ничем не нарушаемом одиночестве и тишине, а птицы пели вокруг или бесшумно пролетали через мою хижину, пока солнце, заглянув в западное окно, или отдалённый стук колёс на дороге не напоминали мне, сколько прошло времени. В такие часы я рос, как растёт по ночам кукуруза, и они были полезнее любой физической работы.

   Эти часы нельзя вычесть из моей жизни, напротив, они мне были даны сверх отпущенного срока. Я понял, что разумеют на Востоке под созерцанием, ради которого оставляют работу. Большей частью я не замечал, как течёт время. Солнце шло по небу как бы затем, чтобы освещать мой труд; только что было утро – а вот уже и вечер, и ничего памятного не совершено. Я не пел, как поют птицы, я молча улыбался своему неизменному счастью. У воробья, сидевшего на ореховом дереве напротив моих дверей. была своя песенка, а у меня – тихий смешок, приглушённая трель, доносившаяся к нему из моего гнезда».

   Как собирать библиотеку?
   В книжный я ходил каждый день и почти каждый раз что-нибудь «вылавливал». Но большие радости случались редко, а маленькие я организовывал: ждал перерыва на обед, обедал и бежал в книжный и рылся в книгах. Много покупал детских книжек, если серия или хороший художник поработал – оформление достойно внимания:
дочки подрастают – вечером будем все вместе читать. И читали, и учили наизусть. Когда работал в школе, книги находил в макулатуре, во они, «макулатурные:
«Аристотель», третий том из серии «Философское наследие»,
Гегель, Собрание сочинений.
«Исчезнувшие цивилизации. Викинги: набеги с севера.»,
«Исчезнувшие цивилизации. Погребённые царства Китая.»

   Серию «Памятники литературы Древней Руси» собирал где придётся: один том купил в книжном, несколько томов выкопал из макулатуры в одном из классов, когда ученики приносили ненужные книги в утильсырьё. И ещё три или четыре книги я нашёл в ДЮЦе (Детско-юношеский центр), когда там  отправляли на помойку партбиблиотеку.
   Что-то, точнее многое, канет в лету, останется:
 «О, светло светлая и украсно украшена, земля Руськая! И многыми красотами удивлена еси: озера многыми удивлена еси, реками и кладязьми месточестными , горами, крутыми холми, высокыми дубравоми, чистыми польми, дивными зверьми, различными птицами, бещислеными городы великыми, селы дивными, винограды обителными, домы церковьнемы, и князьми грозными, бояры честными, вельможами многами. Всего испольнена земля Руськая, о правоверная вера хрестианская!...

   Где бы мы не бывали, всюду заходили в книжные магазины, везли книги: из Уфы, Челябинска, Златоуста, Катав-Ивановска, Копейска,
Киева, Москвы, Петербурга, Миньяра, Сима, Усть-Катава, Владимира, Екатеринбурга, Миасса…
Нам дарили и присылали…
Больше двух десятков книг я принёс с мусорки –
неисповедимы пути человеков и книг.
   На августовских учительских конференциях распродавали дефицитную литературу: здесь было так – кто успел, тот и съел:
надо было вовремя в очередь встроиться и ухватить весьма полезное и нужное. Удавалось, но не всегда, а конференции только этим и запомнились: какие книги там купили. В основном удавалось купить произведения русской литературы, и ещё – свободно – покупали энциклопедические словари и справочники.
   Много во мне чувства удивления:
было время -  был дефицит, книги нужны были всем. Сейчас, если зайти к учителю-филологу, ветерану педагогического труда,
и, как говаривала бывшая завгорОНО,
человеку  заслужЁнному и награждённому – нет книг, нет.
На деликатный вопрос, куда делись книжечки? –деликатный ответ…

   Во времена моей работы в РСУ, в ДК (Доме культуры металлургов), разыгрывались лотерея на подписные издания.
   Пришли ИТР (инженерно-технические работники) из РСУ, и я заодно с ними.
   Разыгрывается двухтомник, энциклопедический словарь-справочник, капитальное научное издание под редакцией С. А. Токарева «Мифы народов мира»:
«Время мифическое», «Муруган», «Огонь», «Сварга», «Календарь», «Пространство», «Полинезийская и микронезийская мифология», «Славянская мифология», «Дхармапала», «Саунау», «Пряжа», «Тибетская мифология»…
Как я мог жить без знания полинезийской и микронезийской мифологии, сам не знаю…
но пролетел двухтомник мимо, только листьями прошелестел.
   Выиграла коллега по работе.
   Сердце моё разрывается на части, а счастливая обладательница двухтомной энциклопедии (там же всё – о мифах, а какие иллюстрации, а какие культурологические величины статьи писали) ещё и прикалывается:
-И что ты со мной сделаешь? – готов по стенке размазать? – смотри, Заратустра этого не позволяет. И вообще – се ля ви, шерше ля фам.
   Да, уж такое-растакое се ла ви и такая шерше ля фам.
Правда, позже, она осознала глубокую несправедливость случая и всю неправильность своего поведения, и отдала двухтомник изучать-читать на неопределённое время, и даже, из-за благородных чувств, - видела, видела, как я страдаю и вообще с лица спал, – порывалась подарить.
   Но и я проявил невиданное для себя благородство – а искус был очень велик – отказался от подарка. Да и могли  родные люди неправильно понять, или, наоборот, сильно правильно…
   Итак, светили «Мифы народов мира» где-то там, вдали…
Купили мы двухтомник, купили в Уфе, в свободной продаже – пришли девяностые годы.

   Уфа, магазин «Академкнига».
Летний отпуск – два месяца, отпускные – за два месяца. Мы едем в Уфу за разными покупками и – за книгами. Не знаю, есть ли сейчас, а в далёкие времена был там мой самый любимый книжный магазин –«Академкнига».
   Магазин – магазинчик, небольшой, в полуподвале, в жару – прохладно, один-два посетителя, тихо, почти как по-домашнему.
Много книг мы купить не могли, покупали пять-шесть, но зато я мог «пройтись» по всем полкам – чем живёт-дышит наука?
Там мы приобрели капитальную монографию из серии «Народы и культура» - «Русские», книгу, хорошую, «Этнография восточных славян. Очерки традиционной культуры», много книг по дальневосточной  культуре, по филосифии…
Это – радость: уютный магазин, тихо и много-много книг…

   Первомайская школа в посёлке Точильный…
Там мы практически окунулись в стихию народного творчества.
Уютная школа, интересные, доброжелательные, талантливые ребята. И для работы мы искали и набирали литературу по народной культуре, этнографии, фольклористике, по ремёслам и художественным промыслам, по народным суевериям и верованиям, народным праздникам.
    Тогда это было всё ещё живое, и, самое важное, ребята живо окликались на все  наши задумки.
   И энтузиазм был, и романтизм был, и знания кое-какие были,
и – книга – помогла, подсказала, подтолкнула самый ход работы, книга – «Живая вода. Сборник русских народных песен, сказок, пословиц, загадок».
   Она была нам первая помощница в школе праздники проводить, вести фольклорный кружок, фольклорный ансамбль организовать. Настольная книга, настольная.

