Под пение волн

“Каждое мое утро ничем не отличается от другого. Привычный ритуал, привычные движения с четкой расстановкой. Пара шагов до кричащего чайника, поворот на сто восемьдесят градусов к готовым бутербродам с поджаристой корочкой. Просто и удобно. А бутерброды всегда роскошные. Десять минут на завтрак под выстукивание дождя. Десять минут на душ, пока вода капает с ресниц и утекает, как незатейливые мысли. Привычная дорога, привычный ритм шагов. Но каждое утро я просыпаюсь и чувствую запах соли. Мои волосы насквозь пропитаны дыханием океана, а глаза разъедают слёзы. То ли от трепещущей радости, то ли от острой печали, я никогда не могла разобрать, потому что голова гудит, но ни одно воспоминание, ни одна потаенная мысль в ней не остаются. Сначала это меня удивляло и пугало. На стуле висели водоросли, а однажды я даже нашла бьющуюся на полу рыбешку. Отпустила ее в полную до краев ванну, чтобы потом вернуть морским глубинам. Но скоро эта странность стала частью моей жизни. Я начала вычерпывать воду в окно, а потом сделала специальный сток. Так все было намного проще.”

Эта девушка не отличалась особенной примечательностью. Среднего роста, с прозрачным пушком на щеках. Каждый по-разному описывал цвет ее глаз, да она и сама не задумывалась об этом, но в уединении заглядывала в них сквозь зеркало, смотрела на себя, как на незнакомого человека с родными чертами, но чем-то совершенно чужим в движениях, в ощущениях, в мыслях. Люди не замечали ее острый, ищущий взгляд. Проходили мимо и тут же забывали. Так странно это было. Ей представлялось, как каждый встречный лелеял во сне воспоминание о случайном столкновении в метро или на какой-нибудь площади, сокрушался о том, что не подумал спросить номер или хотя бы имя. Но из прохожих никто не замечал пахнущих морскими брызгами волос, не тонул в искренних глазах. О, эта бушующая, равнодушная жизнь. Все в себе и о своем, живут, надеются, дышат, только со стороны выглядят нелепо, как в низкосортном сериале.

В то время она была занята на совершенно обычном предприятии. Рекомендовала разного рода технику, выписывала чеки, совершала звонки, следила за складом. Она любила затеряться иногда между инопланетно торчащими кверху антеннами, отражающими в своей черноте мир экранами. В ней умещалось безумное количество информации, и она постоянно заучивала про себя все новые данные. “Проверенная алюминиевая модель П45. Количество каналов - тысяча двадцать четыре. Тысяча двадцать четыре…” И так часто повторяла, что переставала улавливать смысл.

Каждое ее утро было одинаковым. Она приходила на работу раньше всех, зарывалась глазами в папки с документами, разбирала доставку и писала отчеты. Но никак не выветривался из волос едкий запах морской соли.

Из-за двери выныривал свитер цвета октябрьских листьев. Кофейный аромат, улыбка и мурлыкающий голос. Это Роберт - друг, коллега из технической поддержки. Он отличался крайней неуверенностью в себе, но был чрезвычайно добр. И она за это особенно его ценила. Так и он ценил ее, даже надеялся, что они могли бы стать ближе, но та девушка никогда и никого к себе не подпускала. На самом деле он был глубоко несчастен и никак не мог обрести себя настоящего, волновался обо всем и обычно попусту. Каждое утро он приносил ей бодрящий напиток, рассказывал истории о чем-то далеком, давно пережитом, и они были невероятно воздушными и прекрасными, поэтому она любила его слушать, она любила его руки и, возможно, думала о них перед сном. Но девушка никогда и никого к себе не подпускала.

Каждый ее вечер был одинаковым. Ровно в пять пятьдесят она начинала приводить стол в порядок, корректировать список дел на следующий день. Но сегодня она вдруг застыла с шариковой ручкой в ладони. В глазах пронеслась искра, и ей показалось, что она застряла во времени, в своем далеком детстве, бежала сломя голову по твердому песку, кричала, пытаясь разозлить океан, а он и так бушевал, великолепный в своем равнодушии, он только поглощал и выбрасывал, разрушая все. Как удивительны были эти волны, они манили ее, разбиваясь друг о друга, а рев ветра перекрывал и голос, и крики чаек, и все вместе сливалось в единый шум, он опьянял и раскрывал душу. О, как чувствовала она себя в своей стихии! Гром, трепет дождя, да что бы ни происходило в этом поднебесье, все было подвластно океану. Она поклонялась ему, боготворила, он был ее религией, нет, даже чем-то большим, заветным и нераскрытым. Ее мучила дичайшая жажда, но ничто не могло утолить это чувство одержимости. Она неслась навстречу хаосу, ничего не замечая, она хотела стать его частью, стать такой же всемогущей и всезнающей, такой же равнодушной, окунуться с головой в эти пленяющие воды. Один глоток, всего один...

