Глава 1. Один день мыслей

«Еще одно абсолютно идентичное утро, ничем не примечательное на фоне остальных. Я превратилась в заводную куклу, которая все делает четко по расписанию. Я становлюсь до ужаса предсказуемой, мои действия можно описать наперед с удивительной точностью.
Каждый день более восьми часов я занимаюсь тем, что мне абсолютно неинтересно, а переживаю по каждой мелочи, связанной с работой так, как будто от этого зависит не то что моя жизнь, а судьба человечества. За жалкие гроши я продаю большую часть своего времени. Втыкая в монитор на работе, я тоскливо вздыхаю, предвкушая вечер (выходные, праздники), которые смогу посвятить себе и тому, чем  я люблю заниматься. Но это только если хватит сил… Дай Бог, чтоб хватило сил, а ведь наверняка я, как обычно, просто усядусь за компьютер и несколько часов свободного времени буду лайкать чьи-то статусы  и посты или смотреть какое-то глупое видео, сетуя на то, что еще один день я прожила абсолютно бездарно.
И это хорошо, если работа не прокрадется в мое свободное время вместе с негативом, воспоминаниями об осечках, мелкими неприятностями или ужасом от предстоящего на следующий день объема работы.
Так тянется беспросветная вереница моих бесконечных будней, слегка окрашенная проблесками выходных, за которые я только лишь успеваю на мгновение очнуться, и вновь погружаюсь в сон….
Люди должны быть слишком вовлечены в ненужные дела, чтоб в голове разве что мелькали мысли о прочих, любимых, но неугодных системе занятиях. И с каждым годом все труднее, все больше погружаясь в эту суету, мы черствеем, становимся все меньше похожими на живых людей с интересным внутренним миром, а все больше уподобляемся роботам, которые созданы, чтоб выполнять работу, а радоваться разве что зарядке собственной батарее.
А ведь мне еще повезло: я не обременена семейными узами и могу похвастаться хотя бы парой свободных часов в сутки, другое дело, что я теряю их впустую. А что будет позже, через годы, когда я впишусь в статус обычной семейной женщины? Да я вообще сотрусь с лица земли со всеми этими бытовыми заботами…».
Ника шла по заснеженной, но давно раскатанной дороге, засунув замерзшие пальцы в карманы куртки. Мороз больно щипал лицо, дувший в нее ветер сносил с ног, держаться на и без того неровной поверхности было затруднительно. Ника то замедляла шаг, чтоб не поскользнуться, то вновь пыталась нарастить темп, чтобы не опоздать на работу.
«Наконец-то остановка. И, слава Богу, автобус стоит, не придется ждать на морозе». Ника нырнула в маршрутку и, зажатая с двух сторон людьми, недовольно окинула поверхностным взглядом сонных пассажиров. «Откуда столько набралось их в такую рань?». Некоторые, те, кто успел занять сидячие места, бесстыже дремали, вызывая зависть у стоячих людей, которым держаться на ногах было тяжело: где-то на границе между возможным и невозможным, ибо они все еще не могли полностью проснуться.
Сегодня Ника чуть было не проспала, и, не успев позавтракать, натянула на себя первое, что нашла в шкафу, не накрасившись и не расчесавшись, выскочила из дома, застегиваясь на ходу. Вид ее был крайне непрезентабельным, она с опаской посматривала на свое отражение в зеркальце водителя. Бледное лицо Ники начинало белеть, отогреваясь после спешной прогулки по морозу. Под глазами темнели два синяка от постоянного недосыпания. Из-под наспех надетой белой шапки пробивались кудри растрепанных темных волос.
Одно радовало девушку: никому из сонных пассажиров не было дела до ее внешнего вида. Все находились в полусне либо уныло поглядывали на часы, ожидая отправления. Все из них выглядели столь же уныло, как и она. Лишь одна женщина бальзаковского возраста, сидевшая в конце салона, довольно бодро взирала на остальных своими ярко накрашенными глазами. Все в ней было элегантно и ярко; казалось, она ехала не в обычном городском автобусе, а оказалась здесь случайно и не желала признавать эту обстановку.
