Именем Космоса. Часть 1. Глава 30

Глава XXX

Коллеги не просто уважали Марию, они относились к ней едва не с почтением, и в душе она удивлялась этому – она считала себя ничем не лучше других, единственное – она умела с головой уходить в свою работу. Она научилась этому, когда осталась одна и неотступные мысли о судьбе мужа и сына, постоянная острая тревога за них, стали давить всё сильнее, временами едва не сводя с ума. Институт стал для неё спасением.

Коллеги знали, что муж Марии, человек горячий и своенравный, но честный и искренний, погиб в Космосе, и она продолжала его ждать, а её сын улетел с дальней экспедицией, затерявшейся где-то во Вселенной. Мария ни с кем не делилась тем, что происходило у неё на душе, и это терпение заставляло окружающих относиться к ней почтительно и с уважением. Некоторые, как в любом коллективе, откровенно не понимали её, другие на свой лад пытались помочь, приглашали отдохнуть, развеяться, завести новые знакомства – и это тяготило Марию. Она тактично отклоняла такие предложения, а встречи кое с кем из коллег откровенно пугали её.

Одна из таких встреч произошла, к неудовольствию Марии, сегодня. Не успела она переступить утром порог лаборатории, где должно было состояться практическое занятие у её старшекурсников, как увидела Мжельского – доцента с кафедры минералогии. Он был с роскошным букетом в руках. Мария тихо перевела дыхание – она поняла, в чём дело. Ну зачем он с этим? Почему именно сегодня?

– Мария, – взволнованно заговорил Мжельский, – выслушай меня, пожалуйста.

– Не надо, Стас.

– Выслушай меня, – повторил он настойчиво. – Мария! Ты – замечательная... самая лучшая женщина на свете. Я давно люблю тебя, ты знаешь. Мария, – он протянул ей цветы, – выходи за меня замуж, прошу тебя.

Мария прикрыла глаза и, не взяв букета, отрицательно покачала головой.

– Мария, пожалуйста, – дрогнувшим голосом сказал Мжельский. – Подумай, ты одинока, и у меня никого нет. Разве я тебе безразличен?

– Стас, я замужем.

– Великий Космос, Машенька! Но ведь это – иллюзия! Ты должна жить, любить, а не хоронить себя заживо.

В душе Марии шевельнулось раздражение.

– Я живу полноценной жизнью, – ровно сказала она. – У меня есть всё: работа, дом и семья.

– Семья! Сын – конечно, но он далеко, да и взрослый он человек, вернётся – о своей семье задумается. А муж... – Мжельский смутился, но всё-таки выговорил, стараясь не запинаться: – Ты сама всё понимаешь. Зачем ставить на себе крест?

– Я не ставлю на себе крест. Я люблю своего мужа.

– Но ведь шесть лет прошло! – не сдержавшись, воскликнул Мжельский.

– Я умею считать, – холодно сказала Мария.


Занятия со студентами по четвергам заканчивались у неё рано, и время после обеда она планировала посвятить текущей документальной работе, но, сама толком не зная почему, едва закончив последнюю лекцию, поехала домой.

Она ещё не чувствовала голода, но приготовила обед, собрала на стол. Впереди было свободных полдня – почему не осталась в Институте? Работала бы, чем дома находиться один на один с тишиной и воспоминаниями. Но она не включила музыку, чтобы создать звуковой фон, и не прошла в свою комнату, где работала вечерами. Она вышла в сад. Привычно подняла взгляд к небу. Где ты, Ллэйд? Майран, где ты?

Она села на скамейку между двух кустистых вишен. Она сделала именно то, чего так отчаянно не хотела сегодня – осталась наедине с собой.

Чиль увидел её, едва подойдя к дому – маленькую фигурку с бессильно упавшими на колени руками и блестящими длинными волосами, скромно уложенными на затылке. Он брякнул щеколдой на калитке. Она обернулась – и лицо её озарилось радостью. Она легко поднялась, пошла ему навстречу.

– Чиль! Звёзды, как я вам рада!

Он вошёл, мягко пожал ей руки.

– Здравствуйте, Мирии. Вы дома, а я думал, мне придётся искать вас в Институте.

– Я дома, Чиль. Наверно, вас ждала. Проходите, проходите – вы всегда желанный гость, вы знаете. А уж сегодня тем более.

– Почему, Мирии?

– Сегодня годовщина того дня, когда пропал Ллэйд – тридцатое мая. Как мне напомнили – шесть лет прошло...

– Кто вам мог такое напомнить?

Мария покачала головой.

– Это я так. Пойдёмте в дом, Чиль.

Через четверть часа Чиль сидел у окна в маленькой уютной гостиной. Мария приготовила и принесла чай, настояв, чтобы он принял её заботу – ей так приятно, что есть за кем поухаживать.

– У меня ведь хорошие новости, Чиль, – сказала она. – От Майрана.

– От Майрана? – переспросил Чиль. Гепард передавал в Главный Исследовательский Центр Галактики несколько слов, оставленных Майраном для матери, и их передали на Землю. Значит, Мария их уже получила.

