Голубка. Опыт непрожитой жизни

                Посвящается моей подруге Д.Н.

               
               

1.
   Дина родилась в Ленинграде в нормальной советской интеллигентной семье.
Папа работал в НИИ научным сотрудником, мама - врачом в поликлинике. Они любили свою работу, друг друга и город, в котором жили.
Сначала она с родителями жила в самом центре, в коммунальной квартире на Фонтанке, а потом переехала на окраину, в отдельную двухкомнатную квартиру, которая казалась хоромами.

   Была она счастливой, тихой и послушной девочкой. Ходила с родителями в Эрмитаж и в театр, читала хорошие книги, играла во дворе с подругами. В школе звёзд не хватала, но и двоек не получала. Была твёрдой четверочницей и верила в справедливость этого мира.

   Когда ей исполнилось восемнадцать, на дворе стояли 90-е в самом своём разгаре.Некогда спокойная и разумная жизнь на глазах теряла привычные очертания.
Но юная Дина словно не замечала этого. Она была влюблена в прекрасного мальчика Алёшу, одноклассника, и он тоже был в неё влюблён. Гуляя всю белую ночь после выпускного вечера, они целовались на набережной Невы, хохотали и строили планы. И обещали друг другу никогда не расставаться.

   Меж тем, институт, где работал папа, закрылся. Мамина работа не могла прокормить семью. Папа устроился грузчиком в ближайший овощной магазин. Непривычная тяжелая работа сделала из некогда веселого человека мрачного ипохондрика, страдающего затяжной депрессией. Денег все равно не хватало. Понемногу распродавали семейную библиотеку. Перспективы были туманны и безрадостны.

   В этот самый момент на горизонте появился сказочный принц, а именно, жених-иностранец.
В Россию этот иностранец приехал из Канады для того, чтобы попытаться открыть там собственный бизнес. От своих знакомых он слышал, что в этой стране сейчас можно заработать сумасшедшие деньги без особых усилий. А ещё он задумал жениться и, опять-таки, по рекомендации знакомых решил поискать жену в России. Всем известно, что русские женщины хороши собой и неприхотливы в быту.

   Россия его напугала и совсем ему не понравилась. Слишком много людей, слишком много домов, слишком много непредсказуемых страстей. А женщины поразили его воображение. Раньше он видел таких только по телевизору, а в Москве и Петербурге они были повсюду, соблазнительные в своей доступности. Он даже пару раз встречался с такими девушками, красивыми, как модели, но после каждой встречи бумажник его худел несоразмерно полученному удовольствию.

   Мужик он был неглупый. Прикинул, что даму с модельными параметрами ему не потянуть. И остановил свой выбор на неброской, но скромной и симпатичной Дине, с которой его познакомила дальняя родственница его канадских знакомых.

   У Дины было несколько неоспоримых преимуществ перед более яркими соперницами. Она была очень молода, а значит с легкостью могла произвести на свет потомство. Она была не избалована, а значит, не будет требовать слишком многого. И она знала несколько слов по-английски, что существенно облегчало процесс знакомства и сватовства.

   Вначале Дина, у которой были на жизнь совершенно другие планы, ни за что не хотела расставаться с тем мальчиком, который ей очень нравился, и с той белой ночью, и с поцелуями на гранитной набережной.
Но мама с папой убедили её, что такой редкий шанс, как сватовство заморского принца, упускать нельзя.

   - Ну что ты, Диночка, плачешь, - говорила мама - Будешь там жить, как у Христа за пазухой. А здесь что? Здесь смотри какая разруха. И перспектив никаких. Послушай нашего совета, утри слёзы и соглашайся. Поезжай, потом и нас с папой заберёшь. И мы хоть поживем на старости лет как люди.
   Против таких аргументов Дина возражений не нашла. Она была послушная девочка. И согласилась отправиться в заокеанский рай.

   Алеше она решилась сказать , что выходит замуж, только в последний момент, в день регистрации брака. Набрала его номер и просто сказала:
- Я выходу замуж, не звони мне больше.
И тут же повесила трубку, успев услышать то ли вскрик, то ли всхлип.

   Свадьбу сыграли самую скромную. У родителей с деньгами было совсем туго, а жених как человек в высшей степени разумный, предпочитал не совершать излишних трат.
   Но, тем не менее, сняли кафе, пригласили человек двадцать родственников.
Платье взяли у двоюродной сестры, которая лет пять как вышла замуж, но уже успела развестись. Туфли пришлось купить. Недорогие, но ужасно милые, с бантами и стразами. В общем, невеста была хороша и вечер в целом можно было считать удачным.

   Была там и единственная подруга Дины - Ирка. Обычно веселая и бесшабашная, в этот вечер Ирка была тиха и задумчива. Подняла тост,где главными словами
было:
- Счастливая ты Динка! Не забывай друзей. Зови в гости. Может, и я себе там жениха отхвачу. Горько!

   Губы Дины и жениха сблизились, но поцелуя как-то не получилось. Он слегка коснулся её губ своими, и на этом всё. Не любил он эти публичные выражения чувств. И русские традиции с непременным питьем на брудершафт с новыми родственниками он тоже не полюбил.

   В семье, где он рос, открыто выражать свои чувства было не принято.
Так что гостям не удалось устроить шутливый подсчёт длительности страстного поцелуя. И выпить с женихом, и хлопнуть его по плечу тоже удалось не многим.

   Но родители были довольны. Теперь их Диночка будет обеспечена и застрахована от неприятных неожиданностей, которых не избежать на родине.

   Уезжали они через три дня после свадьбы. Мама собирала Дине чемодан, стараясь положить туда все самое необходимое, хотя что именно может дочке понадобиться в чужом краю, она не очень хорошо представляла. Отобранные вещи не умещались в чемодане, и папа время от времени повторял :
- Ну зачем ты суёшь ей эти шерстяные носки! Что, в Канаде носков нет? А зачем ей этот старый свитер? Что, в Канаде свитеры не продают?
Мама всхлипывала, что-то добавляла, что-то вынимала, и никак не могла остановиться.

   Папа на прощанье подарил Дине единственную фамильную драгоценность, хранившуюся в доме с ещё дореволюционных времён и переходящую из поколения в поколение - старинную брошку - перламутровую птичку с изумрудными глазами, вырезанную удивительно искусно.
- Ты моя голубка, - сказал он, - лети за счастьем. И пусть эта маленькая вещица, тоже голубка, тебя охраняет.

   Так сказал он, довольно выспренне, и сам смутился. Махнул рукой и отвернулся.
Прощались долго и тяжело. Родители плакали, Дина тоже. Муж тактично стоял в гостиной и смотрел в окно. За окном был заснеженный, в чёрных прогалинах, двор с детской песочницей в центре, на деревянных бортиках которой сидело четверо молодых мужчин, отхлебывающих по очереди темное вино из большой бутылки. Когда Дина подошла к окну, один из них как раз запрокинул бутыль к небу, допивая остаток.

   Папа, пытаясь шуткой смягчить почти невыносимую тяжесть момента, сказал:       "Отзовитесь, горнисты!" и поторопил молодых на выход. Дина грустно улыбнулась и, подхватив сумку, шагнула во взрослую жизнь. Как бы не опоздать на самолёт.

   В аэропорт Дина умолила родителей не ехать, боясь, что у неё разорвётся сердце. Договорились, что расстаются ненадолго. Что увидятся при первой возможности.

   2.
   Итак, 43-летний принц взял замуж 18-летнюю золушку и увёз её в свой замок на холме. Нельзя сказать, чтобы этот коренастый лысеющий блондин был воплощением её мечты. Но ведь и она была совсем не красавица. Полновата, с простым, не запоминающимся лицом, одетая в случайные, не подходящие друг другу вещи. И только серые глаза её запоминались. Было в них неизменно кроткое выражение, обещавшее выбравшему её спокойную и счастливую супружескую жизнь.
Замок оказался съёмной квартирой на окраине Торонто, сам же город она как-то не разглядела. Запомнились ряды серо-коричневых домов, внезапно взмывающий к небу даунтаун и пара видов, которые она видела на открытках, подаренных мужем её родителям в пору ухаживания.

   Едва успев распаковать чемоданы и оглядеться, Дина сразу же пошла на курсы английского, а месяца через три муж устроил её кассиром в супермаркет. Сначала она очень уставала и пугалась каждого обращённого к ней слова, а потом как-то привыкла и начала даже получать удовольствие от своей работы и особенно от того, что вокруг неё всегда были люди.

   Круговорот белых, жёлтых, черных или просто смуглых лиц поначалу вызывал удивление. Живя в Ленинграде, который потом превратился в Петербург, она как-то иначе представляла себе канадцев. Радовало, однако, что уровень языка у них был примерно одинаков. В общем, как-то они понимали друг друга.

   Когда-то она мечтала стать врачом, представляла себя в скрипящем от крахмала белом халате склонившейся над постелью больного. И чтобы непременно у больного были глаза, полные благодарности к ней, исцеляющей от злого недуга. Жизнь повернулась чуть иначе. Да что там, совсем иначе! Но желание исцелять и помогать осталось. Чтобы выдержать многочасовой рабочий день, она представляла, что те, кто стоит в очереди в её кассу, нуждаются в ней, как больной во враче. Изо всех сил старалась сохранить в себе этот взгляд чуть сверху, полный жалости и милосердия. Ну и практика в английском ещё никому не помешала.

   Муж был доволен. Он сразу объяснил Дине, что, если она хочет иметь собственные деньги, ей придётся их заработать. Вдруг какая одежка ей приглянется или ещё что - а денежки тут.

   На себя он взял обеспечение оплаты жилья и питания. Но это временно, пока Дина не встанет на ноги.

   Чтобы всё было по правилам, открыли в банке два счёта. Один лично для Дины, а другой - общий, куда оба супруга должны будут вкладывать деньги на общие расходы.

   С самого начала, ещё в самолете, он чётко объяснил ей, что брак - не праздник, а выполнение взаимно взятых на себя обязательств. Его обязанность - кормить её и предоставить кров, а она должна заботиться о том, чтобы в доме была вкусная еда, чтобы было прибрано, постирано, поглажено. Должна хорошо выглядеть, само собой.

   Когда появятся дети, а их должно быть не меньше трёх, уход за ними - целиком её обязанность. Ну а он будет обеспечивать их всем необходимым. Закончив разговор, он потрепал её по белокурым волосам и с удовольствием оглядел своё приобретение.

   Подумал: "Что ж, не зря мотался за океан. Вернулся не с пустыми руками".
В Канаде такую жену ему было не найти. Местные барышни давно уже увлеклись идеями равенства полов и были , с его точки зрения, решительно непригодны к выполнению супружеских обязанностей. А ему, хоть и рождённому в Канаде, хотелось иметь тёплый, согретый женской заботой дом. Как у его родителей, или у их родителей. Такая была у него мечта, в которой он не мог никому признаться, да и признаваться было некому. С родителями он на эту тему не говорил, а друзей у него не было. Как-то не случилось.

   Он звал её Дайна. Ей это напоминало имя её собаки, которая была у неё в детстве. Собаку звали Найда. Впрочем, вскоре она привыкла к своему новому имени. Иногда вспоминала, как папа звал её Голубка. Но это было в другой жизни,  которой больше нет..

   Так и потекла их жизнь. Медового месяца не было. Муж сказал, что незачем зря расходовать деньги. Он копил на дом. Газеты предсказывали скорое падение цен на недвижимость, и он хотел в нужный момент быть во всеоружии.

   Вместо медового месяца он свозил её на Ниагарский водопад. Стоя на набережной и глядя на огромную массу грохочущей падающей воды, он все время повторял: "Дайна, у вас такого нет. Видишь, в какой стране ты теперь живёшь? Ты должна это ценить". Постояв так немного и повосхищавшись выдающимся природным явлением, они пошли в кафе, где ели гамбургер и жареную картошку. Ей он заказал стакан пива, себе - воды, поскольку был за рулем. В этот день она была почти счастлива. Он трепал её волосы и даже поцеловал руку. Много улыбался. Вот, собственно, и весь медовый месяц. Медовый день.

   Любовью они занимались два раза в неделю. Он почему-то назначил для этого вторник и пятницу. Происходило это в полной темноте и тишине и было похоже скорее на работу, чем на акт проявления романтических чувств.

   Ещё в первую брачную ночь, происходившую в Питере в родительской квартире, она поняла, что все эти стихи, рассказы и песни о любви - всего лишь чья-то досужая выдумка, и относилась к этому как к неизбежной части своей семейной жизни. Также как к приготовлению пищи и уборке дома.
В минуты занятий "любовью" она научилась думать о чем-нибудь совсем постороннем. Чаще всего она вспоминала Петербург и свою единственную подругу Ирку, и её потемневшие от зависти глаза на их свадьбе.

   3.
   К концу первого года совместной жизни Дина поняла, что беременна. Муж был доволен и ласково трепал её по волосам. Это была практически единственная ласка, которой он её одаривал. Поцелуи у них в семье как-то не привились. Где-то на второй или третьей неделе их жизни Дина, провожая мужа на работу , вдруг решилась и поцеловала его в узкие жёсткие губы. В ответ он посмотрел на неё удивленным взглядом и сказал, что утро - не время для нежностей. Взял портфель и ушёл. Больше подобных попыток Дина не делала.

