О русском китаеведении

О Китае и русских китаеведах писал П.Е. Скачков в своей книге «Очерки истории русского китаеведения».
Что касается П.Е.Скачкова. Биография у него не простая. Участник Гражданской войны; в 1920 начальник оперативного отдела штаба помощника Главкома по Сибири. В 1921 пытался поступить на Восточное отделение Академии Генштаба, но как беспартийный принят не был. Работал в Китае в Калганской группе военных советников. С 1929 года заведовал библиотекой Ленинградского Восточного института (ЛВИ); одновременно учился в аспирантуре. С 1930 научный сотрудник ИВ АН СССР. Известен прежде всего своими работами по библиографии Китая. Был арестован 12 февраля 1937 года. Приговорен к 10 годам ИТЛ с поражением в правах. Отбывал срок в лагерях на Колыме.
 
Начнем с начала, с главы 1-ой, а в ней первые известия о Китае в России. От кого и когда они пошли? Автор вспоминает нашествие монголов на Русь, некоторые пленные были отправлены в Китай, где в династию Юань были сформированы полки. Были кипчакский и из асов-аланов. Командиром русско-кипчакского полка был Боян.  У монголов, скорее всего, его звали Буян. Помните у А.С. Пушкина: «Как на острове Буяне в царстве славного Салтана».

Русских китайцы звали олосы, алосы, улусы, улосы. Надо полагать, что именно с этого времени начался отток русских на Восток. Был монгольский прилив, а начался русский отлив. Это у меня теория такая развития всякого общества. Как известно из физики, на всякое действие существует равносильное противодействие. Монголы дошли до Москвы, а мы до Пекина и дальше.
До сих пор на границе в Забайкальском крае есть село Олочи, где я был в 1973 году на стажировке в Приаргунском пограничном отряде, а напротив китайское местечко Шивэй. Так вот, Шивэй - единственная в Китае русская национальная волость. Она находится в Хулун-Буирском аймаке автономного района Внутренняя Монголия, на берегу реки Аргунь. В Шивэй компактно проживают более 1700 русских, включая потомков смешанных браков с китайцами. Раньше об этом и речи не велось.

С Олочи я, в свое время, переключился на славянские племена: дреговичи, радимичи, вятичи, кривичи, уличи (бортники?). У всех окончания на чи. Уже обращал на это внимание. Просматривается связь с олочи, могочи, урумчи, бабичи (секретарь у тувинцев) и др. Вот еще мнение, уже Грум Гржимайло, что северные бома — это народ би-цэ и о-лочжэ. Бицзэ — это, пожалуй, Бикин, а Олочжэ, наверняка, Олочи.
Обратил внимание на определенное сходство названий улусы и улянхай (урянхи). Тем более, что монголы звали Русь - Урус. Таким образом, монголы могли называть Байкал  Урянхаем – Русским морем.

Европейцы искали короткий путь в Китай и у них существовала версия, что река Обь вытекает из Китайского моря. Наши первые миссии в застенный Китай шли через владения Алтын-хана (тайши). Были у него в ставке у озера Упса-Нор (нор с монг. - озеро). Прочитал это и сразу вспомнил Швецию с ее провинцией Упсала и многочисленными озерами. Может названия Норвегия, Нормандия связаны совсем не с севером, а с многочисленными озерами, а первопроходцами в Скандинавии были совсем не готы, а монголы? Не зря же историк Фоменко назвал свеев — шивеями (село с таким названием я упоминал выше).

Китайцы называли и называют монголов по имени «мэн-гу». Читаем в «Мэн да бэйлу»: «... командующий пограничными войсками Хуайдуна послал чиновника Чжао Хуна к монгольским войскам в Хэбэе для обсуждения дел». Получается Чжао Хун был пограничным комиссаром, которого направили на переговоры. Вот он и написал знаменитые ныне записки «Мэн-да бэй-лу»
Все другие, кроме монгола, северные народности у китайцев «шивэй». Шивэй брили головы, запрягали в повозки быков и жили в хижинах, покрытых войлоком, или в палатках, перевозимых в повозках, как это делали тюрки. У них было мало лошадей и совсем не было овец, зато много свиней и коров. С Мэн-гу или мэн-у (монголами) они считались почти родственниками, потому как питались мясом и кислым молоком. На самом деле, корни их уходили к лесным тунгусам (маньчжурам).

Автор упоминает миссии в Китай: И. Петлина, посла Ф.И. Байкова, поездки Сеиткула Аблина и Ивана Перфильева. Они искали пути в Китай из Даурской земли. Посольство Н.Г. Спафария было уже через Маньчжурию, через Амур. В Тобольске Спафарий встречался с ссыльным сербом Юрием Крижаничем. В Енисейске он общался с Иваном Поршенниковым, возвращавшимся из Китая с торговым караваном. На некоторых иностранных картах, Калган, через который шел ближайший путь на Пекин, назывался «Порта Московита».
 Вспомнил автор и Лоренца Ланге. Последняя его поездка в Китай была сделана из Цурухайту, по старой Наунской дороге.

