Засекреченный клад

Медиумическая повесть, записанная при помощи "яснослышания".


  Одиннадцать часов вечера, вся семья отправилась в свои постели. Младший Толенька ещё не спал: вчерашний гимназист, сегодня вознамерился поступить на военную службу – не спалось. "Маменька приказывает – я выполняю: как надоело всё это!" – думал он, ворочаясь в постели.
Маменька, Софья Аркадьевна Плисецкая, женщина уже немолодая, жила в ожидании чуда: что-то вот-вот должно случиться, что-то уж очень хорошее. В это не вписывалось поступление Толи, Анатолия Викторовича Плисецкого, на военную службу – молод ещё.
  - Отец, - говорил он маменьке, - вон когда поступил: шестнадцати не было.
  - Это он так сказал, - возражала неуступчивая маменька, - кто его такого возьмёт, щуплого?
Отец действительно выглядел сухощавым, но ему было к лицу – об этом все говорили, как вдруг... внезапно исчез. Куда? В госпиталь. Мать была безутешна. Отец болел сильно, неизлечимо и вскоре умер. В доме царил траур: никто не ходил в белом, даже прислуга, так длилось около одиннадцати месяцев. В один не очень солнечный день (лил дождь) мать сказала:
  - Хватит трауру быть. Виктор, - она всегда звала мужа по имени, - этого бы не хотел и не одобрил. Оленьке можно все наряды примерять, вон как выросла и прислуга... – она схватилась за платок, слёзы закапали из глаз, - не могу остановиться, - сказала, - ... это потом... всё. Оленькин жених зачастил, - она продолжила через некоторое время, - молод ещё...
  - А мне сколько, маман? – Ольга называла маму на французский манер, "так лучше" – настаивал её жених Александр Васильевич (известная фамилия).
  - Вот то-то, всего шестнадцать, а ему, - она хотела прибавить, задумалась и перевела разговор в другое русло, - а вот Анатоль... – и она рассмеялась, ей хотелось подшутить над братом, ведь его в армию не брали "за недостатком лет", но она не знала, что вердикт "одобрено" уже стоял на прошении – брат был настойчив.
Старший брат Виктор, его назвали именем отца, когда тот был в походе, пользовался уважением семьи (даже у матери в спорных вопросах находилась фраза: "Витенька что скажет?"), сказал:
  - Анатолию пора... решать, куда... себя... посвятить, - это он сказал за обедом.
Тогда он и решил:
  - Буду, как отец... капитаном...
Мать выронила вилку из руки.
  - Ты что говоришь? Отец бы... – она заплакала.
  - Маман... – Ольга хотела утешить, она строго посмотрела на братьев.
  - Ладно потом, Анатолий, поговорим.
Брат не стал ссориться с сестрой, их короткие стычки всегда заканчивались плачевно – оба были расстроены. Братья между собой не ссорились никогда: Анатолий выполнял субординацию, как учил отец. И даже когда не был согласен со старшим братом, молча кивал, потом выяснялось, что был прав он, на что Виктор всегда говорил: "Извини, был не прав", - и братья мирились. Мир в семье поддерживался сам собой: ещё при отце было заведено – старшие отвечают за младших, а мать любили все и подчинялись молча.
Теперь Анатолий занял главенствующее положение в разговорах. После того, как он во всеуслышание заявил, что записан на флот, мнения были настолько противоположные, что слушать перестали друг друга и "маман стала сердиться", на что Ольга указала братьям.
  - А мне твой жених не нравится, Оленька, - это было неправдой "Сашку" все любили в доме, даже слуги: весёлый, застенчивый: как это всё уживалось в одном человеке? – так что, разведу вас?
Всем стало смешно.
  - Нет, ты прав, конечно, надо продолжать дело отца, сначала... – Виктор задумался, - хорошо, с матерью поговорю я, вам молчать!
Он был старшим в семье – мать оберегал он, сейчас было важно сказать, что после первого отказа, было составлено прошение на имя государя и получено подтверждение, что доставлено следом "одобрено". Так семнадцатилетний брат надел военную форму моряка.

  - Мама, сегодня уезжаю.
  - Знаю уже: всё собрал? Дай проверю, - она собирала отца в походы, знала, что положить, а что будет лишним, - так и знала, - она вскинула глаза на сына, - это зачем? Это не нужно будет, - она держала в руках большой свёрнутый вчетверо лист с рисунком Оленьки.
  - Отдай, мама, пусть Оленькин рисунок будет при мне. Ну, не надо... (мать плакала). Хорошо, возьми, тогда этот, - на нём был изображён портрет котёнка, - правда хорош?
  - Какой ты... – мать хотела сказать "ребёнок", - несмышлёныш, засмеют там матроса, разглядывающего, - она потрясла в руке "портрет".
  - Ладно, не буду брать, - он представил... и улыбнулся, мать в это время доставала из отцовского саквояжа (теперь он принадлежал Анатолию), - это за что?
  - Не надо тоже, по той же причине, - увы, это была сорочка с вышитыми пуговицами, выглядела нарядно, немного забавно, но для похода не годилась, - юнге такое непозволительно, - она потрогала "пуговицы", - мальчишество, - в ней проснулся материнский инстинкт защищать своего младенца, она знала, что он может насмешить команду, потом прозвища не избежать – как бы не на всю жизнь, - отец рассказывал...
Дальше этого не пошло, всё выглядело приемлемо: бритва на месте, полотенце...
  - Всё что будут выдавать, не бери, не нужно, разве поменялось... вот... это положи, - она принесла из своей комнаты записную книжку отца, - здесь всего несколько строк... остальное можешь...
  - Не надо, мама, вот и расстроил тебя напоследок.
  - Пиши... – дальше шли наставления, - и не забудь...
Провожать вышли все, прислуга стояла на крыльце, а семья обнимала Анатолия возле кареты. Сашка пришёл последним.
  - Сашка, как я рад! – обнялись по-дружески. – Ты уж береги, - он кивнул на сестру, - Оленьку, поручаю тебе... буду писать сам, не отвечай, не знаю, в каком порту будем, потом приеду. Ну, мама, опять... – мать плакала, вытирала слёзы, - платок уже мокрый совсем, вот и Оленька разревелась, всё, пора, хватит!
Он сел в карету, помахал рукой.
  - Трогай!
И все замахала руками.
  - Прощай!

Два месяца прошли быстро, все готовились к свадьбе, обещал быть Анатолий, но непредвиденные обстоятельства поменяли планы. Мать уехала встречать Толеньку и не вернулась. "Что случилось?" – спрашивали все.
  - Я поеду, - Виктор, как всегда, решил вмешаться первым, но пришло известие – мать при смерти, поехали все.
Приморский город, людей на улице не так много:
  - Не как у нас, - сказала Ольга.
Больницу нашли быстро, там в палате увидели... нет, ещё живую, но никто не узнал – не она: черты резкие, лицо осунулось, похудела так...
  - Дети, - хрипела мать, больше слов не слышали, она впала в бессознательное состояние.
Доктор успокаивал, как мог, но дети всё ещё не верили, что это их мать.
  - Она лежит у нас уже две недели, мы послали за вами, вот её документы, - он показал на столе разложенные письма.
Дети прочитали адрес.