   Собственная беременность вызвала у Дины удивление. Удивительным было то, что этот чужой человек каким-то образом зародил в ней новую жизнь. Она пыталась почувствовать что-нибудь, кроме удивления, может быть, радость, может быть, предвкушение перемен , но вместо этого испытала отчаяние. В эти дни она часто плакала и очень волновалась, что муж заметит следы слез. Но он ничего не замечал. Он вообще смотрел на неё довольно редко.

   Обычно, приходя с работы, он садился за стол, уже накрытый к ужину, и разворачивал газету. Изучал котировки, прогнозы на падение цен на недвижимость, иногда вслух читал ей заметки в отделе происшествий. "Котёнок не смог сам спуститься с дерева, пришлось вызывать пожарных. В таком-то районе кто-то стрелял. Ну, слава Богу, не в нашем".

   Спрашивал, как прошёл её день. Получал ожидаемый ответ: "Great". То есть просто замечательно.

   Поужинав, садился на диван и включал телевизор. Смотрел на ночь какое-нибудь шоу. Иногда приглашал её присесть рядом и посмеяться вместе.

   Но чаще она сидела в кресле в углу комнаты с книгой. Книги она брала в библиотеке - в доме их не было. Обычно брала детективы на английском языке. И хотя читать на английском было все ещё трудно, и сам детектив терял свою загадочность из-за того, что приходилось непрерывно заглядывать в словарь, она упорно и трудолюбиво продиралась сквозь дебри чужого языка. Сама себе она установила норму прочитывать ежедневно десять страниц. И исправно эту норму выполняла.

   Но однажды она обнаружила в библиотеке отдел русских книг. Долго ходила вдоль полки, выбрала тоненькую книжку незнакомого автора.
  И дома после ужина, устроившись в любимом кресле, открыла её. Книжка оказалась детективом, написанным легко и забавно. Дина увлеклась, испытывая радость оттого, что можно просто следить за сюжетом, а не расшифровывать текст на чужом языке. Просто отдыхать, а не работать, ежеминутно хватаясь за словарь и выматываясь к концу десятой страницы так, словно перенёс  на плечах тонну камней.

   Странным образом муж, до этого никогда не интересовавшийся её чтением, на этот раз подошёл и заглянул ей через плечо.
- Что это? Русская книжка? Зачем? Ты в Канаде. Здесь говорят по-английски. Ты должна учить английский. Чтобы выучиться и устроиться на хорошую работу. Чтобы зарабатывать. Ты думаешь, я вечно буду содержать тебя? Я уже не молод. Ты должна быть самостоятельной.

   Разговаривали в основном о самых простых бытовых проблемах.
О том, что приготовить на обед. Об оторванной пуговице. О покупке новой куртки или ещё какой-то необходимой одежды. Деньги тратились очень экономно - только на самое необходимое. Впереди были большие расходы в связи с рождением ребёнка, поэтому ни о каких лишних тратах не могло быть и речи.

   За пару месяцев до родов они оборудовали в одной из двух спален детскую, покрасили стены в нежно-голубой цвет, повесили милые картинки с зайцами и белочками. Там же поставили раскладной диван для Дины, чтобы она могла быть рядом с ребёнком и чтобы детский плач не будил мужа, ведь ему утром на работу.

   В эти же дни муж отвёз её к адвокату, чтобы подписать брачный контракт. Суть контракта она не очень поняла, разобрала в хитросплетениях шершавого юридического языка, что она что-то должна, а на что-то не имеет права. Улыбчивый адвокат протянул ей ручку, на которой было выбито название его конторы, а муж строгим взглядом пресёк её попытку прочитать документ. Чтобы не раздражать его, она быстренько расписалась там, где стояла галочка, и с облегчением покинула пугающий кабинет.


   4.
   Через два месяца она стала мамой. Роды прошли легко, мальчик родился здоровым, и на следующий день после родов её выписали.

   По случаю рождения первенца муж подарил ей бриллиантовые сережки. Это были первые бриллианты в её жизни. Когда муж уходил на работу, а ребёнок засыпал, она доставала их из красной бархатной коробочки, вдевала в уши и с зеркалом подходила к окну. Там, не отрывая взгляда от своего отражения, она любовалась крошечными звёздочками, вспыхивающими в мочках ушей. И чувствовала себя сказочной красавицей.

   После этого сережки убирались обратно в коробочку и прятались в дальний угол шкафа.

   Однажды она решила устроить праздник по случаю двухлетнего юбилея их совместной жизни.
   Ожидая мужа с работы, прибравшись так, чтобы ни пылинки, накрыв стол с хрусталём и свечами, она принарядилась в нарядную кофточку, сохранившуюся ещё с девических времён и надела любимые бриллианты. Муж отнёсся к импровизированному празднику вполне благосклонно, ел-нахваливал, хотя свечи попросил убрать, поскольку это небезопасно. После ужина он, усаживаясь перед телевизором , посоветовал ей серьги все-таки снять, а то не дай Бог потеряются. Вещь ведь дорогая, не напокупаешься.

   Так и текла её жизнь. Разнообразия в ней было мало, ну да и ладно. Ребёнок рос спокойным и веселым и стал для неё главной радостью и смыслом жизни.
Первый год после его рождения, когда она была в декретном отпуске, она всегда потом вспоминала как самый счастливый в канадском периоде её жизни.

   Даже вставая на его плач по ночам, она испытывала счастье. Наконец на свете появился кто-то, кому она необходима, кто на её любовь отвечает безусловной любовью.

   К концу года надо было думать о неизбежном расставании - ей пора было выходить на работу, а ребёнку в свой первый детский сад. Об этом она думала с болью и старалась принять и даже оправдать эту неизбежность.

   Как раз в эти дни однажды рано утром раздался телефонный звонок.
Надо сказать, что международная телефонная связь в то время была очень дорогой. Так что с родителями Дина переписывалась, а звонила очень редко и очень коротко. Родители же не звонили никогда.

   Поэтому тот утренний невероятно громкий звонок в темном доме вызвал у неё панику. Разбуженный, заплакал ребёнок , заворочался под одеялом муж, а Дина, в темноте пробегая в гостиную, больно ударилась босой ногой об угол шкафа.
Звонил отец из Петербурга. Он сказал, что маме совсем плохо и она хочет поговорить с дочкой.

   Потирая ушибленную ногу, Дина услышала слабый мамин голос. Сквозь набирающие силу крики младенца, она с трудом могла разобрать, что мама говорит. Мама прощалась. Говорила о том, как любит свою Голубку и внука, с которым ей так и не довелось встретиться. Просила не оставлять отца, забрать его к себе, как только будет возможность. И ещё просила,совсем робко, приехать повидаться напоследок.

   Повесив трубку, Дина сгорбилась на своём краю кровати, уставившись в чёрное окно. На часах было около пяти. Зимнее утро ещё не началось.
Тихонько, чтобы не разбудить мужа, которому оставалось спать ещё час, Дина взяла на руки хнычущего младенца.

   Села в кресло, укуталась пледом и задремала вместе с сыном. Засыпая, она думала, что непременно должна поехать повидаться с мамой, может быть, в последний раз. Однако последней её мыслью было: «Нет, не получится».

   Проснувшийся через час муж подтвердил верность последней догадки.
Его аргументы были верными и сильными. Он сказал, ну куда ты поедешь? А с кем останется сын? С ним ехать ты не можешь, младенцу такая поездка ни к чему. А одному без тебя мне не справиться. Ты же знаешь, я не могу не ходить на работу. К тому же я жду повышения, а если я возьму отпуск, оно может и не случиться.
Да и денег сейчас лишних нет. Поездка в Россию - это очень накладно. И чем ты там поможешь? Давай мы лучше пошлём им немного денег. Тысячи хватит? Ну ладно, две. Ну что ты плачешь? Ну всё, договорились. - И потрепал её по волосам.
Мама умерла, так и не попрощавшись с Диной и не увидев своего внука. Дина плакала в одиночестве, но к приходу мужа слёзы вытирала и накрывала ужин. Как всегда.

   5.
   Прошли годы, в течение которых Дина выучилась на ассистента дантиста и работала в белом халате, что напоминало ей её детскую мечту.

   Вдвоём работая, они накопили денег на первоначальный взнос и наконец купили дом.
   У каждого теперь была своя спальня, а возле дома стояло две машины.
Двух зарплат хватало , чтобы оплатить ипотеку и текущие расходы. На отпуск и развлечения, правда, не особо оставалось. Но, впрочем, отпуск и не входил в список самого необходимого. Были расходы и поважнее. Надо было откладывать на чёрный день, если вдруг что-то случится со здоровьем и один из супругов не сможет работать, да и о старости надо было подумать. Она ведь не за горами, оглянуться не успеешь, а она тут как тут. А на пенсию не особо проживёшь. Ну ты сама всё понимаешь, Дайна.

   Один раз, когда мальчику было лет десять, отец решил, что надо показать ему Европу с образовательной целью. Купил не слишком дорогой тур. Дина очень волновалась, ведь она нигде никогда не была. Готовилась, читала путеводители по Германии, Австрии и Швейцарии. За десять дней им предстояло проехать три страны и кучу городов. В общем, подготовилась основательно и ждала праздника.

   Но праздник не совсем удался. Ребёнок фыркал и требовал гамбургер, муж сердился на Дину, потому что она не могла успокоить сына. В результате все перессорились и вернулись домой в плохом настроении. Саму поездку Дина как-то не запомнила. Не до красот было.

   Несколько лет назад умер в Петербурге Динин папа. И опять она не смогла поехать. Послала денег. Похоронами занималась его сестра со своими детьми. Эту смерть Дина пережила довольно спокойно. Немножко поплакала наедине. Рассказала сыну, что умер его дедушка, которого он ни разу не видел. Сын сочувствующие покивал и ушёл в свою комнату.

   Петербургскую двушку папа завещал своей племяннице, которая ухаживала за ним в последние годы. Той самой, в чьём платье Дина выходила замуж. Дина с папиным решением согласилась.

   В общем жизнь наладилась и даже стала напоминать картинку из журнала «Америка», которую Дина любила рассматривать в детстве. Уютный дом, около которого стоят две машины- теперь это у неё было. Мечты сбываются.

   К дому своему она относилась со страстью. Украшала его, продумывала цвет штор и покрывал, искала подходящие люстры. Особенно восхищал её камин. Когда-то, ещё в детстве, она мечтала сидеть с любимым возле камина, и чтобы дрова в нем потрескивали, а они молчали, потому что и без слов понимали друг друга, и сидели, не разнимая рук, и смотрели на огонь. И, может быть, иногда целовались.

   И, хотя сидеть с мужем и смотреть на огонь все как-то не получалось, и вообще камин разжигался очень редко, поскольку оказалось, что это требует довольно больших усилий: купить дрова, умело поджечь их, а потом, когда они прогорят, нужно камин почистить, выгребая из него сажу, но всё-таки камин у неё теперь был. Свой собственный. И красивая полка над камином, на которую она поставила специально купленный подсвечник с тремя свечами.

   Жизнь состояла в основном дома и работы. Утром завтракали и разлетались каждый по своему маршруту. Сын в школу, Дина и муж - на работу. Вечером встречались, ужинали, спрашивали друг друга, как дела, получали ответ, что всё нормально и расходились в свои комнаты.

   Друзей у них не было. Были знакомые, с которыми они время от времени встречались, приглашая к себе или нанося ответные визиты. Жарили во дворе сосиски на гриле, пили пиво, болтали ни о чём. По неписанному закону не обсуждалось никаких серьезных тем. Только погода, цены на продукты и недвижимость и игра хоккейной или баскетбольной команды. И ещё иногда бейсбол.
   
Во всех этих играх Дина так и не разобралась, имена игроков не запомнила, поэтому поддержать разговор не могла. Ещё обсуждались рецепты приготовления блюд. И тут Дина могла блеснуть. Среди обсуждений пиццы и гамбургеров она как-то попыталась вставить рецепт русского борща. И даже приготовила его для гостей так, как этому когда-то научила её мама. Но борщ (borscht) успеха не имел. Сказали, что очень непривычный вкус. Пришлось срочно ехать за дополнительной порцией сосисок, заодно прикупив в магазинчике на углу пиццу.
   Дина краснела от стыда, а муж смотрел на неё злыми глазами. Больше таких попыток она не делала.

   6.
   Кроме редких встреч с приятелями были ещё и встречи с его родителями.
Вскоре после приезда он повёз её знакомить со своими мамой и папой, которые жили в небольшом отдельном доме не очень далеко от сына.

   Родители его оказались в Канаде вместе с большой волной эмиграции сразу после Второй Мировой войны. Прибыли они из одной из стран восточной Европы.
Тяжело работая в течение многих лет, эти люди сумели добиться того, к чему стремятся все эмигранты во всех странах - обрести свой дом и вырастить сына.
Домик, пусть и скромный, составлял их гордость. Также как и сын, с которым, впрочем, они могли говорить только на простейшие темы, поскольку английский по-настоящему они так и не выучили, а сын не говорил на родном языке своих родителей.

   Так и было задумано с самого начала. Пусть сынок растёт настоящим канадцем, и незачем тащить за собой ненужный багаж старой истории.

   Родители мужа встретили Дину не то чтобы радушно, скорее, вежливо. Накрыли стол с чаем, на который был поставлен привезённый молодыми супругами торт, посидели, поговорили, насколько это было возможно. Их английский был плох, а Динин и того хуже.