Китайский приезд в Россию посланцев Аюк-хана пришелся на 1714 год. Старшим посольства был Тулишень. Вместе с ним на обратном пути убыли в Пекин первые русские священники с архимандритом Илларионом Лежайским. Многие причетники прожили в Китае больше 20 лет и там умерли. Один из них Осип (Иосиф) Дьяконов выучился местному языку и использовался в Трибунале в качестве переводчика. Предположительно, именно он первым начал преподавание русского языка в «Нэйгэ олосы вэньгуань» (Школе русского языка при Дворцовой канцелярии).  По другим данным им был Россохин. В школе русского языка обучалось двадцать пять учеников. Россохину оказывали помощь два священника миссии: Иосиф Дьяконов и иеродьякон Филимон.

Как они там оказались? По 5-м пункту Кяхтинского трактата на учебу маньчжурскому языку определялись 4 мальчиков учеников. Они выехали в Китай попутным торговым караваном 11 сентября 1727 года. След оставили ученики Россохин и Леонтьев.
Илларион Калинович Россохин родился в селе Хилок, вблизи Селенгинска. В числе других учеников был принят в школу мунгальского языка при Иркутском Вознесенском монастыре. После Россохин и два его товарища по школе Шульгин и Пономарев были отправлены в Китай в составе второй миссии. Проживали они на посольском дворе, а учились в Гоцзыцзянь, в так называемом Педагогическом училище. Одежду и продукты получали от «Мунгальского приказа» - Лифаньюаня.

Вместе с Россохиным был и Леонтьев, который долгое время работал с ним рука об руку.  Поручик Леонтьев, по аттестации «жития трезвого и честного», но не могущего «прикрыть наготу и холоду», тоже прошел подготовку в Пекине. После избавления от учебы был прикомандирован в качестве переводчика к гвардии поручику Ивану Кропотову для урегулирования пограничных споров. А.Л. Леонтьев скончался в 1786 г. переводчиком министерства иностранных дел. На его место был назначен вызванный из Иркутска Федор Бакшеев, ученик шестой миссии в Пекине. Федор на учебу прибыл из Тобольской семинарии.

Знаменитым стал руководитель девятой миссии Иакинф Бичурин, до монашества Никита Яковлевич Пичуринский, сын священника Якова Данилова, родился в сентябре 1777 года в с. Акулево Свияжской округи. В Китай выехал в 1807 году. Главная трудность в изучении китайского языка заключалась в отсутствии учебных пособий, а самое главное -китайско-русского словаря. Бичурин принялся за его составление. Один год ушел на описание Пекина, все улицы которого он промерял шагами.
Познание Китая ему давалось нелегко: масса ошибок в транскрипции личных имен и в географии страны, допущенных учеными Европы, привела к невообразимой путанице в написании и произношении китайских слов. Пришлось исправлять и делать работу, которая одному человеку, кажется, непосильная. Иакинф привез в Петербург четыреста пудов книжной учености по философии, экономике, географии и истории Китая. Востоковеды Европы были вынуждены спешно исправлять свои прежние труды о Китае, Джунгарии и Монголии, ибо обнаружили немало ошибок.

Первый оригинальный труд И.Бичурина «Записки о Монголии». Работая в библиотеке, Бичурин встречался часто с И.А.Крыловым, бывшим тогда библиотекарем.
Вместо наград и признания, Бичурин за вольнодумство был сослан в Валаамский монастырь. Ссылку отбывал там с 1823 по 1826 года. Везли его туда из Санкт-Петербурга, через Охтинскую переправу на Валаамском галиоте по Неве, мимо Шлиссельбурга - Орешка. Принял Иакинфа игумен Иннокентий, который безвыездно провел на Валааме шестьдесят с лишним лет(!). Был лыс и сед. По преданию монастырь был основан на границе новгородских и шведских владений, еще в десятом веке. Получается, охраняли границу. С подобными: Борисоглебский и Печенгский монастыри на норвежской границе, Печорский – на эстонской, мне уже приходилось встречаться. В монастыре при Бичурине жило человек полтораста – иеромонахи, иеродиаконы, простые чернецы, рясофорные монахи и послушники.

Помог Иакинфу оставить монастырь и переехать в Петербург его знакомый и любитель китайской старины действительный статский советник Барон Шиллинг. Он писал ходатайства князю Петру Мещерскому, который заведовал всеми духовными делами. Князь, в свою очередь, ходатайствовал перед царем. Перевели Бичурина в Александро-Невскую лавру «дабы он по знаниям своим в китайском и маньчжурском языках мог быть полезен в Государственной Коллегии Иностранных дел». Служил при МИДе, а жил в лавре. Вот такая случилась история.
Именно Шиллингу принадлежат слова: «У нас все от лени и мечтательности, от поэтического настроения ума русского человека. Вот это, пожалуй, самая резкая черта нашей народности».

Еще одно мнение. В 1848 г. была опубликована рецензия критика Белинского на один из основных трудов Бичурина «Китай в гражданском состоянии». В ней   содержались такие заключения: «… Во всем Азия остановилась на одних начатках, ничего не развила, не усовершенствовала, не довела до конца» и далее «неподвижность – натура азиата. Если Азии суждено в будущем цивилизоваться, то, вероятно, не иначе как путем завоевания; надобно чтобы европейское войско, завоевавшее азиатскую страну, смешалось с туземцами, и от этого смешения произошло бы новое поколение своего рода креолов».