– И что же Майран, Мирии?

– Майран и есть Майран, – улыбнулась она, присаживаясь за столик напротив Чиля и беря в руки чашку с чаем. – Ни слова о себе, только «Всё хорошо». Обещает найти отца и вернуться вместе с ним.

– Да, Майран – это Майран, – задумчиво улыбаясь, повторил Чиль. – Сколько же времени экспедиция молчала?

– Полтора месяца. Для межгалактической экспедиции это немного.

– Это правда. Мирии?

Он спросил это, уловив не в интонациях, а скорее, в глубине её глаз что-то странное – грусть и беспокойство несколько иной направленности, чем замечал в ней обычно.

– Вас обеспокоило что-то в сообщении?

Она улыбнулась, покачала головой.

– Что вы, Чиль. Сообщение – это праздник. Да Майран и не допустит передать что-то, что могло бы меня встревожить.

– Тогда в чём же дело, Мирии? Ведь вас действительно что-то беспокоит.

Она помолчала, держа в руках чашку, потом поставила её на стол.

– Да, Чиль, беспокоит, – прямо сказала она. – Вы всегда тонко меня понимали, и вы не припишете моим словам мотивов, которых нет. Может быть, ещё и поэтому я могу говорить об этом с вами – и ни с кем больше. Вы не скажете, а главное, не подумаете, будто то, что я говорю, плод моего расстроенного воображения, и что причиной этому тоска или одиночество.

Мария замолчала. Чиль мягко смотрел на неё, но не торопил – выразить в словах то, чего она коснулась, было сложно.

– Вы знаете, Чиль, – заговорила она снова, – что временами, как правило, во сне, я чувствую... не мысли, конечно, и не настроение, но... неясные отголоски тех чувств, которые испытывают, возможно, Майран и Ллэйд. Вы никогда не пытались разубедить меня, что так и есть. Как лаурк вы знаете, что это возможно. Чиль, Майрану плохо!

– Плохо? – переспросил Чиль. – Почему вы считаете, что именно Майрану, Мирии?

– Я сомневалась, ему или Ллэйду. Но потом поняла, что ему. Я по себе знаю, Чиль, как изматывает дальняя экспедиция. Но чтобы настолько? Мне приходит в голову: может быть, Майран не сошёлся с людьми, конфликтует? Но нет. Я знаю сына, Чиль, и понимаю, что на конфликт с товарищами, тем более, такой длительный, как я это ощущаю, он не пойдёт, не в его это натуре. С тех пор, как после Института он поступил в аспирантуру, он изменился, сильно и к лучшему. Он стал твёрже, уравновешеннее. Откуда же такая проблема с общением? Словно его окружают не те люди... – Мария помолчала и сказала тихо: – Мне стало уже казаться... За своё ли дело взялся Майран, если оно настолько его изматывает? Учёба доставляла ему удовольствие, но я ведь тогда ещё видела, что исследовательская среда не для него.

Она замолчала, но Чиль чувствовал, что она сказала не всё, что-то ещё её беспокоило.

– Вы из-за этого сказали, Мирии, что Майрану плохо? – спросил он.

– Нет, Чиль, не из-за этого. Этот душевный конфликт Майрана длительный, и он к нему притерпелся – я тоже, ведь изменить что-то я не могу. Но сегодня ночью... Как вам объяснить это, Чиль? Он устал, он болен от усталости. Эта усталость, она... непомерная, парализующая душу. Было что-то ещё, но я не смогла понять – он слишком далеко. Что примешивается к чувству этой усталости, смягчено ли оно хоть чем-то... Не знаю. Но это колоссальное перенапряжение, которое выше человеческих сил. Я не приукрашиваю, Чиль, я просто не знаю, как передать вам. Уж не авария ли у них, требующая всех сил от членов экспедиции? Иначе откуда такая усталость?

Слушая Марию, Чиль всерьёз встревожился. Он не сомневался, что она не ошибается, её ощущения верные. Но последний раз Майран вышел на связь вовремя, сигнала об угрозе не передавал. Что могло произойти вчера или сегодня ночью? И следующий выход на связь только через три дня...

– Зря я вам это говорю, Чиль, вы тоже занервничали, – чутко заметила его состояние Мария. – Не хватало ещё, чтобы и вы переживали.

Чиль заставил себя вернуться к Марии и улыбнулся.

– Что вы, Мирии. Я действительно встревожился – но именно потому, что полностью доверяю вам и вашим ощущениям. И всё-таки... Мирии, я настаиваю, что Майран занимается своим делом – тем, в которое верит, которому посвящает всего себя, без остатка. Ну, а то, что ему трудно... Кто может прожить свою жизнь легко и беззаботно? Да и кто хочет этого – не для своих близких, конечно, а лично для себя? Постарайтесь не тревожиться, Мирии, вот увидите, эта усталость Майрана уйдёт так же, как и пришла. Через некоторое время всё для него восстановится. Поверьте себе и мне: если бы с экспедицией произошло что-то серьёзное – вы бы это узнали, ваше сердце лучше любого прибора связи, оно вещее.

