Невыдуманные истории стройбата. История 2-я

ИЗГОИ.

"Мир не делится на нации.
Мир не делится на мусульман и христиан.
Мир делится: на хороших и плохих людей. Запомните."
(цитата из фильма "Меня зовут Кхан")

(Все имена персонажей являются вымышленными и любое совпадение имён с реально живущими или когда-либо жившими людьми случайно.)

Эта история, произошла между двумя этапами шедшей тогда в стране Перестройки, когда мне оставалось 4 месяца до долгожданного дембеля из рядов Советской армии. В душе солдата уже каждое утро горело предвкушение от возращения на Родину, от встречи с родными и друзьями которых не видел уже более полутора лет. Да и те процессы, которые происходили в тот момент в родной стране, будоражили молодую кровь от предвкушения новых перемен и возможности с головой окунуться в идущую на тебя полным ходом эпоху новых революций! Весь первый ужас недавнего выпускника советского техникума, который был насильно вырван из бесшабашной юности и брошен во взрослую, жестокую жизнь во имя высоких задач страны Советов, в гущу восстаний против Советской власти и национальной ненависти, с которых тогда и начался развал некогда великого и дружного Союза Советских Социалистических Республик – всё это казалось уже позади. Со временем сложенная, обустроенная, обжитая через тернии жизнь простого советского солдата строительного батальона, не предвещала новых потрясений. После крупных столкновений произошедших в нашей воинской части между превосходящей по численности узбекской диаспоры, на фоне национальных выступлений казахов против существующего социалистического режима и проживающих в Казахстане русских, получивших тогда название «Алма-атинские события 1986 года». Всё это казалось страшным сном, который ушёл вместе с ночным кошмаром…
На дворе нашей воинской части стоял изнуряюще жаркий, казахский, степной июль 1988 года. К этому времени в батальоне войсковой части № 200ХХ из 850 человек была одна узбекская 3-я рота из 150 человек, которая разделяла спокойно все тягости стройбатовской службы с многонациональной ордой, разношерстного народа пригнанного сюда со всех концов необъятной страны. Кого здесь только не было – русские, гагаузы, молдаване, угры, мордва, эстонцы, украинцы, татары, армяне, азербайджанцы, чеченцы, таджики, киргизы, казахи и даже цыгане! У каждого были свои традиции, нравы и обычаи, но всех нас сплотила стройка №1 в СССР под названием Байконур!
Кроме прочего были среди нас около пятиста бывших осужденных в возрасте от 25 до 27 лет, проведших свои более юные годы «на химии»* в городах Сибири. Они прибыли двумя эшелонами к нам в часть, в которой после полугода махрового национализма и землячества, сразу поставили жирную точку в этом гнусном деле*. Целый год после, стройбатальон жил с характерными, внутренними признаками исправительной зоны, где общество разделилось не дедов и духов*, не на националистов мусульманской окраски, люто ненавидевших всех кто не узбек, ну в крайнем случае не таджик и киргиз, а на блатных, козлов, мужиков и ЧМО*. Последние вели самое жалкое существование, да я не оговорился - существование на протяжении всей службы за своё выживание на задворках воинской части. Но не о них эта история.
Все военные строители были размещены поротно в четырёх казармах расположенных симметрично по две строевому плацу, параллельно друг другу. Моя 4-я рота находилась напротив 3-ей узбекской. За два дня до той роковой ночи, в часть вернулась откомандированная рота мусульманских братьев, которая больше года занималась строительством удалённого секретного объекта. 