   В школьной библиотеке мы раскопали ещё одну замечательную книгу «На Буяне славном острове. Сборник русского фольклора».
Оттуда мы взяли «хохотальный» номер в исполнении…имён называть не буду, боюсь ошибиться, потому что наши герои были в таких костюмах и так перевоплотились, что и мама родная не узнает. Может быть, Юра Миниханов и Лена Буд-Гусаим?
«Из-за леса, из-за гор
Выезжал дядя Егор.
Он на сивой на телеге,
На скрипучей лошади.
Небывальщина да неслыхальщина!
Он овсом колёса мазал,
Дёгтем лошадь напоил,
Топором он подпоясан,
Кушаком дрова рубил.
Небывальщина да неслыхальщина!
Вот во двор Егор въезжает,
Свою Дарью распрягает,
А лошадушку берёт,
Прямо в горницу ведёт.
Небывальщина да неслыхальщина!
На заборе сидит утка,
Песню звонкую поёт,
А Егорова старуха
Сено свежее жуёт…
Небывальщина да неслыхальщина!
   Книжка к книжке:
А. Н. Афанасьев «Древо жизни» (сокращённое издание его «Поэтических воззрений славян на природу»), труды В. И. Даля,
М. Забылина, А. А. Коринфского, С. В. Максимова, А. В. Терещенко, Н. И. Костомарова.
   «Энциклопедия русских суеверий» Марины Власовой,
«Русский традиционный календарь» Анны Некрыловой.
   Близко, рядом и совсем в тему книги:
Б. А. Рыбаков «Язычество древних славян»,
«Язычество Древней Руси»…

   Как собирать домашнюю библиотеку?
И систематически, и случайно, и как повезёт.
   А сборник «На острове Буяне» мы забрали с собой –
знали, что наши начинания никто продолжать не будет, а нам хотелось городских ребят приобщить к народной культуре.

   Когда закрывали школу, книги – листочками разлетелись – кому они нужны?

   Дальневосточные мотивы.
   Есть, точно есть во мне дальневосточные корни, много мне родного в культуре и литературе Дальнего Востока, ко многому лелеет моя душа: история и философия, индуизм, буддизм, чань-буддизм,  дзэн-буддизм, искусство Китая и Японии. И наш сад во многом – случайно, так как-то получилось, - по фэн-шую. Понятно, что порядком европеизированному, так что от истинного фэн-шуя  там ничего. Но у нас нет ни одной дорожки прямой, а «гор» и «низменностей» тоже хватает. Вода? Вода есть, только текучестьв ней – «внутренняя».

   «Когда пустота и наполненность порождают друг друга, то там, где на картине ничего не написано, создаётся чарующий мир» ( Да Чун Гуан, эпиграф к вступительной статье альбома «Китайская живопись»). Пейзаж «шань-шуй» - горы-воды, «пейзажи собственного сердца»,  жанр «хуа няо» - «цветы и птицы» -  столько вдохновения, столько высокого, чистого переживания, ступеньки к просветлению, озарению, которое – недостижимо…
   Лирика эпохи Тан…
   Японские сады, графика, и – величайший – Хокусай…
   По этой тематике  книги было проще подбирать: энтузиастов такого направления в нашей глубинке нет, да и много хорошей литературы можно было выписать через издательство «Наука».
   В Уфе, в магазине «Академкнига» я брал каталог на следующий год, дома садился за стол и делал заказ на литературу.
   Присылали книги – редкие, с минимальными по тем временам тиражами. В наших библиотеках таких книг не было, а у меня была возможность – медленно, шаг за шагом – постигать мудрость восточных мудрецов.
   Единственное неудобство – а жизнь короткая такая…

   Это «печальное очарование вещей», недосказанность, намёк, ассоциативность, красота несовершенного, незаконченного, красота мимолётного, преходящего, невыразимость и явленность Великого Дао – мне это родное, насколько я в это вник, понял, а так как культура иной цивилизации от нас закрыта в принципе, то и понимаю, конечно, по-своему. И при всей, казалось бы несхожести культур, есть родственность, есть взаимодополняемость, есть, я её чувствую.
   Такие книги:
«Дао дэ цзин», «И цзин», Мурасаки Сикибу «Гэндзи-моногатари»,
«Поэзия эпохи Тан», «Цветы сливы в золотой вазе»…
Т. П. Григорьева «Японская художественная традиция»,  трактаты по основам китайской живописи, проза и поэзия средневекового Китая и Японии, арабский фольклор, дальневосточная философия…
   А альбомы по искусству купить было почти невозможно. С начала девяностых всё в этом отношении стало проще, но мечта – листать у себя дома капитальные альбомы по культуре Японии, по культуре Китая – мечта…

   Возвращённая литература.
   Читали Арцыбашева, Ремизова, Соллогуба, Кузьмина, Мережковского, Набокова, Лимонова, Зайцева, Шмелёва, Солженицына, Шаламова…
   Вернули нам всего Булгакова, вернули в целости и сохранности всего Бунина.
   «Антоновские яблоки» печатали и в советское время.
Прочитали мы и «Тёмные аллеи», и «Окаянные дни»,
а «Антоновские яблоки» - превыше всего.
Ах, эти антоновские – бунинские – яблоки…

   Андрей Платонов «Котлован», «Чевенгур», «Одухотворённые люди». Полуразрешённый, полузапрещённый.
Читать – понемногу, слишком у него слово – «вещественное». Стиль слишком своеобычный, пряный. Трудно читать, но – интересно. Читать – понемногу.

   Иван Шмелёв «Лето Господне» - вдохновеннейшая книга, соборная книга, глубочайшая тихая радость-просветление, одна из самых возвышенных книг. Я бы её рядом с «Троицей» Андрея Рублева поставил, а с другой стороны – Григорий Сорока «Рыбаки», «Вид озера Молдино», «Вид на плотину».

   Из всей возвращённой литературы, для меня самая возвращённая –Булгаков, Шмелёв «ЛетоГосподне», Шаламов «Колымские рассказы», Гумилёв…

   Я думаю, что «Колымские рассказы» должны быть в школьной программе, как и книги Солженицына. Но должен быть и Гайдар, И «Как закалялась сталь», и «Молодая гвардия», и «Повесть о настоящем человеке».
   Потому что она такая, наша – российская – история…
А когда что-то умалчивают –
свято место пусто не бывает… 

Сборники стихов-песен Высоцкого…Марина Влади «Владимир, или Прерванный полёт»

   Зарубежка.
   Как там, в средневековье?
   Люди как люди…
Сигрид Унсет «Кристина, дочь Лавранса».
Мне всегда удивительно: начинаешь читать и – там живёшь. Вот ведь какое Чудо: ничего нет, бумага, строчки -и всё, больше ничего.
И вдруг – жизнь, полнокровная жизнь вкруг тебя, жизнь, которой вот именно такой и никогда не было, жизнь – правда, которая у тебя в руках, у тебя в сердце…

   Трёхтомник О, Генри.
Мне по душе Великий Утешитель, пока мы верим в сказку, мы – человеки. Одно маленькое «но» – не перепутать сказку с реальностью
   У нас в институте Александр Тувьевич, который читал нам курс современной зарубежной литературы, его «ругал»:  а где социальный протест?
   Переиначил трагическую историю  из тюремной жизни, которая произошла на его глазах – история вечного каторжника Ричарда Прайса. Перевернул всё с ног на голову и написал, по мнению  литературных критиков, «слюнявый» рассказ  - «Обращение Джимми Валентайна». Ох, и досталось же  О.Генри за этот рассказ.
Да, сентиментальность сегодня не к лицу, не формат.
   А мне по сердцу его рассказы-сказки: хорошо освободиться от земных пут; есть, есть янтарные края, чудодейственные земли…
   Пусть живут сказки…
«соловьи – золотые, их видело детство такими»…

   Виктор Гюго, Вальтер Скотт, Сервантеса, Данте,
Боккаччо, Филдинг, Голсуорси, Цвейг, Фейхтвангер, Лондон…
читать и перечитывать…
   Жизнь покажется никчемной и пустой, глупой и бессмысленной –
читайте «Глазами клоуна» Г. Бёлля…

   «Слово о полку Игореве».
   Александр Иванович Лазарев раскрыл мне глаза на это Чудо.
Чудо –само  произведение, Чудо – что сохранилось, дошло до нас.
А по поводу спекуляций на тему – подделка, не подделка, вторично по отношению к «Задонщине» или вообще оно чуть ли не нашего времени –или глупость и чушь, или желание на скандале сделать себе имя. Всё давно уже выяснено.
   Собирали с любовью библиотечку по «Слову…»:
исторический комментарий, поэтика «Слова…», «Слово..» в музыке, в изобразительном искусстве, переводы, языческие мотивы.
мифопоэтический анализ…
«Не лепо ли ны бяшетъ, братие, начяти старыми словесы трудныхъ повестий о плоку Игореве, Игоря Святъславлича…»

