Жопных дел мастер

Михалыч был разведен уже более десяти лет. Жил один, в основном на даче. Михалыч был мужиком рукастым, уважаемым соседями, а в особенности благодарным соседкам, которым он   оказывал помощь,  и  потакал их всевозможным капризам.
На той же дачной улице,  через пару домов от него проживал Борис Яковлевич, доброжелательный разговорчивый интеллигент, врач – проктолог, не менее обожаемый соседями. Сам Борис Яковлевич  был человеком обеспеченным. Известные и   влиятельные пациенты  задабривали его дорогими подарками, в надежде, что он не будет исподтишка распространяться  об их интимных подробностях. К Борису Яковлевичу с удовольствием забегали соседи, чего-нибудь помочь, крылечко там подправить, баки подкрасить, зная, что обязательно получат за труды диковинный коньяк.
Проктолога  сильно недолюбливал Михалыч, проработавший всю жизнь на стройке,  которому никак не по силам было понять,  как это мужик, добровольно выбрал себе занятие, каждый день заглядывать в чужую задницу. За глаза Михалыч ворчливо  называл Бориса Яковлевича  жопных дел мастером, и  из брезгливости не подавал проктологу руки.
Зимой, после празднования Нового года Михалыч занемог…  Стыдно, кому сказать, прихватил его геморрой.  Михалыч пробовал народные средства, рылся в интернете, но  так и не смог своими силами победить  своего внутреннего врага.
Сцепив зубы, Михалыч пошел в поликлинику, обливаясь потом и сгорая от стыда, прошел все муки ада  постыдных подробностей с молоденькими врачицами, сестрами, получил от них массу  успокоительных сочувствий, о том, что операция будет пустяшной, ничего страшного, и вообще, все хорошо.
Никому не сказав ни слова,  в надежде сохранить в тайне этот позорный факт в своей биографии, Михалыч собрал узелок и отправился в больничку.  Первым, кто попался ему на глаза,  был Борис Яковлевич.
- Ааааа.., -заулыбался он, пряча руки в карман халата, - И ты к нам! Привет, привет!
Каких только жутиков не наслушался  от  сотоварещей по беде Михалыч.  В соседней палате лежал молоденький писклявый педик,  которому в порыве страсти  предмет его обожаний залил в прямую кишку стакан цемента. Другой,  был жертвой  безумной любви к самому себе, и засунул себе  туда же бутылку,  третий засунул  бокал… Этажом ниже лежала девица, дожидающаяся судебной врачебной комиссии. Девица подала в суд, утверждая, что ей   сделали, как она утверждала, неудачную операцию, и теперь она,  не испытывает прежней остроты чувств от анального секса.
Михалыч таращил глаза, плевался, открыв для себя  новую ветвь жизни, и немного успокоившись, от того, что его позор, по сравнению с этими жертвами сексуальных страстей не такой уж и позор.
Михалыч мужественно перенес все  унижения, когда его ставили в постыдную позу перед молоденькими медсестричками, как тряслись от страха его интимные подробности, как долго и методично ковырялся в его выходном пособии Борис Яковлевич.
Через неделю Михалыча выписали. На следующий день он прибежал к  Борису Яковлевичу с двумя бутылками дорогущего коньяка, тряс его руку, и, багровея от смущения, пересохшим голосом умолял: «Ты, это, Борис Яковлевич, не мети метлой там на дачах, что это, того, что я лежал тут у тебя. Ржать ведь будут, и бабы опять же..».
- Да не вопрос, замётано! - весело   парировал  Борис Яковлевич, пряча бутылки в шкаф, набитый  дорогим коньяком.
Тяжко вздыхая, Михалыч шел домой, и на душе его скребли кошки: «Поди не растреплет.. ведь интеллигентный же человек».