   Седенькая мама показала Дине детские фотографии сына. Рассказала, какой это был способный мальчик. Как они с отцом старались дать ему все самое лучшее, как хотели, чтобы он выучился и стал обеспеченным человеком.

   Сидя в гостиной, заставленной старомодными диванами, с обрамлёнными в рамки вышивками с цветами и пейзажами (мамино хобби), улыбаясь на обращённые к ней взгляды и вопросы, Дина изо всех сил пыталась заставить себя почувствовать близость к этим людям. Ведь теперь они для неё почти что мама и папа. И хотя милые старики улыбались ей в ответ и подливали чай и подкладывали новый кусок торта, представить, что они заменят ей родителей, никак не получалось.

   Визит, впрочем, был не долгим. Через пару часов молодые засобирались. Завтра рано вставать. Старики вышли проводить их на крыльцо. Стояли рядом, оба небольшого роста, седые, почти одинаково одетые во что-то тёплое, уютное, серо-коричневое, махали вслед отъезжающей машине.

   Дина тоже махала в ответ. Она растрогалась, ей стало почему-то невыносимо жалко и этих стариков, и своих, оставленных в Питере.

   Впрочем, муж её настроения не поддержал. Сказал, что все у его родителей в порядке. Живут как хотят, ни в чем не нуждаются. А если что-то надо, он всегда готов помочь.

   После этого визиты к родителям были регулярными, но не частыми. Виделись они примерно четыре раза в год. На Рождество, на День Благодарения, на День Матери и на День Отца. На два последних праздника по неписаной традиции сын выводил родителей «в свет», то есть вёз обедать в один из популярных сетевых ресторанов.
Там родители всегда заказывали одно и то же - жареную курицу, которая была фирменным блюдом этой сети. Дни рождения у них справлять было не принято. В эти дни сын ограничивался телефонным звонком. Он был очень хорошим сыном.


   7.
   Так и жили, не нарушая взаимную “privacy”, согласно неписанной этике здешних мест.

   Сын в школе учился средне, но муж предпочитал на него не давить, дабы не нарушать личную свободу. Дина соглашалась. По-русски сын не говорил. Когда-то, в самом начале, Дина пыталась научить его своему родному языку, даже купила в русском магазине несколько детских книжек, но муж эту затею не одобрил. Он сказал, что не надо забивать ребёнку голову никому не нужными знаниями. Английского вполне достаточно, чтобы быть успешным и зарабатывать хорошие деньги.

   Дина согласилась. Да и невозможно научить ребёнка языку тайком, тем более, что сын не проявил к этой учёбе особого интереса.

   Классе в девятом жизнерадостный до этого сын вдруг как-то затих. И без того не слишком частые разговоры практически сошли на нет. Мальчик стал рассеянным, на вопросы отвечал невпопад или не отвечал вовсе. Однажды утром отказался вставать и идти в школу. Пролежал в постели целый день, потом второй, потом третий.

   На вопросы родителей отвечал, что болен и в школу больше не пойдёт.
Днём он вставал и уходил куда-то. Иногда возвращался заполночь.

   Из симпатичного веселого мальчишки со светлыми, как у матери, волосами и яркими голубыми глазами, он превратился в собственную тень. Волосы из пшеничных превратились в серые, яркие глаза погасли и вокруг них образовались темные круги. Он перестал улыбаться, да и разговаривать почти перестал.

   Однажды Дина обнаружила, что у неё из кошелька пропали деньги. Потом ещё и ещё. Пожаловалась мужу. Он заметил , что и у него денег в бумажнике поубавилось.

   В общем, оказалось, что мальчик серьезно увлёкся наркотиками. Пока только марихуаной, которую как раз собирались в стране узаконить. Курил это зелье он уже давно, понемногу подворовывая из родительского кошелька.

   Когда Дина, в истерике, заставила его признаться, выяснилось, что в школе курят все его одноклассники и что даже учителя иногда составляют им компанию. И ещё он сказал, что не видит в этом ничего плохого и что только сумасшедшие русские считают полезную траву наркотиками. И, что самое главное, сделать с этим родители ничего не могут. Любое их действие можно будет признать насилием над ребёнком, а на этот случай у каждого школьника записан телефон, по которому можно позвонить и пожаловаться.

   После такого звонка родителей запросто могут забрать в полицию, непременно в наручниках. А дальше - непредсказуемый ком неприятностей.

   После этого разговора Дина не находила себе места, все порывалась заставить сына одуматься. Но все попытки натыкались на холодный и отстранённый его взгляд и просьбу не вторгаться в его личное пространство. Она никак не могла понять, как так случилось, что веселый и улыбчивый малыш, когда-то сделавший первые нетвердые шаги, чтобы упасть в её раскрытые руки и радостно хохотавший, когда она целовала его в круглый младенческий живот, вдруг превратился в этого чужого, совсем незнакомого и враждебного человека.

   Муж посоветовал ей оставить мальчика в покое. Ведь, в конце концов, это его жизнь. Сослался на личный опыт - он тоже покуривал в юности. Да и сейчас иногда, под настроение, позволяет себе. И ученые говорят, что нет в том большого вреда и даже совсем наоборот, нервы успокаивает волшебная травка.
И Дина смирилась. А что она могла сделать?

   В школу мальчик теперь ходил лишь изредка. Как-то,с пятого на десятое, протянули последние годы. К моменту окончания с трудом набрал необходимые баллы, чтобы получить справку.

   Программистом или хотя бы бухгалтером, как отец, становиться наотрез отказался. В детстве он хотел быть актером, и иногда по вечерам разыгрывал перед родителями сцены из любимых голливудских фильмов. То он был Супермэн, то Джек Воробей, то Человек-Паук. Вместе с Диной он сочинял костюмы из всего, что попадало под руку.

   В ход шли занавески, шарфы, шали, блузки, шляпы. Представления были смешными, родители хохотали, и мальчик радостно хохотал вместе с ними. В такие минуты они все были очень близки друг другу, всем им было тепло и хорошо вместе.

   Но детство кончилось и сын как-то остыл и вроде бы забыл о своём увлечении.
Решил искать себя, а пока поработать официантом. Жить решил тоже отдельно от родителей. Они вздохнули и согласились и даже стали оплачивать ему съёмную квартиру, которую он снимал пополам с парнем, работавшем в том же ресторане администратором.

   Через некоторое время Дина забеспокоилась, что сын никак не заведёт себе девушку. Стала спрашивать его, может, завёл, но стесняется познакомить?
И тут Дину ждал ещё один удар.

   Сын спокойно сообщил, что он любит мужчин. Вернее, они его любят. Подробности Дина выяснять не стала, только все спрашивала, как же так, ведь тебе нравилась в школе девочка, а потом ещё одна. Сын ответил, что нравились, да разонравились. Теперь ему нравится его партнёр, как раз тот самый, с кем они снимают квартиру. Всё. Разговор окончен.

- Если я вас не устраиваю, могу уйти и больше никогда не возвращаться.
- Ну конечно ты нас устраиваешь, - воскликнула Дина. - Я люблю тебя, что бы ни было. Ты мой сын. Только не уходи насовсем.
- Хорошо, мама. Я буду приходить иногда. А ты можешь прийти посмотреть на нас на параде Гордости.
- Что за гордость?
- Это гей парад, мама. Мы будем в нем участвовать.

   После этого разговора она не спала несколько ночей, а потом могла спать только со снотворным. Муж же отнёсся ко всему на удивление спокойно. Крякнул как-то философски, мол, ничего не поделаешь, надо быть толерантными,  и ушёл в свою спальню.

   Перебирая в памяти события и пытаясь приспособиться к новой реальности, Дина решилась на немыслимый для себя шаг. Она пошла посмотреть на этот самый  парад, который ежегодно проходит в Торонто.

   Крадучись, в темных очках и бейсболке, стыдясь самой себя, она пробралась в первый ряд и встала у самой решетки, отгораживающей публику от улицы, по которой будет идти парад гордости (Дина никак не могла привыкнуть вот именно к этой гордости, не могла взять в толк, чем тут можно так уж сильно гордиться).

   В ожидании начала она рассматривала публику, пришедшую поглазеть на экзотическое зрелище. Вдоль всей длины улицы стояли металлические ограждения, отделяющие тротуар от проезжей части. За ограждениями стояли жители Торонто, эмигранты из самых разных уголков земного шара.
   Дину впервые поразило, насколько разными были лица тех, с кем она живет в одном городе вот уже немало лет.

   Белые, чёрные, коричневые руки лежали на металлических перилах, а над ними были лица белые, чёрные, коричневые, с глазами раскосыми и не очень - похоже, все эмигранты, тяжело отработав в течение недели, пришли сюда, на это ежегодное развлечение. Впрочем, особого любопытства в глазах не было. Просто стояли и ждали.
   Какая-то молодежная компания, хихикая, махала радужными флажками, которые за несколько долларов предлагали снующие вдоль толпы предприимчивые продавцы.

   Наконец в конце улицы показалась пестрая процессия, которую возглавляло главное начальство страны и города. Они бодро размахивали радужными флагами, публика ревела от восторга. Потом шли какие-то трудовые коллективы с надписями: «Банк такой-то», «Профсоюз такой-то». Все эти банкиры или кто они там, дурашливо хохотали, дули в клоунские дудки и размахивали радужными флажками.

   Потом прошла довольно жидкая группа чрезвычайно легко одетых людей. Один из них был только в кроссовках. Обнявшись прошли две пожилые тёти с обвисшими обнаженными грудями. Несколько то ли мужчин, то ли женщин - Дина не разобрала. Все они несли плакаты с замысловатыми обозначениями своих сексуальных предпочтений. Дине запомнились «асексуалы». Стало жалко этих запущенных, грязноватых и, очевидно, никем не любимых людей.

   Наконец показался грузовик, на открытой платформе которого танцевали мужчины, переодетые женщинами и женщины, похожие на мужчин, хотя и с женской обнаженной грудью. Среди этих безудержно веселящихся Дина увидела своего мальчика. Он был в розовых колготках, красном с блёстками платье, рыжем женском парике и на высоких каблуках. Лицо его было ярко накрашено. Её мальчик кривлялся, приплясывал и посылал алыми губами публике воздушные поцелуи. С ним рядом был брутальный красавец, перетянутый ремнями.

   Когда грузовик проезжал совсем рядом, Дина разглядела, что на колготках поехала стрелка и что она зашита через край белыми нитками, а на красных сверкающих туфлях каблуки совсем стоптаны, а носы сбиты. От жалости у неё перехватилось горло, а в груди стало горячо.

   Грузовик прошумел мимо. Сын не увидел её в толпе, чему она была рада. Потому что, если бы он ей помахал, она совершенно не знала бы, как себя вести. Наверное, надо было бы изобразить радость и веселье, но она была не уверена, что это у неё получится.

   Потом она не могла вспомнить, как дошла до машины, как садилась в неё и поворачивала ключ. Проезжая сквозь чужой, несмотря на почти двадцать прожитых в нём лет, город, останавливаясь на светофорах, пропуская пешеходов, уворачиваясь от лихачей, она продолжала вспоминать этот грубый шов на розовых колготках.
   
   Хотелось закричать, нажать на газ, врезаться в нелепый вэн , ползущий перед ней. Выругаться наконец. Но ничего этого она не сделала. Она умела держать себя в руках. Вот только слёзы всё катились по щекам и мешали видеть дорогу.

   Домой она вернулась с болью в груди. Прилегла. Муж спросил, где она была. Она ответила, что видела сына. Он дальше спрашивать не стал. Она не стала рассказывать. Разошлись по спальням. Закрыли двери.

   Жизнь должна продолжаться. Завтра на работу.

   8.

   Так прошло ещё несколько лет. Сыну уже было уже за двадцать. Он жил своей особой и странной жизнью, о которой Дина старалась не задумываться.
   С мужем они практически перестали общаться. Скудные разговоры свелись к минимуму. Сын звонили редко. Ещё реже заезжал на огонёк. Всей семьей они теперь собирались всего несколько раз в год: на Рождество, на День Благодарения да ещё пару раз без повода. Заезжал ненадолго, съедал кусок традиционной индейки, говорил “Thank you mom!”, чмокал в щеку и уезжал по своим делам. Жалея его, Дина совала ему в карман немного денег, он её легонько обнимал в прихожей и уходил в свой неведомый мир.

   Поле его ухода тишина в доме была особенно гулкой. Муж сразу уходил к себе в спальню, она оставалась , чтобы прибраться после обеда, ставила тарелки в посудомойку, быстро наводила порядок и уходила к себе. В тихом темном доме слышно было, как глухо плещется вода, ополаскивающая посуду в машине.

   Тишина была и вокруг дома, на их улице и на всех соседних. Изредка слышно было, как шуршали по асфальту колёса проезжающихся машин, иногда мимо окон проходил сосед с собакой на поводке. Если встречались с ним на улице, говорили друг другу: “Hi, how are you?” Отвечать на это следовало: “Great!”, после чего все расходились или разъезжались по своим делам. Ритуальное приветствие, сопровождаемое ритуальными улыбками, не более того. Иной раз они перекидывались нескольким словами о погоде: “Nice weather!” - “O yes, beautiful weather!” И опять в воздухе повисали улыбки, которые исчезали в тот самый момент, когда собеседники отворачивались друг от друга.

   Люди вокруг жили тихие и приятные, встречаясь, улыбались. Впрочем, имён своих соседей Дина так и не узнала. Не настолько близко они были знакомы, хотя прожили рядом не один год.