   Русская литература 18 века.
   Нигде не встречал даже мало-мальского упоминания, никто нигде имени не называл. Купил случайно  в книжном в восьмидесятые годы книгу из серии «Память»:
 «Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков». Купил, надолго поставил на полку, а по прошествии многих лет – прочитал. Прочитал, и сказал себе, и ещё раз убедился: мы – Иваны, не помнящие родства, ходим по золотым россыпям, и – не видим, не слышим, не знаем, да и знать -
не хотим.
   «Он писал о себе и для нас»:
   «Наконец решился предприять тот труд, который давно уже был у меня на уме, и который вам с толикою нетерпеливостью видеть мне хотелось, а именно, сочинить историю моей жизни, или описать всё то, что случилось со мною во все течение моей жизни…»

   Из русской литературы 19 века уже в девяностые годы открыл для себя сочинения П. И. Мельникова Печёрского
«В лесах»,  «На горах».
Пусть наивно-возвышенно, а где-то и сказочно, но – до чего самобытно, до чего многоцветно, ярко, вкусно.

   ЖЗЛ.
Жизнь замечательных людей.
Несколько десятков томов. Большинство – скучные, написаны тяжёлым языком, монотонно, наукообразно .
Но есть интересные и впечатлительные:  М. Булгаков «Мольер»,
А. Моруа «Дюма», В. Новиков «Высоцкий», Ю. Селезнёв «Достоевский», Л. Бежин «Ду Фу», Г. Бердников «Чехов», О. Добровольский «Голубкина», М. Герман «Хогарт», И. Золотусский «Гоголь»…

   Немного ещё  из точильненской жизни.
   Я записался в Точильненскую библиотеку. Хорошая была библиотека. Богатый и основательный подбор книг. Библиотекарем там работала Галина Будай – девушка приветливая и внимательная.
В библиотеку я ходил часто, книг набирал много. Однажды Галина говорит:
-Наше библиотечное начальство решило вас наградить, как самого активного читателя. Можете на выбор взять три книги, как подарок.
   И это был труднейший выбор: я хочу всё…
Послонялся я меж стеллажей недолго, что-то надо выбирать:
выбрал – «Братья Карамазовы», Н. С. Шер «Рассказы о художниках», Чарльз Диккенс «Давид Копперфильд».
   Я был несказанно доволен, вроде бы шёл, но на самом деле  ноги меня несли, и они были сами по себе, а я держал в руках родные книжечки и улыбался всему миру.
   На чтении – «заработал» - хорошие книжки.
   Принёс в наш уютный домик – на полку поставил  – «наших» книжек добавилось.

«Русь изначальная» В. Иванов.
Выхожу из библиотеки – в сенях – стопка книг. Я зашёл обратно, спросил у Галины: куда их? Она говорит, что это списанные.
-Можно забрать?
-Можно.
   Я все книги перебрал, кое-что нашёл. И среди выбранных – В. Иванов «Русь изначальная», том первый. Единым духом прочитал книгу, затосковал – второго тома-то нет, сколько ни искали по всем магазинам. Зато в 1992 году купил «Повести древних лет».
Перечитываю и – сожалею, что же эти хроники так быстро кончаются. Древняя Русь…
   На исторические сочинения не очень везёт – художественных книг мало, зато есть сочинения Соловьёва, Ключевского, Карамзина, Костомарова. Мне, как читателю, интереснее всего Костомаров.
   В эпоху перестройки ни один уважающий себя человек не мог обойтись без сочинений Карамзина. Что-то обсуждали, выясняли. Без Карамзина жизни себе представить не можно было. Прошло время, и его благополучно забыли. Впрочем, кого сейчас помнят?

   Юрий Дмитриев «Большая книга леса».
   Книга из точильненской библиотеки, Галина подарила: для занятий с ребятами постоянно нужна была и для самообразования, и чтобы всегда под рукой.
    Самая главная ценность этой книги в том, что лес представлен как единое целое: растения (деревья и кустарники), нижние этажи (травы, грибы, мхи и лишайники), насекомые, земноводные, пресмыкающиеся, птицы, млекопитающие).
   Книга для детей – написана увлекательно и просто, богато иллюстрирована и очень познавательная.  В начале книги – иллюстрированный словарь-указатель растений и животных.
   Нас странно учили в школе: на уроках ботаники мы изучали какие-то растения, нам рассказывали, какой замечательный был садовод Мичурин, и даже я ещё застал, когда вовсю почитали Лысенко – величайший учёный; но на уроках на почти ничего не говорили о тех растениях, которые росли у нас прямо под ногами или смотрели прямо на нас: лесная гвоздика, мятлик, ежа, дурман, козлобородник, сурепка (я её путал с пастушьей сумкой), чистяк…
мы изучали внутренние органы лягушки и рыбы, но как правильно называть плавающих в нашей реке «малявок» - я не знал.

   Чем хороши те или иные породы деревьев я узнал из практического опыта, отец рассказал и показал, но никак не из уроков ботаники; имея среднее образование я не мог определить, что за бабочка летает с цветка на цветок, я не знал, кроме воробья и вороны, как называются птицы, совсем случайно я догадался по необыкновенной выразительности пения, что поёт соловей.
Я вырос, по сути дела,  в лесу, легко мог отличить вяз от ильма, но как они называются правильно, как называются горы, по которым мы бродим, что наша Скала называется Красный камень, я узнал уже, когда мы много лет прожили в Аше.
    Странное, во многом странное было обучение. Или такое и осталось?

    Мы познавали мир, мы изучали, какие животные и растения водятся в Австралии, а про свою родину, малую родину мы узнавали из всех других источников, но только не в школе.
   Чтобы родина была родиной, надо для начала совсем немного –
надо знать край, в котором ты живёшь. В том числе и название каждого потаённого и непотаённого уголка, конкретное название каждого жучка, а не как обычно: смотри, какая букашка ползёт
   И ребята точильненские были по лесному делу люди знающие,
но это знание было такое – самодеятельное.
   Мы с ребятами и с помощью этой книги постигали мир леса, как нечто целостное, в котором каждая травинка, каждая букашка не случайны, все друг на друга непохожи и у всех больших и малых живых существ – яркая, необыкновенная жизнь…
И ребята, и я убедились, книжное знание обогащает знание практическое, такое цельное знание – знание глубокое и – зовёт дальше: «Тайна берёзок», «Где рождаются облака», «Барометры», «Ведьмины кольца», «Кипрей», «Если бы не было насекомых…», «Кого надо бояться», «Какие бывают гнёзда», «Легендарные птицы», «Четвероногие»…
   Я по ней и по собственному разумению графику осваивал: тушь, перо, бумага и несколько тысяч точек, нанесённых в нужном месте – появляется изображение.
И вошло в привычку практические знания родного края подкреплять и чтением нужных книг.
   Но всё же меня удручает: как мало я знаю. Вот так вот: всю жизнь учишься, учишься…

   «Хочу всё знать».
    Была такая серия книг. А так как, я на самом деле хочу всё знать, то брал книги этой серии в библиотеке для расширения горизонта кругозора. Одна книга у нас в домашней библиотеке есть: «Хочу всё знать»1964 года издания. В точильненской библиотеке её списали, как устаревшую, а в нашей библиотеке она хорошо смотрится.
    Пример с книгой показателен, может быть не столько для библиотек, сколько для всей жизни.
    Конечно, от хлама надо избавляться. А чтобы с ним было меньше хлопот, лучше его совсем не накапливать. И практика такова – выбросить на помойку, заменить, обновить. И вместе с хламом выбрасываются, уничтожаются и старые фото, открытки, письма, мебель, одежда и т.д.
 Многим вещам можно придать вторую жизнь. Вещи, тоже люди, и их история не менее интересна. Но довольно-таки бессмысленная погоня за самым новым вытравляет в человеке человеческое: вещи, которые были долго с тобой – часть тебя самого. Для меня память не есть воспоминание о прошедшем, память – сегодня, это то, что позволяет жить одновременно в прошлом и настоящем. Хотелось бы и сказать  -  и в будущем.
   Но тут уже как получится.