– В самом деле? – улыбнулась Мария. – Но в таком случае верно и то, что у Майрана проблемы с общением. А откуда они, взять в толк я не могу.

– Возможно, это проблема общения не со всем коллективом, а с несколькими конкретными людьми. Или, – Чиль улыбнулся, – с одним конкретным человеком. Или с одной. Может быть, безответное, а главное, без надежды на перемену чувство заставляет Майрана тосковать?

Чиль говорил не наобум, он помнил то неясное и хрупкое, что начинало нарождаться в душе Майрана к девушке-исследовательнице с Аниоты, когда они встретились, и теперь надеялся, что если Мария со свойственной ей чуткостью уловит отголосок того чувства в душе сына, то это подтвердит и всё остальное, что Чиль сказал ей, чтобы хоть как-то успокоить. Мария полностью доверяла Чилю, и он позволял себе пользоваться этим, чтобы внести в её душу хоть немного покоя – раз уж было решено, что правды она знать не должна.

Да и с другой стороны, будь ей известно, где её сын на самом деле, что сравнилось бы тогда с её страхом? Уж лучше недоумение и догадки, чем правда, способная довести её до серьёзного нервного истощения.

Мария задумалась – и улыбнулась:

– Вы знаете, Чиль, такое даже не приходило мне в голову, а ведь это вполне возможно. Кажется, я настолько привыкла опасаться для них с Ллэйдом плохого, что не подумала о таком простом объяснении. А ведь только сегодня утром мне говорили, что Майран может уже задуматься о собственной семье.

– И какие чувства вызывает такое предположение в вашей душе, Мирии?

– Чувства... такие: пусть только она его любит. А что он, не любя, не создаст семьи, я знаю. И тогда этот дом наполнится, наконец, голосами, а потом детским лепетом, смехом... Представляете, Чиль, вон те дверцы книжного шкафа будут открываться и закрываться без конца, послушные детским рукам, и книги снизу придётся убрать, там поселятся игрушки.

– Это обязательно будет, Мирии, – сказал Чиль. – Своим терпением и мужеством вы заслужили такое счастье.

Мария спокойно и прямо посмотрела на него.

– Спасибо вам, Чиль, вы так искренне верите в меня. Не хочу, чтобы меня жалели. Да, сейчас мне трудно и одиноко. Но это только период моей жизни. У меня всё ещё будет. Я знаю это так же чётко, как то, что за ночью приходит утро, за зимой весна. У меня есть песня об этом. Подождите минутку, Чиль...

Она вышла из гостиной. Чиль слышал, как она легко поднялась наверх и вошла в одну из комнат, а вскоре вышла и вернулась в гостиную, неся гитару в руках. Она села, передвинув стул, обняла гитару тем же движением, каким делал это её сын.

– Я последнее время что-то нечасто берусь за гитару, много работы. Но меня тянет к ней...

Она заиграла небольшое вступление и запела приятным голосом:


Не говорите мне, что осень наступает,

Что птицы стали в стаи собираться,

Что ветер листья с веток обдувает,

Что краски с неба начали стираться.

Ничто с Земли бесследно не уходит,

Ничто не пропадает безвозвратно –

Затем и существует смена года,

Чтоб жизнь могла с весною пробуждаться.


Между куплетами повторялась мелодия вступления. Чиль смотрел на Марию. Он глубоко уважал её и любил той особой любовью, какой можно любить только очень близкого по духу человека.


Пусть осень у меня в душе настала,

Ничто к зиме в ней прахом не распалось,

И жить во мне любовь не перестала –

Увяла от тоски, но не сломалась.

Не говорите мне, что счастье не вернётся.

Оно войдёт в мой дом, как солнце в мае:

Как яблоня с весною расцветает,

Так с трепетом любовь в душе проснётся.


Последние две строчки в песне Мария повторила дважды и, закончив, отставила гитару.

– Дайте мне, Мирии, – попросил Чиль.

Она передала, он взял, бережно коснулся струн. Ему вспомнилась песня Майрана: «Мама, я прошу тебя, держись...» Ему хотелось спеть её Мирии, но это в самом деле было недопустимо, Майран прав. А между тем Чиль чувствовал, насколько поддержали бы её слова мужества и долга, обращённые к ней её сыном.

– Как хорошо в вашем доме, Мирии, – тихо, от всей души, сказал он. – Как много значит для меня общение с вами.

– Сыграйте что-нибудь, Чиль. Спойте.

Чиль заиграл. Мария слушала, невольно подавшись вперёд.

В руках лаурка гитара звучала иначе, чем в руках любого из землян. Это был лауркский стиль исполнения – очень мелодичный, подвижный и глубоко выразительный. Струны звучали чисто, без единого скрежета, без дребезжания – так мог бы звучать духовой инструмент или скрипка. Потом Чиль запел. Мария не знала лауркского языка, но смысл песни был ей понятен – возможно, душой она видела подчас яснее, чем глазами или разумом. Он пел о надежде, которая непобедимой силой своей воплощается в реальности, потому что рождается в душах людей, чья вера несокрушима.