-Адель!

Взволнованный взгляд, знакомый контур лица. Она отключилась? Ничего не слышала, да, немного задумалась. Но это пустяки, надо просто хорошенько выспаться.

- Может, тебя до дома подвезти? - голос Роберта звучал растеряннее обычного. Но она ведь никогда никого к себе не подпускала?

- Нет... Лучше составь мне компанию в парк аттракционов. Стоит развеяться.

Этими словами вызвала поднятые брови удивления и улыбку детской радости. Да, она никогда не забудет эту улыбку. Но все же он был слишком наивным.

Мимо них тогда проносились смех, визги детей и окрики их родителей. Блестящие вывески слепили глаза. Тот вечер был удивительным, и Адель запомнила его во всех подробностях. Каждая деталь засела в ее просоленной голове, отдаваясь ароматом сладкой ваты. Но ее мысли все еще были скованы одним вопросом. Что произошло в то воскресное утро, когда все находилось во власти стихии? Когда она сломя голову бежала по твердому песку, обуреваемая эмоциями. Ей и раньше снился похожий сон, но это последнее видение было намного, намного ярче и томительнее. Вообще Адель находила довольно много интересных деталей в последнее время. Например, недавно, когда коснулась белыми пальцами чьей-то руки, она заметила, что ее ладони всегда были холодны, как льды севера, но это не вызвало ни капли беспокойства. Наоборот, она очень даже гордилась этим. Адель была совершенно особенной, и, наверное, единственная это знала. Ну и еще Роберт. Он ведь очень умен. И сегодня невероятно уверен в себе… Вместе они прошли через ужас, радость и печаль. Побывали в комнате страха, в зеркальном лабиринте и на колесе обозрения. Может, она даже смогла бы подпустить его ближе, может, с ним ее квартира перестала бы по утрам пахнуть рыбой.

После прогулки Роберт отвез ее домой. Рассказывал историю про то, как потерялся в лесу и смог заглянуть в желтые глаза пробегающей мимо лисице.

-Она так резко остановилась. Или это был он, кто знает. И долго смотрела на меня. Я тогда маленьким был, но уже знал, что они могут быть бешеные, поэтому стало не по себе. Но мы так пристально вглядывались друг в друга. Не знаю, может, каждый хотел заметить что-то особенное, может, знакомое искал что-то. А потом она просто отвернулась и побежала в другую сторону. Только черт морской знает, что там происходило в ее голове. Но я никогда не забуду тот момент. Иногда мне кажется, что, когда я смотрю на тебя, ощущаю на себе тот же самый пристальный взгляд. Только не обижайся. Это было для меня очень важно.

Они с Робертом попрощались под ее окном как-то неловко и скоро, он даже не предложил зайти с ней внутрь. Но зато через год у них появился свой собственный дом, овеянный пряными запахами. Он стоял будто в другом мире в объятьях еще не разросшегося бука. Так прошло целых пять лет. Роберт стал уверенным и стойким, даже открыл свое производство и жил своими убеждениями, а Адель была яркой и чарующей. Но какое-то чувство отрешенности не давало ей наслаждаться всей сладостью душевного благополучия. Будто она находится глубоко под водой, и с поверхности до нее доносятся голоса, а ее собственные слова еще долго пузырьками воздуха доходят до остальных.

В ее старой квартире поселился пожилой рыбак Юджин. Он был одинок, но весел и, как многие моряки, вечно напевал старинные мотивы. Он никогда не жаловался на мокрый пол по утрам и соль в волосах. Адель даже засомневалась, не мерещились ли ей те морские странности, а когда она его об этом спросила, тот рассмеялся глубоким раскатистым хохотом. Юджин частенько звал ее к себе на чай и все рассказывал, как постоянно был на волоске от смерти, как они с командой видели гигантский водоворот в морской гуще, как его товарища во время шторма схлестнуло волной так, что больше его никто не видел. Эти истории были невероятно жуткими и невозможными, поэтому она любила его слушать. А он любил, что его слушают, и поэтому ценил Адель, а она ценила его. Это была хорошая дружба.