Но прежде чем продолжить историю я расскажу, что предшествовало этому развитию событий…
В то время, как я стал «многостаночником» в своём клубе – киномехаником, библиотекарем, почтальоном и по сути завклубом, со мной подружился наш банщик Нодир. Парень весьма образованный, начитанный, хорошо воспитанный и весьма любознательный. Он разительно выделялся среди своих соплеменников и всем перечисленным и не характерной внешностью. Он походил на мужичка с богатой русой шевелюрой и усами и лишь лёгкий, еле уловимый восточный акцент выдавал его не славянское происхождение. Родом он был из Ташкента. Ещё его выдавала тяга покуривать травку. Но в нашей части тогда многие баловались этим злом, так как даже в городе находясь в увольнении или самоволке можно было свободно купить стакан анаши, а конопля так вообще росла в окружающем бескрайнем море степи. Нодир частенько заглядывал ко мне в библиотеку, чтобы почитать свежую прессу или взять новую интересную книгу. Мы подружились и проводили часто время вместе философствуя о политики и жизни вообще. Он рассказывал о своём родном и прекрасном городе Ташкенте, о том, что чудом успел перед армией закончить институт и даже пожениться. В родном для него Узбекистане лёгкие наркотики были с детства. Это было частью их многовековой культуры и не считалось преступлением. Курение кальяна с травкой или подсасывание под языком мерзко-горькой анаши, с его слов было обычным укладом их жизни.  У меня от этих рассказов рушились все культурные ценности братских народов СССР которые нам вкладывали в школе.
Нодир был прекрасным собеседником и наверное начинающим политиком, потому как жадно читал всю поступающую прессу, в которой ярко описывались и предавались гласности до селе не печатные материалы. Перестройка была в действии!
У нас были общие любимые книги писателей фантастов – Айзек Азимов, братья Стругацкие, Александр Беляев и Герберт Уэллс. Мы любили обсуждать просмотренные у меня в клубе фильмы и разбирать по косточкам известных актёров. Наша дружба развивалась. Мой ташкентский товарищ приглашал ответно на свои посиделки, которые проходили под покровом ночи в войсковой столовой за «сороковкой»* свежезажаренного, отборного мяса или в одной из комнат солдатской бани, за всегда хорошо накрытым столом в компании «блатного» состава – хлебореза, поваров, шоферов. На тех посиделках решались многие важные вопросы внутрисолдатской жизни части.
За день до той исторической ночи, мы сидели у меня в клубе за кружкой крепкого чифира и со смаком вкушали любимый солдатский деликатес – кусок свежеиспечённого белого хлеба с маслом, с насыпанного на него сахарного песка! В те мгновенья это был лучший десерт в грубом стройбатовском меню. Мы обсуждали возращение откомандированной роты, которая явно была недовольна тем переменам, которые произошли в части за время их отсутствия. Я спросил Нодира, что он думает по этому поводу? Нодир долго молчал, о чём то серьёзно размышляя.
- Видишь –ли…, прервав долгую паузу начал он.
– Нельзя однозначно что-то сказать! Я бы с твоего позволения, не хотел бы обсуждать эту тему.
Он затянулся глубоко самокруткой с травкой и по его затуманенным глазам я понял, что не стоит развивать начатый разговор.
Во время походов в столовую, где наши роты невольно пересекались, мы ловили откровенно злобные взгляды и вылезавшее сквозь зубы: «Нангни скяй!» или «Кутингя сикаман!» (узб.мат). Напряжение нарастало. Пожалуй последней каплей стал дикий случай, когда средь бела дня к нам в роту зашёл бывший сослуживец - Бахтиер. Бывший потому как в начале службы был у нас в роте около полугода. Но после известных событий, рота была расформирована, и он попал в «откомандированную».