Когда наступили сумерки, Мария и Чиль разожгли камин, опустили шторы. Освещённая отблесками огня, комната исполнилась особого, берущего за душу уюта. Мария ушла на кухню, чтобы заняться приготовлением ужина. Чиль предложил было ей свою помощь, она с улыбкой, но решительно отказалась. Чиль остался у камина, глядя на языки пламени и прислушиваясь к гулу огня. Сейчас, в тишине и почти полном душевном покое, он во всей полноте чувствовал своё единение с этим местом, этим домом и его хозяйкой, а также с теми, кто жил здесь, а потом ушёл...

Чиль тихо отворил дверь и поднялся по знакомой лестнице в комнату Майрана.

Здесь было уже почти темно. Чиль прошёл к столу и зажёг настольную лампу. Она мягко подсветила комнату. Здесь всё было как прежде: две карты, кровать, старенькое кресло, только на столе было непривычно пусто, ни книг, ни тетрадей с конспектами. Майран ушёл не навсегда, он вернётся, сделав как можно полнее свою работу. Надо просто верить в это подобно Мирии.

Чиль стоял, забыв о времени и глядя в прошлое, на дни и вечера, проведённые в этой комнате с Майраном. А обернувшись, увидел Марию, молча стоявшую у двери. Её ладонь лежала на косяке, а глаза были устремлены вдаль, как видно, туда же, куда мысленно уходил только что Чиль. Встретившись с ним взглядом, Мария улыбнулась, но улыбка вышла с трудом.

– Извините, Чиль, – сказала она. – Вы, наверно, хотели побыть здесь один.

– Я хотел просто побыть здесь, Мирии, – ответил Чиль.

Она неслышно прошла в комнату.

– Вы знаете, Чиль... Когда я сюда захожу, мне иной раз не верится, что Майран далеко. Здесь каждая вещь дышит его присутствием. Такое же чувство возникает иногда у меня в Институте – он там учился, ходил по тем коридорам – кажется, он и сейчас там... В парке было его любимое место, в стороне от глаз, под черёмухой...

Чиль невольно улыбнулся:

– Там мы с ним и познакомились – едва не поссорились сначала. Его вспоминают в Институте?

– Конечно. Иногда спрашивают, нет ли новостей. А временами до меня долетает, как за спиной шепчутся студенты: «Это та самая Идерс? Мать Майрана Идерса?..» Как видно, кое-кто из преподавателей ставит им Майрана в пример, совершенно забывая, какой ужасный был у него в Институте характер!

Мария рассмеялась, Чиль тоже улыбнулся.

– Что же удивительного, Мирии? – сказал он. – Фамилия Идерс будет на устах ещё долго – не каждый день в Институт приходят вундеркинды. А тем более и вы за эти годы сделали себе имя в науке.

Мария снова рассмеялась:

– Вы же понимаете, Чиль, невозможно столько работать и не добиться при этом результатов! Ужин готов, идёмте вниз?

– Идёмте, – согласился Чиль и вдруг спросил о том, о чём у него и в мыслях не было спрашивать: – Почему вы говорите мне «вы», Мирии? С Майраном мы на «ты».

Мария задумалась на мгновение и ответила:

– Я люблю вас, Чиль, но слишком уважаю, чтобы быть в состоянии обращаться к вам иначе.

– Но ведь обращение «ты» вовсе не означает неуважения. В лауркских языках второго обращения нет вовсе.

– В некоторых земных тоже. Но в космолингве есть.

– Это произошло из-за того, что у маллонцев, вышедших в Космос после лаурков, одно обращение невозможно. Обязательно присутствуют два: первое и второе. Первое – при встрече, и второе – если разговор продолжается; и так даже между близкими родственниками. Но космолингв – язык гибкий, первое обращение и второе быстро трансформировались в «вы» и «ты», пришедшие с другими цивилизациями.

Мария слушала с интересом.

– Надо же, я этого не знала, хотя не раз задавалась вопросом, отчего так. Однако и вы, Чиль, тоже говорите мне «вы», у нас с вами это взаимно.

– Вы – мать моего друга, Мирии. Возможно, то, что я говорю вам «вы» – это своего рода предрассудок, но он слишком крепко сидит во мне. Я мог бы перешагнуть его, но сто'ит ли? Мать на Лаурке – существо почти священное, а мать друга почитается чуть ли не выше своей собственной. Ведь со своей матерью находишься на ином уровне отношений. Мне снова трудно выразить это на не своём языке, но я чувствую, вы понимаете, что я пытаюсь сказать.

– Мне кажется, понимаю. И знаете, Чиль, вы всё-таки неправы, когда говорите о предрассудках. Вы, лаурки, кажется, вовсе их лишены.

