Мемуарчики. По памяти - 2

 Памяти моего друга А.Л.Твердохлебова
(28.12.1948 - 18.06.2020)
 

Что ноябрь - помню точно, а вот год - не очень. Может две тысячи первый или второй, а может и еще какой. Главная примета того времени - гостиница «Интурист» в центре Москвы была еще та - не монументальная, что сегодня, а прежняя многоэтажная.
Мы с Шурчиком сговорились встретиться в холле часов в пять вечера.

Заметаемый снегом, я добежал от гостиницы «Москва» до «Интуриста» и в виде этакого полусугроба ворвался внутрь.
Шурчик торчит в холле, завершив какую-то важную встречу.
Из разговоров накануне, я понял, что эту встречу если не организовал, то санкционировал, сам Кобзон. А разговаривать надо было с каким-то супер крутым израильским бизнесменом, из промышленных кругов, опресняющих морскую воду и поставляющих ее израильскому населению.

Легким взмахом руки я обозначаю присутствие, здороваюсь кивком головы с провожавшим Шурчика незнакомым мне человеком.
Они почти сразу завершили разговор, поулыбались друг другу во всю ширину плеч, и мы двинули на выход. Всех дел - на пару минут, на мне даже снег не весь растаял.

Шурчик - слегка подшофе, в весьма приподнятом и даже радостном  настроении.
Не так уж и много знавал я в жизни людей, которые так умело и с такой скоростью заряжали собой и своей радостью окружающее пространство.
Шурчик умеет включать в орбиту своего настроения кого угодно и с пол-оборота. Р-раз, и все радуются, хоп, и все смеются! Чему? - А какая разница? Просто общая радость сближает!

- Володька! Все! Ни звука! Молчим! Про встречу по дороге ни слова. Все классно. Сейчас - едем ко мне, я тебе дома все расскажу.
Ну, едем — так едем.
А пока что идем по улице. Снег валит — Кремля не видно!  Но на улице совсем не холодно и снег тает практически сразу, едва касаясь асфальта.

Радость и веселье из Шурчика хлещут фонтаном и разлетаются брызгами, и их не могут погасить ни летящий прямо в лицо мокрый снег, ни слегка поддувающий как бы исподтишка гаденький ветерок, ни явно действующий на нервы, предзимний неуют!

Мы проходим небольшой отрезок по Тверской в сторону подземного перехода. Шурчик, не обращая внимания на непогоду, идет с непокрытой головой, в расстегнутых до рубашки пальто и пиджаке, о чем-то с выражением рассуждает. Гулкий шелест колес машин, движущихся по Тверской, явно громче его голоса. До меня долетают обрывки слов, но я даже не пытаюсь их разобрать — о чем он говорит. Все равно не смогу - И бесполезно! Ай, да и Бог с ним, не страшно, повторит позже - я напромню.
Лицо его раскраснелось, он сопровождает проговариваемые слова энергичными взмахами правой руки. На него оборачиваются прохожие, но его это нисколько не смущает. А меня — тем более.

Мы подходим к лестнице подземного перехода, чтобы спуститься по ней, пройти  сотню-другую шагов и уйти в метро.
Я спускаюсь вниз, отхожу к стене, чтобы не мешать движению, и стою, оглядываясь,  уже в вестибюле перехода. Шурчик же, зайдя под навес, укрывшись от снегопада, останавливается и начинает энергично что-то выискивать, перебирать какие-то мелкие предметы - содержимое карманов пальто, пиджака, брюк.
Он грациозен  - в черном длиннополом пальто из ламы, с раскинутыми полами темно-синего пиджака с золотыми на вид пуговицами, в белой рубашке от Диор и, огибающем небольшое пузцо, стильном галстуке. Красавчик!  Для тех смотрит снизу вверх, он монументален.
Но, вот он находит в кармане то, что искал и начинает движение в мою сторону - по лестнице вниз.