  - Наш, это от Анатолия, - Ольга вертела в руках письма, - вот последнее, в нём, - она развернула... захода в порт не будет, может...
Виктор постучал по конверту.
  - Письмо запечатано, мама бы открыла и прочитала все. Наша бы мама не стала везти нам нераспечатанные письма, чтоб прочитать вслух.
Тут даже Александр, который увязался за невестой и чувствовал себя "своим" в семье, сказал:
  - Что ж, - он первый поверил, что это мать Ольги, - из этого следует, что письма отданы этой женщине, - дальше картина в голове сложиться не могла.
  - Надо искать мать, - решительно заявил доктору Виктор, - письма мы заберём, они наши, адресованы нашей матери, но эта женщина не наша мама. Мы оставим вам деньги, если случиться, - он кивнул в сторону палаты, в которой находилась чужая женщина, - что-то плохое, жаль, что её собственные дети не могут...
  - Постойте! – Ольга перебила брата. – Где вещи нашей... этой... понимаете, я узнаю по ним, по юбкам, кофте...
  - Понимаю, - доктор выглянул в коридор, - Наталья Андреевна, принесите... сейчас принесут, вещей немного, хотя, если ваша мать ехала издалека, вещей должно быть больше.
  - Нет, - чуть не закричала Ольга, - не мамины, здесь все другие, она такое не носила, она... (доктор посмотрел на девушку, опрятно и дорого одетую), вот так и мама была бы одета, - перехватив его взгляд, сказала счастливая дочь, узнавшая, что умирающая женщина не её мать.
  - Хорошо, я только рад... за вас, но поймите меня, она ведь просила детям... – он задумался, - женщину парализовало, говорила плохо, лицо перекошено, вы видели... так помню, давайте спросим: Наталья Андреевна, на минуточку, - и уже тихо, - можно на минуточку? – обратился он к розовощёкой сестре, появившейся в дверях через минуту.
  - Что, Афанасий Петрович, скажете на этот раз? Ещё что-нибудь принести... прикажете? – тон сестры был таков "что за ерунду приспичило опять?"
Доктор стушевался и виноватым тоном выдал:
  - Вот эти... господа отказываются от своей матери, видите ли, не их она, - брат с сестрой переглянулись, доктор заметил, слегка махнул рукой, мол, потом, - кто у неё сиделка... была?
  - Сиделку сняли, она умирает, что смотреть? Вон сколько, ещё живые, - доктор сам знал, в палатах лежали умирающие раненые: начались военные действия и раненые стали поступать, пока ещё было не много, - а была баба Люба, ей что, сидит здесь, - она показала на соседнюю палату, - её спросите, скажет сама... увидите.
Бабушка Люба была бы "больной" в глазах молодых людей, если бы не представлена была сиделкой. Слепая на один глаз, вторым сощурено смотрела на "пристававших" к ней господ.
  - Што? Што? Какая? Мать? Не мать? – удалось объяснить ей, о какой больной идёт речь, но сиделка оказалась глуха на одно ухо (потом сестра сказала, думали глуховата на оба), добивались долго, но, наконец, баба Люба замотала головой и решительно, громко произнесла, - нет, не знаю, что говорила ваша мать.
Наблюдавшая за разговором сестра Наталья Андреевна улыбалась, и когда молодые люди обратились к ней, спросила:
  - Что, поговорили? Вот-вот, если что и сказала ваша "немать", конечно, не она, - Наталья Андреевна смерила взглядом Ольгу, - то услышать баба Люба не могла, глуха на ухо, - показала на правое, - мы даём работу, если задыхаться станет больной, раненый вот, - вносили раненых, - позовёт... пора, господа, потом...
  - Больше ничего сегодня не узнаем, - сказал Виктор и направился к выходу, за ним Ольга под руку с женихом.

  - Сегодня бы поженились, - скучающим голосом сказал Александр.
Они с Ольгой прогуливались по набережной.
  - Без мамы?
  - А мои родители? Ведь теперь... – он хотел поцеловать невесту.
  - Потом, увидят, - Ольга отстранилась.
  - Ну, что ж, - вздохнул жених, - и не надеялся...
  - Сашка, смотри, несут ещё!
  - Это трупы, видишь как складывают, раненных давно... раз, два... семь. Это береговые, с кораблей не выносят, только раненых.
Корабль стоял на рейде, выгрузка шла с баркаса.
  - Аютум, - загадочно произнесла Ольга, она пыталась прочитать название судёнышка, но качка и высота волны не позволяли прочитать правильно, жених засмеялся.
  - Уютный, Оленька, Уютный, вон же...
  - Что смешного? – пожилая женщина одёрнула молодых людей. – Что мёртвые?
  - Извините, мы не о том, - Ольга пыталась оправдать смех.
  - А я о том. Знаете что? Шли бы вы... – женщина чуть не плакала, - уют...
  - Что там произошло?
  - А это пока ласточка, налетит ещё, говорят.
Позже молодые люди узнали о стычке двух кораблей.
  - Постреляли, - сказал во всём сведущий сторож, охранявший объект, назначение которого молодые люди не могли понять, - идите-идите, нечего вам тут стоять, узнают, что говорю с вами.
  - Мы не разбойники какие, - хотел отшутиться Александр, - но мы пойдём. Не военный, а идите-идите, - это он уже невесте выговаривал, - надо узнать.
  - Давай потом, Виктор уже нас заждался, сказал...
  - Идём, Оленька, дай руку.
Гуляли они не долго, да и ветер налетел с моря.
  - Пойдём, душа моя, не успеем – шторм, ещё простудишься, - он бережно обнял невесту за талию, и они пошли к гостинице.
Так называлась харчевня, гостиничные номера были на втором этаже. Подавали водку, пиво какое-то "Достамысло", - прочитал Виктор и спохватился. – Вот ведь не спросил!
Подошёл к стойке, там стоял молодой парень в рубахе, перетянутой бечевой.
  - Сколько тут гостей? Спрашиваю... – Виктор объяснил, что они ищут даму, которая, возможно у них остановилась.
Парень не слышал:
  - А-а-а.
Глухонемой, догадался Виктор. Он придумал, как спросить: показал на сестру, показал морщины на лице и ткнул в потолок, на втором этаже располагалась та самая гостиница.
Парень замотал головой, понял:
  - Нет, - и снова замотал.
  - Значит, здесь и не было?
Парень замычал, как телок:
  - М-м-м...
  - Не надо, не мучай его, молод ещё... так с ним, - стала всматриваться в черты приезжего господина, - вам... – она что-то писала на бумаге, - вот сюда надо. Иди-иди, - это она сказала парню, помогавшему ей с гостями.
"Родственники? Сестра? – черты лица были похожи, - мать, - догадался Виктор, - только мать может так заботиться о сыне".
  - Вот деньги, - они почти ничего не ели, но деньги отдали сполна, половину блюд не успели поднести.
  - Благодарствуйте! Она там, только... – но договаривать не стала.

Они ожидали увидеть больную мать, но то что представилось перед их взором, ошеломило и напугало одновременно. Перед ними сидела кукла, самая настоящая живая кукла.
  - Мама, что с тобой? – бросился в её объятья сын.
  - Умер, Толенька умер, не могу, - она хотела заплакать, но только хрипела, и плечи содрогались от икоты, рефлексии её подбрасывали – она не могла дышать.
