Автобиография-Детство

Я родился в 1960 году в небольшом посёлке Малаховка, в самом ближнем Подмосковье, то есть совсем недалеко от огромного города Москва. Страна тогда называлась Союз Советских Социалистических Республик, или просто - Советский Союз. В детстве меня однажды очень коротко постригли, и соседские мальчишки дразнили - Хрущёв. В раннем детстве я всё лето ловил головастиков, а немного позже стрекоз, каждую из которых я очень внимательно разглядывал, а потом отпускал на свободу. Моё детство было временем после смерти Сталина, эхо прошедшей войны было слышно уже очень плохо, хотя в средних классах школы у меня был учитель Истории, который воевал и боготворил Сталина. Но это уже было то время когда все смотрели фильм Фантомас, и чемпионат мира по футболу где играл Пеле.
 
Антисемитизм был довольно слабым, насколько я могу судить. Во всяком случае, меня никогда не били за то что я еврей. Когда-то в Малаховке было много евреев, но в мои школьные годы их осталось уже совсем мало. Наш сосед, старый еврей, который в прошлом был продавцом в керосиновой лавке, (это было ещё до того как всюду провели газ и керосинки исчезли, также как исчезли кучи угля или торфа перед каждым домом), когда у него умерла жена, а было ему лет эдак 80, всё жаловался - как теперь жениться, людей мало. Он имел в виду что евреек осталось совсем мало, и это было, понятное дело, единственной проблемой его новой женитьбы. Когда я был ещё совсем маленьким, то застал наших стариков-соседей обоих живыми. Редко, но всё-таки иногда они говорили между собой по-еврейски, то есть на Идиш, они стали единственным примером в моей жизни - примером людей, которым между собой легче было говорить на Идиш а не на Русском.
 
Все мои школьные друзья были русские ребята, но то что я еврей было ко мне каким-то образом как будто приклеено. Может быть наиболее ярким эпизодом сохранилось в памяти как школьный учитель Труда, когда я что-то сделал неправильно, буркнул в сердцах - только еврей может быть таким бестолковым. А ещё, когда я навещал свою очень старую русскую няню, будучи уже в старших классах школы, и она вскользь сказала что-то отрицательное о евреях, то я спросил - Мой отец еврей и вы его знаете сто лет, чем же он плох, то она ответила - твой отец здесь родился, он наш еврей, малаховский, русский, если когда-нибудь будет погром то наши мужики вас защитят, даром штоль Васька мастеровой, когда не шибко пьяный, поговорить хочется, так к вам идёт. Няня, надо думать, помнила погромы, так как помнила времена до-революционные и порой сетовала о том насколько жизнь до революции  была лучше.

Когда случилась Шестидневная война то один из немногих сверстников-евреев шёпотом спросил меня - Ты за кого, на что я ответил - За Израиль, и он шепнул - Я тоже. Это было нашим маленьким геройством так как телевизоры и газетные заголовки в один голос твердили о зверской Израильской военщине.

База

Малаховка была знаменита тем что там была открыта первая в Российской Империи совместная школа для мальчиков и девочек, тем что там был небольшой летний театр, в котором когда-то пел Шаляпин, а также озером, в котором, по выдумке очень популярного юмористического фильма, выловили шлем Александра Македонского, и ещё тем что там было одно из двух или трёх еврейских кладбищ на всю Москву и прилегающую область с населением более 15 миллионов человек. А ещё Малаховка была знаменита своим бойким рынком, в котором можно было купить не только овощи, фрукты, парное молоко и мясо, которое мясники рубили на твоих глазах, купить всякую одежду, и, казалось, самого чёрта. Моя прабабушка, после смерти мужа, переехала жить к своей дочери, то бишь к моей бабушке, ей было неловко сидеть на шее у своей дочери и она занималась строго запрещённой спекуляцией на этом самом рынке, то есть что-нибудь покупала, иногда ремонтировала, стирала, гладила, а потом продавала подороже, по рассказам, ей удавалось сносно зарабатывать таким незаметным промыслом.

Каждый Малаховский абориген знал что у нас есть два сумасшедших, один  был довольно полный, небольшого роста, и был знаменит тем что часто ходил на рынок со своей мамашей, как правило требовал что-нибудь купить, и, получив отказ, начинал сильно верещать, что-то среднее между плачем и криком, а также снимал штаны и оставался либо в больших, красочных трусах, либо в чём мать родила. Всегда находилось много зевак, которые не слишком много раз видели этот концерт, становились кругом и все начинали горемычного успокаивать, а он всё громче требовал что-то такое купить. Кончалось дело тем что какой-нибудь сердобольный покупал то что требовал псих, и они с мамашей вскоре после этого куда-то испарялись.