Была суббота. В роте несколько десятков славянского состава сидели на табуретках, уткнувшись всеми взглядами в новый, цветной телек, где в популярной тогда передаче «Утренняя почта», с экрана неслась потрясая новизной ритмов и актуальностью текстов песня группы «Статус Кво» - «Арми нау». На часах стоял рядовой, молодой дневальный из славян. Он не отдал честь вошедшему ефрейтору так как задремал после очередной бессонной ночи.  К тому времени и без того неуставная жизнь нашей части казалась уже обыденной и никто кроме офицерского состава не обращал внимание на прописные законы Устава. Бахтиер молча нанёс прямой удар в челюсть задремавшему воину. Всё это произошло на глазах сослуживцев по роте. Среди них был старшина роты Иван - чистейший украинец с Ивано-Франковской области из живописного посёлка Буковель. Он был отличным парнем, с забавным, украинским говором, который с первых дней тяжёлой службы прошёл все испытания и по достоинству получил своё звание. За полтора года армии я никогда не видел за ним злобы, или дурного поступка. Если кому то приходилось узнать силу его кулаков, то это было по справедливости. Он как и все мы - интернациональные братья, прошёл через все выпавшие на нашу долю лишения и издевательства узбекских нациков, которые первые полгода верховодили на всём периметре нашей части из за её пределами, не щадя даже братьев по вере, казахов и азербайджанцев. Возможно это и то долгое перемирие которое воцарилось на целый год, послужило появлению искры зажегшей адский огонь ненависти и разрушения.
Иван подскочил с бешенными глазами к Бахтиеру со словами: «Ти чё чурка! Зо степи приихав власть учуял??!!!» и с разбега сокрушил кирзовым сапогом через солнечное сплетение рослого узбекского ефрейтора. Мы все сначала на секунду оцепенели, потому как Ивана такого никто раньше не видел! Это было гремучей смесью неистовства, истерики, бешенства! Старшина с перекошенным от неистовой злобы лицом, брызгая слюной, изрыгая слова проклятий, просто не глядя пинал и топтал куда ни попадя теряющего сознание и уже не сопротивляющееся тело поверженного воина. Мы с трудом оттащили его, но дело было сделано. Бахтиер лежал без сознания, с переломанными рёбрами и с разбитым в кровь лицом. Никто не осуждал Ивана. То что мы пережили раньше было неминуемым следствием того, что случилась сейчас! Но мы даже не догадывались, что нас ждёт снова!
Поскольку казарма Бахтияра была напротив, в каких то десятках метрах, на шум прибежало несколько его земляков. Они зыркая злобными взглядами по сторонам, понимая, что сейчас ситуация не на их стороне взяли окровавленное, бездвижное тело быстро переместив его в медсанчасть. Пламя «костра» начинало разгораться…
На вечерней поверке, всё было как обычно, как будто ничего не произошло. Мы ждали, на ужине в столовой провокаций. Но узбекская рота продумано пришла последней, когда все остальные роты ушли готовиться ко сну.
В очередной раз я уже видел седьмой сон о доме, сквозь сладкую пелену сонной неги, двойные стёкла окон и железобетонные стены клуба до моих ушей стали доносится дикие крики, свист, грохот и шум. Вскочив со своей импровизированной постели - брошенного матраса на голых досках помоста кинобудки, прислушался и с ужасом стал осознавать, что за стенами клуба на плацу в третьем часу ночи идёт бойня! Сложно было поверить, так как я был почти уверен, что всё это осталось в прошлом и весь ужас тех пережитых дней уже никогда к нам не вернётся! Ведь мы почти с голых стен, через лютые морозы, трёхметровые снега, солдатский голод и вшей, создали уютный и благоустроенный мир стройбатовского ежедневного быта, начинали жить по распорядку и спокойно готовится к дембелю который как известно, был не избежен…
На открытом плацу шла жесточайшая драка около трёх сотен солдат. Она плавно перемещалась в помещение двух параллельно стоящих друг другу казарм 4-ой и 3-ей роты. В ходу было всё, лопаты, ломы, камни и просто снятые солдатские ремни, которые со всего маху латунными пряжками рассекали свою жертву на кровавые раны. На всём пути лежали поверженные бессознательные тела уже избитых, переломанных воинов. Каждую казарму по середине, разделял на симметричные сектора вход в неё и каким то стихийным ветром в спальные помещения набилась одна враждующую сторона, а в другую часть «ленинской комнаты», сушилок, умывальной комнаты, набивалась другая сторона.