   Первые годы она жила исключительно в англоязычной среде, и это её не особо тяготило. Язык она схватывала легко, и выученного вполне хватало , чтобы вести несложные беседы и дома, и на работе. А сложных бесед ей вести было не с кем.

   Дина поправилась и перестала за собой следить. Оказалось, что незачем и не для кого. Дома только муж, который на неё почти не смотрел, на работе она пряталась за зелёной униформой, шапочкой и маской, а дорогой на работу и обратно она была одна в машине.

   С уходом сына жизнь упростилась. Каждый день и каждая минута в нем были расписаны раз и навсегда.
   Утром - завтрак себе и мужу, каждый день один и тот же - кукурузные хлопья с обезжиренным молоком без лактозы, бутерброд с сыром и кофе с подсластителем. Муж очень следил за здоровьем, поэтому избегал жиров и сахара.

   Потом быстро привести себя в порядок, то есть умыться, расчесать щеткой волосы, надеть брюки, свитер, кроссовки, куртку. Мельком глянуть в зеркало, увидеть ещё один седой волос на виске, слегка расстроиться, мысленно махнуть рукой, схватить сумку и выбежать за дверь. Потом в сесть в машину и ехать одной и той же дорогой до медицинского офиса.

   Каждый день она проезжала мимо одних и тех же домов, сначала по своему кварталу частной застройки, потом по магистральной улице с серо-коричневыми одинаковыми домами, а потом сорок минут по шоссе, надеясь, что не будет пробок.

   Зима и лето для неё почти не различались. Может быть, только одеждой. Зимой была куртка, летом её не было. И вместо свитера была какая-нибудь рубашка.
Ну ещё, пожалуй, летом было приятнее садиться в машину. Потому что зимой она была ледяной, пока не прогревалась.

   Зимой по асфальту струилась позёмка, иногда шёл ледяной дождь. Пока ехала по городу, видела редкие фигуры людей в темной одежде. Прохожих на улицах было мало - в основном люди передвигались на машинах, каждый в своей металлической коробке.

   Летом на газонах вдоль дороги вылезала зелёная трава, редкие деревья становились зелёными, прохожие сбрасывали куртки и оставались в джинсах и майках.
Вот и вся разница между зимой и летом.

   Лиц попрежнему было не видно. Да разве разглядишь лица, когда несёшься на скорости? Да вовсе и не интересно видеть чужие лица.

   Через девять часов она возвращалась той же дорогой обратно. Быстро что-то готовила из полуфабрикатов, лежащих в морозилке. Вскоре с работы приходил муж и они ужинали.
   После этого он чмокал её в щеку, говорил: «Thank you honey» и уходил к себе.

   По выходным она полюбила заниматься своим садом. Вернее, когда дом был куплен, никакого сада на заднем дворе не было. Просто трава. Но Дина вдруг увлеклась идеей превратить безликие несколько квадратных метров, окружённых забором, в райский уголок. Стала читать в интернете статьи , что и как сажать, покупать семена и рассаду.

   В результате скучный клочок земли расцвёл розами , пионами и ромашками, а вдоль забора она посадила кусты жасмина, который по вечерам источал дивный аромат. И даже равнодушный к цветам муж иногда выходил во двор и вдыхал душистый воздух. И смотрел на неё с одобрительней, чуть заметной, улыбкой.
Если летом можно было заниматься садом, то зимой вечера были длинными и тягучими.

   Чтобы как-то занять себя, Дина, по совету приятельницы на работе, зарегистрировалась в социальных сетях. Фамилию поставила свою девичью и фотографию с выпускного вечера. И стала потихоньку почитывать, посматривать, приобрела нескольких друзей.

   Прежде всего, её ошеломила возможность читать и писать на русском. Как-то совсем она от этого отвыкла. Поначалу только читала, что другие пишут, постепенно выбирая для себя интересные темы. Понемногу осмелела и стала комментировать, ей отвечали, завязывался разговор.

   Это было так странно после стольких лет молчания, что она стала хуже спать. Ей казалось, что она выходит из тюрьмы, где она в одиночестве просидела много лет. Однажды она засиделась за компьютером почти до утра и первый раз опоздала на работу. Впрочем, никаких серьезных последствий это не имело. Просто строгий взгляд от начальства. Но больше Дина таких вольностей себе не позволяла.

   Там же, в волшебном мире соцсетей, она присоединилась к группе, посвящённой её родному Петербургу. И только тогда поняла, как же она соскучилась. Жадно рассматривая фотографии Невы с её гранитными набережными, Клодтовских коней, мостов, знакомых улиц, она чувствовала, как сердце превращается в горячий комок и иногда становится трудно дышать.

   Теперь она, накормив мужа и прибравшись на кухне, старалась как можно скорее уйти в свою комнату и остаться наедине со своим новым миром. Только тогда и начиналась для неё настоящая жизнь. И однажды случилось чудо. На необъятных просторах интернета она встретила свою единственную подругу Ирку.

   Они узнали друг друга сразу же. Ирка осталась такой же веселой, какой была в далекой суматошной юности. Она даже внешне, кажется, совсем не изменилась.
Подруги стали переписываться, а потом и перезваниваться.

   Дина послала фотографии сына, дома, сада, машины. Надо было послать и свою фотографию, которую сделать оказалось не так-то просто. Для этого пришлось краситься и одеваться во что-то нарядное. И это нарядное пришлось покупать, для чего она впервые за много лет пошла в магазин одежды и долго перебирала там блузки, юбки и платья. На юбку или платье она не решилась - за многие годы совсем отвыкла от юбок. Но блузочку светленькую всё-таки прикупила. Надела и понравилась себе.

   Попутно выяснилось, что она за эти годы разучилась краситься. А может, и не умела никогда. В том же магазине долго советовалась с продавщицей, попросила научить её пользоваться всеми этими мудреными кисточками, баночками и тюбиками.
Там же, в магазине, попросила продавщицу сфотографировать её на фоне зеркальных полок с косметикой и бижутерией.
Получилось светло, красиво и нарядно.

   Сфотографировавшись, она всё-таки решила прогуляться вдоль полок с одеждой и неожиданно для себя купила вечернее чёрное платье, и ещё платье на каждый день, и ещё несколько блузок и юбок, а к ним туфли на высоком каблуке. Последний раз она ходила на каблуках на своей свадьбе, поэтому, примеряя лаковые лодочки, была совсем не уверена, что сможет пройти в них хоть шаг. Но - надела и прошлась и осталась жива и даже почти не спотыкалась.

   Из магазина она вышла в новой шелковой блузке и элегантной юбке, уверенно цокая тонкими шпильками. Прошла мимо зеркала, чуть притормозив, почти не узнавая себя. Поняла, что надо бы немного похудеть и что-то сделать с волосами. Но в целом очень себе понравилась. Джинсы, свитер и кроссовки лежали в пакете, которым она легкомысленно помахивала, проходя по гулкому вестибюлю торгового центра.

   Пройдя совсем немного, увидела вывеску парикмахерской и, замирая от собственной смелости, зашла. Попросила стильного брюнета в кокетливом фартучке сделать её красивой. И через час увидела в зеркале молодую женщину с русой челкой, из-под которой сияли яркие серые глаза. Брюнет знал своё дело.
Она была ему так благодарна, что готова была обнять и расцеловать его. Но обошлась щедрыми чаевыми и продолжила свой триумфальный путь мимо магазинов и магазинчиков. Пора было ехать домой кормить мужа.

   9.
   Дома ее ждал неприятный сюрприз. Родители мужа, которым давно перевалило за восемьдесят, уже долгое время были не совсем здоровы. Помимо давления и прочих неприятных вещей, сопровождающих старость, у них развилось старческое слабоумие, или, по-научному говоря, деменция. Какое-то время все старались не замечать, когда они стали путать имена и даты, но болезнь прогрессировала.

   Из дома они уже почти не выходили. При том, что физическая сила сохранилась, умственная утекала, как вода сквозь пальцы. Приходилось привозить им продукты и нанять эмигрантку из Филиппин, которая должна была постоянно находиться в доме и не спускать с них глаз. И следить, чтобы дверь была надёжно заперта.

   Однажды ночью старик умудрился отпереть сложный замок и исчез. Дело было зимой, а ушёл он в домашних тапочках и домашней шерстяной кофте. Пришлось вызывать полицию. Беглеца вернули к вечеру. Нашли его на другом конце города. Как он туда попал, осталось тайной.

   Домой его привезли на полицейской машине, и он получал явное удовольствие оттого, что оказался в центре внимания. После этого приключения он долго не мог успокоиться и все пытался что-то рассказать, но английский язык его покинул, а свой родной стал тоже несвязным. Да и некому было слушать его рассказы на неизвестном языке.

   Через месяц после побега произошла другая катастрофа. Мать, пытаясь закрыть кран, наоборот, открыла воду и ушла, спокойно закрыв за собой дверь ванной. Опомнились, когда вода из-под двери хлынула в комнаты. Их няня как раз в это время вышла в магазин. Хотела побаловать стариков мороженым, до которого они были большие охотники. Когда она вернулась, вода залила полы во всем доме, а старики забрались с ногами на диван и оттуда испуганно наблюдали за потопом.
Именно эту новость муж сообщил Дине, едва та переступила порог в своём новом обличье.

   Надо было срочно ехать к родителям, чтобы оценить размеры катастрофы и понять, что делать дальше.

   Муж выругал сиделку, но помогло это мало. Стало ясно, что проблему надо решать. И решение могло быть только одно - дом престарелых.

   Через неделю подходящее место было найдено, старики собраны в дорогу и отправлены в свой последний дом. Место было неплохое, хотя и дорогое. Но деньги на последний приют были. Они копили их всю жизнь, нередко отказывая себе в самых простых удовольствиях.

   Так что уютная комната с круглосуточным уходом им была обеспечена. С собой им дали альбом с фотографиями, где они были ещё молодыми, а любимый сын - улыбчивым круглолицым малышом, а потом подростком, где был запечатлён их переезд в тот самый дом , который они покинули навсегда. На фотографии они стояли на лужайке перед домом, а лица их сияли радостью и гордостью.

   Ещё им дали фарфоровую собачку. Эта собачка приехала с ними из старой страны в эмиграцию. Можно сказать, собачка-ветеран, пережившая с ними все невзгоды. Считалось, что этот мопс навсегда обрёл своё место на полке в гостиной. Но и ему пришлось ещё раз переезжать вместе с хозяевами.

   Одна из вышитых руками хозяйки бабочек тоже отправилась на новое место, чтобы украсить там белую казенную стену над кроватью.

   Со всем остальным скарбом надо было разбираться срочно. Потому что дом должен быть выставлен на продажу как можно скорее, пока цены не упадут, как всегда бывает летом.

   Не медля ни дня, муж нашёл компанию, которая занималась подобными услугами - ликвидировала хозяйство. Что-то распродавала, что-то отвозила в благотворительные магазины.

   Ушли за бесценок диваны и кресла, кровати, ковёр и коврики. Отданы тарелки, чашки и прочая утварь. Туда же отправились книги и вышивки, хоть и искусные, но совсем не модные.

   Одну вышитую картину с букетом маков Дина оставила себе на память о свекрови.
Через пару недель дом опустел, был тщательно вымыт приглашённой бригадой уборщиц и выставлен на продажу.

   Предусмотрительный муж заранее, задолго до этих событий подписал у стариков доверенность на распоряжение имуществом и счетами. Так что никаких сложностей не было.

   Дом был продан быстро и по весьма разумной цене. Покупатель был рад выгодной покупке. Сам дом для него ценности не представлял - он собирался его снести и построить на этом участке новый прекрасный особняк, который будет продан с большой прибылью.
   В общем, все остались довольны. Ещё одна страница перевёрнута. Жизнь продолжается.

   Пройдёт два года, и родители угаснут один за другим. Сначала умер отец, а через месяц и мать. Сын отнёсся к этому с приличествующей скорбью, но в целом философски. Они прожили длинную жизнь. Воспитали хорошего гражданина. Оставили после себя неплохое наследство. Жизнь прошла не зря.

   Похороны прошли тихо. Была только семья. Работники похоронной службы были профессионально-скорбны. Все было очень прилично. Похоронили их рядом, благо места на кладбище были куплены заранее. Печально постояли возле свежих могил и разошлись по своим делам.

   10.
   За всеми этими хлопотами Дина успела забыть о своём маленьком приключении с перевоплощением. Юбки, блузки и туфли были убраны в шкаф. В отдельный ящик были запрятаны помады, тени и румяна. Ежедневное её существование вернулось на круги своя.

   Утром завтрак, джинсы-кроссовки-куртка, крысиный хвостик на голове, машина, серая улица, серое шоссе, опять серая улица, офис дантиста, маска, халат, шапочка, перерыв на ланч, легкий разговор о погоде с сотрудницей, опять работа, машина, улица, шоссе, улица, дом, ужин, разговор за ужином “How’s everything, honey? - Everything is OK. - Good night, honey. - Good night”.
И дальше короткий вечер за компьютером в соцсетях.

   Там был другой мир, позволявший ей улетать далеко за пределы своей реальной жизни. Там были смешные картинки, интересные рассказы и целые приключения. Она узнавала, как живут в других странах и находила немало женщин со схожей судьбой.
Как-то так получилось, что интересней всего ей было узнавать про Россию. Русский язык возвращался , словно извлечённый из дальнего угла чулана. Он обрастал новыми словами, которых не было, когда она покидала родной город и родную страну, и она с удовольствием эти новые слова подхватывала. С любопытством и радостью она всматривалась в почти незнакомую ей русскую жизнь, и понимала, что жизнь эта ей нравится.