Второй больной жил неподалёку от нашего дома, звали его, дай бог памяти, кажется Саша Базулёв, в летнее время он часто крутился около подростков лет эдак 7-10, одним из которых был я. Называли мы своего великовозрастного ненормального друга просто - БАза. У нас было два главных развлечения. Первое - это найти палку побольше, кинуть её как можно сильнее и громко крикнуть : “БАза, лОсем", после чего База бежал за палкой и, схватив её, гонялся за нами, стараясь огреть ею.

Второе развлечение было найти среднего размера камень и упросить Базу кинуть его повыше, База обладал нечеловеческой, по нашим понятиям, силой, крутился вокруг себя как толкатель ядра и с диким воплем, издавая который из него частенько вытекали слюни, метал камень на огромную высоту вертикально вверх. Мы все ждали когда камень возвращался вниз с приличной скоростью и улепётывали врассыпную, дико гогоча. Прошло много лет прежде чем мне стало стыдно за эти игры с больным человеком, которому было, вероятно, лет 40-50.

Открытие сексуальности

У нас была, так называемая, Начальная Школа, которая располагалась в отдельном здании и учились там, если не ошибаюсь, первые четыре года. В школе была уборщица, которую все мы звали - тётя Нюра, она находилась в небольшом здании школы всегда, и всегда была чем-то занята - что-то приносила или уносила, открывая какие-то двери служебных помещений, или мыла полы. Тётя Нюра была как будто душой или ангелом-хранителем школы, мне всегда казалось что она там и жила. Школу почему-то называли "На котиках", она была огорожена крепким забором, за которым было, как мне казалось, большое, в летнее время футбольное, поле, а зимой каток с освещением, на котором проходила большая часть нашего после-школьного времени.

В классах школы стояли парты, которые производили ощущение фундаментальности как некое основание учения или науки. Парта состояла из скамейки на двоих и двух открывающихся панелей, в которые складывалась всякая школьная утварь или просто заталкивался школьный портфель, парты красились каждый год заново поскольку к началу лета, то есть концу учебного года они все уже были изрисованы и изрезаны маленькими ножичками, за что мы, разумеется, регулярно получали по  мозгам от учителей или тёти Нюры. Парта была тяжёлым монолитом, который было трудно сдвинуть, казалось что парта была вырезана из дерева как скульптура, скамейку нельзя было подвинуть что было некоторым неудобством.

Мы все и всё вокруг нас, особенно мальчишек, было выпачкано чернильными пятнами, так как ручки тогда были чернильные, когда ручка переставала писать то нужно было открутить верхний колпачок и наполнить ручку чернилами с помощью торчащей пипетки. Помню, что на стенах висели большие портреты каких-то строгих людей, с абсолютно непонятными надписями, под одним было - Простирает химия руки свои в дела человеческие. Менделеев.

Однажды после урока Физкультуры, когда все переодевались в специальных помещениях, одна девчонка встала на коленки на скамейку своей парты и была увлечена какой-то игрой с подружками, она легла грудью на свою парту и пыталась что-то достать на соседней парте. В этот момент я получил сильный толчок вбок от своего друга, сидящего рядом, и услышал шипение - Смотри. Платье перегнувшейся девчонки как-то сложилось вверх и вбок, и открылась большая, гладкая, абсолютно голая круглая попа, и если чуть-чуть нагнуться то можно было разглядеть ещё кое-что. Видение длилось вероятно несколько секунд, уже не помню сбегала ли девчонка в переодевалку надеть трусы или нет, и что было потом, кажется что никто из мальчишек не решался сделать эпизод предметом насмешек, все просто вытаращили глаза и не могли их оторвать, потеряв дар речи. Картинка действительно была очень привлекательной и красивой. Помню что эта круглая, белая попа была со мной в течение многих лет но не была связана с самой её владелицей, а была неким универсальным идеалом.

Колобок

Восемь лет школы я учился с мальчишкой, фамилия которого была, кажется, Колобущенко. Называли его всегда Колобок, поскольку он был очень маленького роста, почти карлик. Учился он из рук вон плохо, и был старше своих одноклассников на пару, тройку лет, вероятно его оставляли на второй год, то есть в конце учебного года не переводили в следующий класс, как всех остальных, а оставляли на повторный год обучения в том же по возрасту классе. Колобок прекрасно играл в хоккей когда мы ещё учились в Начальной Школе, маленького роста, крепкий и юркий он часто приносил победу той команде за которую играл, и был всем известным фаворитом.