Таким образом, исходя из своих евроцентристких представлений, Белинский не одобрял основного духа работы Бичурина - восхваления Китая. Он отмечал «наиболее китайские черты российской действительности: бюрократизм, взяточничество, подхалимство, безответственность властей и опасался, как бы Россия не скатилась до полной «китайщины». Практически это и случилось, и «Серебряный век» русской литературы не спас  Россию от краха революции.

Как Белинский писал: «В Китае, в загадочной стране, видно все предрешено до скончания века – число колес, форма одежды, размер женской ножки, длина мужской косы, правила этикета». Кстати, у Бичурина записана версия истории внедрения кос в Китае. «Вначале никто не хотел их носить, но когда император Канси запретил носить косы монахам, а также тем, кто принадлежал к подлым сословиям, прежняя коса сделалась как бы знаком отличия каждого честного, уважаемого человека».
Чем только Бичурин не интересовался! «Городами, - писал он, - китайцы называли только такие селения, которые обнесены стенами». Наверное, по этой причине в Москве возник «Китай-город». Бичурин удивлялся грандиозному сооружению стены в 4 тысячи верст, на которой имелось 60 тысяч сторожевых башен. Он спрашивал местного божко:

-  Для чего сделали стену? Тот отвечал: 
- Китайцы такая думай была: варвар сам стена ходи можина, однако кони тащита нилизя. А без кони ихати воина нету».
Вот, оказывается, в чем был смысл строительства Великой китайской стены «Чанчэн».
В одной из книг сообщалось, что синологи англичане Барров и Макартней еще в 1793 году посчитали, что все строения Англии и Шотландии не имеют столько камня, сколько одна Великая китайская стена.
 Тут каждый стремиться, чтобы его похоронили дома, на его собственной земле, - обращал внимание Бичурин. В этом есть резон. Наши кладбища недолговечны и подвержены всяческим уплотнениям, а то и разрушениям. Попробуй, найди кого-нибудь? Нет порядка. Вот и на Введенском в Москве, бывшем Лефортовском я не смог найти могилу деда. У китайцев отношение к умершим, как к святым. Только за это Конфуция можно уважать.

Интересны размышления Иакинфа по поводу победы Китая над Монголией. «Они способствовали распространению там буддизма. Благодаря буддизму чувство милосердия истребило в монголах страсть к убийству, а вера воздаяния за грехи обуздала их свирепость». Что тут скажешь?  Именно так и призывают китайцы «побеждать в войнах,  не вступая в них».
В России монашество приносило мало радости. Не смог Бичурин победить церковь и темноту от нее исходящую. Так его жизнь и закончилась иноком в келье. Как его наставлял настоятель Валаамского монастыря?

 -Помни, брате, слова Иисуса Христа Спасителя нашего: аще кто хощет ко мне идти, тот непременно должен отвергнуться себе. Вот ты все часто помышляй, брате, что ты инок. И должен ты не наименованием токмо иноком быти, но и всем житием своим должен быть иной против жития мирского. Дабы загладить вины свои перед господом богом, должон ты во всем держаться словес божих».
 В 1839 г. Бичурину была вторично присвоена Демидовская премия, а за «Статистическое описание Китайской империи» - в третий раз. Скончался Бичурин в своей келье 11 мая 1853 года.

Тем не менее, первым академиком-китаеведом в России стал немец Готлиб Зигфрид Байер. Он, в частности, пытался установить основные начала грамматики китайского языка.  На поприще изучения Китая и китайского языка отличился и другой немец. Фамилия его Э.В. Бретшнейдер.
О П.И. Каменском  (миссия в 1820-1830 гг.) П.Е. Скачков рассказал на страницах 123-132. Про С.В. Липовцова и З.Ф. Леонтьевского — на стр 132 -139. Особо следует остановиться на воспитанниках 12-й духовной миссии: В.П. Васильеве, П. Кафарове, И.И. Захарове.

Профессор Васильев родился 20 февраля 1818 г. в Нижнем-Новгороде. С 1834 по 1839 гг. изучал в Казанском университете монгольский язык. Защитил кандидатскую диссертацию и был отправлен в Китай в составе двенадцатой духовной миссии.
По возвращению преподавал на Восточном факультете Петербургского университета в течение 38 лет. Много усилий отдавал географическому обществу, в котором трудился вместе с Семеновым-Тян-Шанским. Последний многие годы был Вице-председателем общества. В Китае, главным образом в консульствах, в разное время трудились ученики Васильева: Авенариус, Гомбоев, Дмитриевский, Керберг, Колесов,  Колоколов, Кротков,  Ладыженский, Ландезен, Лаптев, Ленци, Люба, Монастырский, Падерин, Покотилов,  Н. С.,   П.С. Поповы, Ручковский, Сергиевский, Сулковский, Тужилин, Унтербергер, Успенский, Шишмарев,  Шуйский,  Д. Янчевецкий,  Андриевский.