В этот момент мимо меня в сторону Шурчика проходит и начинает подниматься по ступенькам пожилой, но вполне себе стройный человек. На нем темно-серое демисезонное пальто и мокрая, от недавно растаявшего на ней снега, ондатровая шапка.
Шапка выглядит куцей и жалкой, пальто - промокшим и обвисшим. Глядя на промелькнувшее мимо меня его лицо, можно было подумать, что идущий - унылый, замороченный жизнью  дядька. Но это если не видеть его довольно легкую, словно подпружиненную, походку и уж совсем не знать кто это такой.
Я вижу его лицо почти мельком — секунды две-три - но успеваю и рассмотреть, и опознать, тем более, что оно кажется мне не просто знакомым, а даже очень знакомым. При этом сообразить,  где я его мог видеть и кто это вообще, мне удается не сразу - по крайней мере не мгновенно. Я поневоле провожаю его взглядом, еще секунды три-четыре кручу в голове, блуждая по памяти, и вспоминаю - что это за человек.
Но виду, разумеется, не подаю и восторга не выказываю — да его и нет.
И вообще - ну, идет себе человек и идет, мало ли их в Москве, да еще в центре. Ну, артист, ну известный - а иначе - будь он неизвестным - как бы я его узнал? А с другой стороны - ну. узнал и узнал - мне-то что?

И вот, я уже обернувшись, смотрю не столько ему в спину, сколько на Шурчика, на то, как он спускается по лестнице, на его фигуру, на раскинутые в стороны руки, как бы помогающие балансировать на скользких от влаги лестничных ступенях. Мне даже показалось, что он специально подготовил руки для объятий...

Итак, Шурчик спускается, незнакомец - уже опознанный мной - поднимается, они сближаются, идя прямо навстречу друг другу... Вот они уже  друг у друга на пути, еще секунда и они должны или столкнуться... Или как-то разминуться...
А мне интересно - кто из них уступит дорогу другому? Мгновение и...
Тут, неожиданно для меня, и - как я потом понял, для них обоих - начинается нечто похожее на шоу. И, что характерно, инициирует его именно Шурчик.
— Боже мой, месье! Какая встреча! Как я рад вас видеть! Давайте забнимемся! (Он всегда так говорил - забнимемся - это была как бы его фишка, которая должна была удивлять и радовать при встрече). Бон суар, как поживаете, уважаемый!
Мне не показалось, что незнакомец удивился или выразил неудовольствие. Наоборот - он, судя по всему, улыбается Шурчику! И они возрадовались! Оба! У всех на виду! Сейчас же следуют и крепкое рукопожатие, и широко распахнутые объятия, и замечательные поцелуи - я такие видел только во Франции, да у нас в каком-нибудь сатирическом шоу - когда люди отвернувшись подальше друг от друга, целуют воздух сантиметрах в десяти от щек, при этом довольно громко чмокая губами! Артисты, блин! И все это прямо на ступеньках, посреди лестницы...

Я вижу Шуркино багрово-красное лицо - признак легкого волнения - расплывшееся в широченной улыбке, на которую только он и способен. Лица его визави я толком не вижу. Граждане, покидающие и наполняющие собой вестибюль перехода, с явным интересом смотрят на двух немолодых мужчин так ярко и непосредственно радующихся нежданной встрече. Выражения лиц граждан разные, в основном дружелюбные, но есть и те, которые выражают настроение типа: "хрена ли вы тут на лестнице устраиваете, дайте пройти"...

- Ага, - думаю я, - мы тут еще и с актерами дружим разнообразными! А, хотя, чему удивляться? В Шуркином доме на Библиотечной  их живет довольно много, в том числе и более, чем этот, известных и популярных, и он со всеми ними как бы дружит и они с ним. Правда, он говорил, что с Садальским у него не очень, а с остальными — чуть ли не взасос. Но - это его дела. Я к ним никаким боком.
Но, что самое для меня интересное - человек радуется встрече с Шурчиком не менее искренне, и тоже что-то радостно произносит, и так же раскрывает широкие объятия.
Наобнимавшись и наглядевшись друг на друга с расстояния "нос к носу", все так же стоя на ступеньках,  они о чем-то весело болтают, откровенно и радостно смеются,  едва касаясь, обозначают, что как бы хлопают друг друга по плечу. Ну -  лучшие друзья, не иначе!

