Ирина

    
                Эта история началась на летних каникулах перед восьмым классом, в августе. Друг Эда, Генка обратился к нему со странной, необычной  просьбой. Вначале Эд оторопел. Генка просил его помочь вызывать на свидание, нравившуюся ему девушку из класса, Ирину.  Эд и представить себе не мог, как это будет выглядеть. Генка его долго умолял, в конце концов, Эд согласился. С этого момента каждый вечер они шли с Генкой к дому Ирины. Тот оставался за домом, а Эд шёл на амбразуру, то бишь подходил к окну Ирины, стучал и, слава Богу, если Ирина была рядышком с окошком, но, часто, возле окна оказывалась её бабка. Тогда начинался страшный скандал. Бабушка ещё в квартире начинала безумно кричать, если был рядом отец или мать Ирины, она взывала к ним. И все вместе они выходили на улицу, выходили, но не бабушка – она вылетала. Но вот, что странно. Эду не было страшно, вот если бы он это делал для себя –  да, наверное, боялся бы, а для друга ничего не страшно. Это качество проследует с ним через всю жизнь, просить что-то для себя он не умел, не хотел, но попросить для кого-то, ему было не трудно…

      
     Через некоторое время шум утихал, родственники уходили, а Эд успевал через окошко обменяться с Ириной несколькими фразами. Дальше оставалось только ждать, когда Ирин улучшив момент, выйдет на свидание, усыпив бдительность бабки. Почти всегда ей это удавалось, и они отправлялись бродить по городу. Болтать ни о чём, собственно говоря, болтал Генка, Ирина иногда отвечала ему. А Эд наблюдал за всем этим со стороны и всё больше открывал для себя красоту Ирины. Её улыбка добрая, нежная, мягкая проникала в самое сердце. Эд всё чаще ловил себя на том, что уже не может без её улыбки, без её сияющих глаз. Её движения, говор, смех всё это стало родным, Эд не знал, что делать, но не видеть Ирину он уже, просто, не мог…

      
     Если удаётся набраться терпения, то многие вопросы решаются сами по себе. Отпустишь ситуацию и проблема, задача, решает сама себя. Так и произошло. Генка быстро устал от постоянных стрессов, предваряющих свидания, постоянное присутствие Эда, мешало сближению с Ириной, но отпустить Эда, означало вообще перестать встречаться, с нравящейся девушкой. Со временем он во все потерял интерес и просто перестал встречаться с Ириной.

      
     Это случилось в один из вечеров, Генка попросил, чтобы Эд отправился на свидание и объяснил Ирине, что он больше не может с нею встречаться. На свидание Эд пошёл, но говорить Ирине ничего не стал. Она спросила – «где Геннадий?», Эд ответил, что его не пустила матушка, больше Ирина не спрашивала, они просто пошли рядом, долго молчали. Эд не уставал любоваться ею, всё в ней было окутано ореолом простой, тёплой красоты, её простенькие кофточки, сарафанчики, платьица, согретые её красотой, приобретали какой-то особый шарм. Её было интересно слушать.  Её интересовало всё, как и Эда, они задавали друг другу вопросы, если знали ответы, то делились информацией, если нет, то при следующей встрече обязательно, любым путём, кто-нибудь из них находил ответ. Это была своего рода игра, вместе им не было скучно. Они с нетерпением ждали каждой следующей встречи. Единственное, что огорчало, это не возможность заранее договариваться о встрече – вечерняя тренировка по теннису ни разу не заканчивалась в одно и то же время, тренер их разнообразил, как только мог. Мало того, что они с Генкой безумно уставали, ещё и вечер не получалось распланировать заранее. Поэтому регулярных встреч с родственниками Ирины не получалось избегать, хотя надо сказать, что они уже привыкли к Эду, и скандалов практически не было, только бабушка не уставала шипеть.

       В один из вечеров  Ирина предложила на следующий день сходить на пляж, сказала, что идут друзья, которые живут в её доме, ей тоже разрешили, идти с ними. После утренней тренировки, Эд зашёл за Ириной, вся компания уже стояла на улице возле дома, ждали ещё кого-то. Эд поздоровался, в это время из подъезда вышел светловолосый парень и все неспешно двинулись в сторону пляжа. Со всей компанией Эд был знаком, пусть не близко, но знаком. На пляже, неожиданно, удалось занять хорошее место. Все скинули одежду, оставшись в купальниках, а мальчишки в трусах, в плавках. Присели, кто на песок, кто на принесённые коврики. Иришка тоже расстелила коврик и приглашала Эда присесть, но он её не слышал, как зачарованный смотрел он на неё, на её тело, он впервые видел её без платья. Раздельный купальник делал доступным взгляду почти всё тело, Эд, не мог оторваться от её гладкой, чуть смуглой кожи. На время, забыв о каких-либо приличиях, он открыто изучал её тело и чувствовал, как в нём просыпаются совершенно новые не известные ранее чувства. Ирина смутилась и покраснела, она попыталась прикрыться платьем, лежащим на песке, Эд остановил её. Извинился и откровенно сказал, что залюбовался её телом, чем ещё больше смутил Ирину. Возникла короткая пауза, но он быстро взял себя в руки и, скорчив рожицу, плюхнулся на подстилку, приглашая Ирину последовать своему примеру. Она присела рядом, не переставая вглядываться в Эда. Все предыдущие отношения были лишены признаков характерных для отношений между мужчиной и женщиной, они были дружескими. Совершая, каждодневные прогулки, они лишь иногда брали друг друга за руки.      
      
      Дружно всей компанией с весёлыми возгласами встали, и отправились поплескаться в море. Почему поплескаться? Да потому, чтобы поплавать, нужно было пройти метров двести и то в те дни, когда не было отлива.  Зашли в воду по пояс, окунулись, спонтанно началась игра, мальчишки ладонями били по воде, стараясь обрызгать девчонок, уворачиваясь от брызг девчонки, хохотали, кричали, тщетно, прикрывая волосы от брызг, крик и смех иногда переходили в визг. Как неожиданно началась игра, так неожиданно и закончилась. Выплеснув избыточную энергию, компания потихоньку побрела к берегу. Ирина протянула руку, Эд  осторожно взял её в свою ладонь. Они никого, не замечая пошли к берегу.
       
      На берегу вся компания разделилась, кто-то стал читать  книгу, кто-то листал журнал, несколько человек сели играть в карты, один из них пригласил Эда, но тот отказался, сославшись на то, что не умеет играть. – «Он солгал, но после истории, произошедшей на соревнованиях в Сочи, в марте этого года. Он дал себе обещание - больше никогда не брать карты в руки». Ирина заметила, что когда Эд отказывался от игры, едва уловимая печаль отразилась в его глазах, машинально она взяла его за руку, он поблагодарил её нежным пожатием. Он ничего не собирался рассказывать, но, неожиданно, для себя поведал Ирине эту, вызывающую неприятные воспоминания историю.