О многих из них я уже вспоминал, особенно о П.С. Попове. Приват-доцент восточного факультета родился 26 августа 1842 года в семье священника, окончил Восточный факультет университета. В 1886 году занял должность.  генерального консула в Пекине, составил Русско-китайский словарь, долгое время остававшийся незаменимым. Первым обратил внимание на начавшееся реформаторское движение в Китае. В 1901 – 1903 гг. появляются его статьи: «Два месяца осады в Пекине», «Накануне реформ в Китае», «Проект китайских реформ». Попов, Позднеев, врач посольства в Пекине Корсаков и представитель банка Покотилов перенесли осаду ихэтуаней посольского квартала и оставили свои воспоминания.
 
В частности, Дмитрий Позднев находился в посольстве вместе с женой и дочерью. Он принимал участие в обороне, рыл окопы, нес караул. В Пекине он вел дневник, который позднее издали в Орле. Позднеев от имени России подписывает один из первых договоров с Китаем – Соглашение о новом дополнительном тарифе для русского морского ввоза. С.Ю Витте назначает его управляющим отделением Русско-китайского банка и заведующим Пекинским отделением правления КВЖД. За плодотворную деятельность китайский император Гуансюй пожаловал ему орден Двойного дракона. 3-й степени. У нашего деда от императора Гуансюя был такой же, но 2-й степени 3-го класса. Позднеев возглавит Восточный институт во Владивостоке, а после октября 1917 г. преподавал в Военной академии РККА.

Васильев скончался в возрасте 82 лет 27 апреля 1900 года, в канун волнений в Китае. Его приемниками стали Георгиевский, Ивановский, Позднеев, Алексеев, Ольденбург. Кстати, по мнению Сергея Федоровича Ольденбурга, русские ученые страдали «чересчур широкой постановкой своих работ, которая слишком часто приводила к тому, что или ученый умирал, оставляя великолепный, но не законченный фундамент, на котором другие не могут строить, или просто распылял свою ученую деятельность так, что потом и сам ничего цельного и большого собрать не мог.
Георгиевский родился в Костроме в семье священника. Окончил китайский разряд восточного факультета Петербургского университета со степенью кандидата и уехал в Китай на службу в чаеторговую фирму. Защитил диссертацию на степень магистра. Георгиевский призывал по-новому взглянуть на «многомиллионное, многовековое население Китая, связанное с нами узами дружбы, которою в будущем может обеспечиваться мир всего мира, на благо живущих в нем племен и народов».

Он предвидел то время, когда «всякие комбинации политических владычеств будут обуславливаться в мире соизволением   двух громаднейших соседних империй, связанных узами неразрывного мира и тесной дружбы». Похоже это время приближается. С.М. Георгиевский первым в русском китаеведении затронул вопрос о синологии как науке. Он скончался от туберкулеза в 1893 году.
 Ивановский родился в городе Гдов, в дворянской семье. Уехал в Китай и пробыл там два года. После возвращения вел курс истории Маньчжурии, курс маньчжурской словесности, вел занятия по тибетскому языку и буддизму. По мнению его ученика:  «А.О.Ивановский действовал обаянием своих познаний о Китае, добиваясь нашего понимания текста не диктовкой а через книгу. Лекции оживлял анекдотами и остроумными афоризмами. Он буквально изнемогал под непосильным бременем огромного курса китайской литературы, тяжело болел, страдал алкоголизмом. Был беден, часто жаловался, что не может купить нужных книг».

В.М. Алексеев родился 14 января 1881 г. в Питере. С 1906 по 1909 гг. был в Китае. В советское время переводил В.И. Ленина на китайский язык, но особо отличился в области работы с китайской классической прозой: Цюй Юань - «Чуские строки», великий китайский писатель Су Ши (1036-1101 гг.). Кажется, это он говорил, что «дела поэта — это его слова», а «литература — это чистейшее золото», «рты-языки расплавляют металл». Что говорил Ли Бо? «Во времена Цинь стыдились люди образованности  («вэнь сюэ»), всецело отдавались лишь войне... В почете были люди, служившие в тюрьме....А кто говорил правду, считались гнусными клеветниками». В годы войны Алексеев жил в курортном местечке «Боровое». Все годы переводил стихи и прозу Сыма Цянь. Не стало Алексеева 12 мая 1951 года.

 Большой вклад в преподавательскую деятельность на восточном факультете внесли Д. А. Пещуров и И.И.Захаров. За время работы в университете Пещуров составил два учебных пособия. Большой его заслугой было издание в качестве пособия русско-китайского словаря. Иван Захаров был сотрудником Русской духовной миссии в Пекине, построил консульство  в Кульдже и находился там в качестве консула до 1864 года. Преподавал в С. Петербургском университете. В бытность свою в Кульдже Захаров написал две работы, оставшиеся в рукописях: «Записка о Западном крае Китая, составленная по китайским источникам» и «Записка о Балканшнурском бассейне». В последние два года пребывания в Западном Китае он принимал непосредственное участие в разграничении западной границы цинского Китая с Россией. Составил подробную карту Синьцзяна. Путешественник Семенов-Тян-Шанский был у него в Кульдже в 1856 году.

