Линия судьбы

Баба Нюра в ожидании угнездилась, как наседка на ступеньках   покосившегося крыльца.
Дом был ветхий, родительский. 
Жила она уж как десять лет одна.Дед Митрий помер скоропостижно, оставив по себе досаду и выбитую форточку на кухне.  Почерневший полиэтилен прибитый к раме маленькими гвоздиками, всякий раз трепыхался в унисон парадной двери.   
Две любимые дочери - Катя и Света -  давно обосновались в городе. В начале июня, с появлением на берёзах клейких молодых листочков, приезжали внуки. Гигантские  сумки переваливаясь через порог. Надтреснутые голоса гудели в тёмной прихожей.  Приехали бабушкой любимые, родителями упущенные, лбы семнадцатилетние. Бройлеры.
Сергей и Виктор из широкой кости сделанные ребята.  Недели две бездельничали. Много ели, безмерно спали, да курили за сарайкой,  стесняясь бабы Нюры.
Старушка сдвинув шторку наблюдала пыхтение двух паровозов.
"Если прячутся, значит не потерянные".
  - Ну, что внучки, отдохнули?
  - Да, бабуля!
  - Тогда и за работу.
  - Какую? - дружно удивились внучки.
  - Картошку окучивать, редиску пропалывать.
  - Да! А мы думали на рыбалку пойдём - с досадой - сказал белобрысый Витька.
  - Рыба ваша из реки никуда не денется, а вот без картошки, с таким подходом, точно можно остаться.
Внучки закручинились. Хотели было возразить и победить бабушку. Но, наткнувшись на неизвестную доселе твердость в голосе, отступили. Они поначалу даже удивились своей быстрой капитуляции. Ведь в школе, а потом в ГПТу, они  всех  всегда побеждали, если уж не могуществом высоколобой аргументации, то силою бесконтрольной юности. Родители и учителя частенько рассказывали о каком-то таинственном  плаче - тюрьмы. И будто больше всех она плачет о Викторе и Сергее. Тюрьме скучно без отпетых злодеев. Она каким-то таинственным образом знает о появлении на свет злостного негодяя. И от этого начинает грустить и плакать тревожной сиреной караульных помещений.
  - В деда вы! Точно в деда.
Что  за порода такая - дурная. Всё мне талдычил, нормальный я, обычный. Да как же обычный? Видно же, что с  червоточинкой, с прибабахом в отца. Тот  меры не знал. Как так на день рождение ходить, чтоб не помнить, где был и с кем. То руку поломает, то во весь лоб ссадину принесёт. Как я могла купиться на это чудо в перьях.  Ему с таким лбом задачи решать, корабли  в космос запускать, а он гвозди в забор вколачивал. Спор у него. Принцип.  Чего не жилось. И всё это неугомонное желание контрастов. Не выпить, а нажраться вусмерть. "Я так жизнь познаю". 
На глаза людям стыдно показаться. Он понимаете ли стихи читал. Ну и читай себе дома, а не в магазине у кассы, где люди нервные с работы возвращаются. Хорошей работы лишился, чтоб на рынке,  гнилые помидоры на горбе таскать. Я говорит, как китайский мудрец - пол жизни за книгой, пол жизни с лопатой. Бросил меня с двумя детьми  и какой-то шлынде сбежал. Месяц пельменями с яичницей  давился, чтоб понять, какую же у него жена бесценная. Тьфу!
Внучки не ожидали такой исповеди. Да и бабе Нюре было не удобно.
  - Ба, а нам что, значит никак и не выправить линию жизни?! - испуганно спросил Сергей.
  - Не знаю. Пока по стопам деда- след в след идёте. Кровь его шумит в вас.
Сергей от волнения прикусил губу, а Виктор отойдя к забору ковырял штакетник.
  - Ба, да это ерунда какая-то. Тебя послушать, так мы уже зеки-большеходы. Нам остаётся купола  на спины набить и прямой дорогой на строгий режим. Лай собак. И столыпинский холод.
  - А может и так!
  - Что и надежды нет?
  - Огород да редиска вот ваша надежда.
  - Витька! - крикнул Сергей.
  - Чё!
 - Всё пошли  линию судьбы выправлять. С дедовых рельсов как-то в сторону сходить.
  - Серёга, ты чё! - ухмыльнулся Виктор.
  - Витя, ты слышал чего нам тут наговорили. Не знаю как ты, а  я  спать спокойно не смогу.
Две огромные согнувшиеся спины нависли над земляными гребнями. Над полем  вздохи земли и срезанной травы.