Когда я вбежал в тамбур, одновременно за мной вбежал сержант Фархад. Между нами возникла минута напряжения. Каждый из нас не знал, как поступить, потому как хоть и были у меня с ним год назад стычки с откровенным мордобоём, но дело было прошлое. И сейчас у нас были ровные служебные отношения, которые на фоне происходящего было абсурдно рушить вцепившись с напускной ненавистью друг в друга. Видимо в течении этой минутной заминки, мы оба прокрутили в голове одинаковые мысли и, не причинив друг другу вреда, молча разбежались по противоборствующим сторонам.
А тем временем, стороны перешли к метанию. В широком, сквозном коридоре казармы летело друг в друга всё, что попадало под руку вплоть до спинок металлических кроватей и деревянных табуретов. Слушался громкий звон разбиваемых окон, отборнейший мат и проклятия на всех языках, вопли раненных. Те кто подбегал на подмогу с обеих сторон старались не пересекаться и не сцепляться на входе, а разбегались по двум сторонам, до того момента пока весь вход не превратился в настоящую баррикаду. И стоило кому то высунуться в просвет, как тут же в него летело что то тяжёлое. На призывы с нашей стороны выйти и по мужски разобраться отвечали отборным, узбекским матом.
В пылу этой «перестрелки», я приподнялся на возвышающейся баррикадой, как тут же мне в голову прилетела оторванная ножка табурета! Удар был сильным, но терпимым. Но страшнее было другое – метальщиком был Нодыр! Я отделался большой шишкой на голове, но в мозгу моём был буря! Как..?!! Почему..?!! Неужели..?!! Я не мог поверить произошедшему. Неужели полтора года совместной службы и дружбы мог перечеркнуть один этот день?!
По стечению обстоятельств из офицеров в ту ночь был только один старший прапорщик, который конечно уже не мог противостоять орде озверевших солдат c жестокой ненавистью сокрушающих всех и всё на своём пути, а только успел сообщить по телефону, в город вышестоящему командованию о происходящем. Поскольку до города и посёлка в оба конца было около 8 км да ещё посреди ночи, командование наше подвезли, когда битва пошла сама собой на убыль. Спать уже не думал никто. Собирали тяжело раненных, искалеченных, оценивали ущерб. А он был колоссальным, потому как в один миг разрушили всё то, что создавали полтора года. Под шумок выплеска неистовой ненависти к националистам, покромсали весь культурный и налаженный быт казарм. Не пощадили даже дефицитные по тем временам цветные телеки и катушечные магнитофоны. Большинство не хотело, чтобы нажитое нелёгким трудом имущество перешло по наследству новому, молодому пополнению, как хотели того отцы-командиры. Мы начинали свою жизнь в части с обшарпанных и неотапливаемых казармах, голодая от недостатка пищи и замерзая от казахского ветра-степняка, кормя своей кровью бельевых вшей. И вот, под «шумок» оставили «духам» по сути то, с чего начинали жить сами.
Узбекское братство потерпело в заключительной битве сокрушительный разгром из за явно превосходящих сил ненависти к ним. Часть из них рвануло через степь в город и посёлок, спасаясь бегством, после чего их месяц ловили по всему Казахстану. Те кто остались - искалеченные, избитые в кровь, морально сломленные, забились зализывать раны в стены своей казармы. И если бы не приехавший офицерский состав их участь была бы более печальная. 3-я рота превратилось мгновенно в гетто* вход в которое охранялся не до конца избитыми и более сильными смуглыми воинами.