Как умер отец, они помнили, но это было исступление.
  - Мама! – бросилась на шею Ольга. – Маменька!
Они обе плакали, обнимая друг друга.
Утром пошли хоронить.
  - Это с Уютного?
Хмурый матрос ничего не сказал, но увидев плачущих женщин, тихо:
  - Они.
Виктор подошёл к телам, стал рассматривать.
  - Бравым матросам здесь ли не быть?
  - Нет его, мама, не здесь. Где ещё?
  - Вон там, - матрос указал на горку, - ещё привезут, сказали к вечеру.
Прояснялось всё, что происходило. Это не корабли стреляли друг в друга, это вражеский десант высадился на острова, приблизительно в восьми милях от берега.
  - Там и полегли ребята, - завершил свой рассказ моряк, принявший их неохотно вначале, потом будто передумал, увидев плачущих женщин, - во-он ещё, уже указывая, как пройти к телам.
  - Их много, - Александр придерживал Софью Аркадьевну с одной стороны, а дочь с другой стороны вцепилась в руку.
  - Не надо, мама, не пойдём, пусть вон Виктор, видишь?
Виктор шагал впереди, дал знак сестре остановиться.
  - Сам пойду, вы постойте здесь, маме нельзя видеть всё это.
Он был выше всех ростом и видел, как укладывают в ряды солдат. Да, это были тела в солдатской форме...
  - Два моряка вижу, сказал он себе громко, - пошёл к ним, среди них не было Анатолия, запомнил перекошенное лицо гвардейца, которое всё ещё кричало или от боли...
  - Нет Толеньки? – кричала мать, она видела переходящего от тела к телу своего старшего сына и, рыдая, кричала, - нет?
  - Нет, мама, - он ещё заглянул под сукно, взгляд остановился на бровях – они, он узнал ямку на щеке – это был брат, его подбородок – он, - всё!
Он отдёрнул суконное одеяло, ими были накрыты все матросы и солдаты: "Как много", - Виктор окинул взглядом ряды.
  - Нет, мама, не он, только похож, посмотри.
Рванувшая к сыну мать застыла, скрестила на груди руки:
  - Не мой! – закричала во весь голос. – Не мой сын! – и упала без чувств.
Хотели нести к доктору в больницу, но раненых всё подвозили, на крыльце толпились люди.
  - Не сюда! – Виктор вспомнил женщину, которую приняли за мать, сейчас она была похожа как две капли воды, вдруг его озарило: "Мы ошиблись тогда с матерью и ошибёмся на этот раз", - не он, похож, не он, - твердил себе не переставая.
  - Что бормочешь? – помоги, не удержу.
  - Сейчас помогу, Александр, вот попрошу...
Два здоровых матроса тащили раненого.
  - Больше нет, - сказал один из них, - эти не выживут.
  - Ребята, можете помочь? – спросил Виктор.
  - Что не помочь? – спросил один, глядя прямо в глаза. – Поможем?
Другой кивнул.
  - Вот только закончим.
Вынесли бабушку. Виктор едва узнал в ней ту женщину – мать, ожидающую своих детей. Черты лица совсем запали, она была похожа на череп с ввалившимися глазницами – глаз не было совсем: "Это её мы называли мамой".
Мать уже стояла на ногах: привалилась к Александру и держала за руку Оленьку. Сознание вернулось, но она ещё не смела поверить, что сын её жив.
  - Толенька, Толенька, - шептала она, но становилась на ноги всё крепче.
  - Где помочь? – матросы были уже готовы идти вслед за господином, одетом "не по сезону – празднично".
  - Не нужно, мать уже может идти сама, вот вам, - Виктор достал деньги и решительно сунул в руку одному из матросов.
  - Так мы могли бы...
  - Теперь сами, - Виктор, улыбкой поощряя взять его деньги, перевел разговор, кивнув на умершую, - есть кто?
  - Е-есть, тут, - показал в сторону тел солдат, - все там, трое. Уж как хотела... – матрос не стал договаривать.
  - Так скажите, кто эта мать, хоронить надо вместе.
  - Не мать им, а тётя, не родная, усыновляла: "Сынок, сынок", - говорила, вот ведь как.
  - Мы пошли, Витенька, - мать уже шла своими ногами.
  - Виктор, мы ждём! – Ольга нетерпеливо просила присоединиться.
  - Иду.
Все ожидали развязки, так не могло продолжаться долго. Виктор пошёл искать главного, кто отвечает за всё это, им оказался отставной майор.
  - Сейчас на службе, уволен был по ранению, - со статским майор Пётр Демидович разговаривал спокойным голосом, без деловой нотки, - та-ак, поищем, - он стал листать толстенный журнал, в нём записывались все прибывшие с кораблей раненые и убитые в отдельной графе, все данные о человеке убитом были точно описаны: на основании журнала выдавались справки вдовам и сиротам, о раненых только имя фамилия и отчество, да адрес, куда писать родным. – Вот ещё уведомить, - он показал графу, - не брался пока, времени всё нет, а помощников не дают: "Все наперечёт", - говорят. Ночами буду...
  - Оленька! Иди, помоги, пожалуйста, - он позвал сестру из коридора.
  - Я сейчас, - они всё время держались за руки, Александр не хотел отпускать, - пусти, - с нарочитой суровостью сказала Ольга, но руку не дёргала.
  - Иди и ты, Сашка, поможешь, здесь всем работы хватит.
Виктор предложил свою помощь.
  - Здесь одному не справиться за сутки. Мы аккуратно перепишем, а вам останется подписать.
Майор не стал отказываться от помощников, молодые люди вызывали доверие. Фамилия Сашки сделала чудеса: майор встал со стула, пожал руку.
  - Тот самый? Внук?
Сашка застеснялся.
  - С ним такое часто, - Виктор ласково потрепал друга по шевелюре, - ладно, давай работай, внук.
Он показал "образец" – похоронка на неизвестного, в списках значилось огнестрельное ранение, но фамилию...
  - Фамилию не указал, нет её пока, куда писать, не знаем, пока вот так, а потом... Тут ещё, посмотри, а барышня тебе...вот это, здесь раненых много ещё, ночью хотел, днём весь... на мне всё, - сказал оправдываясь майор, - пойду сейчас в госпиталь, кто умер, скажут, - ну, это потом... сам.
Он оставил молодых людей одних, они тут же принялись за писанину.
  - Как много!
  - Оленька, не смотри, а делай, так быстрей... – Сашка вдруг подумал – найдут они фамилию своего брата, бросят все дела и пойдут смотреть на труп или на раненого, - ты там аккуратней, вперёд не заглядывай.
Оля улыбнулась, она любила жениха и слушала как брата, почти беспрекословно.
  - Не буду, ладно.
Журнал разложили на столе, и каждый описывал свою колонку.
  - Вот этот... фамилию не разобрать, оставлю пока так, а этот... постой, фамилия кажется знакомой: не узнаёшь?
  - Да, он, - Виктор знал его, - хороший человек был, отец рассказывал... – договаривать не стал, слезливым не был, но тяжесть прощания с отцом... а тут и знакомые уходят вот так.
  - Витя, я пишу вот этот столбец, не переписывай за мной...
Они переписывали два часа, майор так и не появился.
  - Всё! Здесь нет. Что-то надо делать. Надо маму предупредить, вы идите, я подожду майора и работу надо сдать.
