Анечка

Это было хрустальное невесомое июньское утро. Я встал рано, хотя и не спал до четырех утра, но в пять я уже варил себе кофе и поглаживал своего кота. Ночь была долгой, хоть и бессонница беспощадно издевалась надо мной, но я как манну небесную воспринимал все ее выходки. По тому как после месяца моей болезни и пребывание почти что среди облаков, научили меня с глубокой благодарностью относиться ко всему вокруг, научили беречь меня каждую крупинку отмеренного мне времени. И эта бессонная ночь была не исключением, открытые окна пускали в дом ночную прохладу, на стекле танцевала пара мотыльков и я уютно кутался в этой тишине. Кутался в неге своих воспоминаний, всего того, что со мной произошло за все эти тридцать дней. А еще я вспоминал глаза медсестры. Ее звали Анна, Анечка, но мы так с ней и не перешли на ты.
Это был трудный год, по телевизору, который мне случалось смотреть только в кафешках, пока я ждал свой обед, вещали о том, что нашу страну захватил какой-то неведомый вирус. Все вроде бы начиналось не так страшно и почти безобидно, казалось что это очередная утка, которую выпустили в массы запугать и без того невольный народ. Для меня, человека работающего дома и независящего ни от каких-либо начальников и больших боссов, все ограничения и вынужденные выходные были неведомы. Ведь я писатель, прозаик и поэт. Работаю, когда муза меня посетит, живу на уже заработанные довольно неплохие гонорары от уже изданных книг. По этому введенный режим самоизоляции меня не страшил. Наконец-то появилось время разобрать свою захламленную и всю в книжной пыли квартиру. Весна тяжестью оседала на город. Улицы грустили и словно глохли от тишины, в которую они погрузились. Народ включил режим зомби апокалипсиса, на улицу все выходили редко. Одни боялись огромных штрафов, другие этого страшного вируса. Я выходил нечасто, разве когда дома заканчивался кофе и подходили к концу стратегические запасы корма моего кота. Нам с ним, надо отметить, вся ситуация казалась смешной. А временами даже охваченная страхом страна побуждала меня писать новые заметки в стиле пост апокалипсиса, что-то с отголоском знакомого всем «Метро». Грустить и тосковать мне было не по кому. Я в этом мире был один. С рождения, когда мама подписала мне приговор на дом-малютки, потом приют и интернат. Но все это осталось в моем болезненном прошлом. Я давно буквами на бумагу выстрадал свое детство и отрочество. И по этому, теперь внутри нет даже обиды. Я точно знаю, что все, что у меня есть - Я всего достиг сам. Я купил себе квартиру с выходом на крышу, у меня есть дорогой автомобиль, который наверное служит мне банком моих вложений, а не комфортабельным средством передвижения. У меня есть слава. Слава, которую я сам себе написал. Есть мои изданные книги и даже премия «Писатель -года» тоже стала моей. Чего желать еще? Банальных детей и семьи? Нет, на это я не готов. Любви в моей жизни было много, но каждая эта любовь была мне нужна как вдохновение для новых строк. Более растрачивать себя я не готов. Хотя каждая дама от меня на прощание получала подарок. И даже этими подарками я тешил свое эго , но никогда не задумывался, зачем я так больно очередной фее делаю.
На карантине мы с котом совсем не смотрели телевизор, пару раз включал, кот сразу начинал мяукать недовольно, там ведь нам показывали смерть, там показывали АНГЕЛОВ на земле - это Врачей. Меня начинали раздражать это наполненные трауром вопли. Я перечитывал Маркенса, пил кофе и писал на заказ статьи, чтобы не терять связь с внешним миром. Душе моей в эту весну совсем не писалось стихов. А тело все меньше нуждалось в любви и ласке. Словно карантин сделал более жестким мой защитный от женщин панцирь.