Колобок был также непревзойдённым игроком в игре, которую мы называли - РасшишИ. Уже не помню где нам удавалось раздобыть куски олова или старые предметы сделанные из него. Олово мы плавили на костре, и горячую жидкость наливали в небольшие лунки на земле, получались твёрдые биты с формой сектора небольшого шарика, которые мы метали с определённого расстояния к заранее прочерченной на земле черте, кто попал ближе к черте тот выигрывал.

В классах средней школы Колобка терпели, и формально переводили из класса в класс чтобы как-то избавиться от него. Однажды очень старая учительница посетовала неудержавшись - я учила его отца и деда, оба были сначала двоечниками а затем пьяницами. У многих моих однокашников отцы сильно пили. В одном из последних классов средней школы мы писали сочинение о той профессии которую каждый из нас хотел получить. Учительница литературы читала перед классом лучшие работы, а самым последним комментарием сказала, что работу Колобка читать было невыносимо, и даже название профессии своей мечты он написал с ошибкой - Повор, от слова воровать наверное, заключила учительница. Это было тривиальным пророчеством.

Позже, после школы, мы иногда встречались когда приезжали из Москвы на одной и той же электричке, и всякий раз, проходя мимо одного и того же магазина, Колобок спрашивал - В магазин бу-ушь заходить ? Он всегда заходил в магазин после работы чтобы купить одну единственную вещь - чекушку,  если не все помнят, - это маленькая бутылка водки.

Затем Колобок куда-то исчез. Встретившись с другим однокашником я спросил не знает ли он куда пропал Колобок, что-то его не видно. Ответ был лаконичен - Колобок уже сидит.

Струнный Учитель

Мы с друзьями записались в струнный оркестр. Каждому достался свой инструмент, мне выпала домра, которая очень похожа на балалайку но имеет около-сферическую форму. Два, иногда три раза в неделю мы собирались вместе со своими мешками, в которых несли свои инструменты через плечо. Идти нужно было более получаса, в зимнее время мы, как правило, замерзали до-смерти и многие потом болели проблемами мочевого пузыря и тому подобное. Приходя в помещение клуба, долго отогревались и затем учитель начинал урок. Интересно, что он учил играть всех одновременно  на разных инструментах, и все мы вместе были одним струнным оркестром. Домой возвращались в кромешной темноте с редкими фонарями вдоль улиц, на высоких деревянных столбах, с одной лампочкой, под слегка изогнутой зонтиком металической крышкой, которая при небольшом ветерке качалась, издавая жалобные звуки. Так вот у нас был оркестр, мы даже делали выступления, не думаю что людям могло нравиться нас слушать, но учитывая наш возраст, зрелище было, вероятно, забавным.

Один раз мы пришли на урок, а учителя всё нет. Через некоторое время мы достали свои инструменты, и началось нечто типа Репетиции Оркестра. Когда мы уже, казалось, дошли до ручки, появился таки наш учитель. Пальто его было расстёгнуто, и шёл он по очень замысловатой кривой, с трудом преодолевая расстояние до своего стула. Он всё-же попал на стул под громкий смех своего оркестра. Потом достал свою балалайку и стал пытаться что-то говорить, что-то объяснять, смотрел на нас мутными глазами, смотрел на то, что мы все гогочем, и улыбался очень доброй улыбкой, что доводило нас до эпогея восторга.

Затем учитель скинул таки своё пальто, угнездился поудобнее на своём стуле, поправил положение своей балалайки и начал играть, сначала довольно громко, как будто для того только чтобы добиться тишины. Он играл для себя, на лице божественно переливалось отражение музыки в его вдохновении. Казалось, что весь мир заполнялся волшебством самозабвения, вероятно, хорошего музыканта, который подрабатывал учителем в детском оркестре, а сейчас играл то, что беззаветно любит. Время урока уже давно закончилось, а мы всё сидели и слушали неземную музыку струнного инструмента. Мне кажется, что эта музыка и любовь к струнным инструментам живёт в каждом из нас до сих пор.

P.S. Наступит ли когда-нибудь время когда в России, как во многих других странах, можно будет встретить людей с красивым еврейским именем Иуда ?