            «В конце марта сборная города по большому теннису ежегодно отправлялась в город Сочи, на матч шестнадцати городов. Соревнования начинались в 9-00 утра, продолжались до 16-00, каких-то особенных развлечений вечером не было, все были предоставлены сами себе. Жили в гостинице «Старт», номера были двухместные. Эда и Генку поселили в одном номере. В какие-то вечера они отправлялись побродить по городу, иногда старшие братья, Генкин брат Сергей был первым номером в юношеской команде, а Эда брат Александр вторым номером, сажали их играть с ними в карты, разумеется под  интерес, но играли во взрослые игры – преферанс, покер, в Кинга. Это продолжалось уже три года, за это время Эд и Генка отработали несколько, только им понятных знаков, которые иногда помогали им одерживать верх, над своими старшими братьями. Из-за чего те очень злились.
       
       И вот в один из таких неприкаянных вечеров ребята из команды Волгограда, предложили, перекинуться в картишки у них в номере. Пошёл дождь, на улице было слякотно, Генка и Эд, не раздумывая согласились. В самом начале волгоградцы предложили играть на деньги, Эд растерялся – они никогда не играли на деньги, да, и какие у них были деньги по десять рублей, выделенных родителями на поездку. Но Генка уговорил, и они стали играть. Игралось легко, всё шло по накатанной, давно отработанной схеме. За короткое время соперники оказались, совершенно без денег. Они стали просить сыграть ещё одну партию в долг, но Эд с Генкой отказались  и покинули их номер. Генка всегда  предчувствовал опасность. Вот  и в этот раз, начавшаяся дрожь в руках подсказала, что их ожидают неприятности. На этом этаже жила команда девчонок из их города, они постучались, не дожидаясь приглашения вошли. Генка сбросил все деньги под подушку первому номеру команды Ольге. В карманах у них с Эдом, осталась только мелочь, да ключи от номера, карты Генка положил на прикроватную тумбочку. Посоветовал девчонкам закрыться в номере, и они с Эдом пошли к себе на этаж. Эд недоумевал к чему всё это, но когда поднялись на этаж и увидели возле своего номера воглоградцев и представителей федерации тенниса, всё стало понятно. Играть в карты, было строго запрещено, тех, кого заставали с поличным за игрой, ждала дисквалификация на год. Оставшись без денег, волгоградцы, не раздумывая побежали жаловаться. Не спеша Эд и Геннадий подошли к своему номеру, поздоровались, Эд открыл номер своим ключом и все прошли внутрь, не было только тренеров таганрогской команды. Эду и Генке предложили вывернуть карманы, неохотно они выложили содержимое на тумбочку, Эд  спросил, что всё это значит. Вместо ответа услышал вопрос -  «Где карты, и деньги?» Они оба пожали плечами, спросили в ответ -  «Какие карты, какие деньги?» Их терзали минут сорок, уже подошли тренера, но Эд с Генкой упорствовали, что скорей всего волгоградцы это придумали, вот только не понятно зачем?! «Черныш», так звали между собой члены таганрогской команды, старшего тренера, всем своим видом показывал, что ни в чём, признаваться нельзя. Номер был перевёрнут вверх дном, ничего не нашли, ограничились устным выговором, забрали волгоградцев,  всех тренеров и пошли разбираться дальше. Ситуация была глупая - по уставу федерации игра в карты запрещена, но почти все участники соревнований грешили этим, да и члены федерации не видели в этом ничего дурного, но не отреагировать на жалобу не могли, тем более речь шла об игре на деньги. Через час к ним зашли тренера, пытались заставить их всё рассказать, но они уже успели договориться,  «раз «Черныш» сказал «молчать» – будем молчать для всех и до конца». Ничего не добившись, тренера отвесили им по оплеухе, и ушли. Наконец-то можно было перевести дух…

      Всё, казалось бы, прошло, но Эда терзали воспоминания  о том, как волгоградцы рыдали, как умоляли вернуть деньги. Понимая, что если сделают шаг из жалости, то сразу ставят под удар всю команду, Эд и Генка решили пережить эту ситуацию до конца. Вот тогда по приезду в родной город, Эд дал себе слово – «больше никогда не играть в карты». Когда Эд вспоминал об этой истории, он не произвольно втягивал голову в плечи, а по всему телу пробегал неприятный озноб».
И сейчас, закончив рассказывать Ирине эту историю, Эд съёжился, как от холода, но быстро стряхнул с себя это состояние, достал из спортивной сумки волейбольный мяч и пригласил желающих поиграть.

      Начали перебрасываться мячом с Ириной, но постепенно в игру включилась почти вся компания, вошли в игру девчонки и ребята из других компаний, получился достаточно большой круг. Играть стало интересно,  наверное, нет более демократичной игры, чем пляжный волейбол отсутствие каких-либо правил, подталкивало к азартной, творческой игре. Порой участники игры выполняли неимоверные кульбиты, чтобы достать мяч и наносили нападающие удары, удивительно высоко подпрыгивая в воздухе. Четыре часа пролетели быстро. Удалось ещё пару раз поплескаться в воде, сыграть в некое подобие футбола. Компания собрала вещи и направилась домой, одевались на ходу, по мере высыхания плавок, купальников, но, когда  приблизились к дому, все уже выглядели прилично. Эд, прощаясь с Ириной, сказал, что сегодня вечерней тренировки не будет, и они могут договориться о встрече на конкретное время. Договорились на семь вечера, обменялись улыбками, она пошла к своему дому, а он прошёл квартал до переулка им. Мечникова повернул налево и пошёл по направлению к своему дому.

      Как безумно любил Эд свой родной город, двухэтажные, кое-где трёхэтажные, а по удалению от центра одноэтажные дома, создавали непередаваемый уют. Человек не терялся среди них, а наоборот чувствовал себя полноправным участником всего происходящего. Город утопал в зелени - акации, клёны, каштаны, тополя, липы. Даже летняя жара не могла до конца победить прохладу, которую дарили деревья улочкам, прикрывая их от летнего солнца, тенью своих раскидистых крон. С самого начала весны город утопал в медовых  запахах цветущих деревьев, кустарников. Газоны, укрываясь ковром из петуний, источали дурманящий, круживший голову запах. Не далеко от центра города, улочки и переулочки утопали в зелени и цветах фруктовых деревьев. Воздух был полон ярких и едва слышных тонких ароматов, а вокруг крон деревьев суетились пчёлы. Дышалось радостно и легко. Эд любил свой город…

     Эту вечернюю встречу вернее было назвать  их первым свиданием. До этого всё происходило иначе, а сегодня, увидев Эда, она ускорила шаг, подойдя к нему, радостно чмокнула в щёку. Эд осторожно одной рукой прижал Ирину к себе и нежно заглянул ей в глаза. Взял её за руку, и они, касаясь плечами, пошли бродить по остывающему от дневной жары городу. Она рассказывала о своей семье, он, когда наступала пауза, рассказывал ей о своей жизни. Она ничуть не жаловалась на своих домашних, по рассказам чувствовалось, что очень любит бабушку, да и забота всей семьи не тяготит её, а наоборот радует и придаёт ей сил. Жили они не богато, но в среднем достатке. Её все устраивало, каких-то особых претензий к жизни у неё не было, хотя были, но не претензии, а неуёмное желание читать книги и желание через чтение книг познавать мир. А также у неё было постоянное желание с кем-нибудь делиться прочитанным, проверять так ли понимает прочитанное, и какие чувства вызывает у собеседника, тот или иной рассказ. Сейчас в эти минуты она ощутила, что всё совпало, радостно забилось сердце, неожиданно, пришло понимание, что рядом близкий ей человек. В слух она сказала, что рада, что так всё обернулось, он с самого начала был ей симпатичен, а со временем, он покорил её умением слушать, а ещё он прекрасный рассказчик. Эд сказал, что симпатии их взаимны. Им, наверное, показалось, что идти стало легче, и было ощущение, что притяжение Земли уменьшилось в разы, ещё чуть-чуть и можно будет взлететь…
    