Как-то вечером он позвонил ей и сказал, что затеял пирог, все приготовил, а муки не нашел, и что, может быть, она могла бы принести ему немного, потому что старого ворчуна мучают адские боли. Адель глянула на часы и тихонько чертыхнулась. Но какое-то желудочное волнение не давало ей покоя, поэтому она завела свой новенький кадиллак, раздобыла мешочек муки в магазине неподалеку и направилась к ностальгическим улицам. Пробежала по сырым ступенькам, легко взлетела на пятый этаж, щелкнула ключом, который старик доверил ей, и скрипнула дверью. В квартире было мертвенно тихо, как на дне. Слабые контуры стен, туманно-тусклый свет из окна. Вся мебель оставалась на своих местах, только корабельный колокол, который Юджин забрал себе на память, слегка покачивался. Несколько раз Адель окликнула пространство. Совершенно пусто. Но какое-то странное влечение расплескало все ее мысли, не успела она задуматься о том, куда мог деться загадочный старик и не случилось ли что-нибудь с ним. Адель заметила яркое свечение из своей старой комнаты. Голубой луч пронизывал воздух и выходил прямиком из-за старой двери. Оттуда доносилось… пение? Она просто медленно сходит с ума, хотя все в этом мире к этому в итоге и приходят, но пение в пустой квартире это чересчур. Так Адель подумала тогда, или кто-то оставшийся в ее голове рассудил за нее. А потом ее подхватил ветер. Соленый и родной, такой приятный и нежный, и тогда Адель поняла, что на самом деле все это время спала, что окружала себя обрывками когда-то виденной счастливой жизни, и только сейчас к ней вернулось сознание. Она дала ветру вести себя вперед, пока пение становилось все громче, и все выше пели голоса. Да, это были голоса. Невиданный морских созданий. Все до единого облаченные в белоснежные саваны, они танцевали, празднуя свое великолепное бессмертие. Подпрыгивали и резвились, кружились хороводом, держась за руки и пели так чисто, высоко и проникновенно, будто сам океан наделил их этим голосом. Мелодия возносилась к потолку, невесомая и завораживающая, такая знакомая, будто колыбельная из раннего детства. Загипнотизированная представшим перед ней зрелищем, Адель вдруг заметила силуэт, до боли кого-то напоминавший и в то же время непривычно нескладный. Девушка, как и все, упивалась общим ликованием и вдруг повернулась лицом к двери. Ресницы захлопали крыльями бабочки, а белые, почти прозрачные волосы взвивались вверх, как живые. Эта девушка была отражением самой Адель. Только сказочным и невозможным отражением, лишенным обыденной естественности.

В следующее мгновение в комнату хлынула вода. Она волнами накатывала из деревянного резного зеркала, стоявшего в углу, которое Адель унаследовала от бабушки и оставила в старой квартире. Но это не вызвало никакой паники. Напротив, когда уже не оставалось воздуха под потолком, таинственные существа в белых одеждах начали по очереди нырять внутрь, и девушка последовала их примеру. Перед ней разверзлось дно океана. Адель больше не видела себя со стороны, она стала частью этого мира и забыла свой прежний. Ее жизнь была лишь обманом, призрачным сном, мерещившимся ей все эти годы, макетом. Теперь ей стало понятно, в чей облик так пристально она вглядывалась в зеркале, пытаясь найти ответы на свои смутные вопросы, и почему каждое утро здесь пахло брызгами и ветром. Это был ее настоящий дом, ее новая родина, ее точка невозврата. Адель наконец обрела долгожданный покой, которого она не могла найти ни в одиночестве, ни в объятьях близких. Она танцевала вместе со всеми, и слезы катились по щекам ее.

...она неслась навстречу хаосу, ничего не замечая, она хотела стать его частью, стать такой же всемогущей и всезнающей, такой же равнодушной, окунуться с головой в эти пленяющие воды. Один глоток, всего один… Сзади донесся пронзительный, отчаянный окрик. И тут она вспомнила. Она вспомнила родителей. Две фигуры стояли у нее за спиной, когда она начала бежать. Как же можно было о них забыть. У нее ведь были родители.

“Адель! Остановись!”

Два слова. Последнее, что она слышала.

«Каждую ночь я танцую с ними, и слезы катятся по щекам моим.»