Разборочная палата

Разборочная палата

Осенью 1957 года, будучи студентом Энергофака САзПИ (Среднеазиатского политехнического института в Ташкенте), я участвовал в очередном этапе "битвы за урожай", то есть находился в одном из колхозов нашей Республики на сборе созревшего урожая "белого золота" - хлопка - основной сельскохозяйственной культуры Узбекистана. Обычно мы присутствовали на такого рода мероприятиях в течение всего сезона сбора урожая, с конца сентября до конца ноября, а в особо неурожайные годы - и того дольше.
 
На этот раз сезон сбора хлопка близился к завершению, было уже довольно холодно, поэтому я не удивился, когда вдруг почувствовал явное недомогание. В нашем колхозе институтом был развернут собственный медпункт, и я направил свои стопы именно туда, где объяснил молодой девушке - институтскому врачу - причину своего появления.

Она привычно сунула термометр в мою подмышечную ямку, подождала положенное время, после чего извлекла его и ахнула, так как градусник показал наличие весьма повышенной температуры: 38,5 градусов. При прослушивании легких, "эскулапка" вдруг обнаружила на моей коже какую-то сыпь, после чего заподозрила наличие у меня опасного заболевания - паратифа. Она тут же вызвала институтскую машину, меня отвезли в наш барак, дали пять минут на сборы самых необходимых вещей, после чего на большой скорости, с завываниями автомобильного клаксона, повезли в Ташкент, в инфекционную больницу, находившуюся в Рабочем городке.

Работавшие в приемном покое медики не стали подвергать сомнению диагноз нашего институтского врача, приняли меня и сразу поместили в так называемую "разборочную" палату, с явным ожиданием того, что время само покажет, болен я или нет и, если болен, то чем именно. Палата была довольно большой и плотно набитой кроватями с такими же, как я, "подозреваемыми" носителями бацилл самых различных болезней. У этих людей врачи очень надеялись со временем найти гепатит, тиф, паратиф и даже (у одного из обитателей этой палаты) сибирскую язву.

В этой палате, в отличие от тех помещений, в которых мы, студенты, жили на сборе хлопка, было очень тепло. Люди, обитавшие в ней, были чрезвычайно общительными, мы играли в шахматы, шашки, домино, рассказывали друг другу анекдоты, в общем, жили очень дружно. Время от времени кого-то из ее обитателей переводили в специализированные палаты, но на их места прибывали очередные кандидаты на обнаружение у них чего-либо весьма существенного из списка инфекционных заболеваний.

Для меня сейчас очень удивительным кажется тот факт, что я тогда почти стопроцентно был уверен в том, что даже при таком интенсивном общении с подозреваемыми носителями бацилл очень опасных инфекционных заболеваний, моя иммунная система успешно защитит меня от них. Но одна, "задняя" мысль, все-таки, была: слово "почти" относилось к возможности заражения через кровь. 

В то время люди брились опасными и безопасными бритвами, электробритвы только-только начинали пробивать себе дорогу в жизнь в нашей стране, и их обладателями были, буквально, единицы. Я брился тогда опасной бритвой. Сейчас, наверное, мало кто знает, что представлял собой этот действительно опасный парикмахерский инструмент. В процессе бритья с его помощью, было почти невозможно избежать небольших порезов на своем лице. Вот именно их я больше всего и боялся в инфекционной больнице, так как любая инфекция очень опасна именно при ее попадании в организм через кровоточащую ранку. По этой причине я в течение всего времени пребывания в этой больнице ни разу не побрился.

Так как меня привезли в данную больницу буквально с хлопкового поля, я не собирался расстраивать своих родителей сообщением о моей вынужденной передислокации. Однако, жизнь преподнесла родителям неожиданный сюрприз и без моей информации подобного рода.

В те годы в стране был очень популярен такой одесский анекдот: "На одном из предприятий скоропостижно скончался его служащий. Расстроенные этим происшествием коллеги стали судорожно думать о том, каким образом сообщить об этом супруге покойного, чтобы в наименьшей степени травмировать ее психику. В результате было принято решение направить к ней того из них, кто был, по их мнению, наилучшим дипломатом. Он пришел в дом, в котором жила жена покойного, и постучал в дверь. Послышался женский голос:
- Кто там?
- Простите, здесь живет вдова Рабинович?
- Какая вдова? Какая вдова? У меня есть муж!
- Фиг у тебя есть муж!".

Нечто подобное этой анекдотической ситуации произошло и с нашей семьей. На другой день после моего водворения в инфекционную больницу, в дверь нашей квартиры кто-то постучал. Мама решила, что пришел папа, и открыла дверь. Тут же в квартиру ворвалась группа людей в спецодежде и начала производить дезинфекцию квартиры, поливая зловонными препаратами все, что попадало им на глаза. Это были сотрудники районной СЭС (санэпидстанции). Совершенно потрясенная происходящим, мама закричала СЭСовцам:
- Что вы делаете? У нас нет больных! Муж на работе! Сын на хлопке!
- Фиг на хлопке! Он сейчас находится в инфекционной больнице, где лучшие врачи-инфекционисты города до изнеможения борются за его жизнь, спасая от паратифа!

Сделав свое "черное дело", дипломаты-СЭСовцы отбыли к месту своего постоянного базирования, оставив маму в состоянии полнейшего ступора, обуреваемую теми же чувствами, которые бушевали в душе вдовы Рабинович после визита сослуживца ее покойного мужа. Наутро мама рванула в мою больницу. Ей, естественно, не разрешили встретиться со мной, но согласились передать мне ее записку, а также принести ей мой ответ. Я постарался успокоить ее в максимально возможной степени.

Жизнь продолжалось, лечение и непрекращающиеся настольные игры с потенциальными носителями бацилл - тоже. Наконец, наступил долгожданный момент моей выписки.

Самое интересное во всей этой моей истории с нахождением в больнице заключалось в том, что после того как лучшие врачи-инфекционисты города боролись с моим паратифом и победили этого злейшего врага человечества, они выпустили меня на одиннадцатый день из разборочной палаты на волю, выдав мне на руки эпикриз (выписку из истории болезни), в котором черным по белому было написано, что я болел вирусным гриппом. Поскольку в течение всего времени пребывания в больнице ни разу не брился, я вышел из нее бородачом, слегка напоминавшим внешне Эрнеста Хемингуэя.

Борис Пономарев