Когда начало уже светать, в нашу полуразрушенную казарму 4-ой роты тихо прихрамывая, зашёл самый маленький солдат нашего батальона. Узбек был из чабанов. В жизни он пас отары овец в горах и когда посмел спуститься в низину в город, был схвачен патрулём милиции и насильно отправлен служить Большой Родине. Таких несчастных здесь было много. Он был 1.40 м ростом с кривыми ножками, полукругом, не знал русского, не умел читать. В силу своей убогости считалось западло его трогать. Возможно поэтому, он и стал в этой ситуации парламентёром. Переваливаясь с бока на бок, «дипломат» молча прошёл через всю нашу казарму в наш спальный уголок где находился костяк прошедшего восстания. Мы переглянулись, не понимая - чего вдруг так быстро к нам заслали гонца? Чабан за полтора года научился немного говорить и на ломанном русском спросил: «Э-ээ.. где Реррих?! Мне дайте Реррих!» Я обалдел. Алексей Рерих был я. Мои сослуживцы недоумённо продолжали переглядываться друг с другом, не понимая с какого перепугу вдруг нужен сейчас завклуб?!
- Что нужно?! Спросил я.
- Нодыр звал. Поди да…! Стал махать рукой чабан в сторону 3-й роты.
Ситуация была непонятной. Моя голова искала ответы в мозговой буре своих вопросов. Старшина Иван, обматывая разбитую голову бинтом крикнули мне вслед: «Лёха! Ти якщо що, кричи! Ми вмить пидскочим!». Я решился идти за зовущим меня парламентёром. Перешагнув порог казармы 3-й роты стоявшие на входе «янычары» не сделали ни шагу в мою сторону, но их испепеляющей злобы взгляды и проклятия сыпались мне в след. Я понимал какому риску себя подвергал, так как любой зацепки было достаточно, чтобы эта недобитая «стая» разорвала меня на молекулы. Я увидел сотню окровавленных, избитых до неузнаваемости сослуживцев, которые ещё год-полтора назад считали себя здесь высшей властью и творили подобное безнаказанно со всеми нами, но всё изменилось.
В канцелярии – комнате командира роты, традиционно на полу был расстелен не понятно откуда взявшийся ковёр, на котором в центре сидя по турецки, потягивая чай из пиалы, в слегка разорванной гимнастёрке сидел Нодыр. Рядом с ним было ещё двое его земляков-сержантов с разбитыми лицами и руками. На ковре была разложена еда - лаваш, конфеты, узбекский сухой сыр курт. Нодыр был потухший взглядом и уставшим голосом предложил мне сесть рядом с ним. Я недоумевал от происходящего… Он коротко, что то сказал по-узбекски и все присутствующие быстро вышли из помещения.
- Алексей! Я понимаю, что наверное сейчас много вопросов, на которые ты ищешь ответы.. Но прежде чем тебе дать их, я позвал тебя с целью извиниться перед тобой за ту ситуацию, которая произошла между нами несколько часов назад! Я не хочу, чтобы брошенная мною ножка табуретки, которая возможно попала тебе в лоб и лишила эту светлую голову ясности мышления и ума! Это было нелепой случайностью – поверь мне!
Ты наверно удивлён, тем, что сейчас видишь, но я не мог тебе всего говорить раньше и за это прости меня тоже!
Мой народ выбрал и сказал мне, что Нодыр – ты должен стать нашим наибом – начальником и вождём. Ты самый умный и самый образованный. Я не мог отказаться от этого выбора. Я знаю, что то, что мы творили здесь вначале, было жестоко, бесчеловечно и ужасно! Но наша общая страна как ты знаешь теперь, только на словах была братской. Мой народ в силу большей части неграмотности и бедности, постоянных упрёков и насмешек от других народов стал таким… Я понимаю, что то, что сегодня произошло ночью, это логичное следствие посеянных зёрен зла, которые дали свои плоды и пришло время пожать урожай! Я хочу, чтобы ты простил меня, ибо сделанное мной было направлено не на тебя! Мы оба стали жертвой случайности, стечению обстоятельств и страны в которой живём! Сегодня много крови пролилось и сломаны многие судьбы, но нет плохих народов – есть плохие люди! И я не хочу, чтобы ты и за произошедшего, на всю жизнь решил, что весь Узбекистан такой, а я подлый друг твой!!!