  - Хорошо, мы придём потом.
  - Не надо. Оленька, а ты оставайся с мамой, хватит бедной женщине дежурить.
Они наняли кухарку, чтоб та присматривала за матерью: не готовила еду, как ей предписано было, а только сидеть рядом с больной женщиной. Доктор был занят, его не отвлекали – сами справлялись. "Если бы не нервы, мать была бы здорова", - думал каждый, но Софья Аркадьевна была больна, к ночи поднялась температура, утром не спадала, когда уходили.
  - Придётся просить доктора, если не спадёт к вечеру, - сказал Виктор, уходя из дома.
  - Ладно-ладно, Витенька, подожду, вы приходите...
  - Мама, не плачь, мы скоро.
  - Софья Аркадьевна мы мигом: только туда и сразу назад – быстро, - Александр, как член семьи, участвовал во всех разговорах.
  - Ладно, Сашенька, не беспокойтесь, я тут сама, - и показала на кухарку, пожилую женщину лет пятидесяти, - с ней, идите.
И вот они задержались уже...
  - Да, Виктор Викторович, такая судьба, хорошо, что вы здесь остались... дождались, - майор оглядел комнату, молодых людей уже не было, Виктор сидел, обхватив голову руками, когда он входил.
  - Конечно, дождусь, - Виктор быстро вскочил со стула, - их отправил... мама... Вот сделанная работа, здесь те фамилии, что вам самим надо...
  - Хорошо-хорошо, Виктор Викторович, садись, ты ведь мне в сыновья... – он оправдывался за своё обращение на "ты".
  - Понимаю вас, новости...
  - Да, только ты послушай: вроде ничего такого... – майор покрутил ладонью, Виктор напряжённо слушал, - бывало хуже, здесь есть папка, я не показал, здесь особые приметы тех, кого опознать не могут, тут и раненых много... есть раненые, больше, конечно... ты понимаешь, имён у них нет, паспортов и билетов – сам понимаешь... Выхожу, думаю, а сам: "Ведь там барышня". Давай смотри, я пока разберусь... этих мы отправим... этих... так, где? А, вот...
Он перебирал записи, а Виктор листал журнал.
  - Дальше, Витя, не смотри, там старое, тоже было... – он неожиданно перешёл на отеческий тон, Виктор не возражал, только улыбнулся.
  - Да, здесь есть, - он постучал пальцем по графе, - возраст примерно его, цвет волос, глаза карие, как у отца, - сам он наследовал глаза матери – голубые, у Ольги "тютелька", как она выражалась, карие, а так черноты необыкновенной: "Да, хороша сестрица", - думали братья, глядя в полураскосые глаза сестры: "В бабку-турчанку", - смеялся отец, но рассказывать не стал, только посмеивался. Братьям от этих черт ничего не досталось, вот и думали... – Рост бы узнать, чуть меньше... - "моего" хотел сказать.
  - Да как же его узнать? Живой? – майор заглянул через плечо. – Увечья, парень... – этого ещё привезут, - не знаем пока, вот смотри, здесь написано – я в журнал честь по чести: когда? Привезут завтра, а уж как там?
  - Как же фамилию не написать?
Майор поднял глаза.
  - Вот так... бывает, что не могут, а так – в этот журнал, милости просим.
Разговаривали ещё долго. В конце майор предложил:
  - Есть хочешь, Виктор Викторович, - майор снова перешёл на официальный тон, - а то у нас тут офицерская столовая, кормят во, - он показал "по горло".
  - Нет уж, пойду, господин майор, Пётр Демидович, простите, - они договорились по-простому, Виктор забыл, - мать больна, там со всеми. Прощайте.
  - Ещё увидимся, Витенька, завтра на причал пойду, увидимся.
Они пожали друг другу руки и расстались, а ты того?..
  - А, это, - Виктор понял, - почему не служу? Сердце, Бог наградил, пока так, потом лягу.
Виктор никому не рассказывал о сердце, болело – нет, никому, домашние знали и тоже молчали.
  - Кому я нужен такой? – когда мать уговаривала жениться.
  - Женись, Витенька, будет кому потом присмотреть, ведь я не вечна.
Только однажды возникли сомнения: влюбился – ещё как!
  - Стыдно вспоминать, даже голову потерял, - говорил он друзьям со смехом.
  - Отчего не добиваешься? В старых девах хочешь оставить? – смеялись все.
Девушка вышла замуж, "не оставил в девах", а сам засел за книги, прочёл ни одну, пока понял, что забыл. После этого женское общество избегал, на приглашения не являлся, должным образом отказываясь, чтоб не обидеть. Интерес к нему не был потерян у дамского общества: привлекал ростом статью и богат, бледность придавала лицу спокойствие и умиротворённость, так его и понимали знакомые.
  - На себя крест поставил – не хорошо, - сказал как-то за столом Сашка, - вот ты полюбишь, она: зачем ждать? Женись. Ты молод, хорош...
  - Заткнись, Сашка, - Оленька ещё невестой не была, но Александр уже ухаживал, был своим в доме, про секреты знал, выдерживал "тайну".
  - Нет, Александр, не сейчас.
  - Если Александр, значит, рассердил, ну прости – не буду.
  - Ладно, ешь, а то ещё сосватаешь, - так смехом и закончили обед.
Сейчас Виктор шёл домой и обдумывал, что скажет матери.
  - Будут ещё раненые, завтра привезут, встретим.
  - Витя, я доктора позвал... без тебя решили, видишь, матери плохо, - разговаривали в коридоре, Сашка уже "не как жених" совсем освоился.
  - Хорошо, молодец.
  - Но придёт доктор? – не знаем. Так сказали: "По ситуации".
  - Понимаю, сестричку бы хоть ту, молоденькую.
  - А, ту? Зовут её Наталья Андреевна, помнишь? Её ещё доктор боится.
Всем стало смешно, вспомнили испуганный голос доктора, который оправдывался за всё перед своей подчинённой.
Голос Ольги всех успокоил.
  - Тише, мама уснула, не будем будить, расшалились, - она взяла тон матери, когда та сердилась на них.
Утром пришла сестричка Наталья Андреевна.
  - Доктор прийти не мог – раненые, сами поймите, я помогу: где ваша мать?
Она осмотрела больную женщину, заботливо перекладывая подушки.
  - Что ж, - сказала она после осмотра, - доктор назначил бы то же, вот я вам здесь напишу, в нашей аптеке, - она показала в сторону больницы, - там всё есть...
Ольге показала, что надо делать, как следить за матерью, чем кормить.
  - Вот ещё, - она обратилась к Виктору, - Виктор Викторович? (он кивнул) Вам надо подойти, - и шёпотом, - лично вам, я покажу.
Больше разговаривать не стала, быстро шла: начиналось её дежурство. Александр сходил в аптеку.
  - Что-то странное в этом городе, - сказал он только перешагнув порог, - толкотня: очередь стоит, а этот прёт – детина, мне, говорит, подавай...
Александр был недоволен: он никогда не стоял в очереди и его не толкали.
  - Вот здесь всё, Оленька, аптекарь рассказал...
  - Я на пристань, - Виктор быстро оделся, - нет времени, Оля, ты с мамой, женщина придёт позже, обещала, потом догоните.