Три дня, как что-то пошло не так. Три дня, как тело начало меня подводить. Наливалось словно свинцом голова, руки были слабыми, боль наполняла каждую клеточку. Словно кто-то жевал мои кости, закусывал все суставами. В глазах периодами темнело. «Поганый грипп, мать его! Где я мог его схватить?! Наверное на крыше продуло, когда писал эту злополучную хвалебную статью какому-то очередному врачу!» . Кот смотрел на меня изучающими зелеными изумрудами, словно пытался мне в уже больном воздухе нашей квартире, написать «Дурень, вызывай неотложку, у тебя серьезные проблемы!». Я пока держался как мог, доносил себя до кухни, кофе уже не варил, сыпал в кружку сублимированную дрянь, не ел ничего. Сил хватало, только на то, чтобы бросить коту пястку сухого корма. На четвертый день мне стало совсем плохо. Я вдруг осознал, что не чувствую вкуса кофе, жаропонижающее больше не горькое. В носу застыла пустота. На четвертый день мне стало очень трудно дышать. Кот вертелся возле меня, он был как-никогда беспокойный и голодный. Я упал посередине кухни с мешком сухого корма. Очнулся от звука собственного хрипа, доносившегося из моей груди. Тело словно налили раскаленным железом, кот полизывал мне руку и торкался в меня своим холодным и мокрым носом. Я с трудом набрал 03.
А потом словно вся моя жизнь утонула в дымовой завесе, где совсем нечем дышать, где смерть гладит тебя по склеенным от лихорадки, волосам. 14 дней я не приходил в себя. 14 дней я читал Богу свой главный роман. Где сам был главным героем, где не надо было придумывать имена, не надо утрировать события и сохранять стилистику сюжета и придавать особый вкус словам. Теперь я с уверенностью могу сказать, что я знаю как выглядит смерть. Я знаю как она манка и как плетет свои сети вечного сна. Ты умираешь ровно тогда, когда перестаешь чувствовать вкус, ощущать кожей жизнь. Ты умираешь тогда, когда тебе не для кого вернуться с небес. От туда можно вернуться, поверьте, Я там был. Когда я открыл глаза, вдруг понял, что ЖИВ. Жив не в том, смысле, что дышу и меня отключил от ИВЛ и я сам , словно только что из материнской утробы сделал свой первый вздох. Я ЖИВ в том смысле, что внутри меня за эти 14 дней вырос новый человек, который встретил свое собственное солнце.
Я понял, что такое вкус жизни, когда среди ада, который не где-то там глубоко в преисподней, а ад был здесь и сейчас в «красной зоне», мне принесли маленькую плитку шоколада. Вот так с этого вкуса растительной плитки не самого хорошего шоколада начиналась моя жизнь. Так я Родился в 37. Я помню, как аплодировали мои вкусовые рецепторы, когда на языке плитка начала таять и тягучий шоколад словно своим вкусом давал мне понять, Я ЕСТЬ в этом дне, Я ЖИВ, Я ПРЕОДОЛЕЛ. Вы знаете, что можно быть счастливым, когда ты элементарно способен чувствовать пусть даже не самые приятные запахи, которыми была пропитана наша палата. Но , когда ты уже один раз умирал, и сейчас зубами мертвой хваткой цепляешься за жизнь. Чувство стыда пропадает. Трудно было лежать на животе, тело словно решето от уколов, в туалет можно сказать под себя. Ко мне возвращалось чувство голода и любовь. Хотя,Любовь не возвращалась, любовь словно родилась тогда, когда я дышал не сам, когда за меня дышал аппарат. Если смерть была у меня за плечами ,то у парнишки с соседней койки смерть была на сердце. Его не смогли спасти. Ему было всего 24. 90 % легких повреждены, сердце остановилось. Его не смогли запустить. Я помню, я плакал. Я впервые в жизни взвыл от того , что кто-то не смог победить смерть. Что поганый ,не для кого невидимый вирус съел еще одну молодую жизнь.
Дни, проведенные в красной зоне, заставили меня иначе посмотреть на мир. Каждая минута не была похожая на предыдущую. У кого-то от секунды зависела жизнь, кто-то больше никогда не будет как прежде бодр и здоров, кто-то навсегда останется инвалидом. А кому-то все же пришел привет от Бога и у нас, идущих на поправку, есть еще одна возможность построить новый мир. Все последующие дни, мой мир был только в ЕЕ глазах.