     Они были в том возрасте, когда слово любовь ещё не вошло в обиход и,  когда неожиданно, употреблялось в разговоре, вызывало у кого смешки, у кого непонятное смущение – всё только начиналось. И не заметят, как  чувство, определяемое этим словом, войдёт в их жизнь, доставляя безумную радость, ощущение бесконечного счастья. Но и безумные страдания, боль утраченной страсти, в этом во всём будет замешана любовь, которую они не смогут обходить, а будут, разрывая сердца, расставаясь с прошлой любовью, как бабочки на огонёк  стремиться к новой любви, чтобы снова сгореть без остатка. И перетерпев боль, возродиться к новой любви…
    
     Это был прекрасный вечер – вечер начала их любви. Они не заметили, как стемнело, как незаметно опустели улицы. Жаль, так хотелось, чтобы этот вечер не заканчивался. Они направились к дому Ирины, всё убыстряя шаг. Уличные фонари приветствовали их и тут же, не успев поговорить, прощались с ними. Бедные им всю ночь стоять в одиночестве, встречая и провожая случайных прохожих, которым нет дела до этих солдат-фонарей, которые уже много лет безукоризненно несут свою службу, не ожидая ни наград, ни простой похвалы. Люди вспоминали о фонарях только тогда, когда по той или иной причине фонари не загорались, в наступающей темноте, прохожие начинали чувствовать себя одинокими и беззащитными.
    
     Они остановились метров в тридцати от Ирининого дома там, где обычно расставались с ней до следующей встречи. Эду безумно захотелось обнять и поцеловать Ирину. Подчиняясь своему порыву, он повернул её к себе лицом, нежно обнял  и поцеловал в губы. Эд почувствовал сопротивление, но губы его были настойчивы, а губы Ирины были не готовы долго сопротивляться.  Сопротивление сошло, на нет, и её губы  стали робко отвечать на его откровенный поцелуй. В ответных движениях её губ  улавливалось желание продолжать эту ласку. Он нежно, боясь испугать, осторожно коснулся её тёплого языка, она замерла, но неожиданно для себя, не смело ответила на эту ласку. Вдруг, она отстранилась от Эда, в её глазах был страх – страх перед незнакомыми ощущениями, перед новыми  чувствами, страх перед тем, что у страсти нет границы и очень трудно не сорваться в пропасть. Наверное, в эту минуту в девочке проснулась девушка. Она заглянула в глаза Эда и попросила, чтобы он никогда так больше не делал, сказала, что вместе с приятными чувствами, испытала беспричинный страх. Эд нежно поцеловал её в щёку, не стал ничего комментировать, попрощался и, дождавшись, когда она исчезнет в дверном проёме, бережно понёс радость происшедшего домой. Испытывая необыкновенные чувства, к своей любимой девчонке.  – «Да, да – любимой», – это было уже его слово, он готов был произносить это слово не только про себя, но и вслух, никого не стесняясь, он готов был кричать на весь мир об этом…

      Теперь время разделилось на две части до свидания и после свидания. Первое радовало предвкушением предстоящей встречи, второе радостными воспоминаниями о ней. Они по-прежнему озадачивали друг друга вопросами, по-прежнему искали на них ответы. Одним словом скучать им было не когда. А совсем недавно Эд в библиотеке взял изрядно потрёпанную книгу «Хищные вещи века» повесть братьев Стругацких. Выдала ему эту книгу библиотекарша очень не охотно, бурча под нос, что рано ещё читать такие книги. Прочитав книгу Эд, предложил прочитать её  Ирине. Она быстро справилась с поставленной задачей, он отнёс книгу в библиотеку. И они, уже, который день наперебой, говорили об этой книге. Это была фантастика, но в ней предчувствовалось скорое наступление изменений в их обществе и, как итог приход долгожданного изобилия. Но странно, в повести изобилие породило, неожиданные метаморфозы, убив в людях желание, творить и искать своё предназначение в труде. Люди перестали думать об истинных ценностях, сложные мысли вызывали усмешку и неприятие. Всё сильней раскручивалась индустрия развлечений. Доступность синтетической еды, дешёвой и бесполезной, делало людей аморфными, все жили в ожидании, казалось, вот-вот появится что-то новое, что затмит все прежние развлечения. Ожидания оправдались, неизвестно кто, придумал электронный наркотик – «Слег». Созданный на основе, электрического прибора от комаров – ложись в ванную с тёплой водой, вставляй его в розетку, капай гель, включай радио, надевай наушники и проваливайся в мир развлечений, который не имел конца, так как рождался в голове, принимающего  ванну. Если не кому было извлечь человека из ванной в ближайшие часы, он просто погибал от истощения. С появлением этого наркотика, увеличилось количество смертей среди молодых и людей среднего возраста. Все мысли в повести, казались, и знакомыми, и не знакомыми, точнее сказать было ощущение, что нечто подобное, иногда, мелькало в их юных головках, но не облекалось в слова, оставаясь мутным туманом в уголках памяти. Эду понравилось выражение, о захваченной изобилием «Стране дураков» и мысль о невозможности, с налёта решить проблему, катящегося в пропасть общества…
    
     Они обсуждали, спорили, порой, каждый по-своему понимал смысл происходящего в повести, могли до хрипоты доказывать свою правоту. Потом долго ходить молча, держась за руки. Им было хорошо вместе. Прощаясь, Эд целовал Ирину в щёку и они расставались. Эд не настаивал на более откровенных поцелуях, он умел ждать…

     Сожалей, не сожалей, а время неумолимо. Каникулы закончились, начались занятия в школе, видеться удавалось реже. Но, когда случалось свидание, то оно проходило сумбурно, каждому не терпелось поделиться произошедшими событиями. Они настолько были увлечены, что за малым, не забывали вернуться домой к назначенному времени. Им не хватало этих свиданий, пообщаться в школе не удавалось, Ирина очень стеснялась посторонних взглядов и не зря. Сверстницы были остры на язычок, всё подмечали, сплетничали на их счёт. Однажды, Эд, проходя по коридору, встретил Иринину одноклассницу. Та, изучая его глазами, сказала, что это, наверное, он подарил Ирине капроновые чулки. Эд, пожал плечами, не зная, что ответить. Он не придавал значения тому,  в чём ходит Ирина, он любил её такой, какая есть, умная, красивая, добрая, заботливая и нежная.               