Виктор спешил, хотя горизонт был ещё пуст. Издали увидел майора, тот отдал честь и показал на больницу: "Там!"
Виктор свернул с дороги и направился к больнице, влюблённые уже догоняли.
  - Ты не к пристани?
  - Нет, майор указал сюда.
  - Ночью привезли? – догадался Александр.
  - Посмотрим, и сестра сказала приходить в больницу.
  - Как тебе нравится Наталья Андреевна? – Оля хитро прищурилась. – Ну, скажи! Правда ведь хорошенькая?
  - И румянец во всю щёку, поделится, - вставил своё слово Александр (бледность Виктора бросалась в глаза).
 Виктор повернулся и толчком дал понять, что шутка не уместна, но улыбнулся, представил...
  - Наташа, Наташенька, - писклявым голосом продолжал подзадоривать Александр.
  - Сашка, прекрати, - Ольга тоже не прочь была посмеяться – молодость брала своё.
В больнице, увидев всех троих, сестра стушевалась. Молодые люди её не так поняли.
  - Виктор Викторович, только для вас, им незачем это видеть, - молодые люди всё ещё улыбались своим шуткам, - пройдёмте, здесь потише будет, а дальше... совсем тяжёлые.
Они пошли к тяжёлым, вид у многих был настолько удручающ...
  - Ещё тяжелее бывают? – спросил Виктор, он впервые видел смерть ещё не состоявшуюся, но уже неизбежную.
Наталья Андреевна не ответила на вопрос.
  - Вот, - она показала на распластанного на кровати бойца, - это ваш брат, Анатолий, пришли его документы. Как неживой, но он жив, только... вы должны знать, он не увидит вас, ослеп. Благо бы... тут все... есть у кого...
Виктор уже не слушал, он подошёл к брату, хотел взять за руку.
  - Руки тоже?..
  - И ступня. Снарядом всех, осколочным и живот... только вот доктор освободится... фельдшер ещё, но у него руки... – она хотела сказать жёстче, но сказала, - не те, скоро освободится доктор, наш Афанасий Петрович миленький, - это она сказала серьёзно, нисколько не шутливо, доктор принимал больных и раненых, сам оперировал, обходил палаты, ел на ходу, спал... никто не видел, когда он ложился, - пойдёмте, скоро возьмут, а этих вашей барышне лучше не видеть.
Виктор рассказал, что увидел брата, сказал только, что плох и будем ждать чуда. Через некоторое время продолжил:
  - Оленька, тебе всё равно надо знать: наш брат ослеп, нет руки, и ступня правая оторвана, - он не знал, что ступня держалась на лоскуте ткани. "Как ножом срезано, - сказал потом доктор, - вжик!", - так что будь готова, если выживет... мы с тобой... конечно, мама встанет ради него, чтобы ухаживать.
Ольга бросилась на шею брату с плачем.
  - Конечно-конечно, буду, мы все будем и маму...
  - Не надо, не плачь, душа моя, - Александр обернул к себе невесту, обнял, стал гладить по голове.
  - Будем ждать, скоро доктор освободится, Толю возьмут в операционную, там всё решится, он очень плох, сейчас без сознания.
  - Я посмотрю, - Ольга решительно хотела идти к брату.
  - Не нужно, сейчас только доктор поможет, если... будем ждать здесь, - знаком показал Александру "туда нельзя", он сам оторопел от открытых ран, кишок, торчащих наружу, пустых глазниц раненых в палате Толи, - осколки, понимаешь, - зачем-то добавил он.
Ольга успокоилась быстро, она не была "нервической" барышней, истерик с ней не случалось.
  - Если так: глаза, потом рука, ступня...
  - Ещё живот, Оленька, очень серьёзно, подождём ещё.
Ждать пришлось недолго.
  - Признали брата? И мать нашли? Молодцы! Сейчас я молодцом буду, - доктор не смеялся, а поднимал настроение себе. Он профессиональным оком определил, кого ещё можно спасти сразу по прибытии новой партии раненых, среди этих "счастливчиков" Анатолия не оказалось, им должен был заниматься фельдшер Семён Максимович, как и другими в палате "безнадёжных". Доктор не работал с документами, только с ранеными, сейчас это было важно. Регистратор заметил знакомую фамилию "Плисецкий" и отложил карточку – сестра разберётся: дело с "потерянной" матерью ещё было на слуху – Виктор представлялся всегда и представлял своих спутников.
Сестра Наталья Андреевна считала парой Виктора и Ольгу, а Александра другом семьи, желающим помочь, но когда узнала, что Ольга – сестра Виктора (во время осмотра мать называла Ольгу доченькой), изменила своё отношение к Виктору, он ей нравился. К "безнадёжному" брату это имело прямое отношение. В хирургической комнате она в своей излюбленной манере повелевать действиями доктора, навязала ему безнадёжного, объяснив, что родные его не простят, а она всё расскажет.
  - Ну ладно, возьму, Наташенька Андреевна, конечно, хотя – сами понимаете...
Следующим понесли на солдатских носилках раненого Анатолия, его видно не было, только тело провисало. Виктор узнал его, Ольгу звать не стал – она только успокоилась.
  - В хирургию, - сказали санитары, пришлось посторониться, лицо было бледным, но узнаваемым, на глазах повязка, губы шевелились.
  - Брат, держись! Мы здесь, тебя ждём, держись!
Ольга услышала.
  - Толя! – кинулась за санитарами, Виктор удержал.
  - Не надо, Оля, ему сейчас не поможешь, будем молиться. Доктор поможет, я верю.
  - Сейчас, сейчас, - быстрее ветра пробежала по коридору сестричка Наталья Андреевна, - потом расскажу, быстро не ждите, - это она крикнула на бегу и скрылась за дверью операционной.
  - Теперь только ждать, - и посмотрел на часы, - Оленька, пойдём я тебя отведу... – Александр хотел помочь невесте развеяться.
  - Нет-нет, Сашенька, я уж здесь с Витей останусь.
  - Пойду хоть чаю вам принесу, здесь недалеко я видел...
  - Там плохо кормят, - со знанием дела перебил выздоравливающий, здесь много ходило "лёгких", - там не надо, идите вон в ту сторону, там... – он поцеловал пальцы, - особенно оладьи.
Александр был голоден, знал, что и все не прочь были бы поесть.
  - Сейчас!
Через полчаса принёс тарелку полную пирожков.
  - Сказали, что вкусные, сам не пробовал, вы попробуйте, я потом.
  - Нет уж, ты давай первым, - мужчины начали подшучивать.
Ольга вначале отказывалась, но потом почуяв запах:
  - Ладно, давайте, так и быть, - они никогда не были в ситуации, когда прилюдно показывали свой голод, но теперь уже не обращали внимания, ждать надо было долго.
Оставшиеся пирожки он роздал гуляющим по коридору больным, тарелку поставил на стол: "Купил".
Ждали долго, сестра не выходила, больные разошлись по палатам, фельдшер зашивал рану за раной в своём кабинете, приспособленном под хирургию, санитары вносили и выносили носилки с ранеными. Одного пронесли мимо: "Готов". Виктор узнал лицо солдата с вывернутыми наружу кишками.