Ника устало вздохнула и полезла в карман за телефоном и наушниками. Автобус тронулся с места, резким движением чуть не повалил ее с ног; благо, в забитом битком автобусе и упасть было некуда. Повиснув одной рукой за поручень, другой она еще глубже залезла в карман и нащупала свое единственное спасение от того, что вяло происходило вокруг. Стоило в ее ушах зазвучать любимой музыке, как Никино лицо преобразилось, порозовело, в глазах сверкнул огонек удовольствия.
 «Музыка… Казалось бы, я уже взрослая девка, а все никак не избавлюсь от этой подростковой замкнутости, привычки быть «на своей волне» и не обращать внимания на то, что происходит вокруг… забыть о работе и прочих неприятных тяготах.
Но что, если это едва ли не единственное, благодаря чему на какие-то полчаса я становлюсь собой? Музыка – это тоненькая ниточка, соединяющая меня с моим миром, с настоящей собой, - Ника просияла в улыбке, из глаз ее брызнули слезы. Стесняясь своих эмоций, он закатила глаза вверх и, не вникая в текст, стала рассматривать рекламу на потолке. - Хочется, чтобы дорога на работу не заканчивалась, чтобы весь день уши ласкали мелодии, благодаря которым я взмываю в мир грез, - мир, которому я принадлежу».
Но вот Ника и на месте. Выйдя на нужной остановке, Ника пересекла площадь и переступила порог своего офиса. С неохотой вытащив из ушей свое сокровище и, сматывая хитрые провода, Ника запрятала свой телефон в карман. «До скорой встречи, мои родные, - она мысленно обратилась к скорченным проводкам и потухшему экрану телефона. - Привет, мой кукольный театр, где я играю даже не главную роль, а так, роль третьего плана. Быстрей бы прошел этот рабочий день».

Девушка стояла у ксерокса и делала копии огромной стопки документов, автоматично вынимая из аппарата одну бумагу, перекладывала ее в стопку, и копировала следующий по очереди лист.
«Разве то, чем я занимаюсь, кому-нибудь нужно? Нет… Скучная офисная работа, бумагомарание, превознесенное до высокой степени значимости. Лишь бы таким, как я, было чем заняться… Вот только почему эти бумаги по своей ценности превозносятся выше ценности человека, почему вот именно я так хорошо вживаюсь в эту роль, что считаю продукты своей рабочей жизнедеятельности более значимыми, чем собственный мир?
Но вот винить-то некого, что у меня такая жизнь. У меня были сотни, если не тысячи возможностей пойти другим путем, выбрать себе более интересную жизнь. Большинство из них я даже не замечала на своем пути, уткнувшись в то, что объективно было в моей жизни. Те же немногие возможности, которые буквально дышали мне в лицо, я и сама упустила, с досадой помахав им ручкой вслед и кусая локти. И вот результат: я посвящаю себя тому, что ненавижу, и получаю за это копейки.
Моя жизнь никакая, вот наиболее правильное ей определение. Ни карьеры, ни личной жизни, ни веры, что в будущем что-то может измениться. Возможно, я кажусь людям унылой  и скучной, если не вообще пустым местом. Впрочем, это взаимно».
- Вероника, зачем ты ксеришь эту стопку? – сзади раздался голос начальницы.
- Вы ведь говорили отнести копии директору, - Ника обернулась.
- Я ведь говорила, что там были ошибки! – начальница Ники пыталась смотреть на Нику строго. Но, как она ни старалась, в ее голосе было что-то по-матерински доброе, воспитательно-назидательное. – Внимательно перепроверь все документы еще раз, и исправь ведомость! – дала распоряжение она и нырнула с дверь своего кабинета, примыкавшего к отделу, где работала Ника.