   Нельзя дважды войти в одну и туже воду, нельзя жить прошлым,
но для меня несомненно и то, что прошлое – живое – в настоящем.
   Потому мне так дороги книги из забытых времён…

   С Миньяра помню книгу М. Ильина «Избранное», 1958 года. Я её в Миньяре прочитал с величайшим интересом, а потом перечитывал: очень познавательная книга и увлекательно написана.
   Это не одна книга, а собрание книг о самом обычном и необычном: «Сто тысяч почему. Солнце на столе. Который час? Чёрным по белому. Искусственный глаз. Завод-самоход. Покорение природы. Путешествие в атом.»
   Узнал, что М. Ильин – псевдоним писателя Ильи Маршака, младшего брата Самуила Яковлевича Маршака. И ещё, много позже узнал, что у нас есть только первый том, а есть ещё два.
   Библиотеки устроили распродажу, купил я второй и третий тома, полистал – как будто другой автор писал – скучно, поставил на полку. Одно утешение – все три тома на одной полке.
И первый том – самый дорогой.
   Хочу всё знать.
   Поэтому книги по космологии, географии, зоологии, ботанике, много книг о животных, времяисчислению, катастрофам, книги о необыкновенных и удивительных явлениях мира,
есть даже по хиромантии и графологии. Интереснее всего – про животных.
   Кто помнит?
  У всех на слуху были имена Гржимека, Даррелла, Лоренца, Стингла…
   Одно из самых удачных приобретений – из библиотеки со штампом «Разрешено к продаже» - Н. Н. Миклухо-Маклай «Путешествие на берег Маклая».
   В школе нам много рассказывали о Миклухо-Маклае, это был для нас в то время всем известный путешественник, человек с необычной судьбой, защитник всяких бедных и первобытных человеков, и вообще: все люди – братья.
А сейчас? Был ли Миклухо-Маклай, жил ли Миклухо-Маклай?

   Памятная книга: В. К. Арсеньев «Дерсу Узала».
   Мама, как я понимаю, купила эту книгу для папы. Ведь папа служил до войны на Дальнем Востоке. Мама была в восторге от этой книги, перечитывала, пересказывала. Где эта миньярская книга, я не знаю, но зато мы приобрели другое издание этой книги, а ещё одно издание я нашёл на чердаке, когда мы с Володей в Миньяре по соседскому чердаку в поисках сокровищ ползали.

   «Рассказы о животных».
   Миньяр. День самый что ни на есть для чтения: хмурый, серый.
Пошёл я библиотеку на Новостройку.
   В библиотеке  взрослый посетитель набрал пять-шесть книг. Я одну приметил: «Рассказы о животных». У меня всегда была тяга «взрослые» книги читать. Я глядел на кнгиу, на картинку на обложке и понимал: нет, не дадут, скажут, что ещё не дорос. Мечтательно подумал: подрасту немного и обязательно прочитаю. Там,  на обложке был изображён волк, снег, лунный свет. А такая картинка, словно вой волка слышишь.
  Прочитал я эту книгу уже в Аше:
Э. Сетон-Томпсон «Рассказы о животных».
   Во всей мировой литературе лучшая книга о животных – при всём величайшем уважении к другим писателям: Паустовский, Пришвин, Лондон, Бианки…

   В наших лесах тихо: волки по окраинам, «кочевые», постоянных жителей нет, медведи есть, но они только на пасеку могут нагрянуть, правда иногда и по городу могут пройтись, лисы – с этим распространившимся бешенством – надо опасаться. Ну что ещё?
   Рыси. где-то есть. Лоси – почти исчезли.
В наших лесах, наверно, так: ты никого не трогай, веди себя по-человечески и по-лесному, никого не задирай, не обижай, и тебя никто не тронет. Не шуметь, не буйствовать, скромно себя вести, лес слушать, с лесом сживаться – кто тебя тронет?
   «Вулли», «Домино», «Мустанг-иноходец», «Лобо», «Жизнь серого медведя», «Виннипегский волк», «Королевская аналостанка» - до чего же они умные эти звери-человеки,
может быть и мы поймём когда-нибудь:
все люди – братья.

   Какая она, вселенная?
   Настольная книга: Дж. Силк «Большой взрыв. Рождение и эволюция вселенной».
Грандиозное зрелище, захватывающее зрелище.
Как она устроена, вселенная? Читаю, больше догадываюсь, чем понимаю: знаний математики не хватает, а правильнее сказать, их и вовсе нет. Но – хочется знать.
Сейчас много чего «появилось»: тёмная масса, тёмная энергия, теория струн и т. д. Я читаю, пытаюсь понять, сколько моего ума есть, осознаю – не хватает. Но основа для меня – «Большой взрыв» Дж.Силка.

    Искусство, литература, мифология, первобытная культура,  психология, социология – в какую область ни заглянешь, везде Фрейд упоминается. Понятно, в советское время его ругали, в перестройку стали превозносить, сейчас как-то поуспокоились. А что же на самом деле такое Фрейд?
   Надо хотя бы иметь какое-то представление. Купил том в тысячу страниц из серии «Гиганты мысли»: Зигмунд Фрейд «Толкование сновидений». Там не только о сновидениях, но «Я» и «Оно», «Тотем и табу», «Очерки по теории сексуальности» и т. д.
А выводы какие? Да никаких выводов. Психоанализом надо отдельно заниматься, специально. А знать Фрейда, хотя бы на самом простом, первом уровне надо – своеобразно мыслит. Прав ли он? Не знаю. В чём и где она, истина?
   Может быть и так, что литература 20 века писана по Фрейду,
а вот, например, Пушкин писал «Капитанскую дочку» не по Фрейду, потому что про него ничего не знал и ему свой эдипов комплекс изживать не надо было…
    Мне ближе Карл Юнг с его архетипами, только понимаю я их, наверно, очень своеобразно и не совсем по-юнговски.
   Полезно, полезно и Ницше почитать, и Шопенгауэра…
А когда много начитаешься всяких философских измышлений,
так хорошо вернуться на обыденную землю:

надо возделывать свой сад…

   А  что такое человек, лучше всего спросить у Фёдора Михайловича  и Льва Николаевича.

   Рерих и Чюрлёнис.
   Рерих и Чюрлёнис – в институте – два священных имени.
С девушкой, настроенной романтически, было легко знакомиться и легко общаться:
-А вы Рериха читали, а вы Рериха смотрели?!
-А в читалке такой альбом классный есть Чюрлёниса!

