Мак Маг. Особенность Кати И. , гл. 2

- Вы учитесь где-то? – Спросил я.
- Окончила техникум по специальности, лицей, школа, детский сад, пелёночный период, - ответила Катя, не глядя на меня.
- Хорошая штука, - отметил я, не обращая на акценты девиантной девушки, и, по-прежнему желая знать причину своего беспокойства.
- Вы не осуждайте меня, Макс, я сама себя осуждаю. – Тут же слышал я. - Во мне что-то непонятное имеется, которое… ну, которое способно действовать на других людей, да. Ну, это на примере мужчин, например…
Она посмотрела на меня вопросительно.
- Что ж, не удивительно.
- Почему вы так сказали?
- Обычная похотливость, не так ли?
- Нет, - подумала Катя, - не так ли. А вообще… Если бы это было так, может быть, все было намного проще. Это же что-то намного большее... или проще?
Она снова поглядела на меня вопросительно. Перевела взгляд на дорогу и закричала, поднимая коленки:
- Вы глядите, глядите на дорогу, ооу - оух! – Махнула рукой. И сама, едва улавливая эпизоды дальнего негодного освещения моей машиной дороги, не на шутку начиная переживать за благополучие поездки, волнительно перевела короткое дыхание.
- Это фары, - пояснил я, ничего. Мне нужно их поменять на другие. Все откладываю, вот.
- А откладывать ничего нельзя, правда, а? – Задалась она. Грудь ее все в том же волнении вздымалась.
- Мне кажется, Катя, в вас ещё много максимализма, - говорил я придерживаясь спокойного тона, - юношеского максимализма. Вы слишком придаёте значение словам, мыслям, - продолжал я нараспев, - которые всего-то мельком могут посещать вас.
Нужно разобраться: что принадлежит вам, а что – нет, что вам даётся, что присуждается извне, что является лишним и никогда не пригодится.
- Тьфу ты! Вы смотрите, смотрите на дорогу…
Она помолчала, убедилась, что я осторожничаю за рулём и продолжила:
- Когда мысль, однажды посетившая меня, разве может быть излишней, не нужной? Это даже странно. Это вы говорите мне, психолог?  Мне кажется, напротив, всякую «случайную» мысль нужно непременно вытягивать за хвост, что бы хорошенько рассмотреть ее, повертеть так, и при том всем следить, куда она до того хотела нырнуть, - в какую так норку залезть.
- Смешная вы, Катя. Ну, вот, вы говорите, что-то в вас особенное существует. Так вы за хвост то ваше особенное хоть раз поймали?
- Ха-ха, – такой мой ответ вам, да. Я могу дать полное определение моему тому особенному, да вот, но как это называется – не знаю. Может, вы знаете, Максим Максвеллов?
- Что ж! – Повёл я плечами, - давайте.
Она поглядела на меня привычно вопросительно: «что, давайте?»
Потом поняла и говорила:
- Я с детства обладаю какой-то проницательностью, привлекательностью, магнетизмом. Это, разумеется, женское, внешнее. Я знаю, что вы так скажете, но женским-внешним это не ограничивается, да.
Если бы я жила одна на свете, если бы я не обращала особенного внимания на последствия своего воздействия, я бы жила спокойно. Но, кроме того, кроме того… что мой партнёр, так скажем, покоряется моей внешностью, магнетизмом каким-то там, влюбляется – короче говоря, он ещё… ещё  и разлагается дальше, понимаете?
Я подумал и ответил:
- Нет, Катя, пока не понимаю. Ты хочешь сказать, что с его личностью…
- Ах, личность! Что такое ваша личность!? Я не знаю. Я знаю и вижу – человек распадается на части, разваливается. Он будто впадает в детство куда-то, черт…
«Началось!» - Громко резюмировалось во мне.
- Как это проявляется?
- С кем?
- С вашим мужчиной, да и с вами тоже.
- О! Со мной! Отличный вопрос! Я как дура стою на коленках перед павшим мужичком и трясу его башку, а у него, как у неваляшки барахтаются зрачки в глазницах. И он валяется беспечно так на полу. Бессознательно. Вот. Он полностью сам по себе - онемевает. Что такое это? Как это?
Я едва сдерживал смех, но позволил предположить:
- Подождите, Катя, может быть, это телеэпистрофия?
- Это чего ещё?