Подробнее о В.П. Васильеве, его учениках и формировании национальной китаеведческой школы можно посмотреть на стр. 189.
Кафаров родился в Чистополе, окончил Казанскую семинарию, учился в Петербургской духовной академии. По собственному желанию принял монашество под именем Палладия и был включен в состав двенадцатой Российской духовной миссии. В Пекине он дружил с Горским, который, по словам Васильева, был лучшим его другом. Кафаров, Горский и Васильев увлеклись буддизмом и много работали над переводами китайских, монгольских и тибетских книг по буддизму. Горский скончался от туберкулеза в 1847 году в Пекине.

Палладий прочитал 750 томов китайского ицзана, издал статьи «Жизнеописание Будды» и «Исторический очерк древнего буддизма». Есть и труды Кафарова: «Старинные следы христианства в Китае, «Заметки о путешествии в Китай казака Петлина». Сохранился «Комментарий архимандрита Палладия к путешествию Марко Поло по Северному Китаю».  После Васильева никто больше не сделал в деле изучения Китая, как Кафаров, - считал китаист Попов. Его донесения в Азиатский департамент еще не опубликованы.
Кафаров участвовал в утверждении на практике Пекинского договора 1860 года,  на картах которого граничная линия была обозначена красной линией, и направление ее показано буквами русского алфавита.  Столб под литерой «Е» был поставлен на левом берегу реки Уссури, напротив станицы Казакевичевой. Разграничения, как известно, проводили военный губернатор Приморской области Петр Казакевич и квартирмейстер войск Восточной Сибири полковник Генштаба Будоговский. Наиболее активную роль в работе с документами играли представитель Духовной миссии Кафаров и переводчик Татаринов, вызванный из Чугучака.

С участием Кафарова и Васильева стали издаваться «Труды членов Российской духовной миссии в Пекине» - первое и, к сожалению, пока единственное русское издание, посвященное вопросам изучения Китая. Кафаров пользовался среди маньчжурских чиновников большим авторитетом. Его в случае необходимости приглашали в Лифаюань и даже в Государственный совет. В 1860 г. в Пекине было открыто российское посольство, а Кафаров, будучи настоятелем церкви российского посольства в Риме, в третий раз был назначен начальником новой, пятнадцатой духовной миссии в Пекин. В середине 1878 г. Кафаров серьёзно заболел и не доехав до России скончался в Марселе 6 декабря 1878 г., похоронен на русском кладбище в Ницце.

В изучении китайского, монгольского и маньчжурского языков главными были Казанский, а затем Петербургский университеты. В 1837 году на Восточном факультете Казанского университета была открыта кафедра китайского языка. Возглавить кафедру был приглашен бывший член РДМ Даниил Сивиллов. Спустя 14 лет, по возвращению из Китая, исполнять обязанности экстраординарного профессора китайского и маньчжурского языков в Казанском университете был назначен В.П.Васильев. Со временем Восточный факультет в Казанском университете был закрыт и переведен со всем профессорско-преподавательским и некоторыми студентами в Петербург.
Кафедра в Казани просуществовала 18 лет, результаты трудов были скромные. Окончило курс за это время всего 42 % поступивших студентов. Обучение было трудным (4-5 лет), а перспективные должности плохо оплачивались. Например, в Иркутском губернском управлении жалование переводчика составляло 285 рублей 92 копейки в год, в канцелярии Кяхтинского градоначальника – 300 рублей, в то время как старший преподаватель в ВУЗе получал 514 рублей, учитель каллиграфии или лектор – 400 рублей.

На Восточном факультете Петербургского университета преподавали и китайские сяньшэны (учителя) Гуй Жун, Су Чжун, Гао Инь-ци, Шао Хэн-сюнь,  Куэ Фань, Мэн Си-шоу. Су Чжун (Суаханов) – дунганин, бежавший в Россию после подавления дунганского восстания в Синьцзяне. Гао Инь-ци китайский подданный, учитель Кульджинской школы переводчиков.
Поездки студентов в составе РДМ с 1864 года прекратились. В это время в Урге была открыта школа переводчиков и толмачей, о которой будет рассказ отдельный. Ведал школой консул в Урге Я.П.Шишмарев. его сменил И.В.Падерин.  Яков Парфеньевич, сын отставного обер-офицера и переводчика монгольского языка, закончил русско-монгольскую школу в Троицкосавске. Затем служил переводчиком монгольского языка в Кяхте, но после назначения старшим писарем Забайкальского казачьего войска, в январе 1853 года подал прошение об исключении из казачьего звания, которое вскоре было удовлетворено. В чем причина?