   Вот в таком иллюзорном существовании прошла ещё одна осень. Наступила зима, пришёл Кристмас. Так в Северной Америке называется Рождество. На самом деле к рождению Иисуса Христа этот праздник имел самое маленькое отношение. Хотя где-то в церквях, которых становилось всё меньше, шли рождественские службы, для простых людей эти дни были настоящим праздником покупок. Или шоппинга, как это принято теперь называть.

   С начала ноября по телевизору начиналась реклама всевозможных товаров, приправленная сладкими образами Санта-Клауса и рождественской ёлки. По мере приближения к 25 декабря реклама начинала занимать в телепрограммах места едва ли не больше, чем сами программы. Возбужденный рекламой народ кидался в торговые центры и скупал нужный и ненужный товар. Это и было главным содержанием и смыслом рождественских праздников.

   А подарки под елкой - главной и святой традицией, которую никакой здравомыслящий житель Северной Америки нарушить не осмелится.

   За пару недель до праздника она начала думать о рождественских подарках. Заехала в ближайший торговый центр, где быстренько пробежалась по магазинам, ломая голову, чем же порадовать семью. Ничего особенного не придумав, она купила мужу и сыну одинаковые свитеры с оленями. Себе она ничего не купила. Посмотрела на меховые ботинки, но решила, что после Кристмаса купит их гораздо дешевле.
   В гулких залах звучали традиционные рождественские мелодии, одни и те же из года в год. Она вспомнила, как в первые годы любила эти предпраздничные дни и эти мелодии в каждом магазине. Подхватывая настроение, льющееся из репродукторов, она каждый раз ожидала милых сюрпризов и вообще каких-нибудь приятных чудес.

   И вот сейчас, через двадцать с лишним лет, они вдруг стали раздражать её каждой нотой, каждым словом и предсказуемой последовательностью. Подумалось, что жизнь её размечена до самого конца. Вот эти песенки на Кристмас, потом тихий, почти незаметный Новый год, ещё пара семейных праздников в году, между ними работа, работа, работа. Молчаливый муж, редкие звонки от сына. Так будет всегда. Потом будет пенсия. Дальше она заглядывать не решилась. Успокоила себя, что у большинства нет и этого. В конце концов у неё есть дом, который она украсит лампочками и устроит в нем настоящий праздник.

   Семья должна была собраться на традиционную индейку. Под искусственной ёлочкой лежали подарки, обёрнутые в красивую бумагу. Представляла, что вечером вся семья нарядится в одинаковые смешные свитеры и это будет весело. Можно будет даже спеть специальную рождественскую песенку. Получится настоящее канадское семейное Рождество.

   В день намеченного праздника с утра позвонил сын. Сказал, что не сможет приехать. Какие-то важные дела у него. Услышав её расстроенный голос, пообещал заскочить на днях. Просил отложить ему кусочек индейки. Сказал: «Sorry mom. Love you” и повесил трубку.

   И всё-таки Дина накрыла стол. Достала дорогие бокалы, поставила свечи. Отмахнулась от воспоминания о неудачном ужине со свечами в самом начале их семейной жизни. Зажгла огоньки на ёлке. Долго думала, что надеть. И наконец решилась обновить купленное когда-то вечернее платье и лаковые туфли. Ей очень хотелось праздника.

   Муж спустился к ужину в своём обычном домашнем наряде - тёплых спортивных штанах, вязаной кофте и тапочках. Посмотрел на неё удивленно-одобрительно. Чмокнул в щеку. Сел за стол, открыл вино, налил себе и Дине. Поднял бокал: «Merry Christmas!».
Выпили по глотку. Отрезали по куску индейки, съели по ложке салата.
Через некоторое время муж сказал : «Thank you honey. Everything was delicious». И ушёл к себе.
Дина осталась одна.

   Вернулась на кухню и принялась убирать после ужина. Свечи опять не пригодились. Видно, не судьба ей устроить хоть раз в жизни романтический ужин.
   Не спеша перекладывая еду в контейнеры, убирая их в холодильник, сгружая посуду в машину, пряча дорогие бокалы обратно в буфет, убирая нарядную, специально купленную скатерть с рождественским красно-зелёным узором, она думала, что семья её расползается , как непрочная ткань. А как её сшить, она не знает.
Из всего, о чем она мечтала когда-то, у неё есть только вот этот дом и розы, ждущие весны в заснеженном дворе. Ну что ж, наверное, это не так мало. У многих и этого нет.

   11.
   Вскоре после праздников муж постучался к ней в спальню (он всегда стучал, прежде чем войти) и пригласил её в гостиную для важного разговора.
Усевшись в кресло, он с некоторой торжественностью сообщил ей, что решил продать дом. Аргументы его были, как всегда, разумны. Дом большой , он слишком велик для них двоих. Содержание его стоит дорого. Для убедительности были продемонстрированы расчеты, сделанные им на листке бумаги. Действительно, получалось очень дорого: ипотека, налог на недвижимость, который непрерывно растёт, отопление зимой, охлаждение летом. Плюс мелкий, но постоянный ремонт, плюс уборщица, которая приходит каждые две недели, плюс уборка снега зимой и стрижка травы летом. В общем, заключил муж, рационально рассуждая, дом надо продавать. Хорошо бы выставить его на продажу к весне, чтобы захватить ежегодный весенний подъем на рынке недвижимости.

   Но это ещё не всё. Муж сказал, что , по его мнению, им следует разойтись. Ребёнок вырос и больше ничто не держит их вместе. Он всё продумал. Дине он купит небольшую квартиру поближе к работе, а себе скромный, но уютный таунхаус. Он уже и присмотрел кое-что.

   Деньги у него есть. После продажи дома и выплаты всех долгов останется очень приличная сумма. Ну и родительский дом тоже кое-что принёс в его копилку. И хотя,согласно подписанному когда-то брачному договору, Дина не имела права практически ни на какие из этих денег, но он как человек приличный её не оставит. Квартиру купит, поможет переехать. Будет платить ей ежемесячно небольшую сумму, чтобы она чувствовала себя комфортно. И вообще она может рассчитывать на его помощь. Потому что он - настоящий джентльмен.

   Сам же он хотел бы прожить свои годы на пенсии рядом с неприхотливой и благодарной женщиной. Которая будет за ним ухаживать в старости и понимать, как ей повезло. Он уже подобрал подходящую кандидатуру через агенство, и, хотя пока с ней не встречался, уверен, что это то, что надо. Кандидатка в счастливицы живет в Юго-Восточной Азии, мечтает перебраться в Канаду и готова ради этого на очень многое. Муж даже показал Дине фотографию довольно милой молодой женщины с восточным разрезом глаз. Миниатюрная брюнетка стояла на фоне пальмовой рощи и приветливо улыбалась.

   В общем, сказал муж, дело за малым.
   Давай, сказал он, готовить дом к продаже и одновременно собирать документы для развода. Потому что на малышке придётся сразу жениться. Иначе её не впустят в Канаду.

   Муж старался говорить сухо, подразумевая, что тут только бизнес и ничего личного, но, увидев её мертвое лицо, позволил себе небольшое объяснение. Он сказал: «У меня к тебе претензий нет, ты была хорошей женой и матерью, но я всегда чувствовал , что чего-то тебе не додаю. Хотя ты об этом не говорила, но я чувствовал. Чувствовал, что ты несчастлива и что всё гораздо сложнее, чем это кажется. Мы прожили вместе двадцать с лишним лет, а я так до конца тебя и не понял. Вы, русские, любите всё усложнять. А мне это не надо. В этом году мне исполняется шестьдесят пять и я выхожу, наконец, на пенсию. Не хочу никаких сложностей. И не надо плакать. Ты ещё молодая женщина и, может быть, кого-то встретишь. Кстати, если у тебя появится мужчина, моя финансовая помощь прекратится. По-моему, все вполне логично.»
   Когда он закончил, наступила тишина, слышно было лишь Динино тяжелое дыхание, словно ей не хватало воздуха.

   Желая разрядить неловкую ситуацию, муж криво улыбнулся и потрепал её по волосам, как делал это на старте их совместной жизни. Впрочем, он быстро почувствовал всю нарочитую пошлость этого неуместного жеста и сунул руки в карманы домашней кофты. Наклонился к ней, сухо чмокнул в лоб : «Good night Honey». И ушёл наверх к себе в спальню.

   Процесс продажи дома и переезд прошли довольно гладко. Дина делала все, что положено. Упаковывала вещи, подписывала картонные коробки, обсуждала с мужем , кому из них достанется какая мебель из их бывшего общего дома. В эти дни они разговаривали так много, как никогда до этого.

   За несколько дней до окончательного отъезда из дома, во дворе распустились её розы. Весна была на исходе, и сад благоухал, особенно по вечерам. Это был тяжёлый удар. Именно с садом расставаться было тяжелее всего. Хотя и с домом тоже.
   Рушилась её американская мечта. Или канадская, какая разница. Дом на зелёной лужайке уходил в прошлое. Растворялся в воздухе, как иллюзия.

   12.
   Квартирку ей подобрали довольно уютную, односпальную. Или, как более привычно русскому уху, двухкомнатную. Район, правда, не лучший, с весьма экзотическими соседями.

   И дом напротив стоял слишком близко, так что вечером можно было разглядеть, как за чужими окнами ходили чужие люди, жившие по абсолютно чужим обычаям. Например, в первый же вечер она разглядела за окнами напротив мужчину в чалме и с роскошной чёрной бородой. Занавесок в большинстве окон почему-то не было.
Но зато обошлась квартира совсем не дорого. Купили её на имя мужа, что было справедливо, ведь деньги-то его. Но составили договор, по которому Дина имела право жить в этой квартире так долго, как захочет на правах квартиросъёмщика. Платить она должна была немного, только чтобы покрыть расходы на содержание. В общем, муж, как человек великодушный, сказал, что она может считать эту квартиру своей. Почти. И никто её никогда отсюда не выселит. И разрешил обращаться, если будут проблемы.

   Каждый день, возвращаясь с работы и проходя по длинному коридору от лифта к квартире, она старалась не вдыхать воздух, наполненный пряными запахами чужеземной пищи. Это было довольно трудно, но она не роптала.

   Канада - страна эмигрантов. Люди, приехавшие из самых разных уголков земли, имели точно такое же право жить здесь и готовить свою еду, как и она сама.
Теперь, когда она осталась одна, жизнь её стала совсем простой. Утро - машина - серая улица - работа - машина - иногда продуктовый магазин - подземный паркинг - лифт - длинный коридор - квартира. Простой ужин - йогурт, каша, сосиска или яичница (какая разница?) - компьютер.
В котором и заключалась теперь её настоящая жизнь.

   Она полюбила длинные зимние вечера, когда за окнами темно, а она, в тёплом свитере и вязаных носках сидела на диване с лэптопом на коленях и улетала в дальние края, а чаще всего- домой, в Петербург. И не было ей никакого дела ни до надоевшей работы, ни до чужой страны, так и не ставшей своей. Ни даже до слишком близких окон соседнего дома, в которых она видела осколки чужих жизней, которые ей не суждено понять.

   Переписка с Иркой стала постоянной.
   И наконец, после долгих уговоров, она прислала Дине фотографию всей своей семьи. Как только Дина увидела людей на снимке, она поняла, почему подруга так долго тянула с пересылкой фото. Рядом со все такой же дерзкой и отчаянно-кудрявой Иркой стоял повзрослевший, чуть постаревший, пополневший, но попрежнему симпатичный мальчик Алёша, Динина первая любовь. Ещё на фотографии была милая девушка, светловолосая и кудрявая, как мать и темноглазая, как отец. Дочка.
   Сфотографировались они на набережной, на фоне реки и пробегающего по ней кораблика. Наверное, что-то их ужасно рассмешило, потому что все трое хохотали и было видно, что они очень близки друг другу. Они стояли обнявшись и было видно, что вокруг весна , и город сияет после зимней спячки, а впереди - лето и длинная жизнь.

   В первый момент Дина почувствовала, что сердце грохнуло где-то в районе горла, потом оно вернулось на место и тут же пронзила мысль, что ничего уже нельзя изменить, что каждый выбрал свой путь и на этой дороге нет разворота.

   Словно что-то почувствовав, Ирка написала : «Дина, прости, долго не присылала фотографию. Всё никак не могли собраться вместе, чтобы сфотографироваться. Знаешь, один туда бежит, другой сюда. А вечером, когда встречаемся, все уже никакие. Но тут был такой хороший день. Вышли все вместе прогуляться в центр. Хотела тебя порадовать видом любимых мест. Ну как мы тебе? По-моему, ещё очень даже ничего. Ещё есть силы взбрыкнуть, когда ты приедешь». И после паузы: « Ты чего замолчала, Динка? Что-то не так?» Дина ответила: «Все в порядке. У меня всё хорошо. Ужасно за вас рада». И подумала, что всё у неё плохо. И даже очень плохо.
Дальше думать не стала. Надо было ложиться спать. Завтра на работу.

   13.
   В один из вечеров позвонил сын. И неожиданно попросился в гости. В этой новой квартире он навещал её впервые. Он вообще здесь не был, если не считать дня переезда, когда он помогал таскать коробки, а закончив, быстро исчез.