   Чюрлёнисом – бредили, а мне с ним было трудно: как было не поддаться его обаянию, и я сбивался в своих гуашах на Чюрлёниса. В оправдание своё могу сказать, что я позже такие работы, а их была не одна сотня, не дрожащей рукой – уничтожил: сколько краски, бумаги, времени,  сколько сил было затрачено – впустую? или нет? Не знаю.
   А чтобы альбом по Чюрлёнису иметь – это как в Туманность Андромеды попасть.
   Хорошо, что в Аше почитателей Чюрлёниса в стародавние времена не было: в книжном появился альбом «Сiurlonis», правда на литовском, а мне какая разница, мне лишь бы циклы, сонаты, прозрения: «Сказка королей», «Сотворение мира», «Зима», «Весна», «Соната солнца», «Соната весны», «Соната звёзд».
Теперь Чюрлёнис – «домашний»…

   Рерих.
   Людмила, была на курсах в Москве:
-Ничего не покупай, вези книги.
Людмила привезла «Живую этику», и книги Н. Рериха «Цветы Мории», «Пути благословения», «Сердце Азии», «Нерушимое».
   Марат, бывший ученик по Точильному, увлёкся живописью, мистикой, а потом уехал строить «Солнечный город», или как там, к отцу Виссариону, а перед отъездом подарил мне альбом – очень мне по сердцу, самый для меня – «Держава Рериха», порывался ещё один альбом подарить, но всё же немного совести у меня было – не стал его окончательно обеднять.
    Видимо, Небеса учли мою совестливость, и стали посылать книгу за книгой, так мы собрали по Рериху библиотечку.
    Видел я воочию Рериха:
    Счастье иногда находит нас.
 Мы ездили в Уфу с «художкой» и посетили выставку работ Рериха из гималайского цикла. Конечно, немного работ, но зато какие! Блещет! пылает! сверкает! переливается!
   А подойдёшь ближе: на цветной фон краска размашисто брошена – всё! Отойдёшь – пылает! Да Бенуа ему просто завидовал, когда так скептически его оценивал.
    Поехали в Челябинск на ежегодный просмотр работ – опять Рерих, гималайский цикл, только работы другие –
и такой же магнетизм.
   В ашинском музейно-выставочном центре выставка компьютерных копий, конечно, не то. Но всё же – Рерих.
И альбомы, и книги, и воспоминания, и письма – держава Рериха.

    Народная литература. Авторы, книги которых читали мы и мама, книги про нашу природную жизнь:
М. Шолохов, Ф. Абрамов, Ю. Бондарев, Б. Васильев, В. Белов, В. Шукшин, В. Распутин, В. Астафьев…

   Музей изобразительных искусств.
   Книги и альбомы по искусству.
Сколько сил было положено на добывание, доставание таких  альбомов и книг.
   Мы заканчиваем последний курс пединститута. На Новый год и период сессии привезли дочку к прабабушке, то есть к моей бабушке, на Дубовую горку. Бабушка согласилась понянчиться. Пока праздники – мы у бабушки живём. Я к родителям на Толстого сходил, пошёл на Дубовую. Мимо книжного магазина пройти не могу. Зашёл. Покопался в книгах, а там – А. Л. Ястребицкая «Западная Европа 11- 13 веков. Эпоха. Быт. Костюм.» Я книгу полистал –это такая нужная книга. Денег нет. Что делать? Глубоко закопал я «Западную Европу 11-13 веков» среди других книг, пошёл-побежал на Дубовую. Нашли мы 2 р. 30 коп., побежал я обратно, чтобы до закрытия магазина успеть. Прибежал, ищу – нет книги.

   А я её так закопал, то сам найти не могу.
Еле-еле нашёл – наша стала. Нет, не зря бегал, переживал –
хорошая книга, толковая книга. При всех необыкновенных достоинствах ещё и как предисловие к культуре средневековья, к  «Игре престолов», вообще – к жизни.
   Когда эпоху пробуешь на вкус, тогда и характеры и жизненные перипетии глубже осознаёшь.
 
    Будь благословенна недообразованность, потому что ашинцы, интересовавшиеся книгами, в том числе и по искусству, а тем более те, кто входил в магазины с заднего крыльца или им на дом приносили, так вот такие замечательные люди знали кое-что и по искусству, самый минимум: несколько имён русских художников и триаду эпохи Возрождения: Леонардо, Рафаэль и Микеланджело.
А остальное – а остальное было моё. И ещё светило нам книжное солнышко потому, что какими-то неведомыми соображениями, в книжный присылали альбомы по искусству на иностранных языках.

   А так как нам была важна сама живопись, то такие альбомы я покупал с большим удовольствием.
   Во время всеобщего дефицита у нас появились альбомы, с прекрасно выполненными репродукциями произведений живописи. Альбомы, и не из-под полы: «Mikail Vrubel», «Matiss», «Van Gogh»,
«Брюллов», «Боттичелли», « Босх», «Феофан Грек», «Андрей Рублёв»…
   Одни из самых памятных альбомов: В. Н. Лазарев «Русская иконопись», «Эрмитаж. Французская живопись начала и середины 19 века», и – издательский шедевр -  В. Г. Брюсова «Русская живопись 17 века».
   С этими альбомами у нас связано счастливое семейное событие.
Эти альбомы и сами по себе хороши, а для нас ещё – такая замечательная памятка.

   «Искусство острова Пасхи», где остров Пасхи и где маленький городок Аша? А оказалось, что очень совместимы. Я до сего времени к ней обращаюсь – идей там очень много.
    Людмила в отпуске по уходу за младшей дочкой. Живём мы скромнее скромного, денег ни у кого не занимаем, вполне самостоятельно существуем, но очень экономно. И на книжки денег почти что нет. И как алкоголику сил нет, как хочется выпить, так мне хочется купить книгу, ну хотя ба какую-нибудь.
   Я кое-что делаю «левое»: эскизы наличников, резьбу по дереву, лозунги, портреты классиков марксизма-ленинизма. И как только грошик в кармане, - так и новая книга у нас в доме. А на «Остров Пасхи» пришлось всё собрать, и до аванса только на хлеб оставить и молоко. У нас этот оранжевый альбом – самая «экономная книга».
Альбом от частого употребления порядком обветшал, а я, когда его достаю, думаю: а если бы его не было?
 
    Книги, как и сад, как и лес – успокаивают, вносят гармонию в сумятицу обыденности, останавливают, возвращают мгновения, навсегда ушедшие в вечность,
книги – необходимое звено в повседневной жизни,
духовные скрепы общения…
   Книги вытеснили из нашего жилья всяческий хлам и оставили только самое нужное…

   Кто больше всех трудится?
   Какие самые книги-работяги?
Энциклопедии, словари, справочники: Словарь В. Даля, Толковый словарь русского языка, Фразеологический словарь русского языка, Орфоэпический словарь, Словарь синонимов русского языка, Словарь омонимов, Словарь крылатых латинских выражений, Нумизматический словарь, Математический энциклопедический словарь, Лингвистический энциклопедический словарь, Биологический энциклопедический словарь, Философский энциклопедический словарь, Кинословарь, Книговедение, Мифологический словарь, Мифы народов мира, Неорганическая химия (энциклопедия),
Балет (энциклопедия), Детская энциклопедия, Жизнь животных,
Грибы (определитель), Лекарственные растения (справочники), серия «Великие художники», Психологический словарь… справочники по всяким различным  областям…
Наша библиотека – рабочая…
Наша библиотека – помощница…
Наша библиотека – труженица…

   Закономерность случайностей.
   Десятый или девятый класс. Взял в районной библиотеке книгу
Амброджо Донини «Люди, идолы, боги» и погрузился в мир верований.
   Оттуда, впервые почерпнул сведения о первобытных культах, мировых религиях.
   Как запредельный язык: фетишизм,  тотем,  индуизм, буддизм, синтоизм, иудаизм…
   Потом пришло время Зенона Косидовского - «Библейские сказания», «Сказания евангелистов», а потом появилась у нас дома и Библия.
   Я – агностик, есть ли Высшие силы, нет ли их, верующий я или не верующий – вопрос для меня остаётся открытым.
   Но что меня всегда приводит в изумление, так это стремление людей, якобы верующих, таковыми они себя считают потому, что исправно ходят в церковь, исполняют положенные обряды и исправно молятся о ниспослании материальных благ, что меня изумляет – они – Евангелие – не читали.
Может быть и читали, но как они прочитали, а если прочитали, что поняли, а если поняли, то как?
Читайте – будем о чём размышлять…
   Но вернусь к Донини. С его книги началось собирание и чтение книг по основам мифологических и религиозных воззрений,
знакомство с выдающимися памятниками духовного освоения действительности. Такое «кругозорное» чтение, многочтение предоставляет возможность взглянуть на предмет, явление, человека, общество – с разных сторон, слышать  разные точки зрения. И только так можно, при всей условности, учитывая, что конформизм – присущее нам биологическое качество, и только так можно обрести свою точку зрения, свой путь…
   Где она, истина, в чём она?
   Жить – размышлять…