Слава Богу, все длится не долго — пару-тройку минут.
Расходятся они так же - похлопав друг друга по плечам, пожав крепко руки и отвесив взаимные поклоны и комплименты. В последний момент они громко обещают друг другу непременно созвониться на следующей неделе...

- Классный мужик, - произносит Шурчик, подходя ко мне, - я его помню.
- Что значит помню, Саша? Разве вы не друзья? Мне показалось, что ближе друг  друга у вас никого нет. Даже жаль, что вы так недолго говорили, надо было расспросить его обо всем и поподробней. Хорошо, что у тебя есть его телефон и вы созвонитесь на следующей неделе. Хоть поговорите по душам и подольше.
Шурчик даже не делает вид, что не понимает моих подколов.
- А ты думаешь есть? - улыбается он, - а откуда? Хотя, вообще-то надо посмотреть, вполне может быть. Надо у Сережи Моисеева спросить, у него точно есть.

Тут настает мой черед удивиться.

- Ну, с Сережей ладно, он вообще со всем миром знаком. У него, наверно, вся страна в телефонных книжках переписана.  А у тебя есть его телефон или нет? Ты же знаешь - обещал созвониться, это как обещал жениться. Ты обязан созвониться, раз обещал! Ты же четкий. Ты, если чего обещаешь, всегда делаешь! Или у тебя-таки нет его телефона?
При этом, и тон у меня серьезный, и "морда тяпкой", но совершенно понятно — подначиваю.
Шурик знает мое пристрастие к подколам и подначкам и ни капли не обижается, ибо и сам такой!
- Так, наверно, у него есть мой — пусть звонит. Хочешь я тебя с ним познакомлю?
- А он выпивает? - спрашиваю я.
- Не знаю, наверно. Он же нормальный - по нему видно. А тебе зачем? Ты что ли пить с ним собрался?
- А чего бы и нет? Шурчик, ты меня удивляешь! Ты что ли не знаешь эту великую мудрость?
- Какую? - Шурчик - весь внимание. Он любит мудрые мысли и даже их коллекционирует.
- Она звучит так: Подумай, загляни в себя - если ты не уверен до конца, что человек пьет алкоголь, то почему ты так уверен, что с ним стоит знакомиться? - шучу я.
Шурчик проникается услышанным.
- Это точно! Хорошая мысль! Действительно, на фига нам такие друзья, с которыми даже выпить не о чем!

Тут у меня внутри начинает вибрировать что-то не совсем понятное, какое-то непривычное ощущение. Похоже, что сейчас мне будет смешно, но пока держусь.
- Этот человек -  артист, очень известный, - продолжаю я, - но мне от этого никакого толку нет. Так что, давай, уж как-нибудь сам с ним там...
- Ой да ладно, что ты там понимаешь в толке? Просто посидим, потусуемся. Бухнем, если хочешь, поболтаем. Интересно же. Артист, говоришь? Точно артист?
- Погоди, Саш, только честно — ты что вообще не знаешь, кто это такой? Знаешь? Или так, понт гонишь? - спрашиваю я, чувствуя неладное. Правда это неладное - это разбирающий меня смех. Ага, начинается - сейчас мне точно будет смешно. Причем сильно!
- А ты знаешь?
- Знаю.
- И кто?
- Гном в пальто! А ты кого собрался в книжке телефонной искать?
- Его.
- Кого его?
- Ну, его - этого… Короче, давай, не томи, скажи кто? - Шурчик и сам похоже чувствует, что ситуация становится комической, а от того расплывается в улыбке.

