Ночной Савва

Очередной командировочный день выдался из тех, о которых потом вспоминаешь, как о днях, вырванных из общего контекста повествования о житии. Тяжелый, в общем день. Ничего не ладилось, зато то, что казалось бы уже сделано, расклеивалось на глазах. И я ничего не мог с этим поделать. Метался с объекта на объект по тридцатиградусной жаре в тщетных попытках заставить кого-нибудь что-нибудь делать.
Вернулся в гостиницу ближе к полуночи, выжатый, как лимон. Мой сосед (и в общем, приятель) в номере по имени Савва, как огурчик лежал на кровати и смотрел телевизор. Он принял душ, с аппетитом (по его словам) поужинал, и выпил ради удовольствия сто пятьдесят граммов водки. Громче чем надо, работал  телевизор, шла какая-то шумная развлекательная  передача с шумными ведущими и шумными участниками. Громкие песни сменялись громким трёпом каких-то второразрядных звёзд эстрады, развесёлые пляски чередовались с громкими рекламными блоками...
Я вытащил из холодильника банку с остатками  шпрот, отрезал кусок черного хлеба, налил в стакан выдохшейся минеральной воды.
Савва, перекрикивая телевизор, комментировал то, что происходило на экране. Вероятно, он считал, что я тоже принимаю участие в просмотре, и мне не хватает одних только ведущих программы.
Я глотал шпроты и не реагировал. Наконец, он разглядел, что со мной что-то не так, и поинтересовался, не желаю ли я водки. Я не желал водки, и хотел, чтобы заткнулся, наконец, телевизор, и Савва вместе с ним. Чтобы он, наконец, отвернулся к стене и тихонечко задремал. Вот, что мне было необходимо.
Я в мягких тонах обо всё этом ему поведал. Но, возможно, Савва не до конца понял, что мне сейчас требуется, а может, не расслышал в шуме.
Я покончил с едой, доплелся до ванной, принял душ.
Всё, теперь спать.
Наконец сосед решил, что смотреть больше нечего и выключил телевизор. По ходу, налил себе ещё стаканчик и уселся напротив меня. Это было недобрым знаком. Опыт совместного проживания более трёх командировочных месяцев свидетельствовал, что сейчас он будет рассказывать одну из бесконечных историй своей жизни, жизни его родственников, друзей (которых у него пруд пруди), возможно,  своих начальников    и сотрудников. Может быть, он вспомнит о каких-нибудь случайных знакомых, с которыми познакомился летом в поезде, когда возвращался с югов, и расскажет их историю. Но самое страшное то, что это  может быть очередная история очередной любви со всякими интимными подробностями. Ибо Савва, хотя и является опытным  специалистом нашего Главка, но как личность остался слаборазвитым студентом второго курса профессионально-технического  училища...
И сейчас ему до зарезу необходимо общение, он не хочет бездарно заканчивать трудный день, просто уснув, как хорёк. Он хочет говорить, быть услышанным, и таким образом реализовать себя в моих глазах. И поскольку, сам с собой он разговаривать не желает, то я, как слушатель его вполне устраиваю. Он, между прочим, уже начал.
Я не могу разобрать не то что смысла его рассказа, но даже, и некоторых слов, которые он проглатывает из-за плохой дикции. Но он наращивает обороты, у него здоровый заряд бодрости, чувствуется, что самое интересное в его повествовании уже близко.
Он постоянно меня переспрашивает, и я лежу, периодически приоткрывая глаза, и едва ворочая языком, бормочу междометия, вроде «ну да», «ух ты», «м-м-м», «ого-го». Сказать ему, что я устал, и мне надо спать, я не решаюсь. Он ведь может обидеться... И в следующий раз вообще не будет ничего рассказывать!
Меня выручает стук в дверь. Пришел наш третий друг, из соседнего номера по прозвищу Пробкин (в миру его фамилия Трушкин). У него есть водка (к слову, водка у него есть всегда), но нет, с кем её сейчас пить. Савва сворачивает рассказ с явным сожалением, но через секунду деловито собирает со стола остатки закуски, для следования в соседний номер.
Я, практически уже во сне, прошу прощения у товарищей за то, что не могу разделить с ними стол и разломить их хлеб сегодня. Товарищи меня прощают, и уходят к Пробкину.
Ещё один тяжелый день перешел в ночь.