   Когда он вошёл, Дина даже испугалась, таким печальным и каким-то больным он выглядел. Светлый нимб волос превратился в хвостик неопределённого цвета, некогда веселые глаза смотрели печально. Исхудавший до прозрачности, сын пошёл в комнату и сел на диван так, словно прошёл много километров и смертельно устал.

- Что с тобой, сынок? Ты голодный? Садись, я тебя накормлю. Яичницу будешь?

   Несколько лет назад сын всё-таки решил получить профессию, которая может кормить в Канаде. Попросил у отца денег на учебу. Обещал вернуть при первой возможности. Поступил в колледж, где через «не могу» начал учиться и всё-таки выучился на компьютерного дизайнера.

   Как ни странно, дело пошло, несмотря на огромную конкуренцию. Видимо, был в нем талант и хватка. После относительно недолгого поиска работы он устроился в небольшую компанию, где зарабатывал достаточно, чтобы прокормить себя и оплачивать пополам с приятелем съёмную квартиру. На работу он ходил редко, в основном работал из дома.

   Это всё, что Дина знала о собственном сыне. Дальше этого он её не пускал, охраняя своё «privacy». Так, как его учили, как это было принято.

   В этот вечер, глядя на сына, Дина почувствовала, что сердце у неё сжимается от жалости. Он съел всё без остатка, попросил горячего чая. Потом они долго пили чай с печеньем и джемом, а сын вдруг сказал:
- Какой красивый чайник! Я никогда его не видел.
- Ну что ты, сынок, это же бабушкин, из Петербурга. Я привезла его с собой, когда вышла замуж за твоего отца.
- Надо же! А я его не помню. Очень красивый. Красный и золотой. Весёлый. Мам, прости, я знаю, что ты меня о многом хочешь спросить. Не сейчас, ладно? Я теперь буду к тебе приходить. Часто. Можно?

   Она чуть не заплакала от радостного удивления.
- Конечно, сынок. Приходи хоть каждый день. Это твой дом. Я буду ждать тебя всегда.

   После этого сын стал бывать у неё все чаще. Говорили о работе , о погоде, о всяких пустяках. И однажды он наконец заговорил о том, что волновало и мучало её давно.

- Мам, я знаю, о чем ты всё время думаешь. О том глупом параде. Я тебя видел. Это не важно. Мама, я на самом деле не такой. Это была глупость. Всё началось еще в школе. У нас это было как бы модно, понимаешь? Приходили к нам такие ребята, звали в свой клуб. Хотел потусоваться с весёлыми людьми. Мне там работу обещали. Рекламу на телевидении. И вообще , карнавал был, весело. Потом оказалось, что не просто карнавал. В общем, ушёл я оттуда. Видел такое, что тебе знать не надо. Но ушёл. С тех пор я один. Совершенно. Работа получается, но не радует. Скучно мне. Прости, что гружу тебя. Просто я все время один. Курю траву. Иногда от неё дурею. Сижу один дома и думаю, а не выпрыгнуть ли мне из окна? Потом о тебе вспомню, твои глаза на том параде, и - не прыгаю. Но иногда очень хочется. Прости. Наркотики? Да, было. Но с этим покончено. Хотя они кругом, везде. Ты даже не представляешь, как много наркоманов в нашем городе. Ну всё, давай не будем об этом. Можно я останусь у тебя сегодня?

После этого разговора у неё появился он, а у него - она. Мать и сын стали близкими друзьями. Виделись часто. Иногда встречались в городе и пили вместе кофе. Болтали ни о чем и радовались. Сынок повеселел и вроде даже помолодел. Однажды сказал:
- Какая красивая у тебя брошка.
Это была та самая перламутровая голубка с изумрудным глазом.
- Это из России, сынок, из моей юности.
- Как много красивых вещей из твоей юности. Я бы хотел увидеть твой город.

   14.
   Так прошло ещё полгода. Однажды он позвонил и сказал, что компания, где он работал, обанкротилась и он остался без работы. Сказал, что звонил отцу, чтобы попросить немного денег, чтобы заплатить за квартиру, пока он подыщет новое место. Отец денег дал, но предупредил, что долго за него платить не собирается. Так что, сказал отец, ты, сынок, шевелись и не рассчитывай, что кто-то будет помогать тебе вечно.

   Работа все не находилась. Дина совала ему деньги, отрывая от своей скудной зарплаты. Он брал, каждый раз повторяя, что обязательно вернёт. Она махала руками: не надо ничего возвращать!
Каждый день ждала хороших новостей.

   И однажды он позвонил и сказал, что завтра хочет прийти, чтобы кое-с-кем её познакомить. Сказал: «Она тебе понравится». Договорились на шесть часов.
А ночью он умер.

   В пять утра ей позвонил его сосед по квартире. Рассказал, что утром собирался на работу и увидел, что дверь сына была открыта. И очень уж в комнате было тихо. Он заглянул и увидел его лежащим на застеленной кровати в странной позе, с раскинутыми руками и открытыми глазами. Совершенно неподвижного. Вызвал полицию и вот, позвонил ей. Сын когда-то оставлял ему её телефон на всякий случай. Вот случай и наступил.

   Пока она одевалась, не попадая дрожащими рукавами в рукава, позвонили из больницы. Чужой голос сообщил ей, по какому адресу подъехать, чтобы уладить необходимые формальности.

   В заключении написали «остановка сердца». Полицейский, который с ней разговаривал, спросил, принимал ли сын наркотики. Она сказала, нет, потом сказала, да, но он бросил. Полицейский кивнул :
- Это обычная смерть наркоманов. Сорри, мэм. Очень вам сочувствую. В моей семье случилось такое же горе. Дочь.
Кивнул на прощание и ушёл к своей машине.

   Потом были похороны. Дина их не запомнила. Запомнилась только позёмка, змеёй извивающаяся по серому асфальту и ощущение абсурда, заполнившее всё её существо.

   Был бывший муж с новой женой, маленькой филиппинкой. Кажется , они и занимались всей организацией. Она видела всё, как сквозь толщу воды. Как будто она была на дне, а над ней двигались тени и раздавались какие-то звуки. Иногда к ней кто-то обращался, она беспомощно смотрела, как шевелятся чужие губы, кивала в ответ. Временами она силилась понять, что происходит и кто эти люди, а потом бросала эти попытки.

   Муж решил сына кремировать. Крематорий оказался большим бетонным серым сараем с огромной серой печью в углу, около которой на крючке висел висел какой-то чудовищный чёрный железный фартук и защитный шлем, как у пожарников.

   Встретивший их служитель с приличествующим случаю скорбным выражением лица, надел на себя этот фартук и каску и распахнув широкую дверь печи, ловко вкатил туда гроб. Захлопнул дверь с грохотом. И, повернувшись к провожающим, любезно спросил, не хочет ли кто-нибудь нажать вот эту красную кнопку. Когда он обратился к Дине, она закричала и стала отступать назад, пока не уперлась спиной в жестко-шершавую серую стену. Так и продолжала кричать, пока бывший муж не вывел её на улицу. Он хлопал её по спине, желая как-то успокоить. Постепенно Дина успокоилась. Было холодно. Вокруг не было ни одной скамейки , чтобы присесть. Надо было всё это как-то заканчивать.

   Когда всё было кончено, муж спросил, не хочет ли она поехать к ним. Она дико посмотрела и изо всех сил замахала головой: «Нет, нет!»

   Тогда муж вызвал такси, усадил её, спросил, есть ли у неё деньги. Она кивнула. Очнулась возле своего дома, расплатилась, поблагодарила таксиста-индуса в чалме, внутренне удивившись, как ловко эта чёрная чалма сидит у него на голове. Индус в ответ вроде улыбнулся, кивнув чалмой. Дина попыталась улыбнуться в ответ, чем, кажется, напугала индуса. Едва она вышла из машины, он сорвался с места и исчез за снегопадом.

   По дороге от машины до тяжелой двери подъезда вдруг подумала , что зима кончается и что скоро наступит весна. Увидела одинокого голубя, что-то отыскавшего в снегу. Сказала себе: «Март. Мой сын ушёл в марте. Первый весенний месяц. Зачем мне эта весна?»

   Как вошла в подъезд, как вызывала лифт, как поднималась на свой этаж, не запомнила. Очнулась в длинном коридоре, пока шла от лифта к квартире, от невыносимого запаха индийской еды. Удивилась, что вроде бы совсем уже привыкла к этому, а вот сейчас опять вдруг стало невыносимо.

   Вошла в квартиру, тщательно заперла за собой дверь.
   Сбросила куртку. С трудом, негнущимися пальцами расшнуровала ботинки, прошла в носках к дивану, забралась с ногами, закуталась в плед и застыла. Смотрела в чёрный экран телевизора и не думала ни о чём. Очнулась, когда в комнате стемнело. Почувствовала голод. Подумала, что сын её любил пить чай с вишневым пирогом, который она пекла к его приходу. Больше он не будет пить с ней чай. И вишневый пирог он тоже больше есть не будет. И ничего никогда он больше не сделает, не захочет, не попросит.

   Достала красно-золотой чайник, заварила в нем чаю и долго пила сладкий чай и гладила золотой бок чайника. Грела об него руки и даже разговаривала с ним. Он нравился сыну. Алексу. Алёше. Она так и не успела сказать ему, что по-настоящему его звали Алёша. В честь того мальчика, которого она любила в детстве. Всё собиралась сказать, да так и не сказала. Теперь уже не скажет.

   Поняла, что, если не поговорит с кем-нибудь, умрет или сойдёт с ума. Позвонила Ирке. Несмотря на восьмичасовую разницу во времени, а значит, ранее утро в Питере, Ирка сразу взяла трубку. Дина глухо сказала: «Умер мой сын. Алёша». Ирка ахнула за океаном, закричала, заговорила. Слышно было не очень хорошо, и Дина не разбирала половину слов. Но это было и неважно. Главное - есть на свете человек, с кем она может поговорить, когда молчать нет сил. Она молча слушала, иногда выдавливала из себя «да, нет, спасибо».
Попрощалась с Иркой.
Пошла в ванную, включила воду, чтобы почистить зубы и умыться. Подумала: «А мой мальчик больше никогда не будет чистить зубы. И умываться не будет. Ему теперь это не надо».

   В груди словно вырос огромный жёсткий холодный ком, который мешал дышать. Если бы можно было поплакать, наверное, чёрный ком бы размягчился и дал вздохнуть. Но плакать не получалось, а ком всё рос.

   «Скоро я умру», подумала Дина и обрадовалась.
Легла в кровать. Голубку свою положила на тумбочку рядом с кроватью. Сыну нравилась эта голубка. Перед тем, как погасить свет, подержала её в руках, погладила по отполированной спинке. Заглянула в изумрудный глаз. Он был темный и тусклый. Повернула выключатель. Темнота упала на неё тяжелым одеялом. Темнота - спасение. Вот если бы ещё луна не светила в окно. Ну ничего. Луна скоро уйдёт. Всё уйдёт. Все уйдём. А сейчас надо спать.
Завтра на работу.

   Последняя мысль была: «Жизнь моя кончилась. В ней больше никогда не будет ничего. Интересно, в загробном мире есть события? Не думаю. Теперь я буду жить в загробном мире. И это навсегда. Скорее бы это «навсегда» кончилось. Тогда я, наверное, увижу моего мальчика». И неожиданно для себя вдруг начала: «Отче наш, Иже еси на небесех...». Досказать молитву она не успела. Сон накрыл ее, на время стерев все мысли и чувства. Последнее, что успела подумать: «А где у меня лежит мамина иконка?». И провалилась.

   15.
   Разбудила её чья-то рука, легонько коснувшаяся её щеки. Потом рука легла ей на лоб. Была она прохладной и душистой. Пахло свежестью и цветами. Ландыши? Лилии? Хотелось вдыхать этот запах и ни о чем не думать.

   Дина было дернулась испуганно, но тихий голос сказал: «Не бойся. Я твой ангел».

   Она не могла разобрать, женский был голос или мужской. Он просто звучал так близко, словно внутри её. Прохладные пальцы скользнули по ее лицу и коснулись глаз, вытирая сочащиеся из-под век слёзы. А голос продолжал звучать.
- Решено дать тебе ещё один шанс. Почему - не спрашивай. Смотри не упусти его. Эта попытка будет последней. Не сопротивляйся. Просто делай так, как чувствуешь. Окрести сына. И достань мамину икону. Она в левом ящике комода. Молись. Благодари. И помни: это последняя попытка. А сейчас спи.
   Легкие пальцы ещё раз коснулись её лба и боль ушла. И сон накрыл ее пуховым одеялом.

   Проснулась она со странным чувством нереальности происходящего. Что это было? Вчера она похоронила единственного сына. Это было. А почему так спокойно на душе? Кинулась к комоду, рывком открыла левый ящик. Там лежит всякая ерунда, старая губная помада, щетка для волос, какие-то лоскутки. Сунула руку под пеструю ткань и сразу же нащупала то, что искала - икону.

   Достала. Всмотрелась в лик Богородицы, окружённый потемневшим золотым нимбом, в глаза младенца, прижавшегося щекой к щеке матери. В душе поднялась горячая волна и опять на глазах выступили слёзы. Она поцеловала икону и почувствовала, что целует не холодный кусок дерева, а тёплую человеческую щёку. Аккуратно поставила икону на комод. Непривычно перекрестилась.