Тут мое терпение лопается - я не выдерживаю и начинаю хохотать. Да еще и по нарастающей. Через двадцать секунд я уже ржу, как конь. Чуть было я не поскользнулся и не грохнулся со всей дури на мокрый гранит подземного перехода, прямо в лужу натаявшего снега… Я хохочу так, что не могу выдавить из себя ни слова. На всякий случай я опираюсь рукой на каменную стену, а затем и упираюсь в нее лбом. Меня всего трясет, я не могу унять разобравший меня хохот.

- Шурчик... вы же... бляха — муха... только что изображали из себя... лучших друзей. Оба! - с большим трудом, задыхаясь, произношу я, - А ты его не... И он, наверно, тоже... пошел вспоминать — кто ты такой?.. И где ты у него записан... И на хрена!?... Представь себе - у тебя есть хотя бы я... и я могу тебе сказать кто он!.. А у него - никого! Ему рассказать, кто ты такой и на хрена ты ему сдался... совершенно некому! Шурчик, я все понял... вы же встретились в первый раз и обознались... Оба! В игру сыграли!

А-а-а! Я с хохота перехожу на стон, смеюсь не переставая и понимаю, что ничего не могу с этим поделать. А люди идущие мимо, смотрят на меня и реагируют - кто-то улыбается из солидарности, а кто-то раздражается...

- Как же вы признали друг друга?.. Зачем? На всякий случай, что ли?
А-а-а!

Я грешным делом, чуть не испугался, что прямо сейчас, вот прямо здесь в переходе, сдохну от смеха к такой-то матери. Мне уже вообще не хватает воздуха, того гляди, задохнусь.
Я напрягаюсь чем дальше, тем больше - стараюсь взять себя в руки и пытаюсь мысленно воспроизводить команды самому себе. Заткнись, хватит ржать, замолчи, успокойся - кручу я в голове. Но получается не очень!
Осознание мною совершеннейшего идиотизма игры двух взрослых, не последних в этой жизни мужиков, развернувшейся на моих глазах, никак не способствует тому, чтобы я смог наконец-то унять смех.
Вдруг, какой-то щелчок внутри меня - уж не знаю в теле или в сознании, или и там, и там... Чувствую - отпускает потихоньку. Я начинаю с собой справляться. Слезы еще льются из глаз, но уже не водопадом, а я их вытираю и вытираю носовым платком. Слава Богу платок под рукой оказался. Ф-у-у...
 
- Володька, хорош ржать, - произносит Шурчик, - давай, говори, кто такой? Ты своим смехом меня изводишь, я уже нервничать начинаю.
Он тянет меня за рукав, пытается  сдвинуть с места и увлечь за собой в сторону входа в метро.
Разумеется, он тоже смеется, но не так, как я — ему легче.

Я наконец-то чувствую, что могу говорить. Хотя бы немного.
- Шурчик, лучше ты мне скажи - кого он тебе напоминает? Вот ты смотришь в его лицо, в глаза и кого ты видишь?
- Где?
- В лице этого мужика, едрен батон!
 
Шурчик перестает тянуть меня за собой, делает шаг в мою сторону, останавливается и, судя по выражению лица, напрягает извилины. Взгляд его становится рассеянным, словно направленным внутрь, лицо напряженным - он думает. В его мозгу идет интенсивная и весьма недюжинная работа. Может быть даже борьба. Ага - мысли с памятью... Он сконцентрирован на процессе и неподвижен, как в детской игре «Замри». Он  вспоминает, соотносит, соображает... Секунд двадцать. Мне чуть было не показалось, что его заклинило.
- Ну, - повторяю я, - ты с моих слов знаешь, что он артист. Вспоминай. Кого ты видишь в его лице... Ну, кто это?..  Хорошо, я скажу тебе его фамилию. Его фамилия  - Каюров. Юрий Каюров. Знаешь такого?
- Слышал. Сейчас вспомню, вроде есть такой. Точно есть...
Я не даю ему опомниться и иду на добивание.
- Говори, что или кто на ум приходит? Давай, закрой глаза и вспоминай. Ну, кто он? Давай! Кто?