  - Долго держался, - волна беспокойства охватила за брата, - что если вот так? – он не хотел мириться с мыслью. – Оленька, тебе придётся идти к маме, Саша, проводи, я останусь, потом расскажу. Мы не знаем, что с ней. Закончится операция, я останусь с Анатолием, в лучшем случае... Потом, Саша, приходи, как проводишь.
Он проводил сестру до крыльца, дал наставления для матери.
  - ... и смотри, Оленька, не говори про увечья маме, ей не надо знать пока... всё потом.
Виктор проводил глазами пару, "смотрятся хорошо", подумал. Идти три квартала, быстро дойдут. Новости поджидали хорошие и не очень.
  - Доктор сказал, "пока жив", но будет ли жить, он не знает. Уход вы будете осуществлять сами или нашими силами?
  - Нашими, конечно, нашими, дорогая Наталья Андреевна, - Виктор в сердцах притянул к себе щупленькую сестричку.
Он благодарил её, нахваливал за прекрасные глаза и руки, и как она не пропустила его брата... говорил много.
  - Мне пора, Виктор Викторович, работа, адрес сестры я напишу, она хорошая, много не возьмёт, часто нам помогает, вот и вам может помочь. Только она не сестра, а моя сестра, - сказала она, будто извиняясь, - видите ли...
  - Наташенька Андреевна, быстро сюда!
  - Доктор зовёт, он всегда так называет меня, когда устаёт.
  - Конечно-конечно, бегите! Поблагодарите за меня, за нас всех доктора! – крикнул он вслед убегающей девушке.
"И правда хороша, - подумал, - вот повезёт кому-то, может, мне?"
Дома ждали новостей и плохих и хороших, матери сказали только, что жив, но очень тяжело ранен и надо подождать.
  - Вы идите-идите, я подожду вас здесь, там Толя, вы там нужнее, а что я? За мной вот смотрят, покормила меня Агафья.
  - Еда не тронута, мамочка, поешь, как поправишься, будешь с нами ходить нашего Толю навещать.
  - Он, Софья Аркадьевна, маму здоровой видеть, - он осёкся, - захочет.
  - Что с Толей, Сашенька, скажи, - перемену в голосе будущего зятя она сразу заметила, - ты знаешь.
  - Софья Аркадьевна, я обещал Виктору... ну ладно, простит, - Александр не умел врать, если спросили его – ответит, Ольга смотрела на него осуждающе, - ослеп на оба глаза, не видит ваш сын и...
Она не стала дослушивать, заплакала, а Александр не стал продолжать. Ольга сжала жениху руку - "молодец".
  - Без глаз живут люди, мама, - начала Ольга.
  - Не надо, Оленька, сама понимаю, главное – жив, - она плакала, - а вы идите, я пока не могу, ноги не слушаются.
  - У него операция, Виктор велел ждать здесь, Саша пойдёт. Саша поешь и иди!
  - Иду уже, - он поцеловал невесту, как жену, в губы.
Софья Аркадьевна покачала головой.
  - Ручку целуй, Саша, не муж ещё.
  - А вы, Софья Аркадьевна, не тёща ещё, - и засмеялся.
Виктора он нашёл уже в палате. Сестра показала, где бокс с "тяжёлым", поведала, что доктор через час освободится, самых тяжёлых он уже взял. Виктор стоял у постели умирающего брата, он не верил, что это безжизненное тело когда-нибудь оживёт – брат был без сознания.
  - Саша, хорошо, что ты пришёл. Сходи по этому адресу, упроси эту женщину побыть сиделкой, - и уже на ухо прошептал, - это сестра Натальи Андреевны.
  - Что так тихо? Здесь только мы, а Толеньке... не слышно пока. Да, вижу: Надежда и тоже Андреевна, бегу, я быстро.
  - Саша, да скажи... ладно, если ещё согласится, - он хотел назначить сумму, но передумал, вспомнил – у неё дети, может отказать.
  - Они сами назначают сумму или мне предложить?
  - Согласится – потом.
Надежда Андреевна согласилась. Сестра прислала записку: "Соглашайся, Надя, очень надо, потом расскажу..."
Упрямиться не стала, сестра редко упрашивала.
  - Сейчас, Александр Васильевич, только соседку попрошу за детьми присмотреть и сразу к вам.
Ждать долго не пришлось, следом за Сашей жаркая, полнолицая и улыбчивая она уже стояла в дверях в белом халате.
  - Вот наш раненый, - оценила взглядом и вздохнула глазами, мужчины поняли степень её оптимизма, но сказала, - пора за дело. Мы здоровы, так? – мужчины кивнули, готовые на всё соглашаться, лишь бы все страхи были рассеяны. – Сообщим ему наше, - она сказала "наше", - здоровье и пусть выздоравливает. Толя, Анатолий Викторович, вы меня слышите? Мы вас поднимем обязательно! – мужчины кивали на каждое её слово, словно околдованные её чарами приказа.
  - Наденька, командуешь? – заглянул доктор, подозвал Виктора в коридор. – Господин Плисецкий, - начал он официально, - Виктор Викторович, я сделал всё, что от меня зависело и больше, дальше, - он показал в потолок, - и вы, я надеюсь, Наденька вам поможет, она здесь лучшая сиделка, вы уж меняйтесь – детки у неё маленькие, остальное потом, Бог вам в помощь.
  - Здесь Боги... – Виктор не стал договаривать, обнял за плечи доктора, - спасибо за брата.
Они менялись, часто по двое сидели, пока Надежда Андреевна отдыхала. День за днём проходили, Анатолий всё не приходил в сознание. Однажды им показалось, что Анатолий сказал "прости", но не услышала Оленька, а Александр уверял, что слышал ясно.
  - Оленька, он сказал «прости», я слышал!
  - Сашка, тебе показалось.
  - Не могло! Я ясно слышал!
  - Толенька, миленький (так сёстры называли тяжёлораненых, Ольга слышала), я здесь, вот и Саша тоже приехал и мама, - "сейчас больна" хотела сказать, но передумала (одеяло дёрнулось со стороны руки), - он пошевелил, я видела, - сказала Ольга, он сжала руку брата, - я здесь, Толенька, я здесь!
Весь вечер искали повод поговорить с больной матерью, не хотели вызвать неоправданную надежду, ведь доктор настаивал, что кризис не миновал. Осматривая раненого, он заключал:
  - Рано ещё говорить.
На что Виктор более решительно заявлял:
  - Конечно, рукой пошевелил - не точно выздоравливает, слово сказал – и подавно.
Доктор привык и к такому:
  - Обнадёживать не хочу, ведь такие тяжёлые не выздоравливают обычно. Обширное проникающее ранение... – и закончил, - а вот здесь, посмотрите, - он отдёрнул одеяло с ног, - видите? Я пришил вашему брату ступню. Я не делаю такое, но осколки можно было сложить, мягкие ткани держали крепко: резать? Решил попробовать. Вот сестричка скажет: пока всё хорошо, правда?
Наталья Андреевна держала тайну, не рассказывала пока доктор сам не убедиться в безопасности для больного такого сращения.
  - Уж больно заманчиво казалось доктору составить кость. "А вдруг приживётся, Наталья Андреевна? - сказал. - Попробуем?" Сейчас на поправку, гноя нет, рана чистая, и живот, может, обойдётся. Перитонита нет, живот мягкий, - добавила она, дополняя прилив оптимизма у Виктора.