   Побежала на кухню искать молоток и гвоздь. Надо повесить икону напротив кровати. чтобы видеть её, когда засыпаешь и просыпаешься.

   И тут раздался звонок.

   Любимый и родной голос сына звенел от волнения.
- Мам, доброе утро! Я не разбудил? Ты сегодня вечером занята? Я хочу прийти. Не один. Хочу познакомить тебя кое с кем. Не возражаешь?

- Сынок, Алёша, как я могу возражать! Приходи, конечно! Я буду дома в шесть. Нормально? Что ты хочешь на ужин?
- Мне всё равно, мам. У тебя все вкусно. В общем, в шесть тридцать мы будем. Её зовут Ольга. Она тебе понравится. Целую, мам. До вечера!

   Она повесила трубку и тряхнула головой. Что это было? А вчера что было? Мне всё приснилось? Со всеми ужасными подробностями?
   Набрала номер мужа. Он ответил сонным голосом.
- Алё! Ты на часы смотрела? Ещё семи нет!

   Она сказала: «Доброе утро!» и повесила трубку. Пусть думает, что хочет. Пусть все думают, что хотят. Скоро все изменится. Она ещё не знала, что именно, но изменится обязательно. Потому что так больше жить нельзя. Просто надо слушать и не пропустить главный шанс. Последний.

   16.
   На работе в этот день всё сложилось удачно. Последний больной отменил свой визит и доктор отпустил её пораньше. По дороге домой она заехала в русский магазин, накупила, не считая денег, дорогих деликатесов, решилась даже на крошечную баночку чёрной икры. Ну и все, что надо для вишневого пирога.
Немного подумав, заехала в винный и купила бутылку шампанского.

   Дома с давно невиданной энергией принялась готовить праздничный ужин. Руки её летали, сами собой делая работу, по которой давно соскучились. Она напевала и ей казалось, что всё получается само собой, без всякого усилия.

   Когда гвоздь программы - вишневый пирог - отправился в духовку, она присела передохнуть и оглядела накрытый стол. Он был прекрасен.

   В центре лоснилась румяными боками курица, её окружало несколько салатов, а также тарелки с бужениной и семгой, рядом скромно, но очень достойно поблескивала драгоценная чёрная икра. Праздничные тарелки, хрустальные бокалы и бутылка шампанского делали картину завершённой.
Посмотрела на часы. Ахнула. Надо же переодеться!

   Вспомнила про купленные когда-то нарядные блузки и юбки. Потратила тогда на них целое состояние и ни разу не надела. Как-то повода не было. А сейчас оказалось, что без них никак.

   Скорее! Где же они? Отыскала в дальнем углу шкафа, встряхнула. Погладить бы! Ну ладно, не успеваю. Выбрала серую шелковую, под цвет глаз. Надела, взглянула в зеркало. Неплохо. Так, теперь чуть-чуть подкраситься. Как это делается? Сказала себе: стоп, не нервничать, ты же женщина, включай интуицию. Так. Глаза, губы, чуть румян на щеки, провести щеткой по волосам. Посмотрела на своё отражение. Хороша. И почти совсем молода. Не скажешь, что за сорок.

   Алёша с девушкой пришёл вовремя, как обещал. Первое, что увидела Дина, был огромный букет белых лилий, а над ним - его счастливые глаза. Потом увидела счастливые глаза высокой тоненькой темноволосой девушки, на вид почти девочки. Она протянула руку: «Ольга». Рукопожатие оказалось неожиданно крепким. «Это хорошо, подумала Дина, значит характер сильный. Нам такой и нужен».

   Лилии тут же были поставлены в вазу и комната заполнилась волшебным ароматом, который напомнил Дине о событиях прошедшей ночи. Так пахла ладонь, утиравшая её слёзы.
Сын сказал:
- Мам, я знаю, ты любишь запах ландышей, но ведь их здесь не продают. Оля сказала, что эти цветы пахнут похоже. Тебе нравится?
Дина счастливо кивнула, а Ольга неожиданно обняла её и сказала:
- Вы очень красивая. Алёша много говорит о вас.
- Как ты его назвала?
- Алёша. Мне не нравится имя Алекс. Оно какое-то ненастоящее. Алёша красивее. И ему, как мне кажется, очень подходит.
- Да, подходит. Ты права, Оля.

   За столом сидели долго. Ели, хвалили, смеялись. Выпили шампанского. А когда на столе появился вишневый пирог, а вслед за ним и красно-золотой чайник, сын сказал:
- Мам, мне надо тебе сказать что-то важное. Мы с Олей решили пожениться. Может быть, не сейчас ещё, позже. Но обязательно. И уехать к её родителям в Россию. В Петербург. Мне уже и работу там предложили. Оля учит меня русскому языку. Какой дурак я был, когда не хотел учить его в детстве. Прости меня. Но папа говорил, что он не нужен. А вот оказалось, что очень нужен.
Все это он произнёс по-английски. А в конце добавил по-русски:
- Я люблю тебя, мама! Пожелай мне счастья.

   Уроки русского, очевидно, продвигались успешно.
Дина не удержалась и поцеловала сына в светлую пушистую макушку.

   Дальше всё покатилось само собой, как когда-то катился разноцветный детский мячик по зелёной траве после лёгкого пинка детской Алёшиной ножки.

   Сын сказал, что хотел бы окреститься, что они уже обсудили это с Олей и что мамино одобрение и участие ему необходимы. И в принципе они уже договорились в русской церкви с отцом Владимиром и день уже назначен.

   Они засиделись допоздна. Все говорили и никаких не могли наговориться. Потом долго прощались. У Дины от всех радостных событий кружилась голова, хотя в душе она уже ничему не удивлялась. Она знала, что всё будет так, как надо. То есть очень хорошо.

   На следующий день доктор, у которого она работала, сказал ей, что он закрывает клинику и уходит на пенсию. Обещал выплатить небольшое выходное пособие и посоветовал срочно подыскивать другую работу.

   Но другую работу Дина искать не собиралась. Она уже знала, что делать и с трудом скрывала улыбку, прощаясь навсегда с крошечным коллективом, состоявшим из секретарши и курьера. Обняла всех по очереди, пожелала поскорее найти работу, поблагодарила старого доктора и, выпив последний раз вместе по картонному стаканчику кофе из соседнего кафе, вылетела на улицу, где сияло солнце и на почти готовыъ опериться свежей листвой деревьях громко разговаривали о чём-то своём несколько серых птиц. Ветер качал полупрозрачные ветки, а птицы, изо всех сил вцепившись в тоненькие прутики и качаясь вместе с ветками, продолжали шумную беседу.
   Дине это показалось почему-то ужасно забавным и она рассмеялась вслух. Проходящий мимо чем-то озабоченный человек вдруг улыбнулся ей. Она махнула ему в ответ, села в машину и не спеша поехала домой.

   Она ехала и улыбалась. И не было обычного дорожного напряжения и раздражения, когда кто-то её подрезал и пытался встроиться без очереди на поворот. Она улыбалась и пропускала особо нетерпеливых. В голове крутилось прочитанное когда-то: «Невидима и свободна!» Да, свободна! Она посмотрела в небо и сказала: -Спасибо! Спасибо за всё!

   Дома её ждало сообщение от Ирки, в котором говорилось, что её разыскивает двоюродная сестра, которая живет в квартире её родителей. Они с Диной никогда не были близки и ни разу после смерти Дининого отца не общались.

   Семьи у сестры не случилось. Была она много старше Дины и жила в основном на даче. И, как бы странно это ни звучало, решила восстановить баланс и вернуть квартиру Дине. Сказала, куда мне одной всё это? А Диночка, может быть, захочет вернуться в свой дом. Ещё сказала, не по-божески это, наживаться на чужом несчастье.

   Вслед за сообщением раздался звонок. Ирка захлебывалась от волнения и торопилась, глотая слова.
- Динка, приезжай срочно! Пора тебе навестить родину. Татьяна просит тебя быть здесь как можно скорее, чтобы все оформить. Когда ты можешь прилететь?
- Скоро, Ирка, очень скоро. Я прилечу навсегда. Мне только надо кое-что здесь закончить.
- Давай! Мы с Андреем встретим тебя. Ждём.
- С кем встретите? Кто такой Андрей?
- Как кто? Муж мой.
- А разве не Алёша твой муж?
- В каком смысле? Алёша его брат. Ты что подумала? Что я за Алёшу замуж вышла? За твоего Алёшу? Ой, теперь я поняла, отчего ты так загрустила. Они действительно немного похожи. Андрей- его старший брат, на два года раньше нас учился. Ты его не помнишь разве?
- Кажется, вспоминаю. Да, помню его. Как хорошо, Ирка! А я тогда расстроилась. Понимала, что не имею права, а чуть не заплакала. Хотя, на самом деле, заплакала. А оно вон как! Ты прости меня за дурные мысли.
- Кстати, Алёшка узнал, что мы с тобой общаемся , и просил разрешения позвонить. Он неженат. Был два раза, развёлся. Недавно сказал, что будет ждать тебя. Ты не против?
- Нет, Ирка, я не против. Совсем даже не против. Буду ждать его звонка. Даже не верится.
- Ну пока, Динка. Пойду спать. У нас ночь.
- Пока, Ирка. У нас ещё только вечер начинается. Спокойной тебе ночи!

   Весь оставшийся вечер Дина тихонько напевала старые песни про Ленинград и улыбалась сама себе. «Слушай, Ленинград, я тебе спою...». Голоса у неё не было, слуха тоже, но это её совершенно не беспокоило. Пела для себя. И рассматривала в интернете фотографии любимого города. И не верила, что скоро увидит его. Потом верила. Потом опять не верила. Уснула только к утру.

   17.
   Дальше был красивый и волнующий обряд крещения. Место крёстного занял приглашённый отцом Владимиром старик, сын белого офицера из первой русской эмиграции. Красивый седой высокий человек шутливо представился: «Дмитрий Сергеевич, сын штабс-капитана» и поцеловал Дине руку. Она смутилась. Последний раз ей целовали руку ещё до замужества, в ту белую выпускную ночь на берегу Невы.

   Во время крещения, пока батюшка читал молитвы, вышло солнце и проникло в храм сквозь высокие цветные окна. И сразу загорелась золотом резьба иконостасов, и глаза святых как будто ожили и смотрели на маленькую группу с любовью и сочувствием.

   Когда Дмитрий Сергеевич надел на Алёшину шею серебряный крестик на шнурке, Дина совершенно успокоилась. Она знала: все идёт как надо. Всё будет очень хорошо.

   На прощание Дмитрий Сергеевич сказал:
- Если можете, поезжайте домой, в Россию. Я всю жизнь мечтал, да так и не сподобился. Не получилось. Я ведь родился уже за границей, в Сербии. Нас много там было, русских. Осколки великой империи. И все мечтали когда-нибудь вернуться. Теперь уже почти никого в живых не осталось. Не вернулся никто. Слишком сложно все было. А вы возвращайтесь. Вон какой у вас мальчик хороший. Совсем русский. А язык он выучит. Я за жизнь в нескольких странах пожил. И языков знаю несколько. А без акцента говорю только по-русски. Вот так получилось. Сколько нас, русских, по миру рассеяно! Пора возвращаться. Не тяните с этим. А я за вас с Алексеем молиться буду. Вас как зовут? Простите старика, запамятовал. Дина? А в крещении как? Дарья? Красивое имя. Буду молиться за рабов Божьих Дарью и Алексея. С Божьей помощью всё уладится.

   Расцеловались на прощание. Поцеловали батюшке руку, получили благословение и вышли на улицу, под апрельское солнце. Стояли втроём, с Алешей и Ольгой, и смотрели вслед русскому человеку, родившемуся в Сербии, жившему в разных странах и доживающему в Канаде. Старик, чуть сгорбившись, перешёл улицу, сел в старенькую Тойоту и, проезжая мимо, махнул на прощание рукой: «С Богом!».

   Предстоял ещё разговор с мужем. С бывшим мужем. Она набрала его номер и сердце знакомо замерло от привычного страха. Все долгие годы жизни с ним она старалась и никак не могла угодить ему. И всегда исподволь ждала отказа в своих просьбах и, хоть короткого, но нравоучения. Освободившись, она задышала свободнее, но каждый разговор с ним давался ей с трудом. По сердцу пробегал знакомый холодок, а при звуке его голоса она каждый раз непроизвольно наклоняла голову словно признавая свою вину. В чем вина - не важно.

   Но сейчас был особый случай. Она наконец освобождалась от него. Убеждая себя, что этот человек больше над ней не властен, она вдохнула в легкие побольше воздуха и сказала:
- Я уезжаю.Освобождаю твою квартиру.
- Уезжаешь? Куда?
- Домой. В Россию.
- Ты сумасшедшая. Надолго?
- Навсегда. И сын уезжает. Вместе со своей девушкой. Она русская.
- С девушкой? Как интересно. А как же...?
- Всё совсем не так, как ты думаешь. Впрочем, он сам тебе расскажет. Если захочет.
- Ну ладно. Не буду вмешиваться в ваши дела. Говорила мне мама, чтобы я не женился на русской. Говорила, что вы все сумасшедшие. Счастья своего не понимаете. Вот вывез тебя в приличную страну, а ты не оценила. Всё вы ищете то, чего на свете не бывает.
- Бывает. На свете всё бывает. Прости, мне надо идти.
- Ну пока. Дай знать, когда приехать за ключами. Бай.
- Бай. Скоро дам знать.