- Ленин! - выпаливает вслух Шурчик... И снова застывает в столбняке. И стоит в радостном удивлении, совершенно охреневший от самого себя!

А-а-а! Я снова чуть не грохнулся на пол!

- Шурчик, так, все-таки помнишь?
- Не знаю, помню я или нет, но мне, почему-то видится Ленин.
Шурчик смотрит на меня с нетерпеливым ожиданием — подтвержу я его догадку или нет!

В этот раз я ржу недолго. Чувствую, что устал уже. Но, чую - сейчас подойдет вторая волна...
- Шурчик, этот человек в свое время просто за-дол-бал всех  своим Лениным.
Ну, может, не всех, может, только меня, но - конкретно! У меня такое впечатление, что только он один Ленина и играл. То ли больше некому было, то ли другим не давали, чтобы народ к другим - чужим - лениным не привыкал. Кто-то там наверху в политбюро, сказал - вот вам Ленин, любите  его и жалуйте. Привыкайте к его Ленину и ни к чьему больше!
- Не, ну, другие тоже играли. Я же помню — Лавров, Калягин, еще кто-то.
Я обратил внимание, что Шурка тоже хохочет от души.
- Они по разу, а он — всегда! Они в своих театрах, а он в кино и на телевидении.

А-а-а!

- Саш, он уже, наверняка, больше Ленин, чем сам Ленин. Реинкарнация, мать его… Так что можешь гордиться, что ты разговаривал с Лениным! И ведь смотри, как он тебя радушно встретил! По-ленински! Самый, что ни на есть, настоящий Ильич! Самый человечный человек! И глаза такие добрые-добрые!

А-а-а!

- Будешь так же лояльно себя вести, тебе и Сталин обрадуется и не расстреляет... Когда встретитесь в переходе!

А-а-а!

Тут мы ржем уже вдвоем, отвернувшись к стене и почти прижавшись к ней, чтобы не стоять на пути у толпы.  Ржем громко. И острим, раздувая пламя нашего ржача. И почти не замечаем, что проходящие мимо смотрят на нас, как на дикарей, хотя некоторые прохожие поддаются нашему настроению и своих улыбок не таят.

- Ты не заметил, куда он пошел? - спрашивал я.
- А что? - захлебываясь от смеха, по-еврейски отвечает, спрашивая, Шурчик.
- А то, что Красная площадь и Мавзолей тут рядом… Может он походил, погулял, туда-сюда, на тебя вот поглядел, улыбнулся тебе, сказал « Здгаствуйте, товагищ!»,  да и потопал к себе - домой, в Мавзолей - в люлю!
А-а-а!

- Нет, Мавзолей — это в другую сторону, через другой выход. Он, наверно, только что оттуда. Ленин всегда живой, - неожиданно выдавил из себя Шурчик!
- Ленин всегда с тобой! - прошептал, как прошипел, захлебываясь смехом, я.
А-а-а!

- Правильно, он оттуда, а тут — ты. Навстречу. Тоже добрый, такой же радушный, как он. Два сапога...
А-а-а!

- Он к товарищу милел людскою лаской...   
- Ага, он к врагу вставал железа тверже!
А-а-а!

... Короче, люди шли и шли, а мы стояли и ржали — я иначе это назвать не могу! И что на нас тогда нашло?

... В тот вечер к Шурчику в гости я не поехал — уже сил не было. Все на смех ушли...

... Буквально недавно в конце ноября 2020-го, готовя этот рассказ к публикации, я прочитал в Википедии, что Заслуженный артист РСФСР Юрий Каюров до сих пор жив. И ему 93 года. И слава Богу, и дай Бог ему здоровья и долгих-долгих лет!
Чтобы как в песне - "Ленин всегда живой"!

Тем более, что Ленин, как теперь выясняется — это почти что наше все!

А Шурчик?… Его уже нет среди нас. Но не в моей памяти, не в моем сердце! Там он остался и будет до скончания моего веку...
И - это не последний рассказ про него и наши с ним похождения... Зуб даю!