  - И всё это надежды нет? – вопрошал счастливым голосом Виктор.
  - Рано ещё, Виктор, пусть доктор сам скажет.
Они перешли на "ты", стали нравиться друг другу. Надежда Андреевна сообщила, между прочим, что Наташа не замужем, не хочет пока связывать себя, сказала: "Полюблю, тогда подумаю". Услышав это, Виктор покраснел, он не спрашивал: к чему это было сказано?
Матери всё же сказали.
  - Маменька, - начала Оля, - кажется, наш Толя пойдёт на поправку.
Мать подняла глаза.
  - Знаю, Ольга, чувствую, будто говорит со мной... маменька, маменька, - она хотела заплакать, но слёзы не шли из глаз, - откинулась на подушку, - спать хочу, спать.
Доктор осматривал её, но покачал головой, мол, лучше не надейтесь на выздоровление. Тучи сгущались всё больше: матери становилось хуже.
  - Надо её везти домой, там уход лучше, родные стены помогают, - но сам Виктор не верил, мать гасла как свеча.
Всё же он стал готовить её к отправке домой. Все решили, что так будет лучше.
  - Мама, - сказал он ей, - пока ты лежишь здесь, не можешь поправиться, тебе нужен твой доктор, я тебя отвезу.
  - А Толеньку? – она спросила слабым голосом.
  - Толю мы привезём тоже, следом за тобой поедут, Оленьке накажем...
  - И ещё накажи... пусть женятся... здесь... Оленьке надо сейчас выйти замуж.
  - Хорошо, мама, завтра же поженим.
  - А свадьба потом, когда все будут живы...
  - Мать исполнила мою мечту, - радовался Александр.
Ольга сияла от счастья.
Наутро Виктор шёл договариваться со священником и встретил его в облачении: он шёл отпевать солдат.
  - Сегодня не могу, похороны, - узнав обстоятельства и о сорванной свадьбе, - ладно, вечером, ближе к восьми.
Собрались все, кому дали приглашение, доктор прислал саквояж с подарком и запиской: "Сам не могу", - за последнее время его полюбили и считали членом семьи. Служба не блистала, на невесте не было подвенечного платья, но она была счастлива.
  - Твоя улыбка лучше подвенечного платья, - сказал счастливый жених и поцеловал невесту.

Грустный кортеж с больной матерью провожали уже счастливые молодожёны. Наталья Андреевна тоже "вырвалась на минуточку" проводить: уезжал и Виктор Викторович.
  - Наталья Андреевна, Наташа, вы ведь ответите мне, если я напишу вам? – спросил Виктор прощаясь.
  - Отвечу, Виктор, вам отвечу обязательно, - ответила она, смущаясь.
Была договорённость между родственниками, что Анатолий будет переправлен в имение, как только доктор позволит.
  - Не торопитесь, слышите? Александр, я сам приеду, как только маменьке станет лучше. Не будем рисковать. Оленька, следи тут... – давал последние наставления старший брат.
Доктор был уверен, что не довезут.
  - Ей и здесь оставалось два дня от силы, ну, если довезёт, то чудо только от Бога ждать, не от докторов, - доктор на её счёт был неумолим.
Через два дня пришло письмо с нарочным: мать умерла в дороге, Виктор останется организовывать похороны, потом приедет.
  - Не так мы хотели, Оленька, - утешал свою супругу Александр, - ну что ж, видно Богу так угодно.
  - Толя ведь не умрёт, правда, Сашенька?
  - Не умрёт! Мы не дадим!
Молодым сочувствовали и поздравляли одновременно: их медовый месяц проходил в стенах госпиталя.
Толе становилось лучше, и настал день, когда доктор торжественно объявил, что угрозы жизни его пациенту больше нет, можно везти домой.
  - Толя, мы едем, - сказала Оленька, - ты с нами.
  - Мы всё сделаем, как доктор велит, и повозку накроем: карета да и только! – радовался счастливый Сашка. – Вот увидишь, доедем хорошо.
Анатолий уже знал скорбную весть о матери – переживал. Говорил он плохо: доктор сказал, ранение задело речевой центр, но со временем возможно возвращение речевых функций – он надеялся. Анатолий говорил мало, больше слушал щебетанье сестры. Вставать ему не разрешали, да и нога... будет ли ходить или костыль на всю жизнь.
  - Слепой, а ещё это, - сокрушался Анатолий.
  - Зато живой, братик: ведь как это хорошо!
Счастье сестры передавалось ему, и он преодолевал своё несчастье с мужественным спокойствием и уверенностью, что всё сможет сам и в будущем...  Здесь он не был уверен: всё могло обернуться по-другому. "Слепой, хромой, - он не думал, что сможет ходить без костыля, - и безрукий: кому я буду нужен? Брат не оставит, сестра... у неё своя жизнь, не будет она вечно "Толенька-Толенька" говорить и ласкаться к братику, как в детстве, - но в сестре он так же был уверен, не мог припомнить, когда ему с сестрой можно было поспорить так, чтобы сердиться "до полуночи". Мама терпеть не могла, когда дети ссорились надолго: "До полуночи крайний срок, потом, чтоб помирились", - говорила она, но не проходило ни часа, как дети вместе играли, забыв о споре. А вот с женитьбой... кто за меня пойдёт такого? Я инвалид", - продолжал свои грустные размышления Анатолий.
Повозка была готова, и, получив все наставления от доктора, семья была готова трогаться в путь, не дожидаясь приезда брата. Его не отпускали дела, и он просил подождать: "... но если сможете, приезжайте, - так написал в своём письме, - передайте Наталье Андреевне это письмо, пусть напишет ответ и передаст с вами..."
  - У него всё серьёзно, Оленька, наш брат женится, - радовался Александр.
  - Не спеши, Сашенька, он ещё передумает, такой он у нас. Толе скажу, пусть порадуется за брата.
Но Анатолий промолчал, ему горше от этого стало: если брат женится... он один – все жалеют... один. Он вздохнул, поправил рукой одеяло.
  - Я спать хочу, Оленька, - и сам заплакал, глаза под повязкой не видны – плачь на здоровье.
Надежда Андреевна получила оплату своего труда сиделки, Александр сделал ещё небольшой подарок в виде кулона (разрисованная птица).
  - Хорошая работа, - похвалила Ольга, - я от себя тоже подарю, у неё же малыши, - она придумала подарить игрушки, но таких, как ей хотелось, не было, пришлось выписать из Москвы. – Они придут не скоро, надо оставить Наталье Андреевне деньги, вот передай, - она доверила мужу и правильно сделала.
Александр имел правило располагать людей к себе, поэтому всё обстоятельно объяснил сестре Наталье, как надо действовать при получении посылки, поцеловал ручку и прибавил:
  - Детям будет радостно и мне, вот и Оленьке – зачинщице всего.
Александр пришёлся по душе сёстрам.
  - Ладно, передам, всё сделаю – дети будут рады, - Наташа осеклась, плохие новости чужим людям сообщать не хотелось, но не сдержалась, - Александр Васильевич, ведь... у Наденьки муж умер, скончался в госпитале, далеко отсюда, пока не даю... – она комкала письмо, - в нём... теперь сироты... как будет Наденька, - Наталья Андреевна заплакала.
Перед самым отъездом молодые зашли в гости к Надежде Андреевне, выразили сочувствие, попрощались.