     Сентябрь начал, октябрь подхватил, поражающий буйством красок хоровод листьев. Бабье лето, согрев теплом, добавило нежности в отношения между людьми. В один из тёплых вечеров после школьного «Осеннего бала» Эд провожал Ирину домой. Они не пропустили ни одного медленного танца, такая не привычная близость тел, какую допускал танец, добавила массу новых ощущений. Иногда, Эд чувствовал, как Ирину бьёт озноб, в эти мгновения она ещё сильнее прижималась к нему, потом чуть отстранялась, смотрела ему в глаза, пытаясь увидеть отражение собственных чувств…
       Шли медленно, она говорила о том, что до этого никогда не танцевала с мальчиками, до этого доводилось танцевать только на вечерах, устраиваемых в классе, куда приходили просто подурачиться. Оставался один квартал до её дома, она вдруг остановилась, повернулась к нему лицом, чуть приподнялась на цыпочках и прижалась своими губами к губам Эда.
    
     Он ждал, давно ждал, но был, застигнут врасплох. Ах, как пахли её губы, как тревожно блестели глаза, каким нежнейшим шёлком, отливали волосы, в приглушённом свете уличных фонарей.  Эд осыпал её лицо поцелуями, казалось, что его губы в темноте потеряли, пахнущие вишней губы Ирины и искали их. Но вот он коснулся губами её губ. И, показалось, что они оторвались от земли и парят в воздухе. Это был странный, безумный полёт, из которого они оба вернулись чуть испуганными, но счастливыми людьми. С этого вечера кроме их обычных для свиданий разговоров о школьных буднях, о новых прочитанных книгах, о каких-то, внезапно, возникших проблемах. Появилось занятие, которое все остальные отодвинуло на задний план, теперь они разговаривали и делились новостями, в короткие промежутки между поцелуями. Эд уже умел целоваться, а Ирина, почувствовавшая вкус к этой любовной ласке, легко освоила азы и уже сама придумывала, как добавить в поцелуй, нежных радостных красок. Куда подевалась девочка отличница, со всех сторон, окутанная, как паранджой, предрассудками, предубеждениями. Теперь она находила любой предлог, чтобы вырваться на свидание к Эду. Они вдвоём прибегали к любым ухищрениям, чтобы выкроить время для свиданий, без ущерба для учёбы. Ему было легче, он не гнался за пятёрками, да никто его к этому не понуждал. Сложней было Ирине, от неё требовали только отличных оценок, а это подразумевало долгое просиживание за выучиванием уроков. И они нашли с Эдом выход, устные предметы они стали учить вместе на прогулках. Или он, или она брали нужный учебник на свидание, договаривались в школе, находили уютную лавочку, и пока было светло, читали друг другу нужный материал, потом пересказывали, дополняя друг друга. Когда темнело, находили лавочку под фонарём, доучивали, не забывая с наслаждением целоваться. Они полюбили свои занятия на свежем воздухе. Эд даже подтянулся по некоторым предметам, сам он, обычно, устные предметы старался запомнить на уроке в классе, так как дома уже не хватало времени, после выполнения письменных домашних работ, на штудирование устных.
    
       Стояла осень удивительно тёплая, они не задумывались о том, что будут делать, когда станет холодно, им было тепло и уютно рядом друг с другом. Они были счастливы в этом времени года, осень, будто подыгрывала их чувствам. Буйством невообразимых красок осень всё сильней разжигала их чувства. Влекомые музыкой осени, закружившись в её нескончаемом танце, они всё больше теряли связь с действительностью. Они были готовы на всё, чтобы сохранить свою любовь.
      
      В конце октября Эд получил пригласительный на «Осенний бал» для спортсменов, который проводился в городском Доме Культуры. В пригласительном билете был указан план торжественного мероприятия; торжественная часть (с награждением спортсменов, внёсших заметный вклад в спортивную жизнь города) и собственно вторая часть – сам бал с участием известного в городе ВИА «Гномы». Пригласительный был на два лица, Эд предупредил Ирину и в означенный день они радостные и счастливые входили в ГДК, который был расцвечен праздничными огнями и из всех окон, доносилась музыка. Торжественная часть прошла быстро. Эд был приятно удивлён, получив грамоту за участие в сборной города по большому теннису и за активное участие в спортивной жизни школы. Это порадовало, но необходимо было пристроить куда-нибудь грамоту – «не ходить же везде с нею в руках». Эд уговорил гардеробщицу, и до конца вечера она оставила её у себя. Он с Ириной поднялся на второй этаж, где, обычно, проводили танцы, а в данный момент должен был начаться бал. Ирина была удивлена – Эд постоянно с кем-нибудь здоровался у неё, даже, возникло странное чувство, она ревновала его к ситуации, к атмосфере вечера ей, казалось, что Эд уже не принадлежит ей. Она сильней прижалась к нему, он бережно, касаясь её руки, поглаживанием успокаивал Ирину, шептал ей, что всё хорошо.
    
    
 « Глупый он не понимал, что она впервые ощутила, что у Эда есть другая жизнь, в которой масса незнакомых ей людей. И со всеми у него были достаточно тёплые отношения и он, и с ним здоровались не только мальчишки, но и девчонки, явно не из их школы, да и, пожалуй, постарше»…
      
       До этого Ирине, казалось, что Эд безраздельно принадлежит ей. Она допускала в его жизни одноклассников, друзей по спорту о них в его жизни она знала.  По их поводу не возникало никаких сомнений. Но сейчас, она поняла, как мало знает об Эде, внутри возникло суетливое чувство, будто её намеренно обманули, намеренно скрывали то, что она обязательно должна была знать. В какой-то момент она даже хотела, ничего не говоря уйти, но она боялась потерять Эда, поэтому тут же прогнала эту мысль». Но в этот момент зазвучала песня – «в школьное окно смотрят облака…». Эд пригласил её на танец, взял за руку и повёл к центру зала. Осторожным движением развернул Ирину лицом к себе, и они тихо закружились в медленном танце. «И сразу всё изменилось, все люди вокруг исчезли, они снова были одни в целом мире. Тревога ушла, она доверчиво прижалась к нему, отпуская все сомнения».
      
    
     Эд не мог услышать мысли Ирины, он только увидел и почувствовал, появившуюся в глазах тревогу и необычное для неё волнение. По-мальчишески он даже был рад, что удивил её наличием такого количества знакомых, приятелей и друзей.
    
     «Может быть, во взрослой жизни его девушка и была бы рада такому количеству его знакомств – это говорило бы о его успешности, коммуникабельности, в общем, добавляло бы в его образ плюсы. Но сейчас, все эти люди, знавшие Эда, вызывали у Ирины страх, ей, казалось, что они по капельке отнимают у неё Эда, разворовывают её счастье. Но, к сожалению, или к радости Эд не знал об этих мыслях, возникших в девичьей головке – поэтому был просто счастлив, и наслаждался прекрасным вечером».
    
      Ещё два танца они медленно кружили, не замечая, танцующих рядом, но вот заиграла быстрая музыка, Эд взял Ирину под руку и они, лавируя между «пляшущими человечками» стали пробираться к месту свободному от танцев туда, где музыка была слышна чуть тише.  Они болтали обо всём и ни о чём, сейчас, они точно знали, что этот мир создан для них.
    