Я был потрясён горестной, искренней речью Нодыра!
Он протянул мне руку – Ты прощаешь меня?! Спросил он, с большой горечью в голосе…
Я сильно сжал протянутую ладонь и сказал:
- Нодыр! Честно скажу после того как мне от тебя прилетело, всё какой то пеленой передёрнулось посеяв кучу сомнений…. Но в душе я верил, что что–то здесь не так! Не может наша армейская дружба вот так в один миг разбиться! И я рад, что эти сомнения ты развеял! Я рад, что не смотря на все обстоятельств произошедшего и того, что ты мне поведал мы с тобой остались людьми и друзьями!
Мы встали и обнялись.
- Возвращайся спокойно к себе в казарму – тебя здесь никто не тронет! Я не знаю, что с нами будет завтра – этого никто не знает, но рад, что ты не побоялся, откликнулся на моё приглашение, понял и простил меня! Но если мы больше не увидимся, я хочу чтобы у тебя было и другое мнение о моём народе!
Прошло более трёх десятков лет с тех памятных событий. Иногда разглядывая на очередное 23 февраля свой дембельский альбом, я с улыбкой и теплотой гляжу на чёрно-белую фотографию моего узбекского товарища, с которой он мне улыбается с подписью: «Моему другу Алексею, на память от банщика Нодыра!». Не знаю, как сложилась его дальнейшая судьба на фоне всех исторических потрясений тех лет. И страны нашей общей не стало и народы перестали быть братскими и войны были после национальные, да и сейчас продолжаются. Но память о случившемся, на всю жизнь оставила мне неизгладимый след! Дала бесценный жизненный опыт и понимание того, что настоящая мужская дружба была, есть и будет, не смотря ни на цвет твоей кожи, ни на вероисповедание, ни национальность!

Примечания:
1. "На химии"* - В СССР слова "химия" означала не предмет в школе, а советскую стройку, на которую отправляли зэков, они строили и своего рода отбывали наказание. Изначально зэков отправляли на строительство различных предприятий, в частности химзаводов, условия труда там были очень вредными, отсюда и пошло понятие "на химии". За зэками, которые сидели "на химии", всегда был контроль, но настолько ослабленный, что они в принципе могли жить на широкую ногу, поэтому многие и хотели попасть туда. Это было лакомое место, сменить свежий воздух и строящийся город, на закрытую конуру.
2. "Гнусное (дело)"* — Гнусное иносказательное - подлое, безнравственное, грязное, гадкое.
3. "Дедов и духов"* - Армейскую общину можно с уверенностью приравнять к самостоятельной социальной структуре, где существует определенная иерархия. И речь в данном случае идет не о должностях, присваиваемых военнослужащим на государственном уровне, а о неуставных званиях. Таким образом происходит разграничение военнослужащих на группы относительно срока их службы. Построение армейской дедовщины основано на наличии жесткой неуставной иерархии, которая базируется на продолжительности службы с момента призыва. Статус «духа» солдат получает после того, как примет присягу. С этого момента он может считаться полноценным солдатом, он получает право на ношение оружия и определенные уставные обязанности. После полтора года службы (кто служил 2 года), «черпака» переводят в деды. В армейской среде не редкость, к сожалению до сих пор, где деды разводят дедовщину, издеваются над молодыми солдатами. Дед расшифровывается - Домой Едут Дембеля.
Источник: https://voin.guru/armiya/neustavnye-zvaniya/
Источник: https:// http://soldatvus.ru/ded-v-armii-kto-eto/
4. "ЧМО"* - сокращённое словосочетание «человек морально отсталый»
5. "Сороковка"* - чугунная кастрюля на 40 литров.
6. "Гетто"* (от итал. ghetto nuovo «новая литейная») — части крупных городов, отведенные для добровольного или принудительного проживания меньшинств, в современном мире в результате социального, правового или экономического давления.
Источник: https://ru.wikipedia.org/wiki/