– Предрассудков не лишена ни одна цивилизация. Самый яркий наш предрассудок тот, что если стоит женщина, мужчина не может сесть в её присутствии. На Земле подобный обычай был только в отношении королей.

– У славян дети вставали, когда входили взрослые.

– В самом деле? Я не знал об этом. Но, как я понимаю, и этот обычай остался в прошлом. А у нас до сих пор не многие считают нужным бороться с таким предрассудком. И должен признаться, я не в их числе.

– Но при мне вы сидите, Чиль, и я всегда воспринимала это как должное, хоть и слышала об этом вашем обычае.

– Даже на Земле, Мирии, есть поговорка, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят. К чему переносить свои обычаи на другие народы?

– Скажите, ведь «Чиль» – это родовое имя, фамилия, говоря по-земному. Почему на Лаурке так заведено? Даже близкие друзья не зовут вас по собственному имени – На'мэль.

– Имя у нас служит для различия. И употребляется чаще всего вместе с фамилией. Если присутствует однофамилец или в официальных случаях. По имени, без фамилии, чаще всего зовут маленьких детей, а взрослого человека без фамилии могут назвать в кругу семьи, где все «Чили» или же родители, и то обычно наедине, подобно тому, как вы, например, Мирии, только наедине можете сказать Майрану: сыночек, солнышко.

– А муж и жена, Чиль? Они оба зовутся одинаково.

– Нет, Мирии. Существуют женская и мужская формы имён, как и на Земле: Сергеев – Сергеева. Но дело не в этом. Родовое имя – это не фамилия всё-таки в земном понимании. Это имя, личное имя человека. И кроме того, к родовому имени, как к любому существительному в лауркском языке, добавляется форма личного отношения. Мой отец называет обычно маму Чили'э – это форма... мягкой, возвышенной любви в имени собственном, мама отца – Чии'ль, форма уважения к близкому и любимому человеку.

– Как это интересно, Чиль. А что же означает в таком случае моё имя из ваших уст?

– Мирии – это... – Чиль улыбнулся в затруднении перед сложным переводом. – Это обращение к матери друга, при том, что я люблю вас именно в этом качестве, и... как бы дань уважения и благодарности вам за то, что вы создали моего друга именно таким, какой он есть, и... – Чиль рассмеялся. – Одним словом, «Мирии» – это то, что я к вам испытываю, но, честное слово, не знаю, как объяснить.

Мария смущённо рассмеялась.

– Извините, Чиль, получается, я напросилась на комплимент.

– Комплимент – это в большинстве случаев дежурная лесть, то есть, сам по себе он уже подразумевает неискренность. А лауркский язык исключает неискренность в принципе. Какой смысл кривить душой, если на энергетическом уровне это чувствуется сразу?

– Хотя бы в этом вам проще. А почему же Майран называет вас просто Чиль, ведь он знает лауркский язык?

– Он начал называть меня так раньше, чем познакомился с нашими языками, да и встретились мы с ним впервые при достаточно официальных обстоятельствах. Но дело не в этом. Просто «Чиль», безо всяких тонкостей, это более... по-земному, что ли, и Майран называет меня так, подобно тому, как я называю вас Мирии – ближе к своему языку и культуре общения...

...После ужина Мария и Чиль расположились у огня. Было тихо, только потрескивали дрова в камине. Мария долго смотрела на поленья, по которым ходил огонь, и вдруг сказала со вздохом:

– Руководство Института настаивает, чтобы я в ближайшее время взяла отпуск – мне столько лет удавалось избегать этого! Вы не представляете, Чиль, как меня пугает перспектива на несколько недель остаться без работы.

Чиль отвёл взгляд от камина и улыбнулся:

– Однако я согласен с вашим руководством. Вам надо отдохнуть.

– Вы смеётесь, Чиль! Безделье – худший из моих врагов, а вы хотите отдать меня ему безраздельно?

– Зачем, Мирии? Вам и нельзя в случае отпуска оставаться дома. Съездите куда-нибудь, путешествие будет вам полезно.

– Отправиться в путешествие? – удивилась Мария и рассмеялась: – Да что вы, Чиль! Мне и в голову не приходило такое.

– А всё-таки подумайте над этим, Мирии. Разве это такая уж плохая мысль? И не ездите одна. У вас ведь есть родственники?

– У меня есть брат, но он чуть не втрое старше меня и вряд ли захочет ехать со мной куда-то. А его дети и внуки разлетелись по всей Галактике и изредка присылают мне и ему открытки в знак того, что не забыли о нас. Едва ли кто-то из них составит компанию своей тёте-ровеснице в путешествии по Земле, когда в их распоряжении вся Галактика.

– Вы тоскуете по Космосу...

– Я не навсегда заперта на Земле, Чиль. На свете нет неизлечимых болезней, я ещё вернусь в Космос.

В душе Чиля такая твёрдая уверенность вызвала восхищение, но он не сказал об этом вслух.

– А родственники со стороны вашего мужа, Мирии? – спросил он.