     «Эд через сорок лет, вспоминая юность, говорил о том, что он и все, кто его окружал, не говорили о политике, не выражали недовольство. С успехом находили себе занятия по душе, в быту основная масса довольствовалась малым. Еда – её хватало, изыск еды компенсировался простотой, наличием натурального вкуса. Что может сравниться с куском серого хлеба за 16 копеек, чуть политого душистым подсолнечным маслом Юга, слегка, присоленного или с ломтем хлеба, посыпанного сахаром и чуть смоченного водой.
    
       В их юношеской жизни было всякое, и беды, и тревоги, и радость творческих поисков, и неудачи, и бесчисленные глупости, совершаемые в юности, но не было не любви к Родине. В каждом жила любовь к своей малой Родине, но и к обширным просторам своей страны, к своей огромной Родине тоже в каждом жила любовь.  У Эда матушка была уроженкой Тверской губернии. Родилась в деревне Речки, находилась та «у чёрта на куличках», рядом 20-30 вёрст никаких деревень, ни хуторов. Пока был жив дед, бабушку Эд не помнил, они каждое лето приезжали к нему в гости, добираться было не просто. Но, когда они, добравшись, выходили из автобуса или машины, после первого глотка деревенского воздуха от счастья, у Эда начинало щекотать под ложечкой, хотелось упасть на траву и заплакать от счастья. Это чувство было ни чем не регулируемо и повторялось всякий раз, когда он приезжал к деду. Его всегда поражала простота уклада, дел было много, но не было ненужной городской суеты, все происходило в нужное время в нужный час. А какой суп варил дед в печи, какую безумно вкусную кашу, никогда потом ни в изысканных ресторанах, ни у любящих готовить еду хозяек, не ел он ничего подобного. Только однажды, в глубинке Курской губернии, доведётся отведать ему и супа, и каши из русской печи и почувствовать, как защемит сердце, от нахлынувших воспоминаний из детства. Ни деда, ни отца, ни матери к тому времени уже не будет в живых».

     Знать то они знали, что мир создан для них, но это не означало, что никто не может бесцеремонно вломиться в него и навязать свои проблемы. Первой на их уединение посягнула знакомая Ирины. Она подошла, слишком пристально разглядывая Эда, но он выдержал, не отвёл глаз, и хозяйке бесцеремонного взгляда, пришлось опустить глаза, слегка покраснев. Утратив свою напористость под его взглядом, она забыла и все слова, которые хотела проговорить, и о намерение потребовать знакомства с Эдом. В итоге она, как-то невнятно поздоровалась, и почти шёпотом попросила Ирину уделить ей минутку. Эд с сожалением отпустил её. Но скучать ему не пришлось, подошёл одноклассник Сашка, отвёл Эда в сторону и начал нервно рассказывать, что его позвал драться один на один, претендент на руку и сердце девушки, которая нравилась Александру. Эд знал историю не простых взаимоотношений Александра и «претендента», их постоянно сталкивала лбами девушка Оля, которая нравилась обоим. Милая была девчонка, но не более того. «Претендент», донимавший Сашку, был маленького роста, неказист, вряд ли он нравился капризной Оленьке. Но ей так хотелось услышать боевой горн, оповещающий о турнире, за обладание сердца юной леди. Но времена были не те, да и леди была не леди, а глупая, дурно воспитанная плебейка. Нет, Эд тепло относился ко всем женщинам без исключения, но терпеть не мог интриг, искусственного нагнетания страстей, провоцирования жутких драк, публичных унижений, которые выпадали на долю несчастного влюблённого. Они с Александром не раз беседовали об этой странной ситуации, Эд объяснял ему, что ненавидеть он должен Оленьку, а не своего коллегу по несчастью. Но слова повисали в воздухе, до Шурика было не достучаться. И вот настал час «икс», они должны были сойтись для турнира в общественном туалете ГДК. Эд, посоветовал никак не реагировать на навязчивые приглашения, он хорошо знал, как это всё происходит – жаждущий сатисфакции, приглашал на разборку в «сортир», абсолютно один на один, а на месте турнира уже находились заранее приглашённые друзья из того района, где проживал, требующий удовлетворения, в данном случае это были «каспаряне». Сашка сказал, что он не может отказываться, потому, что его обвинят в трусости. Эд разозлился, в горячке сказал, что всегда считал его умным, бесстрашным, но не глупым. Они поссорились. Разозлились друг на друга. Расстались не попрощавшись.

     Эд взглядом поискал глазами Ирину, не нашёл, от чего настроение ещё больше испортилось. Он знал, что после встреч со знакомыми, не дай Бог родственниками, она всегда начинала переживать. Что подумали, что скажут, не дойдёт ли до родителей, можно было считать, что вечер испорчен. И сейчас, Эд понимал, что возможно вечер бесповоротно испорчен. Но к его радости Ирина, помахав ему, издали, рукой, шла на встречу радостная и счастливая. Она чмокнула его в щёку. Заиграла медленная музыка. Эд пригласил её, и они растворились в море танцующих пар. Она что-то шептала ему на ухо. Он, ничего не шепча, нежно касался губами пушка на её шее, чем вызывал тёплую улыбку Ирины и нежное пожатие руки, как благодарность, за неожиданную ласку.

        Музыка затихла. Они, как будто сговорились и выдохнули одновременно, что, не пора ли им отправиться на прогулку. Желание было обоюдным, они быстро пошли к гардеробной, Эд отдал номерки, взамен, получил свою лёгкую куртку и  плащ Ирины. Когда одевались, мимо пролетел Сашка, на ходу проговорив, что он сейчас кого-то позовёт и ГДК разнесут в пыль. Ирина спросила, что это с ним Эд сказал, что это помутнение на почве безграничной глупости.
   
       Они вышли на улицу, было свежо, но всё равно чувствовалось, что солнце ещё хорошо прогревает землю. Осень выдалась прекрасная, было тепло, деревья медленно теряли листья. Был конец октября. Но деревья ещё сохранили, наряды безумных цветов. От многоцветья их нарядов, улицы выглядели праздничными, а рассыпанный под ногами разноцветный конфитюр листьев, добавлял радостный шёпот в печальную музыку осени.

     Они брели не спеша, шаркая ногами, тем самым заставляя листья издавать, ласкающий слух шелест. Раньше Эд думал, что это занятие нравится ему одному, но со временем понял, что занятие это нравится почти всем и малым, и старым. Они шли молча, счастье, обретающее в данный момент в их душах, не нуждалось в словах. Они уже были почти у цели за поворотом дом Ирины. Эд нежно обнял её и поцеловал, она прижалась к нему, взяла его руку и прижала к своей груди, всё её тело охватила трепетная дрожь, то же самое, сейчас, происходило с Эдом. Ирина, желая этой ласки, не ожидала таких ощущений, которые были на грани сознания. Почувствовав, что, если не остановятся, то просто сойдут с ума, они разомкнули объятия. Может им показалось, но было ощущение, что стук их сердец слышен во вселенной. Эд проводил Ирину к дому, нежно поцеловал её в щёку и безумно счастливый отправился домой…

     Эд пришёл домой, но сердце всё ещё сильно стучало в груди, казалось, его стук слышат все, хотелось уединиться. Но, как назло, все были дома и бодрствовали. Отец отпустил колкую шутку насчёт «блуда», тетушка спросила – «Как прошёл вечер?», а матушка, как обычно спросила – «Не хочет ли Эд есть?». Он что-то отвечал, но был не с ними, был далеко от своего дома, парил в каких-то не оформившихся мечтах. Отказавшись от еды, Эд переоделся, умылся и пошёл на общую кухню, комната 40 квадратных метров была поделена на две не равных части – большая принадлежала семье Эда, меньшая соседям Анне Михайловне и Вартан Амбарцумовичу, жаль, но большая часть была проходной. Хотя, в то время все жили одинаково и прятать друг от друга, особенно, было не чего. По крайней мере, в коммуналках и ЖАКТАХ, было так – жили не богато, но дружно. Правда, не обходились без скандалов, как в любой среднестатистической семье. Жили хорошо, так считал Эд, он дружил со всеми, знал всех в своём большом дворе, да и к нему все относились хорошо, знали, что всегда могут попросить его о помощи. Эд очень сильно был похож на мать, многими его поступками руководили душа и сердце.