- Да-да, Катя, наверное, так и есть. Телеэпистрофия. От слова EPISTROFI,  греческого  - «возвращение». Это некое обращение вовнутрь «Самости» через «Эго».  Транспортировка эмпатии элементарным, заземлённым, обнуленным, безличностным путём, так это ещё называется. А эмпатия, подобием развитого обаяния имеет почву с детских платформ осознания себя, как личностью же.
- Ну да, давайте, давайте бросаться словами. Нет, я могу понять, что вы понимаете. Это ладно. Я не того, не очень… Я слышу это знакомое мне «личность», а остальное – ничего не значит для меня! Вот! И что?  Горох об стену! Психологи…, - пробурчала она в сторону.
- Если вы определились, как вам, психологу, разговаривать с нормальным человеком, то мне и расскажите, что все это значит, - все ваши слова?
- Ну, Катя, это значит, есть телеэпистрофия, вы имеете способность влияния не только на внешние стимулы человека, но и на внутренние. Цепляете их, так сказать. Это от вас не зависит, да.  Смотря, какой мужчина, личность вообще попадается, и насколько он будет инфантилен.
Личность и с сильной волей может пропасть под самую, казалось бы, мякину.  Воспитание личности происходит в приобретении так называемого «немыслимого опыта», опыта, который даётся, как и все даётся в жизни спонтанно, неожиданно; опыта, на приобретение которого мы уж никак не рассчитывали. Это просто.
- Ну, давайте, пусть будет просто! – Катерина согласилась, все это время, тревожно пяля глаза на дорогу, разумеется, пытаясь заодно хоть что-то понять из моих слов.
- Это просто, на самом деле. Очень просто. Я приведу пример.
- О, вот это, Макс, давайте уже! – Она плеснула рукой.
- Допустим, вы работаете всю неделю или ходите на учёбу в колледж, получаете профессиональное образование, так сказать. Вам нужно всякий день, пять дней кряду подниматься утром рано, чтобы умыться, позавтракать, собраться и идти в любую непогоду в класс, так?
- Ага, так. – Катерина повернулась ко мне.
- Так вот. Но вот приходят выходные, ваш мозг спит с особенным удовольствием, рассчитывая валяться в теле нетронутым аж до самого обеда, - в мягкой тёплой постельке, без всяких идей, тревог, расчётов. Ваш день! Но!
Но вот в положенное время прошедшей вашей пятидневки бешено начинает звонить будильник.
- О, Боже!
- Да-да. И что вы делаете?
- У меня, конечно, такого зверя нет, - бешеного, но было подобное событие в телефоне или звонок друга там. Так и что?
- Вот-вот. Непредвиденный звонок друга, неожиданный будильник и прочее
Непредвиденный опыт с этого момента начинает развитие «немыслимый опыт». Что же вы станете делать?
- Проклинать все к чёртовой…
- Катя! – Я обратился к ней, оторвал руку от руля, предупредительно поднял ладонь.
- Хорошо, хорошо! Не ругаться, да? – Спросила она.
- Да, - ответил я.
А у меня было непреодолимое желание положить руку на ее коленку просто так, прикоснуться к ее руке просто так, -  чтобы успокоить.
Обязательно прикоснуться. Этого я не сделал и только вольно поболтал рукою в воздухе в виде порхающей бабочки.
 Девушка, прослеживая ход моих действий, тем не менее, успокоилась.
- Хорошо, - продолжил я, - вы будете нервничать, проклинать и все такое в случае прихода «немыслимого опыта». Но опыт, непредвиденный опыт уже начался. Вы начинаете в нем жить, и теперь ваше поведение может стать причиной вашего нового качественного осознания.
- Чего?
- Личности, осознания.
- Вы, Макс, опять - за своё! Мне кажется, вот поверьте, Макс, - она положила ладошку на грудь, - эти слова с личностью вы вставляете, куда попало, ну честное слово! Как глупо это звучит - личность! А если личностей никакой и нет? Если личность растворяется как в кислоте кусок кожи, живой кожи, но личность того и чувствовать не желает? Это что – мазохизм?
- Вот! Это уже молодёжное. Это уже ваши словечки пошли!
- Это уже  наши словечки пошли потому, что мазохизмом это мое влияние на вашу личность - можно только так и объяснить.
- Как же это проявляется, Катя? Вы не пояснили.
- Макс. Как! – Она подумала. И переспросила у самой себя – Как?
Подумала.