– У него есть сестра, но честное слово, не знаю, кто она и где. Ллэйд был с ней в ссоре долгие годы, и я даже не знала о её существовании. А незадолго до своего полёта к Тобранта Ллэйд вдруг встретился с ней где-то в Космосе, вернулся домой радостный, словно испил из кубка счастья, привёз стереографию – они снялись вместе там же, на базе. И говорил только об этом. А потом улетел и уже не вернулся.

– Улетел, так и не познакомив вас с сестрой?

– Когда они встретились, она с семьёй улетала в экспедицию – её муж тоже исследователь, и знаете, как бы не из-за него между ними пробежала когда-то чёрная кошка. Ллэйд, мне кажется, не мог простить ей её выбора – а впрочем, это только мои догадки. Вам это интересно?

– Очень, Мирии. Майран не рассказывал об этом.

– Ему было тогда тринадцать лет, и его мало заинтересовало существование на свете двоюродных сестёр, которых он и в глаза-то не видел. Гораздо важнее для него было, что отец вернулся из Космоса.

– А его сестра позднее не пыталась сама вас найти?

Мария покачала головой.

– Я не знаю причин этого, Чиль, но не обвиняю её – упаси Бог! В конце концов, возможно, Ллэйд просто не дал ей своего адреса. Знаете, это в его натуре – говорить много и эмоционально и забыть упомянуть при этом о чём-то немаловажном. Я уверена, он рассказал ей о нас с Майраном абсолютно всё, кроме такой малости, как то, где мы живём.

– А вы не искали её?

– Каким образом, Чиль? Мне ничего не известно, кроме её имени и замужней фамилии. Когда она родилась, где? Я даже не знаю, на Земле она живёт или где-то в Космосе. А Галактика большая...

Чиль знал о родственниках Майрана, может быть, больше Марии. Гепард собирал информацию о Майране перед тем, как взять его к себе. Но сестра Ллэйда умерла вместе с мужем несколько лет назад, и Чиль не считал нужным говорить Марии об этом.

– Мирии, а почему ваш муж летал один? Ведь вы – тоже исследователь и могли работать с ним вместе. А двое – не один, и в Космосе это много значит.

– Лететь мне – означало лететь и Майрану, а Ллэйд не хотел подвергать нас такому риску. В то время как сам просто не мог усидеть на одном месте.

– Вы очень верите ему, Мирии.

– Бесконечно. – Помолчав, Мария добавила: – Ллэйда надо знать. На свете нет человека более прямого и искреннего, чем он. Он горяч, требователен, ему ни в чём не надо половины, он не признаёт компромисса. Но он очень честен, добр и сам уступчив. Это натура настолько яркая... Ему не нужен был сын, который ничего из себя не представляет, и жена-посредственность, поэтому он сделал сына вундеркиндом, а я работаю не покладая рук, чтобы чего-то добиться. Понимаете?

– Но ведь Майран одарён от рождения.

– Ллэйд и ребёнка обычных способностей сделал бы вундеркиндом, чтобы самому гордиться и восхищаться им.

– А вы, Мирии?

– А я люблю их такими, какие они есть. И только так.


«Ты же, мама, первая всегда

Была честна, служа Земле и людям,

Ты знаешь, как бывает выбор труден,

Но не простишь измены никогда...» –


снова вспомнилась Чилю песня Майрана. Да, Майран знал свою мать. И, чтобы воспоминание о песне и недавней встрече с Майраном не встали зримо между ним и Марией, Чиль сказал, отводя разговор в сторону и возвращая его к прерванной теме:

– Если вам некого взять с собой в путешествие, Мирии, просто смените обстановку, съездите к морю. Ведь вы же любите море! Одно дело не отказываться от способности чувствовать любимых людей и таким образом знать о них, тем более, раз нет другого способа связи, а другое – надеть при этом на себя власяницу. И Майрану, и вашему мужу было бы легче в их испытаниях, если б они знали, что вы, Мирии, не отказываетесь во имя них от простых радостей. Ведь они так же горячо желают вам счастья, как и вы им.

Мария слушала Чиля, задумчиво глядя в огонь, и вдруг на глаза ей навернулись слёзы.

– Вы умеете убеждать, Чиль. За десять минут вы сделали то, чего весь коллектив нашего Института не смог добиться за четыре года... Извините, Чиль, – она смахнула слёзы. – Это слёзы без горечи, они светлые... Я так рада, что вы сегодня со мной. Пожалуйста, сыграйте ещё.

Чиль взял гитару.

– Между вами и мной – гармония. Ещё поэтому, Мирии, мы с вами получаем такую радость от общения друг с другом.

Чиль заиграл. Мария смотрела на его подвижные пальцы и слушала, чувствуя, как замирает и отзывается душа, а когда он закончил, спросила:

– Вам хватает гитары, Чиль? На ней только полутона, нет ни четвертей, ни восьмых тона, а слух у вас тоньше.

– Гитара – инструмент Майрана, и я люблю её, – сказал Чиль. И попросил: – Мирии, сыграйте мне вы, на фортепиано, если можете.