    
     Эд преднамеренно вышел на кухню, он знал, что дядя Володя, так Эд называл дядю Вартана, гостил в Армении у своих родственников. И, что в такие вечера тётя Аня, просиживала в комнате при настольной лампе, читая очередную книгу, которая помогала скоротать одинокие вечера, когда мужа не было дома. Из кухни дверь вела в комнату, комната была узкая не более трёх метров, но метров шесть в длину, ковровая дорожка делила комнату пополам. По диагонали друг от друга, стояли две кровати, каждая из которых являлась бесспорным украшением своей половины. Кровати были металлические, с массивными спинками, украшенными затейливыми узорами, которые венчали хромированные шары, своим блеском придававшие комнате праздничный вид. На стенах отсутствовали ковры, но им просто там не было места – все стены были увешаны картинами, которые писал Вартан, он был художником. На стенах висели картины, которые он не продавал, да и не покупал их никто, заказывали в основном, копии известных картин в дорогих рамах, все пытались, как-то украсить свои скромные жилища. Вартан называл эти картины – «Интерьерной мазнёй». После выполнения очередного заказа и получения денег, он ненадолго запивал, этот период характеризовался лёгкими скандалами с тётей Аней, и вечерней порцией матов из-за перегородки, произносимых его густым басом. Он проговаривал их с наслаждением с каким-то особым вкусом, спешил, как будто боялся, что это его состояние пройдёт, а он ещё не успеет проговорить все нецензурные слова, которые знал. После «разгрузочных дней» так их именовал дядя Володя. Он писал очередную картину для души, для услаждения своего не простого внутреннего «Я», картин было много. Вартан периодически менял картины на стене, звал Эда, говорил, что экспозиция в музее поменялась, обязательно надо посетить. И Эд после смены картин в течение месяца, заходил к дяде Вартану, когда он был один. ЭД мог часами разглядывать картины. Пожалуй, некоторые из них он не понимал, но они притягивали к себе своей оторванностью от суетного мира, будили воображение, дарили какую-то неуловимую надежду, не имеющую конкретных очертаний, но желанную и манящую. Странно, когда Эд вспоминал о дяде Вартане, как о художнике он его, так и называл. А в воспоминаниях, которые касались жизненных коллизий, «разгрузочных дней», жизни в быту, он оживал в памяти, как дядя Володя.
     Когда Вартан умер, приехали родственники, забрали все его вещи, в том числе и картины, не оставив ни одной  тёте Ане на память. Вартан остался жить в памяти Эда, но череда вернисажей оборвалась и только необузданная фантазия, иногда, помогала Эду, пролистать воспоминания о будоражащих сознание картинах…

     Постучав в перегородку, Эд услышал голос тёти Ани. Она каким-то шестым чувством определяла, что это он, вот и сейчас, не сомневаясь, пригласила его войти. Эд не часто, но бывал у неё в гостях, они могли разговаривать, она могла о чём-то спрашивать его, но за частую, если читала книгу, молча давала ему другую и продолжала, не отрываясь читать. Как он ей был благодарен в такие минуты, она чудом угадывала, когда он приходил помолчать, вот и сейчас, она дала ему в руки книгу и продолжила читать свою. А Эд стал, в который раз разглядывать их странное жилище, разглядывать его хозяйку. Всю свою сознательную жизнь Эд помнил, что тётя Аня жила рядом, долгое время она в холодное время года, ходила в ушитой по размеру армейской шинели. Курила папиросы «Беломор канал», слепо верила, что об этом её пристрастии никто не знает, а все подыгрывали ей, не желая её расстраивать. Работала она одновременно контролёром в драматическом театре им. А.П. Чехова и на абонементе в одноимённой библиотеке. Все годы, которые Эд знал Анну Михайловну, ни в детстве, ни в юности, ни во взрослом времени, никогда, он не мог определённо сказать, сколько ей лет. Она всегда была в одной поре не слишком старой, уже далеко не молодой. Только в конце девяностых, когда она умерла, стало известно, что она два года не дожила до ста лет…

     Придя в себя, успокоив свои чувства, Эд поблагодарил за приют тётю Аню и отправился восвояси, надеясь, что все угомонились. В квартире было тихо, свет был погашен и только над его диваном горел ночник, как будто предлагал, не раздумывать и лечь в постель…

      Эд уснул, и сон бережно провёл его через границу, пролегающую между прошлыми и будущими сутками. Не включил кинопроектор сновидений, чтобы шелестом плёнки и стрёкотом потрёпанного механизма не потревожить крепкий сон Эда и подвёл его к порогу нового утра…
    
      Каникулы! Эда никто не разбудил, но он сам проснулся, как только дома утихла суета. Как он любил такие моменты, можно было никуда не спешить, встать проснувшимся, не искать лихорадочно тапки, пытаясь раскрыть ещё спящие глаза. И особый кайф, был в том, что можно было не одеваясь, побродить по комнатам, шаркая тапками по полу, никого этим не раздражая. Подойдя к умывальнику, ладонью плеснуть в лицо небольшую горсть воды, фыркнуть, обдав зеркало мелкими брызгами, небрежно промокнуть лицо, висящим на стене полотенцем и  направиться к столу. Где ждал его, заботливо приготовленный матерью завтрак, надкусить бутерброд, медленно пережёвывая прочитать оставленную Эду записку, с заданиями и списком покупок, которые необходимо сделать. И не раздумывая, снова плюхнуться в кровать, чувствуя себя до вечера совершенно свободным, точнее, не  подконтрольным кому бы то ни было. Разве, что соседка тётя Аня, если не на работе, могла спросить из-за перегородки на кухне, о том, куда он собирается идти.
   
      Бесцельно, валяясь на кровати он, вдруг, вспомнил, что они с Ириной расстались, не договорившись о  встрече. Жаль, опять предстоит свидание с бабушкой. Эд всё-таки нашёл в себе силы встать, убрать постель, нормально умыться, одеться. И, как приличный мальчик, сидя за столом, доесть завтрак. Давалось ему всё это с трудом, так как механизм был уже заведён, все пружины гудели от напряжения, достаточно было тихого шёпота – «Марш» и  комната стала бы совершенно пустой, будто в ней никого и не было.               
    