Первый Кяхтинский градоначальник Н. Р. Ребиндер в апреле 1853 года писал заведующему русско-китайской школы К. Г. Крымскому: «Сын переводчика монгольского языка Шишмарева Яков, состоящий на службе в канцелярии моей, желает свободное от служебных занятий время употребить на совершенствование познаний своих в маньчжурском языке... дабы стать переводчиком». Три года Яков Шишмарев изучал маньчжурский и китайский языки, а затем работал помощником у генерал-губернатора Н.Н Муравьева-Амурского. В 1861 году молодой переводчик был направлен в качестве секретаря во вновь образованное консульство в Урге и уже осенью этого года стал исполнять обязанности консула. В 1865 году Яков Парфеньевич Шишмарев был официально утвержден российским консулом в Урге, занимая этот пост до 1911года (!).  Это он в 1882 году приезжал в Туву на встречу с князем Апакидзе по разбирательству Веселовского дела. Возможно, после этого там появилась заимка Шишмарева. 

В 1899 г. был открыт Восточный институт во Владивостоке. ДА.М. Позднеев. Появились еще корейский и японский  языки (стр. 252). В Хабаровске, Барабаше, пос. Ново-Киевском стали открываться частные курсы китайского языка.
Для подготовки к преподавательской деятельности в Восточном институте из Петербурга в Пекин были командированы П.П. Шмидт и А.В. Рудаков. 13 августа 1899 года царским указом они были утверждены исполняющими должности профессоров китайского языка и вскоре приступили к чтению лекций в институте. Первым двум профессорам института было всего по 24 года. Через год после открытия института в штате  было уже 17 преподавателей, также выпускников Петербургского университета. В 1901 году в институте ввели курс истории Китая, Кореи и Японии, который начал читать А.В.Рудаков.

Его сменил Н.В. Кюнер. После окончания в 1900 году факультета восточных языков он был командирован в Китай, а в 1902 году назначен на должность профессора в Восточный институт и занял кафедру историко-географических наук, позднее он также исполнял должность инспектора института. Кюнер написал ряд учебных пособий по истории и географии Китая.  Среди известных преподавателей Восточного института был Г.Ц. Цыбиков, начавший читать лекции в 1902 году после возвращения из Тибета.
Практические занятия по китайскому языку вели специальные лекторы из числа носителей языка. Первым лектором стал Ван Ичжи, приглашенный в октябре 1899 года для ведения практических занятий. К началу 1901-1902 учебного года было уже три лектора китайского и один лектор маньчжурского языка.

Утвержденные в 1899 году "Правила о приеме в Восточный институт" устанавливали зачисление в институт без вступительных экзаменов на основе представленных дипломов и аттестатов.  Вскоре министром народного просвещения Н.П .Боголеповым было утверждено "Положение о вечерних курсах при Восточном институте". К 1 января 1903 года в Восточном институте в качестве студентов и слушателей училось 96 человек, а к январю 1909 года уже  182 человека.
С первых дней работы Восточный институт готовил востоковедов из числа офицеров действующей армии. Рост военной напряженности на Дальнем Востоке заставил российские власти обратить большее внимание именно на это направление работы института. Сначала для офицеров определили две вакансии, в 1901 году царским указом число вакансий удвоили. 6 декабря 1902 года вышел приказ по Военному министерству: "В видах необходимости для изучения Дальнего Востока иметь в рядах войск Приамурского военного округа и Квантунской области образованных офицеров, знающих местные языки, Высочайше утвержденными положениями Военного совета, говорилось, что количество офицеров-вольнослушателей доводилось до 10 человек. Принимались они без вступительных испытаний и учились 4 года, но не освобождались от переводных экзаменов.

Нельзя не отметить ту пользу, какую принес армии Восточный институт. Строго говоря, слушатели последнего – офицеры и студенты – были единственные надежные и интеллигентные переводчики. Необходимо упомянуть о книгах-переводчиках (словарях), коими снабжались войска. Общий их недостаток заключался в том, что слова и предложения изображались не иероглифами, а русскими буквами. Так как этим способом не могло точно передаваться произношение восточного языка, то слова и предложения часто оставались непонятными. Исключение составлял словарь китайского языка, составленный Яковом Брандтом (в Пекине), в котором слова и предложения изображены не только русскими буквами, но и китайскими иероглифами. Этот последний способ имел то огромное преимущество, что неправильность произношения русскими китайских слов уточнялось прочтением китайцем соответствующих иероглифов.

Военное ведомство выделяло в год на каждого офицера по 60 рублей в год за лекции, по 120 рублей на учебные пособия, по 200 рублей для поездки в научные экспедиции и по 100 рублей командировочных в месяц во время пребывания за границей. Прием офицеров был прекращен в 1909 году в связи с тем, что у большинства выпускников язык по службе вновь не находил применения.  История повторялась. В этом случае можно перефразировать известную русскую поговорку: «Пока гром не грянет, специалистов с китайским языком в России не готовили». Очередной гром грянет в 20-е годы XX века, когда в Китае вспыхнет революция, а потом Гражданская война, и снова понадобятся офицеры со знанием языка.

Несколько слов о переводчиках на начало 1900 г. Алексей Павлович Хионин был одним из лучших. Переводчики — тема для меня близкая, потому как сам к ним долгое время имел отношение. В китайскую (1900-1901гг.), японскую (1904-1905гг.) и в последующие кампании на Дальнем Востоке, обеспечение армий переводчиками оказалось делом неподготовленным. С языками противника и местного населения войска европейской России были совершенно незнакомы, а в войсках Восточной Сибири лиц, знающих эти языки, можно было сосчитать по пальцам.
 