   Глубина содержания.
   Стихи не выносят аналитического подхода, если их начать разбирать, они превращаются в пособие для анатомического театра,
стих, сама суть – пропадает.
    Но иногда полезно, очень полезно, пройтись скальпелем по форме и содержанию.
   В институте, ошеломлённый поэзией Тютчева, я на экзамене взялся анализировать стихотворение «Как океан объемлет шар земной…», до каждого звука разобрал, а в общаге я на эту тему ещё и несколько гуашей написал – исчерпал всё стихотворение? – да и сотой доли не сказал того, что в нём есть, да и невозможно сказать – мы все – разные, мы и по-разному воспринимаем, слышим, видим, ощущаем.
Есть автор – стихотворение – читатель.
   Две вселенные и медиатор, посредник, - тоже вселенная.
дело не в том, чтобы абсолютно постичь автора, -
добавить, обогатить своё  восприятие, услышать иного – в себе,
да – отозваться.
Стихи не есть то, что написано,
стихи – дыхание,
стихи есть то, что за словами,
и даже за образами.
Стихи – та же молитва, и можно одно стихотворение читать всю жизнь – мыслей и впечатлений хватит и ещё на следующую жизнь останется.
   Чтение – та же высшая математика – дна никогда не достигнуть…
С одной Книгой можно весь жизненный путь прошагать…
   Можно томик стихов Тютчева читать всю  жизнь – вполне хватит и даже ещё останется…
   «Мысль изреченная есть ложь»  - философам размышлять  на всё время существования человечества хватит.

   Запечатлённое время.
Книги, когда-то нужные, и сейчас, нужные – памятки.
Институтские учебники.
Перебирать – многое вспомнится давно позабытое:
«История русского литературного языка»,
«Старославянский язык», «Современный русский язык», «Диалектология», «Введение в языкознание»
 «Стилистика русского языка»,
учебники по фольклористике, «Античная литература»,
«История древнегреческой литературы», «Литература средневековья», «Древнерусская литература», «Русская литература 18 века»…

   Как художественный роман – вузовский  учебник по истории:
 Н. А Машкин «История Древнего Рима», учебник 50-годов. Купил случайно, но не напрасно: логика изложения материала, стиль, научная достоверность (в соответствии с уровнем науки того времени), художественная выразительность – умели писать…

   Мама с папой восхищались жизнью и творчеством Ф. И. Шаляпина.
    Марк принёс  из библиотеки два увесистых тома «Шаляпин»: «Страницы из моей жизни», «Маска и душа», «Статьи», «Письма»,
«Статьи и высказывания о Ф. И. Шаляпине», «Воспоминания о Ф. И. Шаляпине». Родители прочитали не полностью, но много и его и о нём, рассказывали друг другу и нам, какой это удивительный талант – очень меня это впечатлило. Прошло много лет, и я нашёл, добыл двухтомник. А к двухтомнику есть двенадцать виниловых дисков – «Искусство Шаляпина», цифровые записи.   
   Мы – слушаем…
   Перечитывая Шаляпина, слушая – и родители рядом.

    От книг – тепло. С ними уютно. Всегда есть о чём поговорить. Они не подскажут, как стать счастливым, да и житейской мудрости не научат. Ни богатства, ни здоровья не принесут. Можно легко прожить и без них.
   Зато с  ними – просторно. С ними жизнь, пространство и время становятся бескрайними. Людей, которые их писали нет, а книги живы, а значит, и люди – живы, и те, кто их читал – в нашем кружке…Вместо одной жизни проживаешь – тысячи…

   Архивные книги
   В коробке, сколоченной из дощечек, лежат книги. Те книги, из детства. А коробка эта называется «Архив. Том 10». Их простое перечисление – мне радость. Словно вернул то, что вернуть невозможно и что всегда с тобой.

   «Природоведение», учебник для начальной школы. Корочек нет, куда-то я их использовал. По точно такому учебнику я учился. Что проходили помню весьма смутно, а большей частью ничего не помню. А вот рисунки запечатлелись. Они и сейчас как живые: вода в речке течёт, ветерок пшеницей играет, а заяц через мгновение ускачет под ёлку и дальше.
  Не просто вижу, слышу, живу там, вкус и запах ощущаю:
  «Снежная лавина»,
   «Дорожка по деревянному настилу»,
«Гранит» (только сейчас узнал, из чего состоит гранит, а ведь учил),
«Опыт с монетой» (проверять не стал, поверил рисунку).
«Добывание соли из соляного озера прежде»,
«Коридор в пласте каменной соли»,
растения почему-то не запомнил, а дальше, как наяву:
«Работа забойщика прежде», «Саночник»,«Врубовая машина».
  Про воду: «Атомный ледокол «Ленин», «Кит», «Колесо водяной мельницы».
  Воздух:
«Плавучий мост», «Опыт со свечой у приоткрытой двери»,
«Полёт на воздушном шаре»,
«Стратостат», «Самолёт Можайского», «Летающая модель планера», «Модель вертолёта «мухи».

   Очень серьёзные учебники. Скуку они навевали, но куда от них денешься:«Арифметика», «Сборник задач и упражнений по арифметике для 5-6 классов».
   Не верится, что мы решали такие громадные примеры и такие сложные задачи.
   «Физика для любознательных» Эрика Роджерса (1 том. Материя, движение, сила. 2 том. Наука о земле и вселенной.).
 «Экономическая география СССР». Учебник для 8 класса средней школы 1949 года, «Зоология» для 6-7 классов,  «География  материков» для 6-ого класса,  «Общая биология»,10 класс,  «География частей света и важнейших государств». для 7-8 классов,
 «География СССР», учебник для 7-8классов.
Ф. Рабиз «Техника твоими руками». Библиотечка  пионера «Знай и умей».

   Книги из детства:
Ю. Яковлев «Часовой революции». Книга с надписью:
«Лучшему рассказчику 3 «Г»:
книги – дарили, книгами – награждали…

   А ещё мне нравилась книга А. Ивича «Как запрягли ветер».
Рисунки запомнил: «Как воздух пакуют и перевозят в поездах». «Как запрягли ветер». «Как воздух поднимает корабли со дня моря».
   Любая книга и  картинка на тему космических путешествий будоражила воображение. Смотрел и сам пробовал рисовать.
Книги про космос: П. Клушанцев «О чём рассказывает телескоп»,
К. Курбатов «Я хочу в космос».