     Выйдя из дома, он свернул к кинотеатру «Рот-Фронт», но передумал, увидев огромную толпу к кассам. Эд вспомнил, сегодня первый день должны были крутить «Фантомаса» с участием Жана Маре и Луи де Фюнеса. Он читал в городской газете анонс этого фильма, но особого желания посмотреть его, у Эда не возникло. Жан Маре казался ему избыточно слащавым, а рожи, которые корчил Луи де Фюнес, раздражали и наводили тоску. Скорее всего, он, просто, не понимал такое кино. Издали заметил некоторых из своих друзей, они тёрлись в очереди. Эд понял, что посещение друзей отменяется.  Надо идти и тревожить Иришкину бабушку, пожелать ей – «Доброго утра», получить порцию «сверх положительных» эмоций. Выкрасть Ирину и пойти бродить с ней по залитому солнцем городу, играя опавшей листвой и с грустной улыбкой провожать в зиму, сбросившие почти всю листву деревья.

     К радости Эда её бабушка ушла на рынок, Ирина была совершенно одна, она даже пригласила его войти, но он благоразумно отказался. Не желая, оказаться в капкане, уж тогда точно было не избежать длительной беседы с бабушкой. Нет, Эд привык к коротким стычкам, но длительный стресс этим утром, ему был противопоказан. Поступая так, он оказался совершенно прав. Уже через несколько минут на горизонте появилась бабушка. Эд не спеша отошёл от окна, стал поодаль, дожидаясь Ирину. Вскоре, появилась она, в светло-бежевом лёгком плаще. На шее был газовый шарфик, коричневый с бежевыми и золотыми прожилками, как на листьях. Открытые туфельки всё в тех же тонах, придавали лёгкость её походке, а тёмно-русые волосы, подхваченные солнечным ветром этого тёплого дня и вовсе, придавали её образу лёгкость, кружащего в танце осеннего листка.

     Взявшись за руки, они не спеша пошли в сторону дома Эда, вышли на центральную улицу. В районе чеховского театра перешли улицу, и пошли по правой  стороне, удаляясь от его дома. У  центральной городской  библиотеки, как и театр, носившей имя Чехова, встретили соседку Эда. Они остановились, она поздоровалась с ними. Он представил Анну Михайловну,  Ирина, смущаясь, назвала себя. Не обратив внимания на смущение, тётя Аня пригасила их в театр, посмотреть сказку. Сказала, что проведёт их, сегодня её смена. Эд уже давно думал, как попросить соседку, как поговорить с ней об Ирине. Самого Эда Анна Михайловна не раз звала на спектакли и он, никогда не упускал возможности. Ему нравилась атмосфера зрительного зала, после того, как свет  был потушен. Неожиданно, начинала звучать музыка. Она звучала отовсюду, казалось, она обволакивает своим очарованием весь зал. В полумраке Эд видел, как меняются лица людей, они становились светлее и одухотворённей.  И свет, идущий изнутри, добавлял каждому лицу какую-то таинственную красоту. Музыка струилась, заполняя весь зал, казалось, что само небо посылает на землю мелодию далёких звёзд…
         Оркестр находился в оркестровой яме и был не виден зрителям, находившимся в партере. Визуальное отсутствие источника музыки, усиливало ощущение таинственности. С этого дня они стали частыми гостями в театре, к Новому году они знали уже весь репертуар, у каждого  был свой любимый актёр, свой любимый спектакль.

     Они переживали самый лучший период в их отношениях. Сомнения покинули Ирину, она уже не сверяла каждый свой шаг с какими-то, жившими в ней стереотипами поведения. Вела себя, исключительно, сообразуясь с чувствами. Она уже не пугалась порывов, которые возникали в душе, принимала и желала поцелуев, чувственных ласк. Нет, в их поведении не было никакого вызова обществу, со стороны могло показаться, что связывает их простая школьная дружба.  Им достаточно было взяться за руки, чтобы воспарить над миром. Купаясь в своих ощущениях сиюминутной радости и бесконечности, принадлежащего им мира. Рука её, в его руке – это счастье понятное только двоим, особенно в юности, когда все чувства возникают впервые и настолько сильны и ярки, что порой хочется удержать руками безумно бьющееся в груди сердце, чтобы не дать ему выскочить…
    
