Ты бы...

    Я уже почти задремал, когда за окном послышался знакомый лишь по фильмам, неожиданный и страшный от того, стук копыт:
- Ты- бы- дых, ты- бы- дых, ты- бы- дых, ты- бы-дых... - Уткнувшись носом в плюшевую шею медведя, я прислушался. Кроме дробного звонкого перестука, ни единого привычного скрипа или шороха. Родители ушли в театр, оставив меня одного. Ну, не то, чтобы уж совершенно никого не было рядом, - в нашей коммунальной квартире вовсе оказаться в одиночестве не представлялось возможным, но, всё же, в комнате я был один.

    Обыкновенно, в небольшой кухне, задевая друг друга потными спинами и чугунными локтями, кашеварили не менее четырёх, распаренных теснотой, хозяек. Рядом со щами кипело в высоком баке бельё и, метко сплёвывая на стороны  раскалённые иглы растительного масла, жарилась картошка. В добрую минуту женщины вспоминали просторную плиту угольной печи, на которой некогда готовили все, почти не мешаясь друг другу, а в иную -  ругали тесноту газовой.

    Туалет тоже был постоянно кем-то занят. Любителей посидеть в одиночестве подольше, тревожили стуками в окошко, что располагалось под самым потолком, и позволяло разглядеть подсолнух лысины тормозившего процесс гражданина:
- Сергей Иванович, ну что же вы!? - Кричала соседка, встав на табурет и барабаня пальцем в заляпанное мухами стекло. - Мишенька опять из-за вас наделал в штанишки. Как мне это теперь стирать, если наша очередь в ванную по средам!
- Постираете в мой день. - Нисколько не смущаясь бурчал сосед.
- Так ваш день - четверг, Сергей Иванович, после нас! - Изумлялась женщина в приоткрывшуюся дверь, и кричала ему вслед. - А смыть?! А свет?!
 Получив в ответ неизменное:
- Сама, Машенька, сама, - женщина молча воздевала глаза к потолку.

   Сергей Иванович, по причине контузии, был забывчив и глуховат, но, как ответственный квартиросъёмщик, незаменим. В любое время дня и ночи он знал, где найти водопроводчика, у него в запасе всегда имелась лишняя прокладка для крана, разводной ключ, рубанок, коловорот, лампочка и даже алмаз в кожаном чехле для резки оконных стёкол, так что ссорится с ним было не с руки.

   В тот же злополучный час, большая часть жильцов, сидела по своим комнатам, и я оказался со своим страхом один на один. Впрочем, оставалась ещё слабая надежда, что, придя с работы, дядя Петя со вкусной фамилией Квасов, встряхнёт своей трёхрядкой, пробежится по кнопочкам, вздохнёт мехами, и смоет свежей волной звуков холодные камешки посетившего меня ужаса. Но увы, - двух дочерей, да его самого, жена держала в ежовых рукавицах, и не позволяла ничего лишнего, а в случае, если муж хлебнёт лишку, со змеиным шипением запускала его в комнату и укладывала спать. То, что нынче именно тот самый случай, стало понятно по зычному рыку: «Жена! Открывай!» у вечно незапертой двери нашей квартиры.
   Вообще-то говоря, дядя Петя был хорошим, хозяйственным, нескандальным мужиком. По воскресеньям он любил выйти с гармошкой во двор, и, прильнув к её перламутровому плечу щекой, с улыбкой, обращённой внутрь самого себя, до самого вечера насаждал дух веселья среди почтеннейшей публики. Разойдясь по комнатам, воодушевлённые граждане долго ещё разговаривали и смеялись, но в этот час буднего дня коммунальная квартира словно оглохла. В коридоре было тихо, сверчок, перебравшийся из-за печки под газовую плиту, тоже спал.

   Некоторое время казалось, что всё спокойно и за окном. Я всхлипнул и подумал было, что странный перестук лишь почудился, как услыхал его вновь:
- Ты-бы-дых, ты-бы-дых, ты-бы-дых, ты-бы дых... - Казалось, звук стал намного ближе, чем раньше.
 
   Решившись, наконец, взглянуть своему страху в глаза, я обнял плюшевого медведя и направился к окну. Мне казалось, что я очень смело и решительно переступаю по полу ногами, но в самом деле я как-то очень долго туда шёл, шёл и всё не мог дойти. Наша комната, что всегда казалась тесной, никак не кончалась. А ведь у нас даже негде было примоститься столу, и мы ужинали на табурете, застелив его газетой. И лишь когда холодные рёбра батареи упёрлись мне в живот, я понял, что дошёл.

   Осторожно отогнув краешек занавески, я начал всматриваться в темноту. Сперва было ничего не разглядеть, пришлось сощуриться, и приставить ладошку козырьком к стеклу. Просторный пустырь, озлобляясь неведомо на кого, восставал шерстью травы, а дуб, широко расставив ноги прямо в его середине, встряхивал головой, как огромная мокрая собака... И всё! Никаких коней или всадников. Но стук, тем не менее, не утихал. Отложив медведя, я отодвинул щеколду и потянул раму на себя. Вместе с сочным воздухом ночи, в комнату ворвался женский плач. Осмелев, я высунулся в окно и почти сразу же волосы на затылке вымокли, аж до самой кожи. Повернув голову кверху, я увидел соседку со второго этажа, которая рыдала, выставив голову на улицу, чтобы не разбудить домашних. Я вспомнил, что вечером раньше слышал истошный крик из-за потолка, а после на кухне шептались о том, что молодожёна убило током на другой после свадьбы день.
   Не желая, чтобы меня заметили, я тихо прикрыл окошко, и юркнул в постель. За окном ещё долго было слышно нескончаемое «Ты-бы-дых...», но мне уже не было страшно, ибо я знал, что это слёзы стучат по нашему подоконнику. И, странное дело, они нежили и баюкали меня так, как обыкновенно успокаивает дождь.