Мария не стала отказываться и подсела к инструменту, стоявшему здесь же, в гостиной. Чиль любил слушать, как она играет, музыкальный дар Майрана был от неё.

– Вы сказали, между нами гармония, – проговорила Мария, возвращаясь к Чилю. – Что вы вкладываете в это понятие – «гармония»? У вас, лаурков, отношение к музыке своё, и оно отличается от того, как относятся к ней все другие цивилизации, включая Землю. Что такое музыка для вас, Чиль?

– А вы чувствуете это, Мирии, – заметил Чиль. – Два таких разных понятия как гармония во взаимоотношениях и понимание музыки вы объединили в одном вопросе.

– Может быть, чувствую, Чиль, но не настолько, чтобы выразить это в словах, даже для самой себя.

– Музыка – это гармония, взаимопонимание – это тоже гармония. Понимание музыки и исполнение музыки – это гармония высшего порядка, доступная тем, кто прошёл все ступени познания себя и духовной сути окружающего мира.

– Понимание музыки – гармония высшего порядка? – переспросила Мария. – Разве понимание музыки не доступно абсолютному большинству?

– Доступно каждому на его уровне, – ответил Чиль. – Когда люди понимают друг друга, вокруг них образуется словно особое поле, вроде ауры... И если воспринимать его высшими чувствами, минуя разум, то достигается гармония общения. То же в музыке, но на более тонком уровне. Так объединяются между собой исполнители, ведомые замыслом Первого, вливая в музыку своё понимание произведения и замысла, а также свои чувства. И чем сильнее воля Первого, тем ближе результат к замыслу.

– И к гармонии?

– Нет, именно к замыслу. Но музыка – особенно что относится к Храмовым Циклам – это всегда результат понимания и мастерства всех исполнителей... На Земле, у некоторых народов, есть легенды, что мир был сотворён через музыку. Лауркские легенды все сходятся в этом. Музыка – высшая гармония и наиболее совершенная форма взаимопонимания. А говоря о легендах, Мирии... – Чиль вдруг улыбнулся. – Вы не знаете свою родословную, веков на пять или шесть назад?

Мария удивилась и рассмеялась.

– На пять или шесть поколений и то не знаю, на два-три от силы. А почему вы спросили, Чиль?

– На Лаурке бытует одна... ну, может быть, не легенда, но история. Если в ней есть хоть крупица истины – то не о ваших ли предках, Мирии, в ней идёт речь? Её то забывают, то она вспоминается снова, и находятся даже такие, кто пытается документально установить, имели ли место эти события в действительности.

– Что это за история, Чиль?

– История о лауркской девушке-исследовательнице Ильчиа'не. Она попала в катастрофу, когда её путь лежал мимо Земли. Это произошло не более пятисот-шестисот земных лет назад, Земле было ещё около двухсот лет до первого выхода в Космос. Ильчиана оказалась на Земле, без связи, без продовольствия, и ей пришлось вступать в контакт с землянами, чтобы выжить. Не зная языка, отличаясь цветом кожи, одеждой. Её судьба наверняка сложилась бы трагически, если бы её не взял под свою защиту местный влиятельный человек – как установить теперь, кто он был на самом деле? Но, видимо, человек он был передовой и незаурядных душевных качеств, потому что иначе лаурка никогда не преступила бы Галактических законов и, более того, не полюбила бы его. Но она открыла ему, кто она и откуда, и они вступили в брак. Когда некоторое время спустя её нашли на Земле Спасатели, она отказалась улететь с ними. Однако они не могли оставить её на планете с докосмической культурой, тем более она, исследователь, нарушила закон о контактах. Её забрали против воли. Она предстала перед судом Совета Галактики.

– Неужели это правда, Чиль?

– Не знаю. Но мне, подобно многим, хотелось бы знать, было это или нет.

– А если поискать в архивах суда Совета Галактики? Ведь вы архивщик, Чиль, вам это проще.

– Было бы свободное время, Мирии.

– И чем же окончился суд, Чиль? Она встретилась снова со своим мужем?

– Неизвестно, чем бы окончился суд, ведь вам, Мирии, как исследователю, не нужно объяснять, что такое нарушение закона о контактах. Её могли навсегда лишить права выхода в Космос, фактически, безвыходно запереть на Лаурке. Однако на суде выяснилось, что у Ильчианы будет ребёнок.

– Но ведь браки лаурков и землян, как и все межпланетные браки, остаются бездетными.

– Да, Мирии, что и заставляет меня сомневаться в правдивости этой легенды. Хоть она и красива.

– И чем же всё закончилось, Чиль?

– Она вернулась на Землю, к мужу, но ей было поставлено условие вести родословную и стараться, чтобы никто из землян, кроме их потомков, не знал о происхождении Ильчианы. По логике вещей так и должно было быть.

– Но каково было ей, выросшей и получившей образование в космической цивилизации, запереть себя на отсталой планете с чуждой культурой?