Это казалось сном, но это была явь. Анечка, медсестра и мой персональный ангел. Я не видел никогда полностью ее лица. А ее имя, я прочитал на СИЗе. У Анечки были совершенно удивительные глаза. Я не видел в них озер, морей и океанов. Я видел в них бескрайние свободные поля. В ее глазах я видел перерожденного себя. Мне не хотелось в них тонуть, но мне хотелось каждую секунду в них наблюдать свое отражение. Свое отражение любви. Я никогда не любил, я питался страстью. Я утешался в женщинах, я любовался их красотой, словно Елисейскими полями, НО Я НИКОГДА НИКОГО НЕ ЛЮБИЛ. Анечка была другой, она была словно просыпающаяся заря. Она была похожа на самое беззаботное деревенское лето. Когда утро пахнет парным молоком, а вечер скошенным сеном. Анечка пахла жизнью. Моей новой жизнью. Именно Анечка сообщила мне, что с моим Котом все хорошо, его кормит соседка. Оказывается, когда меня доставили на неотложке и я уже попал к ним в красную зону, я что-то бессвязно пытался донести. Повторял адрес , голод и кот. Анечка в перерыве между сменой вернулась в мой дом, договорилась с соседкой и та, конечно не оставит моего Кота. Эта была самая важная новость в зоне, которая цвета крови, цвета глаз , которые выплакали всю безысходность, всю усталость, всю свою внутреннюю боль. Я не знал как благодарить Анечку, она сказала, что я уже ее отблагодарил. Я ОСТАЛСЯ ЖИВ. В этих словах в моей вселенной наступил особый мир. Я понял, все было не зря. Я понял , что полюбил. Я никогда не молился. Но тогда в красной зоне, чувство к этой хрупкой девочке, лицо , которой я лишь рисовал в своем воображении, научили меня молиться. Я помню, как просил у Бога прощение, я помню, как высохшими губами просил только чтобы Анечка не заразилась, чтобы этот Ангел была здорова. За три дня до выписки Анечка куда-то пропала. Под очками и в замурованных в СИЗы я не видел знакомой фигуры. На мои вопросы мне отвечали тревожным молчанием. Я помню тот момент отчаянья. И снова на миг показалось все зря. Но я понял, как я не ПРАВ. Я помню в душном боксе в последнюю ночь стоял на коленях. Я просил Бога мне помочь. Я молился о жалкой возможности еще раз увидеть Анечку, я бы пал перед ней на колени. Я бы целовал ее руки. Я бы любил. Я тогда впервые в жизни захотел сына.
Выписка случилась спустя три отрицательных теста . Дома меня ждал мой кот. Я чувствовал , что он словно долечивает меня своим приветливым мурлыканьем. Я точно был уверен, Анечка когда-нибудь будет жить в нашей с котом одинокой квартире. Еще две недели карантина. И вот я пришел в этот парк. Дышу жизнью, хотя пока еще не до конца восстановленными легкими. Мир поедает зной, смерть ,усталость от болезней и страх. А меня поедает тоска. Но я поклялся себе, никогда больше не терять веру. Я поклялся себе ждать и не предавать того света, которым медсестра Анечка меня одарила.
Утренний парк был пустынным, государство смилостивилось к нам и открыло городские скверы. Я медленно дышал июнем, выдыхал из себя свою покинутую любовь. Перебирая в руках четки я шел медленно, цепляясь глазами за каждый редкий встречающийся силуэт. Мне казалось в то утро я гулял не один, под руку меня вела вера. И кажется с неба мне кто-то подмигивал. И вот хрупкий силуэт на лавочке. Русые кудри, оправа на глазах, острые аристократичные черты лица. Я шел не чувствуя плоскости, я знал, вот оно мое русское бескрайнее поле. Анечка. Я не мог ошибиться. Эти глаза я узнаю из тысячи. И тут словно молодая березка ,поднялся ее силуэт. Улыбка тонких губ… Олег, это Вы? Я Анечка, помните?! Боже, я счастлива, что Вы здоровы! Как ваш кот? Я тогда заболела, будь проклята это «КОРОНА»! Но я в легкой форме! Простите, я болтлива!
«Анечка, спасибо Вам, что я ВЛЮБЛЕН И Я СНОВА ЖИВ.. Анечка, я погибну без вас, вы мой ангел, вы мой хранитель. ….Я вас так долго икал…Я промотал без вас свою первую жизнь. Анечка, будьте моей женой…»

P.S Мир как и мы более никогда не будет прежним. Мне понадобилось пережить смерть, чтобы научиться любить.…Миру был нужен вирус, чтобы оценить жизнь..