Запачканная лошадь с горностаевой шкурой

   Вот эта странная запачканная лошадь на рисунке Пушкина – это знаете, кто? Это – Наталия Николаевна! Я бы не догадалась, если бы не вздумала перечитывать «Дон Кихота», в котором есть новелла о двух друзьях, один из которых хочет проверить верность своей жены посредством друга: «Повесть о безрассудно-любопытном».

  Меня с самого начала волновали какие-то «горностаевые» пятнышки на шкуре этой лошади. Мне всё виделось здесь подобие царской мантии. Я отнесла эту лошадь к одному из четвёрки слуг Яковистского двора: камергера, камер-пажа, камер-юнкера, постельничего - http://proza.ru/2018/05/15/1422 - вот этим постельничим, или обер-камергером Двора, я и посчитала эту лошадь. Обер-камергер назывался по-английски -  Groom of the Stole, - при этом Stole – и стул (туалетный стульчак), и мантия. Возможно, моя старая версия остаётся верной. У Пушкина сплошь и рядом – многообразие интерпретаций одного факта… Но уж больно хорош текст Сервантеса, и больно подходит к пушкинской ситуации!

Судите сами:

«Пойми, друг мой, что женщина – существо низшее и что должно не воздвигать на ее пути препятствия, иначе она споткнется и упадет, а, напротив того, убирать их и расчищать ей путь, дабы она легко и без огорчений достигла совершенства, заключающегося в добродетели. Естествоиспытатели рассказывают, что у горностая белоснежная шерсть и что когда охотники за этим зверьком охотятся, то пускаются на такую хитрость: выследив, куда он имеет обыкновение ходить, они мажут эти места грязью, затем спугивают его и гонят прямо туда, а горностай, как скоро заметит грязь, останавливается, ибо предпочитает сдаться и попасться в руки охотника, нежели, пройдя по грязи, запачкаться и потерять белизну, которая для него дороже свободы и самой жизни. Верная и честная жена – это горностай, честь же ее чище и белее снега, и кто хочет, чтобы она не погубила ее, а, напротив того, сохранила и сберегла, тому не следует применять способ, к коему прибегают охотники на горностая, не должно подводить ее к грязи подарков и услуг навязчивых поклонников, – может статься, даже наверное, по природе своей она недостаточно добродетельна и стойка, чтобы без посторонней помощи брать и преодолевать препятствия, необходимо устранить их с ее пути и подвести ее к чистоте добродетели и той прелести, которую заключает в себе добрая слава…».

Вот поэтому теперь я думаю, что запачканная лошадь с горностаевыми пятнышками на шкуре, - это отсылка не только (а может, и не столько), к груму ночного горшка, но и – к жене Поэта… Ведь и первое, что написал в Дневнике своём Пушкин, после Указа о камер-юнкерстве: «Двору хотелось, чтобы Н.Н. танцовала в Аничковом!»… А буквально за две недели до этого, когда что-то мистическое творилось с мебелью в придворных конюшнях…

А.С. Пушкин. Дневник. 17 декабря 1833.

… «В городе говорят о странном происшествии. В одном из домов, принадлежащих ведомству придворной конюшни, мебели вздумали двигаться и прыгать; дело пошло по начальству. Кн. В. Долгорукий нарядил следствие. Один из чиновников призвал попа, но во время молебна стулья и столы не хотели стоять смирно. Об этом идут разные толки. N сказал, что мебель придворная и просится в Аничков»…

Конечно, этот N – это сам Пушкин.

Конюшни и Аничков дворец таким образом сближены. Да и называть дам кобылицами было принято ещё во времена Анакреонта!

Да и пробивающиеся рожки на обритом черепе Пушкина-лошади так же заставляют думать в этом направлении…

Я не говорю об этом как о свершившемся факте. Скорее, Пушкин предполагал такое именно разворачивание событий. Привязать Н.Н. ко Двору с помощью мужа-камер-юнкера и очернить связью с кем-нибудь… Кто-то, то есть, Дантес, был так же уже доставлен в Петербург, к царскому Двору. О чём Пушкин так же замечает в своём Дневнике от 26 января 1834: «Барон д'Антес и маркиз де Пина, два шуана, будут приняты в гвардию прямо офицерами. Гвардия ропщет».

Спустя ровно три года Пушкин будет драться на дуэли с  "бароном д'Антесом", чтобы навсегда отстоять чистоту своего Горностая…