Учебники…
   Родная речь. Учебник 3 класса.
   Н. Н. Никитин Геометрия. Учебник для 6-8 классов.
Геометрию я любил. Мне нравилось доказывать теоремы и решать геометрические задачи. В Миньяре геометрию у нас вела Алефтина (Петровна) Салмина. Спокойная, уравновешенная, объясняет толково, доброжелательная.
   Никто не пошёл теорему о равенстве треугольников по двум сторонам и углу между ними доказывать. А мне так нравилось:
накладываем треугольник АBC…

   Ф. П. Коровкин История Древнего мира. Учебник 5 класса. Самый любимый учебник. Ещё в 4-ом классе я перелистывал «Историю…»
В 4-ом же классе перерисовал в самодельный альбом-тетрадь схему похода и битв Спартака. У ребят спрашивал «Историю», хотелось всю прочитать. Всё было интересно, особенно Древняя Греция. Рим. Александр Македонский.
   И досада во мне была большая: меня за всю четверть пару раз спросят – и всё, а мне на каждом уроке хотелось у доски рассказывать…
   Вклеенные цветные иллюстрации, рисунки –составить рассказ по рисунку – проще простого, только опять не спрашивают.
Очарованный прошлым: открыл книгу – там живёшь. И какая  там жизнь: охота на мамонтов, родовая община охотников, идол предка,
охота ассирийского царя на львов, бронзовые и каменный китайские сосуды 2 тысячелетия до нашей эры, Великая Китайская стена, внутренний вид храма Зевса в Олимпии, Александр Македонский в сражении с персами, бой в Карфагене,
бой гладиаторов в амфитеатре, раненый Спартак, термы в Риме.
   На занятиях мне было скучно, и я мог весь урок рассматривать цветные вклейки – я там жил, шум, голоса, движение повозок, рёв животных, лязг оружия:
«На берегу Нила»,  «Восстание «жёлтых повязок» в Китае»,
«Саламинский бой», 
«Афинский порт Пирей в 5 веке до нашей эры»:
разноцветные паруса, изумрудное море, голубое небо, разноязычный говор, белые одеяния – и дальние страны, и приключения, и путешествия, и всё самое необыкновенное.
 «Нападение восставших рабов на римских войнов»,
«Римское войско в 1 веке до нашей эры»,
«Улица в Помпеях».

   И ещё один учебник такой же интересный – «История Средних веков». Учебник 6-го класса. Вопрос вопросов: почему учебник читать интересно, а на уроках скучно. Нет, дело не в учителях. А в чём?

   Яркий, цветной, мир приключений, мир королей и принцесс, рыцарей, путешественников, пиратов, мир Робин Гуда, индейцев и конкистадоров, величайших художников…
Казнь Джордано Бруно.

   Такие книги  - мостики в миньярское детство: ты – здесь и – там…
Впечатления, те впечатления –
яркие, многоцветные, огромные, самые впечатлительные  - на всю жизнь…


   Читательский дневник.
   Общая тетрадь, коричневая обложка. Одна из самых дорогих тетрадей. Завёл я её уже в Аше. Больше от тоски, от одиночества.
   Первые записанные книги – из домашней библиотеки. Потом записался в городскую библиотеку, а потом ещё в юношескую. Хотелось прочитать всё и обо всём.
   Какая она, жизнь?
«Милый друг» Мопассана, «Замок Броуди» Кронина, «Королева Марго» Дюма.
   Книги, книги, которые переживал как жизнь, и которые были просто интересными:
И. Ефремов «На краю Ойкумены», «Звёздные корабли»,
Б. Лавренёв «Ветер», «Сорок первый»,
Драйзер «Сестра Керри».
   Прочитал на одном дыхании «Старика и море» Хемингуэя.
   Читал небольшими дозами и катался от смеха – Джером К. Джером «Трое в лодке, не считая собаки».
А. Франс «Боги жаждут».
   Начал читать с недоверием, а так увлёкся. Жаль, что такая небольшая, такая маленькая  – Я. Гашек «Похождения бравого солдата Швейка».

    Хотелось понять великих, чем они такие великие. Потому и читал Шекспира: «Гамлет», «Отелло», «Ромео и Джульетта».
   Читал запоем Дж. Лондона. Перечитал почти все 15 томов собрания его сочинений.
   И опять слушал великих:
Гёте «Фауст», Бальзак «Отец Горио», «Евгения Гранде», Шиллер «Стихотворения».
   Открыл для себя Э. По. Удивительные, страшные, захватывающие рассказы: «Колодец и маятник», «Золотой жук»,
«Бочонок амонтильядо», «Низвержение в Мальстрем».
Гейне учил наизусть.
Марк Твен «Приключения Тома Сойера», «Приключения Гекльберри Финна»
   Фантастика – целый мир и огромная жизнь. Необычайное – совсем рядом, а будущее – завтра, завтра полетят в космос корабли. И вообще совсем скоро всё фантастическое станет явью.
Всё перечислять не буду, только кое что, авторы и книги:
И. Ефремов, П. Буль, А. Кларк, С. Снегов «Вторжение в Персей»,
С. Лем, А. Азимов «Конец Вечвности», А. и Б. Стругацкие «Хищные вещи века», «Понедельник начинается в субботу», С. Лем «Непобедимый».
Читал сборники фантастики по годам: Фантастика-65,Фантастика-68, Фантастика-69. Были ещё «Мир приключений», Антология зарубежной фантастики, сборник «Лучший из миров».
Один из рассказов поразил своим безысходным отчаяньем: человек проснулся, огляделся, а кругом всё синтетическое, неживое, вместо людей – роботы. В поисках чего-то живого он пересекает бесконечный город и вдруг видит настоящее растение со стебельком и листьями. Подходит ближе, а это оказывается тоже синтетика…
Библиотека современной фантастики:
Ефремов «Туманность Андромеды», «Звёздные корабли»,
Пьер Буль «Планета обезьян»,
Артур Кларк «Большая глубина»,
Айзек Азимов «Конец Вечности»,
Карел Чапек «Фабрика Абсолюта»,
Абэ Кобо «Четвёртый ледниковый период»,
Джон Уиндем «День триффидов»,
Рэй Брэдбери «451 градус по Фаренгейту»,
С. Лем «Возвращение со звёзд»,
Р. Шекли «Рассказы»,
Советская фантастика:
А. и Б. Стругацкие, А. Беляев Собрание сочинений в 8 томах, Г. Альтов, Г.Гор, С. Гансовский, Д Биленкин, А. Днепров, И. Ефремов «Час быка», С. Снегов, А. и С. Абрамовы.

В читательский дневник записал спектакли и фильмы, которые произвели впечатление. Вот некоторые из них:
«Пансионат мадам де Воке» по Бальзаку, «Маскарад» Лермонтова,
«Спартак» балет, «Городской романс» фильм,
«Король Лир» фильм, «Собака на сене» спектакль, «Золото Маккены».
И снова за чтение:
Гёте «Фауст»,
Ромен Роллан «Кола Брюньон»,
В. Гюго «Человек, который смеётся»,
Мольер Смехотворные жеманницы», «Брак поневоле»,
«Тартюф», «Дон Жуан», Лекарь поневоле», «Скупой», «Мещанин во дворянстве», О, Генри «Избранные произведения», Бомарше «Севильский цирюльник»,
Флобер «Воспитание чувств», «Госпожа Бовари», Бернард Шоу «Избранные произведения», Лонгфелло, Стендаль, Шекспир,Гюго, Бальзак, К. Гольдони, К. Гоцци, С. Брант, Г. Гейне, В.Скотт,
Марк Твен, Мелвилл.
Из серии ЖЗЛ
И. Стоун «Моряк в седле»,
Р. Райт-Ковалёва «Роберт Бернс»,
Беликов, Князев «Рерих»,
Дмитриева «Веласкес»,
Хьюз «Бернард Шоу»,
Аникст Шекспир,
Акимова «Дидро»,

   Книги в доме – напоминание о том, сколько ты ещё не знаешь.
   Книги в доме – сколько умных людей, сколько времён и пространств, сколько собеседников.
   Книги в доме – тепло и уют, и умиротворение беспокойному сердцу.

   Чтение – бесполезное занятие.
Но если убрать все бесполезные занятия, то что такое будет человек?
   Двуногое без перьев?

   Краеведение.
   Книги о нашей стороне.
   М. Н. Коковихин «Миньярское подполье»
Для меня там много интересного из старинной жизни, много статистических данных, старые фото. Конечно, взгляд односторонний, но, если отнестись как к историческому сочинению, -  документ эпохи, свидетельство современника.
   Иван Мызгин «Ни бог, ни царь и не герой. Воспоминания уральского подпольщика». Сим начала века. Революционные события глазами её участника.
   А. И. Лазарев «Уральские посиделки». Книга представляет ныне уже забытый вид народного творчества – посиделки и вечёрки.
Александр Иванович собирал материал и в Биянке, такой для нас памятной.
   Мы в Биянке, записывая фольклор, застали уже крохи того, что было. Ушло время, ушли люди…

   П. К. Мезенцев «Загадочный мир названий», Ашинский топонимический словарь. Словарь-путеводитель.
   Ашинский муниципальный район. Энциклопедия.