   Пестрый мячик продолжал катиться. Позвонил из Петербурга Алёша, и они разговаривали так, словно не прошло четверти века со дня их последней встречи.
- А помнишь...?
- Помню. И ещё вот это помнишь...?
- Помню. Всё помню. Скоро увидимся.
- Да. Уже скоро. Бог даст.
- Я жду тебя. Всегда ждал. Теперь дождусь точно.

   Через несколько дней позвонил муж. Бывший. И сказал неожиданное.
- Привет. Я тут посчитал. Ты мне экономишь кучу денег. Квартиру эту я сдам. Каждый месяц она будет приносить мне пару тысяч или больше. В общем, я решил дать тебе немного денег. Всё-таки не чужие люди. Надо же будет вам там на что-нибудь жить, пока не устроитесь. Тысяч двадцать дам вам. Будем считать, что взаймы. Если сможешь, когда-нибудь вернёшь. Без процентов. Если сможешь. А, впрочем, не надо, не возвращай. Это мой вам подарок. Выходное пособие. И запомни: больше я вам ничего не должен. Если вздумаешь вернуться, ко мне не обращайся.
- Спасибо тебе. Это щедро. Больше никогда ничего у тебя не попрошу. Обещаю.
Довольный собой, он повесил трубку.

   Чудесным образом были улажены формальности с её паспортом и визой для сына. Вот уже и билет куплен на конец июня.
«Ещё успею застать белые ночи», думала она.
Молилась, заглушая тревогу. Легко сказать, второй раз кардинально меняется жизнь!

   Пришёл день отъезда. Последний раз оглядев квартиру, которая за несколько лет так и не стала ей домом, легко попрощалась с ней. Мебель остаётся мужу как компенсация за недополученную прибыль. Старенькая машина тоже. Порадовалась, что не пришлось возиться со всем этим, теперь совсем не нужным. Последний раз заперла за собой дверь. Ключ оставила консьержу.

   И вышла к ожидающему её такси, чтобы , по дороге в аэропорт, последний раз проехать по городу, в котором прожила без малого четверть века и который так и не смогла полюбить.

   Таксист-индус оказался любителем поговорить. Сначала жаловался, что бизнес идёт совсем плохо. А потом спросил, куда она летит.
Она сказала:
- Домой. Прожила тут полжизни, а теперь лечу домой. Навсегда.

   Ей доставляло удовольствие произносить эти слова, повторять их снова и снова. Неожиданно индус сказал, что тоже собирается домой в Индию. Хотя прожил тут пару десятков лет. Дети наверное останутся, а мы с женой решили вернуться. Так и не привыкли здесь. Хотим на старости жить дома. Денег подкопили, дом здесь продадим, а в Индии купим.
   Остаток дороги он рассказывал, как хорошо они с женой будут жить в их прекрасной Индии, как там тепло и красиво, какие там чудесные люди и как он не может дождаться счастливого момента, когда ступит на родную землю.

   Таксист болтал, а Дина в последний раз смотрела на серо-коричневые дома, на безликие улицы, на редких прохожих, идущих куда-то по делам. Вдруг обратила внимание, что люди идут в основном поодиночке.
«Прощай, город одиноких людей. Оставайся без меня. Мы так и остались чужими. Как хорошо, что мы наконец расстаёмся».

   Дальше был самолёт, где она, едва взлетели, с облегчением уснула. Проснулась, чтобы съесть казенную курицу с рисом из пластмассовой прямоугольной коробки, запить её чём-то вроде кофе и уснуть опять. Она чувствовала , что во сне из неё уходит страшная, смертельная усталость. Как будто она долго делала невыносимо тяжелую работу, и вот наконец можно отдохнуть.

   Разбудила её соседка, крупная блондинка лет шестидесяти, которая пыталась по-русски попросить стюардессу принести чая. Стюардесса улыбалась и не понимала. Тогда Дина перевела соседкину просьбу на английский , чем вызвала огромную соседкину благодарность.

- Ой как хорошо, что вы по-русски говорите! А я совсем замучалась с ними. Ничего сказать не могу. Вот, навещала дочку, лечу домой, в Сибирь. Знаете, не понравилось мне у них. Живут, света белого не видят. Все деньги, деньги, а денег все равно нет. Хотят дом купить, никак на первый взнос не соберут. Говорят, остальное банк даст. Я им говорю, куда же вы в такие долги влезаете? Ведь не выберетесь потом. Работают день и ночь. Зять, был инженер, теперь на заправке работает. Дочка продавцом в магазине устроилась. Устают. Каждый сам по себе, и ребёнок тоже. Внук у меня. Уезжали, он маленький был. Теперь ему десять лет. Русский забывать стал. Некогда им его воспитывать. Не знаю, что хорошего в этой жизни. Я им так и сказала, возвращайтесь-ка домой. У нас и квартира, и дача, и мы с дедом поможем, если что. Обещали подумать. Но я их уговорю. Нечего по чужим углам жить. Ничего в этом нет хорошего. Я три месяца у них прожила. Не нарадуюсь, что домой еду. Мой дед меня заждался. Небось хозяйство запустил совсем. Мужики, они такие. Ничего без нас не могут.

   Соседка всё продолжала говорить, а Дина опять задремала. И сквозь сон до неё долетали слова про деда, дачу, внука, дочку и всё время повторялось: «домой, домой».

   Под этот разговор пролетели все десять часов до пересадки в одном из европейских аэропортов. Дальше были бесконечные коридоры, по которым катилась толпа и гремели колёсами чемоданы, потом пара часов на неудобной скамейке в ожидании рейса, а потом ещё три часа - и дома. Дома.

   Небо над Европой было облачным. Самолёт все время нырял во влажный туман, но, когда подлетали к Петербургу, облака куда-то делись, и Дина увидела город, о котором даже боялась мечтать все эти годы.

   Самолёт сделал круг, огибая город, а она жадно смотрела в иллюминатор, пытаясь узнать улицы и тонкие голубые ниточки рек и каналов.
   Брызнул золотом купол какой-то церкви. Самолёт снижался, сердце колотилось так, что казалось, выскочит. Показалось лётное поле и здание аэропорта. Когда-то она отсюда улетала, думала, навсегда.
А вот как получилось.

   Самолёт наконец остановился. Открыли двери. Она вскочила и, обгоняя людей, пробкой выскочила из самолета, почти бегом добежала до будки, где красивая девушка в погонах внимательно рассмотрела ее паспорт, поставила в него штамп и сказала :
- Добро пожаловать домой!.
Дина широко улыбнулась:
- Спасибо!.

   Потом нетерпеливо стояла у конвейера в ожидании чемодана. И её чемодан выехал из-за резиновой занавески первым. Она схватила его, не чувствуя тяжести, слегка покачнулась, не рассчитав сил, но тут же чьи-то руки поддержали и её, и чемодан. Незнакомый парень, стоявший рядом сказал:
- Осторожнее, так и упасть можно!
Дина опять улыбнулась и опять сказала «Спасибо!». Второй раз за десять минут.
   Мелькнула мысль, что в Канаде вряд ли кто-то осмелился бы дотронуться до неё, даже чтобы поддержать. За это с лёгкостью можно угодить под суд с обвинением в домогательствах.

   Подумала: «Как хорошо, что политкорректность сюда не дошла!». Шершавое слово даже в мыслях позвучало, как будто пенопластом провели по тёрке.

   Но вот она наконец буквально вылетела в зал прилёта и сразу увидела тех, о ком думала и скучала так много лет. Лучшая и единственная подруга Ирка, её муж и Алексей улыбались, махали ей и кричали:
- Дина, Дина!.

   Алексей махал громадным букетом алых роз. Они, как пламя, взвивались в его руке, так что не заметить эту компанию было нельзя.

   Ещё секунда - и Ирка обнимает её, потом Алексей, она пытается разглядеть его, но букет все время находится между ними. Наконец удалось. Они смотрели друг на друга.
- А ты совсем не изменилась, знаешь? 
- И ты совсем не изменился. Ну может быть чуть-чуть.

   Потом они ехали на большой чёрной машине. За рулем Ирин муж. Дина с Алексеем сзади. Разговаривать было трудно. Они все смотрели друг на друга. Узнавая и не узнавая. Она обнимала громадный красный букет и иногда, не выдерживая его пристального взгляда, прятала в него лицо. Розы упоительно пахли. За двадцать пять лет жизни в ином мире она отвыкла от того, что цветы могут пахнуть. Те несколько букетов, которые она получила за долгое сосуществование с мужем, не пахли совершенно. Там вообще был мир без запахов.

   А сейчас она вбирала в себя запах города, запах реки, запах роз. Это было новое, или хорошо забытое старое ощущение.
   За окнами плыл город, о котором она долгое время пыталась забыть, но который вернул её себе, потому что она ему принадлежала.

   Хотя им это было совсем не по дороге, проехали через центр. Будто во сне, мелькнули мосты и набережные, золотой купол Исаакия, кони Клодта, золотая игла с корабликом на вершине, широкая синие-серая Нева и шпиль Петропавловки на острове.

   Наконец въехали в знакомый двор. Остановились у знакомого подъезда. Она смотрела вокруг, узнавала и не узнавала. На месте старой песочницы теперь стоит детская площадка с мудреными конструкциями, двор, прежде пустой, был заставлен дорогими машинами. Подняла глаза и сразу же нашла свои окна на третьем этаже. Окна, кажется, тоже изменились. Вместо старых деревянных рам блестящее на солнце стекло было окаймлено новым пластиком.

   А дерево возле подъезда, которое они всей семьёй сажали тридцать лет назад и которое тогда было тоненьким прутиком, вымахало аж до пятого этажа. Теперь это был мощный тополь, внутри кроны которого шумно ругались воробьи.

   А воробьи, кажется, всё те же, подумала Дина. И старушки на скамейке как будто те же. Хотя, конечно, вряд ли. Слишком много лет прошло.

   Шумная компания прошла мимо вечных старушек. Впереди Ирка с ключом, за ней Дина с букетом, замыкали компанию мужчины с сумками и чемоданом.

   Пока ждали лифта, Дина увидела нацарапанную на старых дверях надпись: «Дина дура». Это сделал когда-то влюблённый в неё соседский мальчишка за то, что она отказалась идти с ним в кино. Её тогда не пустила мама, а он обиделся. Потом хотел надпись убрать, царапал её ножом, но она все равно проступала сквозь царапины. Так и осталось это свидетельство юношеской влюбленности. Было им тогда лет двенадцать. А имя мальчика она забыла.
   Подъехал лифт, старенькая дверь раздвинулась и открыла вполне новую, блестящую и современную кабину.
Подумала: «На этих железных стенах ничего не нацарапаешь. Впрочем, это хорошо. Наверное»

   Ну вот. Ирка открыла дверь и Дина вошла в свой новый старый дом. Все было, как при родителях. Стол, стулья, шкаф, кровать - всё на месте. Будто и не уезжала.

   Ирка быстро пробежала по квартире, распахнула окна, за которыми зелёной стеной шевелились листья тополя, вбежала на кухню, поставила на пол две сумки с продуктами:
- Вот тебе на первые дни. С голоду не умрешь у нас! Не дадим!- и заторопилась на выход.
- Все, мальчики, дайте Динке отдохнуть! И, чуть не забыла, вот тебе карта для телефона, я написала номер на бумажке, вот наши номера, завтра созвонимся и будем решать, как жить. А сейчас отдыхай, разбирай чемодан, ешь, спи, ни о чем не думай. И помни, ты дома. Ты больше не в гостях. Ты у себя дома. Всё. Целуемся, отчаливаем. До завтра.

   Оставшись одна, Дина походила по квартире. Трогала книги, статуэтки на полке. Вдыхала запах дома. Он не изменился. Открыла шкаф. Взяла постельное белье с той же полки, где оно лежало всегда. Постелила крахмальную простынь на свою кровать.
Потом достала с полки мамину любимую вазу голубого чешского стекла и поставила в неё розы. Розы костром вспыхнули на белой скатерти.

   Прошла на кухню. Поставила на плиту чайник. Сразу нашла заварку. Она стояла всё в той же жестяной коробочке со слоном, которую она помнила с детства.
Потом полезла в чемодан, который всё ещё стоял посреди комнаты.
Достала оттуда красно-золотой мамин чайник, тщательно обёрнутый во много слоев одежды. Долетел, не разбился.

   Заварила в нем чай и долго сидела на кухне и пила чай из папиной большой кружки. Потом, качаясь от усталости, доползла до своей спальни и рухнула в свеже застеленную постель.
   Но, прежде чем рухнуть, поставила иконку на свой старый письменный стол, а брошку-голубку положила на тумбочку рядом с кроватью. Посмотрела в сияющий зелёный глаз. Подумала: «Как же долго я сюда ехала! Не ехала, возвращалась. Целых двадцать пять лет и ещё почти двадцать часов.»
Она знала, что теперь всё будет хорошо.

   Через две недели приедет сын. Они будут вместе и ни в коем случае не пропадут. Ведь теперь они дома. И они не одни. Даже если будет трудно, всё равно всё будет хорошо.

   Засыпая, пробормотала: «Спасибо, Господи!».
За окном качался её тополь, где-то курлыкали голуби, она наконец была дома.
Теперь всё стало правильно. Она еще успеет прожить свою жизнь.

Елена Фрумина-Ситникова
г.Торонто, 2020