Апперкот или переломный период

  Помню, как-то днём я, Аддикт Гифтлер, спал на неотутюженных брюках, чтобы произвести на жену за обедом неизгладимое впечатление, так как она давно махнула на меня рукой как на невостребованного писателя.
  Это не произвело на супругу никакого впечатления.
  Испробовав всё, что только мог, я махнул ей в ответ.
  С тех пор мы с ней раз десять не виделись.
  Подверженный маятничным колебаниям в редких извилинах лихорадочного, неизвестно чего творящего, мозга, я начал создавать ряд эссе на злобу дня, стараясь затмить "Mein Kampf" моего почти однофамильца не без основания предполагая, что читатели не станут от этого добрей.
  В резких письмах они предлагали мне не ловить полудохлую рыбу в мутной воде ничего не значащих слов, а высказываться в сжатой форме по существу.
  Несведущие, они не подозревали, что я не Буратино, чтобы совать нос не в свои дела, исходя из предыдущего опыта, когда с дуру вмешался в интимную жизнь жены, тщетно пытаясь наладить её отношения с любовником-боксёром.
  Меня хотели подвергнуть амбулаторному лечению, но я воспротивился и лёг к Склифосовскому с переломами обеих ключиц, после того как он проверил мою нижнюю челюсть на прочность убеждений.
  Как ни странно поучительная встреча вне ринга вдохновила меня, если не на подвиги, то на нечто значительное.
  С того памятного дня, кое-как пережив апперкот, я был преисполнен самых радужных творческих надежд, почувствовав себя спортивной штангой, мечтающей о невесомости.
  В не от успехов кружащейся голове звучала сюита Корнея Чуковского из балета "Щелкунчик" и напутственные успокаивающие слова боксёра: "Если настоящий мужчина краснеет, значит он обгорел на солнце".