«Названный вопрос, - утверждали специалисты, - осложнялся тем обстоятельством, что на театре военных действий приходилось иметь дело, кроме китайского и японского, также с корейским и монгольским языками. Насколько вопрос переводчиков был поставлен неудовлетворительно, можно заключить из приводимых цифровых данных.
 а) японский язык Переводчиков японского языка на всю армию имелось всего 11 человек, из коих 8 Восточного Института и 3 вольнонаемных (из них один знал только разговорный язык). Таким образом, даже не было возможности снабдить переводчиками японского языка столь крупные единицы, как корпуса и отряды. Из всех одиннадцати переводчиков только один, господин Тихай, а впоследствии, с приездом господина Ханпильменя, двое могли разбирать японскую рукопись. Это последнее обстоятельство имело специально для разведки ту невыгоду, что только эти два лица могли читать японские рукописные документы, какими являлись казенная переписка, частные письма, дневники и т.п, служившие важнейшими документальными данными для определения частей войск противника. Между строевыми офицерами почти вовсе не было знающих японский язык.

б) китайский язык. Более благоприятно обстояло дело с переводчиками китайского языка, так как число офицеров из Восточного Института, знающих этот язык, было значительно большее. Почти все корпуса имели интеллигентных переводчиков-офицеров или студентов названного института. Кроме того, при строевых частях состояли простые китайцы в качестве переводчиков для сношений с местным населением. Нельзя не отметить, что этот элемент был малонадежный: давались даже  указания, что через посредство этих последних передавались японцам сведения о наших войсках и кроме того, китайцы злоупотребляли нередко своим положением во вред местному населению, что вызывало жалобы и портило наши отношения к нему.
Эти переводчики в мирное время служили у русских – подрядчиками, приказчиками и тому подобное. Жалованье им платили от 30 до 70 рублей.

в) корейский язык Что касается переводчиков корейского языка, то их было достаточно: 1) потому, что в Корее приходилось действовать незначительному числу войск, и 2) в Южно-Уссурийском крае живут корейцы, русские подданные, которые очень охотно поступали в войска переводчиками.
Лиц, знающих корейский язык письменно, было сравнительно немного. Но недостаток в ученых переводчиках не ощущался особенно остро, так как несравненно большей части армии вовсе не приходилось действовать в Корее и поэтому сношений с корейским населением и властями почти не было.

г) монгольский язык Знающих язык литературно, т. е. разбирающих монгольскую письменность, было только двое: студент С-Петербургского Императорского Университета В. Шангин и окончивший Восточный Институт Хионин. Что же касается разговорного языка, то таких переводчиков можно было находить в достаточном количестве между казаками бурятами. Недостаток лиц, знающих монгольский язык, был менее ощутим, так как нашим войскам мало приходилось иметь дело с монголами.
Основательное знание японского языка, в особенности умение разбирать японскую рукопись, являлось необходимым условием для разбора японских документов, которые представляли самый ценный материал для разведки. Между тем таким знатоком японского языка и рукописи, как выше указано, был на все три армии по первому времени только один – господин Тихай - уроженец г. Токио, сын бывшего псаломщика при Посольской церкви. Господин Тихай все время находился с начала кампании при штабе Маньчжурской (потом 1-й Маньчжурской) армии, куда и посылались не разобранные рукописные документы из других армий.

В начале мая 1904 г. г. прибыл второй переводчик японского языка, умеющий разбирать японскую рукопись, служивший ранее переводчиком при нашем консульстве в Чемульпо, бывший лектор Восточного Института, корейский подданный Ханпильмень.
 Нельзя ни сказать несколько слов о выпускнике 3-го Александровского военного училища и Восточного института Павле Васильевиче Шкуркине.  Он происходил из старинного рода военных. Один из его предков, Юрий Остапович Шкурко, был генералом-поручиком, другой, Остап Юрьевич Шкурко (1776 -?), много лет служил рядовым солдатом. Его отец, Василий Евстафьевич Шкурко / Шкуркин (1836 - 1884), родом из Лебедина, был полковником. Сам Павел Васильевич родился 3 (16) ноября 1868 года в г. Лебедине Харьковской губернии в семье потомственного дворянина и пошел по семейному пути военной службы. Окончив 4-ый Московский кадетский корпус и 3-е Военное Александровское училище, был произведен в подпоручики и начал военную службу на дальнем Востоке.

Дальний Восток так глубоко заинтересовал его, что он, уволившись в запас, стал служить на дальнем Востоке приставом Ольгинского участка Южно-Уссурийского округа. В Ольге он обладал полнотой власти во всех отношениях: крестьянским начальником, судебным следователем, приставом, лесничим и заведующим морскими промыслами.
У него было три канцелярии: по Министерству внутренних дел, по Министерству юстиции и по Министерству земледелия и государственных имуществ. Он первый сделал съемку долин многих рек за 10 лет до прихода сюда топографов. Приходилось ему бывать даже акушером. Он мечтал со временем поступить в Медицинскую академию или в Лесной институт, но постоянное общение с китайцами и знакомство с их языком открыло перед ним такую глубину своеобразной китайской культуры, что он часто становился в тупик: да полно, выше ли европейская цивилизация, чем восточная? Интерес к Востоку и Китаю заставил его отменить планы поехать после десяти лет службы на дальнем Востоке в Петербург через Америку и Париж.