      Может сложиться впечатление, что семья для Эда существовала номинально, но это не так, рассказывая об этом времени, он всегда вёл два параллельных рассказа, один был о семье, о радостях и невзгодах, о непростых взаимоотношениях. Другой был о жизни вне семьи, о друзьях, о первых чувствах, о юношеских проделках. И ту и другую жизнь он старался не смешивать, всегда считал, что всё, что происходит в семье, не должно проецироваться на жизнь за её пределами. Хотя, радость от общения с друзьями, радость от пробуждения первых чувств, часто, сказывались на его поведении в семье. У него получалось заразить и матушку, и тётушку хорошим настроением. Радостью от происшедших событий, им не ведомых. Сложившаяся в юности привычка, очень помогала во взрослой жизни. Заступая на вахту, занимаясь своим делом, когда переступал границу дом – работа, ему удавалось абстрагироваться от семейных забот и неурядиц, полностью отдаться делу. Эд ценил в себе это качество. 
МЕТАМОРФОЗЫ
       Эд не любил рассказывать об этом периоде их отношений. Но без этой главы будет не понятен финал.
       Они искали укромные места для своих по-сути невинных ласк. Но декабрь выдался морозным. Спасал театр, но там редко было немного народа. В кинотеатр на последний сеанс удавалось попасть редко. Родители, иногда, позволяли Ирине пойти после 20.00, когда шёл двухсерийный фильм. Для влюблённых это был праздник.
        Приближался Новый год, внутри включались, какие-то особенные механизмы, которые вырабатывали радость, яркие ощущения, почти, беспричинного, предновогоднего счастья.
       Кто не любил это время – преддверие Нового года? Все любили и ждали. Дети и молодёжь радовались открыто. Взрослые на показ бурчали и сетовали на предстоящие хлопоты, но в душе ждали Новый год. Потихоньку всех охватывала праздничная суета, и радость взрослых становилась явной. Новый год праздник, который в каждом взрослом пробуждает ощущение детской безграничной радости, щекочущей под ложечкой. Пусть ненадолго. Но этот праздник заставляет раскрыться, почувствовать себя по-детски счастливым на время, забыв о заботах.
       За неделю до Нового года одноклассник Ирины Сергей и по совместительству друг Эда. Пригласил их на свой день рождения, разумеется, по отдельности. В школе мало, кто подозревал об их отношениях. Эд был не болтлив, она не охотно и мало общалась с одноклассницами. Ирине удалось, убедить родителей, что быть надо обязательно. Было установлено контрольное время, когда она должна вернуться домой. И совсем не, потому что позже этого времени её наряд, карета, лошади и кучер превратятся в мышей, крыс и тыкву. Да, и до полуночи установленное время не дотягивало ровно четыре часа. Просто таким было понимание девичьей жизни, её родителями и бабушкой.
       Застолье длилось не долго. Как в бокалах пузырится ситро, так в юнцах искрится, играет желание танцевать. Мальчиков и девочек было поровну, всем нашлась пара для медленного танца. Выключили большой свет, оставили включённым только небольшое бра над креслом. Сергей включил музыку. Эд пригласил Ирину, она доверчиво прильнула к нему. Мгновение и их уже не было здесь, они парили в известных только им мирах. Они не разъединяли рук даже в паузах между танцами, словно, боялись потерять друг друга. Неожиданно для самого себя, Эд поцеловал Ирину в губы. И она ответила на поцелуй, но спохватилась, когда вся компания зааплодировала им. Отстранилась от Эда, и ничего не сказав, выбежала из гостиной. Он догнал её в прихожей. Ирина искала на вешалке своё пальто. Эд приблизился, но она делала вид, что его здесь нет. Он помог ей найти пальто. Говорил, что ничего страшного не случилось и у них ещё целый час времени. Но все увещевания были бесполезны. Эд накинул куртку, попрощался со всеми и поспешил догонять Ирину, которая уже вышла из подъезда на улицу. До самого дома он успокаивал её. Но она молчала, даже не удостаивала взглядом. У дверей её дома он сказал ей – «До свидания!». А она молча исчезла в проёме дверей. Обжигаемый горечью, суетившихся в голове мыслей, он поспешил домой. Спасительная мысль – «утро вечера мудренее» – остудила, пылающую в сердце обиду. Опыт таких ситуаций отсутствовал, готовых решений не было. Жизнь начинала давать уроки…
       Никаких решений на ум не приходило. В школе на его приветствия Ирина не отвечала. Второй день она не появлялась в окне на его условный стук. Но самое грустное, что Эд не мог понять одного – «Почему?».
       «Вот тебе, бабушка и Юрьев день», – перефразируя, он посмеивался сам над собой – «Вот тебе, Эд и счастливый Новый год!». Оставались считанные дни, но ничего не менялось в её отношении к нему, но…
       Но! Вот за что Эд не любил этот период их отношений, не желая того, Ирина пробудила в нём страсть охотника, присущую Дон Жуану. Чувств без интриг оказалось мало, жизнь внесла свои коррективы, пробуждая в нас не лучшие качества. «Цель – оправдывает средства!» – важен конечный результат – «Любой ценой!». И Эд ещё, не предполагая того, интуитивно настроился на результат, который бы его удовлетворил.
       «Он перестал улыбаться ей, когда здоровался в школе. Новогодний школьный бал, он даже не взглянул в её сторону, танцевал медленные танцы, но не с ней. Заметил, что она покинула бал, не дождавшись конца вечера. Не бросился за ней, а остался. Что-то на уровне подсознания подсказывало ему, как действовать. Кто бы знал, как от этого было мерзко на душе, но сопротивляться, проснувшейся в нём охотничьей страсти, он был не в силах. Единственное, чем успокаивал себя – «не он первый начал» – это было слабым утешением, нелепой попыткой договориться с совестью…
       До Нового года оставалось два дня, но и в эти дни ничего не изменилось. Эд принял приглашение отметить праздник в компании друзей, настроения не было. На душе муторно. Он постоянно вёл беседы сам с собой, постоянно задавал себе один и тот же вопрос – «в чём он виноват?». Он знал себя, ему никогда не было трудно извиниться, если он понимал, что виноват или не прав. Но не чувствуя своей вины, не собирался извиняться. Ему хотелось, чтобы Ирина сама осознала свою не правоту и сделала первый шаг.
«Глупый, он ещё не мог знать, что во взаимоотношениях с женщинами придётся не раз уступать, будучи совершенно правым. Легче уступить, чем убедить женщину в том, что она ошибается. Во взрослой жизни всё окажется, ох, как не просто», – но он только начинал, познавать азы, пробовать на вкус экзотику отношений с женщинами …
       Новый год прошёл безрадостно, но только для Эда. Все остальные были довольны, отрывались, как могли. А он всё вынашивал планы, взятия не преступной крепости. Интуитивно почувствовал, что пора действовать. С нетерпением дождался третьего января, когда все должны были выйти на работу. Рано утром, когда квартира опустела, умылся, оделся и, не раздумывая, отправился к Ирине. У её дома поборов сомнения, подошёл к окну и постучал. И тут же понял, она его ждала. Рука ещё была у оконного стекла, а она уже отдёрнула штору, посмотрела на Эда и улыбнулась. Показала жестом, что, сейчас, выйдет.
       Оба радовались встрече. Он предложил ей пойти к нему домой, она отнекивалась, а потом согласилась. Они ветром пронеслись мимо тёти Аниной квартиры. Эд помог ей раздеться. Усадил Ирину в гостиной за круглый стол, в центре, которого стояла сосновая ветка, украшенная небольшими шарами, в вазе простого стекла. Он достал, спрятанную в его вещах, бутылку шампанского, поставил на стол. Ирина замахала руками, отрицательно, качая головой. Не обращая на неё внимания, он вернулся к своему шкафчику и достал маленькую симпатичную куколку с косичками, в школьной форме с пионерским галстуком на шее. И подарил Ирине. Восторг неописуемый. Кукла немного была похожа на неё. Пока, она радовалась подарку, Эд принёс бокалы, разломил на блюдце шоколадку, поставил вазу с конфетами и налил в бокалы немного шампанского. Она взяла бокал, и предложила выпить за Новый год и их примирение. Они сделали по глотку шампанского и поцеловались. Ах, каким сладким показался им этот поцелуй. Они не могли остановиться, целовались и целовались. Ни шоколад, ни конфеты им не пригодились. Сладость поцелуев разлилась по всему телу…
        В этот раз она позволила ему очень откровенные ласки. Но всё-таки Эду хватило сил, удержаться и не перейти ту грань, за которой ждут другие отношения, другая ответственность и решение уже не детских проблем. Опять сработала всё таже интуиция…
        «Подойдя, к этому месту в рассказе, он втягивал голову в плечи, как-то скукоживался, будто его бил озноб».
        Устав от ласк, они привели себя в порядок, Ирине уже пора было идти домой. Так же не слышно, пронеслись мимо тёти Аниной квартиры, и вышли на улицу. День был солнечный, казалось, и природа радуется их примирению. Где-то на полпути к её дому. Она, вдруг, повернулась к Эду, и сказала – «Теперь ты навсегда мой!».
       Кто мог знать, какой эффект произведут на него её слова. Эд и сам этого не ожидал.
       Фраза ещё висела в воздухе, Ирина ждала ответа. А он повернулся к ней и, как отрубил – «Ты так думаешь, зря! Я принадлежу только себе!». Развернулся и пошёл прочь…
       Он долго потом думал о том, что это было? Ответа не находил. Но и во взрослой жизни, когда звучала подобная фраза, он впадал в ступор. И отношения, не предвещавшие скорого конца, сходили на «нет».
       После этого Ирина с ним не здоровалась, проходя мимо него, убыстряла шаг. А после восьмого класса поступила в техникум, злые языки говорили, что из-за него. А он так и не смог, себе объяснить, что произошло. Больше их пути нигде не пересекались. Но досада на самого себя засела в памяти Эда и иногда тревожила его, заставляя втягивать голову в плечи и ощущать озноб во всём теле…