– Как видно, она уловила то же созвучие Земли со своей Родиной, что чувствую, например, я, Мирии. А ещё это говорит о том, насколько глубоко она любила своего мужа.

– Значит, на Земле пошёл род с примесью лауркской крови? Что могло дать это их потомкам, Чиль? Ведь лаурки превосходят землян во многом, у вас более совершенны зрение и слух, вы более чутки к энергиям. А она наверняка оставила своим потомкам и знания, до которых было ещё далеко землянам. Двести лет до первого выхода в Космос... На Земле уже не властвовала инквизиция, хоть за это спасибо.

– Двести или даже сто, ведь толком неясно, когда это было. Да и было ли вообще. Но если это правда, то не может ли случиться, что вы, Мирии, и Майран их далёкие потомки? Слишком уж хорошо мы с Майраном понимаем друг друга, и вы, Мирии, чутки по-лауркски.

– Что вы, Чиль, – рассмеялась Мария. – Если бы так, я знала бы об этом, ведь потомкам Ильчианы было велено вести родословную. Скорее всего, их род прервался. Хоть и жаль, конечно. Но Чиль... простите, что я напоминаю об этом. У вас ведь был ещё один друг с Земли, Игорь. Разве с ним у вас не было такого духовного контакта, как с Майраном?

– Был, Мирии. Принято считать, что лауркам во многом подобны лулы, и скорее всего, они наши последователи...

– Да, Чиль, и я согласна с этим. Лулы имеют много общего с вами.

– Кое в чём лулы одарены лучше, они от природы добрее – мы, лаурки, суровее. У них главное – любовь, которая вечна, а у нас – преданность. Но я считаю, что земляне после лулов наиболее близки лауркам, только это не так ясно выражено. Земля моложе, поэтому отношения между людьми на ней сложнее.

– Но Земля вышла в Космос раньше Лулулулулуса.

– Земля – цивилизация космическая, Лулулулулус – нет, по крайней мере, в том смысле, как другие цивилизации Галактического Сообщества. Лулы выходили в Космос не для изучения Космического Пространства, а для познания себя; и пока Галактическое Сообщество раздумывало, можно вступать с ними в контакт или нет – их вынудили к такому контакту насильно.

– Неужели тот пиратский Оплот всерьёз рассчитывал на успех?

– Он и добился успеха. Планету пираты захватили, и мы не узнали об этом. И сколько бы ещё не знали, если бы лулы сами не сумели воззвать о помощи? Вот уж на что не рассчитывали пираты, так это на то, что нетехническая цивилизация сумеет узнать о существовании Галактического Сообщества и связаться с ним, минуя их, пиратскую, технику, с которой, к слову, не умела даже обращаться и которая охранялась!

– Неужели пираты всерьёз надеялись удержать в своих руках целую планету?

– А такие планеты, как Те'рция, Юнсе'да, Се'птима, Ланда'л, Урданио'н и ещё многие? Они ведь удерживаются захваченными и вполне успешно.

– Почему же СГБ не разобьёт их, как разбила Оплот?

– Лулулулулус – планета, населённая разумными существами. Там стоял вопрос жизни и смерти. Лулулулулус был освобождён ценой огромной крови... С тех пор все некосмические цивилизации охраняются – жаль, мы не сделали этого раньше.

– Во всём надо находить хорошее, Чиль. Если б не это, мы никогда не узнали бы лулов – насколько беднее было бы без них наше общество, согласитесь. А уж насколько лулы обогатили культуру Галактики...

...Они говорили ещё долго. Но наконец спохватились, что если у Чиля завтра выходной, то Марии нужно с утра на работу.

– Вам как обычно, Чиль, приготовить постель в комнате Майрана? – спросила Мария.

– Да, Мирии, спасибо. Вы завтра долго будете в Институте?

– Целый день. А вы, Чиль? У вас есть дела на Земле?

– Нет, Мирии, я прилетел к вам. Но послезавтра мне нужно быть на Удеге, поэтому утром я улечу.

– Значит, завтра мы с вами в одни двери?

– Да, Мирии.

...Оставшись на несколько минут один в гостиной, Чиль отключил кондиционер и раздвинул шторы, распахнул окно. Свежий ночной воздух волной вошёл в комнату, неся аромат разнотравья с близкого луга. Окно выходило на северную сторону, месяца не было видно, зато ясно светился ковш Большой Медведицы. Было тихо, только за лугом, у реки, отдалённо орали лягушки и заливался в рощице соловей. Взлаяла собака и смолкла. Мир и покой царили в ночи. Всем существом Чиль вбирал в себя звуки и ароматы окружавшего его мира – того, от которого был оторван и по которому тосковал сейчас Майран.

«Если б я мог дотянуться до тебя... – подобно Марии подумал Чиль, обращаясь мысленно к другу. – Если б я мог передать тебе то, что чувствую сейчас, хотя бы часть своих сил и энергии, помочь, когда ты устал... Как бы трудно тебе ни было – соберись. Ты один, Майран, но ты не одинок. Помни, что, как ты и хотел, твой тыл надёжен».