Он поступил в Восточный институт, открытый в 1899 году во Владивостоке, и стал изучать китайский и маньчжурский языки. Студенческая жизнь прерывалась летней практикой в Китае и командированием на театре военных действий во время восстания ихэтуаней. В 1903 году коллежский асессор П.В. Шкуркин с отличием окончил институт в первом выпуске, и ему было предложено остаться при институте для дальнейших занятий. Он же предпочел школу практической деятельности и поступил на службу помощником Владивостокского полицмейстера. По ходу службы принимал участие не только в облавах и поимке хунхузов, но и боролся с "гнездом алчности и лихоимства" среди начальства и полиции во Владивостоке.

В 1904 году началась русско-японская война, и поручик П. В. Шкуркин был призван на действительную службу, участвовал в боевых действиях, оказав большую пользу своими глубокими знаниями местности и картографии. Российским императорским указом он был награжден орденом Св. Анны третьей степени и орденом Святого Станислава второй степени, а за доброе отношение к китайскому населению получил от китайского правительства, как и дед А.Х. Чакиров, Орден двойного дракона 2-ой степени. И звание штабс-капитана он получил одновременно с дедом в 1907 году.
После войны дед убыл во Владивосток, а затем в Иркутск, а П.В. Шкуркин вышел в отставку и преподавал русский язык и историю России в китайском Гиринском филологическом училище, а в 1909 году служил переводчиком в штабе Приамурского военного округа в Хабаровске.

Выйдя на пенсию в связи с последствиями нескольких ранений в годы службы помощником полицмейстера во Владивостоке и на русско-японской войне, П.В. Шкуркин, теперь уже отставной подполковник, в 1913 году переехал в Харбин, где служил в Главной бухгалтерии КВЖД, а также преподавал китайский язык и востоковедение в Харбинских коммерческих училищах, в Первом смешанном реальном училище, на Курсах китайского языка КВЖД и в ряде других мест. Он продолжал свою научную деятельность и был активным и пожизненным членом Общества русских ориенталистов в Харбине, а одно время и редактором журнала общества Вестник Азии.
После революции 1917 года П.В. Шкуркин с женой Еленой Васильевной (урожденной Ширяевой ), двумя сыновьями Олегом и Владимиром и дочерью Ольгой, остался жить в Харбине, продолжая научную и педагогическую деятельность. Он читал лекции по географии и истории Востока в открывшемся в 1925 году Институте ориентальных и коммерческих наук, участвовал в работе Общества изучения Маньчжурского края и его Музея, основанных в 1922 году, и в ряде других научных и культурных мероприятий русского Харбина.

 Начиная с 1901 года, П.В. Шкуркин опубликовал и написал целый ряд статей, учебников и книг о дальнем Востоке, главным образом о Китае.
В 1928 году П.В. Шкуркин с женой переехал из Харбина в Сиэтл, где уже ранее обосновался их сын Владимир. Ему удалось увести с собой весь большой и дорогой ему архив документов, книг, фотографий и т.п., который он продолжал пополнять в Сиэтле. Во время депрессии начала 1930-х годов ему некоторое время пришлось работать лифтером в гостинице, а затем санитаром в больнице для душевнобольных.  В США Петр Петрович получил докторскую степень, преподавал русский язык в университете Монтана и продолжал интересоваться литературой. Он принимал участие в жизни русской колонии и продолжал научную деятельность, состоя консультантом в Вашингтонском университете и действительным членом Русского исторического общества. Скончался П.В. Шкуркин 30 марта 1943 года в Сиэтле. Вот такая история. Примечательно, что П.В. Шкуркин как и дед Чакиров  тоже служил по полицмейстерской части. И вообще у них много схожего.

Автор книги вспомнил и о К.А. Скачкове, вероятно родственнике, который согласился поехать в Пекин в качестве заведующего обсерваторией. С помощью Кафарова выучил китайский язык, много сделал в изучении страны, быта и нравов. Был свидетелем Тайпинского восстания.
В книге рассказывается о приставах российской духовной миссии (приставленных для надзора): Тимковский, М.В. Ладыженский, Н.И. Любимов, Е.П. Ковалевский (стр. 186), ставшими впоследствии знаменитыми исследователями.

В феврале 1903 г. был утвержден устав Русского комитета востоковедов-ориенталистов. Было открытое Благовещенское отделение. Оно работало под председательством генерала Д.В. Путяты, бывшего военного представителя в Китае. В 19121 г. было открыто Приамурское отделение Общества востоковедения.
Говоря о В. Васильеве и его учениках, автор подчеркнул, что «это было поколение открывший дотоле неведомый мир, столь отличный от западного.....». Эстафету продолжили С.Ф. Ольденбург, В.В. Бартольд, И.Ю.Крачковский, В.М. Алексеев.