   Что делать?
Учиться слушать и слышать друг друга,
учиться слушать тех, кто был до нас.
Жили-были мудрые люди…

   С. Т. Аксаков «Записки об уженье рыбы»…
   «Чувство природы врождённо нам от грубого дикаря до самого образованного человека. Противоестественное воспитание, насильственные понятия, ложное направление, ложная жизнь – всё это вместе стремится заглушить мощный голос природы и часто заглушает или даёт искажённое развитие этому чувству. Конечно, не найдётся почти ни одного человека, который был бы совершенно равнодушен к так называемым красотам природы, то есть: к прекрасному местоположению, живописному далёкому виду, великолепному восходу или закату солнца, к светлой месячной ночи; но это ещё не любовь к природе: это любовь к ландшафту, декорациям, призматическим преломлениям света; это могут любить люди самые чёрствые, сухие, в которых никогда не зарождалось или совсем заглохло всякое поэтическое чувство…

Их любовь к природе внешняя, наглядная, они любят картинки, и то не надолго; смотря на них, они уже думают о своих пошлых делишках и спешат домой, в свой грязный омут, в пыльную душную атмосферу города, на свои балконы и террасы, подышать благовонием загнивших прудов в их жалких садах или вечерними испарениями мостовой, раскалённой дневным солнцем…Но бог с ними! Деревня. не подмосковная – далёкая деревня, в ней только можно чувствовать полную, не оскорблённую людьми жизнь природы. Деревня, мир, тишина, спокойствие! Безыскусственность жизни, простота отношений! Туда бежать от праздности, пустоты и недостатка интересов; туда же бежать от неугомонной, внешней деятельности, мелочных, своекорыстных хлопот, бесплодных, бесполезных, хотя и добросовестных мыслей, забот, попечений! На зелёном, цветущем берегу, над тёмной глубью реки или озера, в тени кустов, под шатром исполинского осокоря или кудрявой ольхи, тихо трепещущей своими листьями в светлом зеркале воды, на котором колеблются или неподвижно лежат наплавки ваши, - улягутся мнимые страсти, утихнут мнимые бури, рассыплются самолюбивые мечты, разлетятся несбыточные надежды!
Природа вступит в вечные права свои, вы услышите её голос, заглушенный на время суетнёй, хлопотнёй. смехом, криком и всею пошлостью человеческой речи!...»



Прижаться спиной к тёплой печке, пусть за окном снег-дождь,
пусть ветер завывает в трубе, раскрыть книгу:
«С самого раннего детства я больше всего на свете любил море. Я завидовал каждому матросу…»

Чем больше читаешь, тем меньше знаешь…


Безыскусно, от чистого сердца…

***
день за  днем перелистаем,
лучше  - медленно прочтем,
вновь и вновь перечитаем,
сохраним и сбережем;

и истлевшие страницы,
позабытые слова
будут сниться нам и сниться:
ты жива, моя душа?

помолись о том, что было,
и что будет в свой черед,
кто же он, кто пишет книгу
да ответов не дает?

нет начала ей,
конца нет,
мы – странички бытия,
может, кто-то прочитает,
может, просто, без следа…

***
мой брат Винцент,
духовный мой наставник,
сто лет назад я потерял тебя,
ты помнишь сад и красный виноградник,
Овер, омытый после летнего дождя…
я, верно, в Арле никогда не буду,
и не могу тебе я ирисы нести,
но снится мне Овер, дождём омытый,
и снится куст сирени в Сен-Реми…

Винцент, Винцент,
духовный мой наставник,
ну где рука твоя,
где кисть твоя,
горит, горит твой красный виноградник
и бешено пылают небеса…

как холодна могильная плита,
меж нами времена и страны,
но слышу я: пылают небеса…
Винцент, тебе - моя душа
и сердца боль – незаживающая рана…
мой брат Винцент,
духовный мой наставник…

***
в День рождения Поэта,
на помин его души
соберём по белу свету
мы затёртые гроши;
на гроши накупим свечи
и зажжём мы их в ночи,
и молиться слёзно будем
за покой его души…
и в ночи мы будем слушать
его Голос на крови,
и обнимем всех, кто близок,
на помин его души…
кто мы? в снах мы…
ну а въяве
даже свечку не зажгу,
трону ночью в спящем доме
я гитарную струну,
и тоску, что без исхода,
горькой водкою залью…
я обнял бы, но кого же?
никого я не найду –
на помин Души Поэта
я зажгу в душе свечу…
жаль, конечно, никто не был,
что ж, один я помяну…

***
читаем Книгу Перемен,
листаем дни Бытия,
кто нам ответит: куда и зачем
идём, надежду тая?

а снеги  летят, заметая дни,
и вот уже не видны
в Белых полях Вечных Времён
наших мгновений следы…

***
в дверь постучится странник,
я знаю – это Ли Бо;

отшельник, поэт и изгнанник –
будет ему тепло;

будем мы любоваться
далёкой лунной горой;

и сколько есть сил восхищаться
звёздного мира игрой…

***
листаем Книгу Перемен,
читаем Дни Бытия,
что нами движет,
куда и зачем – идём,
надежду тая…

чудится – есть ответ,
да нам его не прочесть,
и заметает наш след
небытия Белый снег…

кто-то другой прочтёт
Белый Путь, Вечный Путь до конца
и снова листать начнёт
Книгу Белую Бытия…

***
где вы, Александр Блок,
не от мира сего человек,
я душистый чай заварил для Вас,
что Вам слава, и что Вам успех…

за дверью останется суета,
пейте чай,
просто так посидим,
вечер
и половина октября
прошли,
Липовая в дождях
тает, как дым…

я из Вас иконы не сотворю –
мы просто - поговорим,
то, что Вы подарили нам,
мы сбережём, сохраним…

***
где прошлогодний снег? (Франсуа Вийон)

какие бы не ставили гробницы,
истлеют и они,
перелистают Небеса страницы
и нас отправят на покой,

нам истина оскомину набила,
что всё пройдёт – растает белый снег,
и что сейчас так свято и так мило,
то завтра станет – было… было…
и не найдём мы прошлогодний снег,

но с каждым днём безумней жажда жизни,
но с каждым днём безумней смерть зовём,
мы в каждом из мгновений смыслы ищем
и задаём вопрос: а что потом?..

***
мой брат Винцент,
к тебе иду в Овер после дождя,
здесь, как и там,
такая ж суета,
всё, как всегда, всё, как всегда,
но чист Овер после дождя…
у нас на похоронах говорят о том,
что, мол, неправедно уж очень мы живём,
но похоронят – на круги своя
все возвращаются…
а я иду в Овер после дождя…
в ладонях рук моих, о Господи, твоя слеза,
и я иду в Овер после дождя…
Винцент, мы истово помолимся с тобой,
пейзаж напишем вдохновенною душой,
прозрачен-чист Овер после дождя, -
мой брат Винцент, тебе – моя рука…

и в Запредельном мире будет свет,
успокоение,
исполнится молчания обет,
и будет вечно с нами, - навсегда –
Благая весть, - Овер после дождя…

Хранителям Книг

перебирая Книг истлевшие страницы,
переживая прошлые века,
мы жадно ищем в них частицы
вселенского – из Вечности – Огня

все прошлые мечтанья-вдохновенья,
вся жажда жизни и любви
в страницах-душах избегает тленья,
и с нами говорят миры

спасибо Вам, Хранители Времён,
сокровищ истинных, высоких устремлений,
спасибо Вам, сердечный мой поклон,
спасибо Вам, Хранители мгновений…