  - Вот как бывает, Александр, - мы с тобой вместе, счастливы, а у людей горе, - говорила Оля торжественно, - надо ценить... – заплакала, - вот так, Сашенька, никуда тебя не пущу, не проси, - она обняла мужа.
  - Оленька, что люди скажут? – сказал шутя Александр и вытер слёзы жены платком. – Вот так, и не надо больше, ладно?
Отъезд был ранним утром, провожать вышли дежурные сёстры и ходячие больные. Наталья Андреевна не пришла, в свободный день она оставалась с сестрой, но прислала записку с пожеланием хорошей дороги и письмо для Виктора Викторовича, в нём она давала надежду на следующее своё письмо.
Дорога была мучительной для Анатолия: то и дело приходилось делать остановки и дожидаться, когда брат скажет сам "поедем". Доехали чуть рассвет, дорога была хорошая, Анатолий спал, слегка покачиваясь на своём ложе.
  - Всё, приехали! – молодые проснулись от резкой остановки.
Александр велел ехать всю ночь, заплатил кучеру накануне и сейчас добавил от себя за "безупречную езду". Анатолия перенесли в заранее приготовленную комнату на первом этаже – для удобства.
Переезд сильно сказался на характере Анатолия, он стал нервным, плаксивым, несговорчивым, на всё говорил "не надо", "обойдусь". Доктор не нашёл признаков воспаления.
  - Швы хороши, однако, - говорил он, - пора вставать, ходить он сможет, вот и начинайте.
Анатолий не спешил вставать с постели. Всё время ворчал, искал повод что-то не делать. Например, доктор говорил ему делать небольшую разминку стопы для лучшего заживления, но то ли не получалось, то ли боли были слишком выражены – Анатолий всё время отказывался.
  - Ну, тогда, Анатолий Викторович, я не смогу вам помочь, а ведь вам надо вставать, пора, - настаивал доктор.
  - Не сейчас, Вениамин Павлович, сейчас совсем другое со мной, - но что "другое" сказать не мог или не хотел.
Сестра видела, как страдает брат, но влияние её закончилось с замужеством.
  - Иди, муж расскажет, как обращаться с больным! – кричал он ей. – И дверь закрой, Оленька, дует, - добавлял вслед.
Оля плакала, Александру жаловалась редко – жалела брата. Вскоре умер Виктор: внезапно ночью остановилось сердце. Это было после второго письма от Наташи, в котором она признавалась ему в любви: "Я полюбила Вас сильно, неожиданно для себя и наполнило мою жизнь радостным ожиданием..."  Дальше она писала о превратностях судьбы и роке, хотела приехать, ведь он звал её в гости: "... но потом, когда сестре станет легче". И вот, когда она почти собралась, пришло известие о кончине её "возлюбленного", так она мысленно уже называла Виктора Викторовича.
Не плакал только Анатолий: "Чему плакать, - говорил он, - у меня ведь нет глаз". После похорон он встал, ходил по комнатам, вначале с тростью, потом её отбросил: "Я знаю здесь всё, каждый угол". Выходил на улицу в сопровождении слуги, пытался мастерить у себя в мастерской какие-то вещи.
  - Приходят на ум, - говорил он сестре, - вижу будто, как это будет выглядеть, и стараюсь повторить.
Сестре нравилось, что он обращается к ней по-прежнему, и она с удовольствием рассказывала о своих подругах, особенно об одной. Но Анатолий не желал её слушать.
  - Оленька, знаешь, каким я стал? – спрашивал он сестру. – Такого ты не увидишь, я внутренне изменился, мне твоя подруга...
Оля всё реже напоминала, однажды прислала письмо старая знакомая.
  - Толенька, Наталья Андреевна хочет приехать к нам в гости, посетить могилу...
  - У них же не было ничего, хотя пусть приезжает, ей здесь будет интересно, зрячим хорошо быть.
Он уже привык к своей однорукости, а вот со зрением, с его отсутствием, так и не свыкся.
Наталья Андреевна приехала, устроилась на втором этаже рядом с комнатой Виктора и на могилу ходила каждое утро. Читала стихи, грудным голосом пела по вечерам: "Заполняла пустое пространство", - иронично отзывался о ней Анатолий. Общего у них не нашлось, и они не разговаривали. Тягостное молчание он не прерывал никогда. Ольга ещё думала примирить их, но Анатолий быстро разгадал её замысел и велел "убираться ко всем чертям" – так и сказал ей, самой Наташе. Утром её уже не было.
  - Обидел ты её, Толенька, - сказала сестра, - больше к нам не приедет, ведь она любила Виктора.
  - Я тоже любил и люблю до сих пор: я брат, а она ему кто?
Ольга с мужем уехали за границу, оставив брата на попечении старой приятельницы. Надежды, что ей понравится брат или ему старая дева не было, но думали, что свыкнется.
  - Пусть поживёт у нас, до нашего возвращения, - попросила Ольга.
Потом не могла себя простить за это: брат справлялся со всем сам. Управляющий имением имел доверенность для ведения дел, Анатолию ничего не оставалось, как мастерить в своей мастерской. И вдруг выстрел! Убил себя. Что произошло?
"Эта старая дрянь меня замучила совсем..." – хотел чем-то продолжить, но не стал. Брызги крови на всём и на записке, которую он стал писать и передумал.
Она извиняться не стала, сказала только: "Что со слепого калеки взять?"
История не закончилась на этом. Осенью пришло письмо от некой Адель. В нём говорилось, что на спиритическом сеансе (у неё оказался дар в общении с духами) к ней пришёл мужчина, представился: назвал себя Павлом Плисецким, прадедом Плисецких. "Он рассказал мне причину, обрушившихся несчастий на семью и просил рассказать всё вам. И хотя, как мне известно, мужской род продолжать некому, я обязана предупредить: проклятье на этом не исчерпало себя..."
  - Оленька, нас коснётся, вот послушай...
В письме подробно описывалось место спрятанного клада.
"Как увидишь его, сразу не трогай, прочитай лучше молитву (...), потом возьми, но не руками – салфеткой, заверни, ещё раз прочитай молитву, потом сожги вместе с салфеткой на камне. Рядом камень – увидишь, на нём сожги и больше к этому камню не подходи – он проклят будет для тебя и для твоих детей, учти..." Дальше шли разглагольствования о мире духов, о том, что не спокойно там, а здесь и подавно: "... про молитву не забывай", - было в конце письма.
Оленька в положении со вторым ребёнком, первый умер при родах, решила всё сделать сама, Александр помог. Достали они этот "клад" им оказалась фигурка не то чёрта, не то сатира, но он смеялся, скалил зубы – даже в земле выглядел зловеще. Камень был "рядом" – в ста шагах от клада. Сжигая, молодая пара громко читали молитву и, пока огонь не погас, повторяли. Горело плохо, земля мешала, но день был солнечный, и ветра почти не было.
Держась за руки, супруги ушли. К камню прислали рабочих и велели закопать как можно глубже "на метр или полтора". Последний из рода Плисецких, уже по женской линии, скончался, начав строительство с котлована. Осмотрев камень, сказал "пригодится" и умер, не дожив до окончания строительства, упав с лесов.
Проклятье рода прекратилось со смертью последнего. "Так угасает род", - сказал в заключении автор рассказа.