- Человек расползается по швам. Что-то дикое, страшное в лице его создаётся. Не знаю. Улыбка, смех, хохот. Все перемешано! Это страшно, Макс.
Замолчала. Я обратился к ней, уводя внимание от мчавшейся дороги.
Катя прикрыла глаза пальцами, молчала.
Ее длинные красивые пальцы изумительно гармонично сложились, прилегая каким-то чудным способом, друг к дружке, оставляя удивительно художественные промежутки между собой в миллиметрах, микронах.
«Почему это было, есть так красиво? Что стоит женщине или созданию Божьему, вдохновившего человека чем-то неизвестным создавать самыми простыми движениями, бытовыми действиями такую неповторимую красоту?» - Думал я.
Она опустила руки. Взглянула на меня, на дорогу, оценивая ситуацию, носик ее взбухнул, зрачки расширились, она закричала:
- Ма-акс!
Я схватился за руль крепче. Впереди - поворот. Его я чуть-чуть не пропустил. Стараясь не разоблачать своё волнение, я содержался, как мог. В лице –нешуточное спокойствие. Но Катя глядела на меня во все глаза. Она распознала.
- Ах, вы какой, - такой! – Громко шептала она.
Промчав поворот, мы сделали остановку.
Молчали. Мой лоб покрылся испариной. Я не понимал, как могло случиться  то, что могло бы случиться, если бы Катя… Если бы не прервала мой неизвестный транс.
«Чего?  Любования ею?»
Она же сейчас, перекосившись в сиденье, занимая собою, кажется, лишь половину его, смотрела вперёд, на замерший перед нами асфальт, говорила:
- Вот и с вами тоже делается. Вы не можете сосредоточиться на вашей так называемой личности, на собственной личности, соскальзываете, дорогу не видете. Видите?
- Однако ничего плачевного вовсе нет со мной, не правда ли? – Сказал я бодрым голосом и этим же спросил.
- Да, Макс, это не смешно. Если бы мы, посмотрите назад, ударились о тот великий бетонный столб с двумя ножками, анализу бы вашей личности мы уже не годились.
Она поворотилась на месте так, как удобно было ей.
Вздохнула, надувая щеки, перевела дыхание. Птичкой стучало под  платьем сердце ее.
Что-то опять вполне удачное произошло в  жизни.
Она радовалась чему-то.
Что мы остались живы.
Восклики ее я чувствовал.
- Если бы не я – многое бы жило в покое, - спокойным тоном произнесла Катерина, - в нормальном уравновесительном ( «уравновесительном» - она сказала) положении.
- Ничего страшного. Я, действительно, устал. И дорогу, сами глядите, плохо стало видно.
- Вот так я и добираюсь, шаг за шагом к цели, домой. – Продолжала задумчиво девушка, - а все началось с того, что поехала на чей-то долбанный день рождения.
- Как же вы туда-то добрались?
- Будете смеяться, Макс, все были в стельку пьяны. Как добрались, никто не помнит. Вот добрались. А назад… Никто не впадал ни в какую зависимость. Никаких личностей! Доза была прекрасной, и все время норовило выйти и облегчится где-то  на обочине. Вот так, Макс, и доехали. Да. А назад…, на трезвый ум, вот - не могу.
- Здесь ещё четверть часа езды, - сообщал я, сам вдаваясь в переживания, - и мы доберёмся до первых домов. Я думаю, у меня получится занять пару коек нам. Переночуем, а завтра продолжим путь. Как думаешь? - Предложил я.
- Отлично! Макс, и давайте на «ты» окончательно и действительно! – Катерина уселась ровно, собирая крест-накрест руки на себе. Длинные локти деловито торчали по сторонам. Потом посмотрела вперёд, - в тёмную гладь асфальта, и дальше туда, – в туманную неизвестность.
 Ее глаза забегали увлечённо, будто мы уже давно и не стояли, а мчались со всей  скоростью вперёд, вперед!
Но мы не двигались.
- Ну! – Она обратилась, - давайте! Трогайте!
 Я завёл двигатель и мы поехали.
Въехали в посёлок. Оставался час до полуночи.
- Проедь  чуть дальше, - советовала мне девушка. – Проедь чуть дальше!
Мы пробирались мимо домов, стоявших по обе стороны улицы, по разъезженной грунтовой дороге.
Разносортные заборы: асбеста, железных клеток, кровельных металлических щитов.
Из калитки одного из них вышла женщина с сумкой, выглянула и другая. Обе прикрыли глаза от света фар. До сих пор о чем-то разговаривая, теперь они внимательно провожали наш ход.
- Странные люди, - сказала Катя.
- Чем они тебе странные? – Спросил я. Катя не ответила. Лишь повела плечиками.
- Так.
- Тебе не холодно вечерами? – Спросил я.
Она поёжилась, улыбнулась и снова - ничего не ответила.
«Вот кто странный, так странный!» - Мешкало во мне.
Впереди виден был тупик.
- Надо останавливаться, - предупредил я, - иначе - задним ходом.
- А смысл? Надо выйти и постучать куда-нибудь!
- Говорил тебе, что не стоит заезжать в первую попавшуюся улицу.
- Макс, слушай меня: все будет чоки-поки! – Получил я ответ.
- И, правда, - пробубнил я, - что чоки-чоки…
Я остановил машину, вышел, мягко хлопнув дверьми. У меня была полная уверенность, что наше заседание в салоне машины затянется надолго.
«Впрочем, имеется отличный вариант - спальный мешок, пусть в нем и пристроится», - решал я.
- О! А вы к кому? – Услышал я за спиной.
Навстречу нам двинулась женщина средних лет.
- А нам бы где-нибудь переночевать. Вы не знаете, здесь есть гостиница? – Вступила в разговор Катерина, которая незаметно для меня покинула машину.
 Женщина. Молодое задорное лицо, ясный чистый взгляд. Под платком – белый волос, раздающийся солнышком в разные стороны. На груди – крестик. Руки она вытирала какой-то тряпкой, видимо только справившись хозяйственными делами.
- Вы: дочка и отец? – Спросила она.
Катерина медлила. Я ответил утвердительно.
- Тогда вам нужно две отдельные комнаты, но …
- Я заплачу, - прервал я сомнения хозяйки.
- Что ж, - она кивнула пригласительное, - пойдём!
Машину загнали во двор через скрипучие деревянные  перекошенные ворота. Катерина отправилась знакомиться с местами отдыха.
Я все проверил в машине, вынул документы. И заметил, что из сколоченного, будто наспех, туалета вышел молодой человек. Он остановился, посмотрел на меня, кивнул и пошёл в дом.
Когда я подходил к двери, там уже было весело.
- А я вам еще историйку расскажу! – Почти кричала Катя, увлечённая вниманием слушателей.
Хозяйка, Татьяна Яковлевна, оказалась довольно эмоциональным человеком – не менее, но где-то «на своём уме», - как осторожно ведают в народе.
Она то и дело поглядывала на сына, на мою спутницу, на меня, словно примеряя, всех друг к другу. Рассуждая по-своему.
- Ваня, - представился мне ее сын, приблизившись ко мне и протянув твёрдую руку.
Молодой человек, короткая стрижка, амбициозный.
Недовольное лицо - говорят. Ему стоило сил, чтобы выдавить из себя  каплю улыбки. Чуть прищуренные, изучающие глаза, - вроде не проведёшь. Угловатые красивые брови, будто над ними корпел парикмахер.
Но силой и бодростью дышало в этом парне.
Примерка всех ко всему, друг к другу, - Татьяной Яковлевной скоро закончилась.
Она часто-часто принялась нырять блестящими от природы глазами вниз, усмехалась чему-то, пытаясь где-то что-то важное вставить.
Катерина же в азарте продолжала травить анекдоты. До сих пор содержание их мне было знакомо.
Я отозвал в сторонку хозяйку, смешивая все ее желания, и попросил что-нибудь приготовить, нам поесть. Вместе с тем полез в карман.
Она положила руку - на мою.
- Не нужно. У нас все своё. Нам не жалко. А у вас прекрасная дочь, - сказала она  и ретировалась на кухню.
Катя не закрывала рот.
Ваня внимательно глядел на неё, постепенно его лицо наливалось розовым цветом. Он готов был вырваться бы из обычного своего мирского состояния, рассмеяться, но тип характера не позволял этого. Во всяком случае так мне показалось.
Катя закончила очередной анекдот и посмотрела на меня.
«Глупая девочка!» - Ясно прочитала она от меня послание.
«Хорошо! Я – все, аут!» - Ясно передалось мне таким же способом.
Замолкла, села, сомкнула  коленки, оперлась ладошками в ребро доски, глядела на парня, на меня, чуть утопив голову в плечиках.
Ваня молчал. Пошевелил губами, провел по ним, сухим, влажным языком и продолжал молчать.
- Ага! – вышла хозяйка – А я-ка прошу-ка, проходите, гости!
Шумно поднялись.
Катя отряхнула платье, рассуждая себе о чем-то.
Мы вошли в предложенную комнату. Большой стол, скатерть.
Тарелки были расставлены. Свежие помидоры, огурцы, соления, курочка, домашний хлеб, напиток из плодов шиповника и смородины и так далее. Это все не сразу являлось нам.
Катя сидела смирно. Дисциплинированно. Едва видимая косточка голодно каталась в ее худенькой шее. Ох, хотелось есть!
Уселись и принялись за еду.
- Я вам, Катенька, постелила в той комнате. А вам, молодой человек (так Тамара ко мне обратилась), вам – в соседней.
- Ма! – Спросил Ваня, - Я – где?
Татьяна Яковлевна улыбнулась, отвечая скорее нам, чем сыну:
- Найдём. Тебе.
- Мы вас, наверное, потеснили? – Спросил я.
- Нет, ничего. У нас много комнат. Беда в том, что они все «вагончиком». Одна в другую, одна в другую. Но ваши, Максим, так же ваше имя (я успел представиться заранее, и кивнул, соглашаясь на «Максим»), ваша – совершенно отдельная. Вам уж точно мешать никто не будет.
- Я тоже бы спать, пошла, - сказала Катя, пытаясь полностью засунуть в рот прекрасно прожаренное крылышко, капая соусом, между прочим, на скатерть.
Ваня опустил голову, едва заметно мотнул ею, усмехнулся.
Я бы сам передал бы Катеринке, спутнице моей, кое-что, - некоторое одно важное сообщение, но она, думаю, не приняла бы его сейчас.
«Эх, Катюшка!»
«Ведь ты сама виновата. Создаёшь вокруг себя незабываемую, ёлки-палки, атмосферу, наполненную гирляндами разноцветных шоколадных конфет и… бафонад…»
Но Катя с удовольствием прожёвывала кусок мяса, не обращая ни на кого, никуда внимания. Жир от крылышка успешно блестел на ее взбухших губах. Она вытерла, но прежде того - зачем-то вытянула голову на своей длинной тонкой элегантной шее и гордый бросила на меня взгляд.
Нам потребовалось ещё около часа пока все в доме, наконец, утихло.
Я лежал в пропахшей соломой комнате. Нега довольства, усталости запирало мои глаза.
Я чувствовал, что ничего из вон выходящего больше не случиться в ближайшие часы, если только Катя…
«Если только не Катя…» - разбудила меня мысль.
Без четверти три ночи.
Настенные часы видом домика отстукивали равномерный ход: «щелк-щелк!»
Шатко-валко указывая каждые какие-то пятнадцать, двадцать минут неимоверным скрежетом механизма.
В это время стрелка, кажется, испытывала некие трудности, - что-то в часах щелкало, бухало, булькало и замирало на миг и трогалось.
Это меня развлекало и не давало уснуть. Я думал медитировать и тем практично убить внезапную полуночную бодрость. Перевернулся на кровати и услышал стук, еще один, удивительный стук, вскрик.
Поднялся, опустил ноги на пол. Нервно пытался попасть в тапки, чтобы подойти к двери и разобраться в качестве странных отрывистых звуков.
Но не успел я, и подняться, как дверь моей комнаты распахнулась и с горящими испуганными глазами в ночнушке, которую любезно предоставила Татьяна Яковлевна, влетела Катерина.
Она пронеслась четыре-пять шагов до моей кровати, сбивая меня с ног, сбивая и меня, и  оба мы влипли в мой  матрац.
- Что случилось? – Крикнул я.
- Смотри! – Катя прижалась ко мне всем телом. Дрожала.
Мы уставились на распахнутые двери, в зев темноты.
Но ничего не произошло ни минуту, ни две минуты спустя.
- Да, что произошло? – Повторил я.
- Он изменился.
- Кто? Мальчик?
- Мальчик.
- Ваня?
- Ты видел бы его! Что с ним стало-то!
- Ты, Катенька, - я отстранил от себя ее тонкое, горячее тело, - ты, Катенька, сама виновата. Ты как себя ведёшь? Ты просто заводишь кого угодно. Ты же сама должна понять, и…
- Смотри! – Катя уткнула пальцем в темноту, откуда медленно появлялась фигура.