Ника разочарованно собрала все недоксеренные бумаги. «Половина из них теперь непременно отправится  на черновики». Последние двадцать минут она потратила зря. Усевшись за компьютер, она стала уныло пролистывать насточертевшие ей файлы, выискивая в них ошибки и со злобным усердием громко клацая по клавиатуре.
«Конечно, трудно быть дотошной, когда в голове происходит нечто куда более интересное… Я слишком мечтательна, слишком….». В голове у Ники снова звучала любимая песня. Она продолжила созерцать в монитор и пытаться делать вид, что трудится.
«Странное я существо, - с тоской думала она, поверх монитора осматривая комнату. – И радоваться надо бы, что у меня есть работа, да хоть такая, непыльная, и даже немного задевающая мое образование. Но мне отчего-то совсем невесело… Полгода сидела без работы и чувствовала себя паршиво, асоциально, согласна была на что угодно. А теперь имею работу и мечтаю снова стать безработной. Потому что опять-таки чувствую себя ни на что не способным ничтожеством, бездарью, которой оторвали руки, мозг и глаза».

Все утро в животе у Ники стояла тяжесть, есть не хотелось. Прогулка могла привести ее в чувство, добавить краски в ее бледное лицо.
В перерыв она выскочила на улицу, задыхаясь. Пар повалил из горячего рта, она жадно вдохнула морозный воздух. Сильный ветер выдувал из несущейся массы кислород, но этот скупой на жизнь воздух все-таки было лучше, чем застоявшийся запах духов, бумаги и новой мебели в душном офисе.
«И все-таки работа крепко вцепилась мне в горло, впилась когтями в мою сонную артерию. Дышать становится все труднее…». Ника нашла описание ощущению, которое ежедневно возникало у нее в рабочие часы. Она даже говорила в офисе не своим голосом, не низковатым, бархатистым, которым гордилась, а более высоким. Ее голос, как зажатый в тисках, некрасиво повизгивал, Нике страшно было представить, насколько неуверенно звучит он в ушах ее коллег.
«Но в чем же дело? Коллеги у меня довольно простые, мирные, работа не свехсложная, постижимая моему разуму. Что еще мне не так? Сам факт того, что я занимаюсь не своим делом? Или то, что целых восемь часов надо притворяться? Да, наверное, именно это. Я не могу быть собой, и это больно давит, не дает дышать. Смешно такое утверждать, но на работе я скучаю по самой себе».
Чтобы сменить картинку в глазах, в которых рябили знаки и числа, спутвшиеся меж собой в непонятном уродливом танце, Ника решила прошвырнуться по магазинам. Тратить было нечего, но немного помечтать никто не запрещал. Мысленно примеряя на себя платья на витринах, девушка в сотый раз бродила по рядам небольшого торгового центра.
Ее внимание привлек смех подруг в одном из магазинчиков со стеклянными стенами. Одна примеряла на себя короткое коктейльное платье. Другая восторженно комментировала ее наряд и советовала его купить.
Нике на секунду показалось, что это она сама - там, через стекло, в нескольких метрах, живет другой, праздной и беззаботной жизнью: покупает шмотье и перемывает косточки всем знакомым вместе с подругой. Ника усиленно заморгала и вновь всмотрелась в девушку в платье, но та тут же скрылась в раздевалке с еще одним, платьем в руках.
«А ведь она действительно очень на меня похожа, как сестра-близнец, словно я смотрю через стекло на другую свою жизнь, не похожую на свою нынешнюю», - Ника приостановилась у стекла в надежде еще раз глянуть на девушку в раздевалке. Но, заметив настороженный взгляд ее подруги, отшатнулась и быстро зашагала к выходу из торгового центра.
  Надо бы купить чего-то к чаю, - встряхнув головой, Ника попыталась вытрусить из головы свои мысли и сконцентрироваться на хлебе насущном. – Я совсем затоскую, если не приму дозу десерта».
В продуктовом магазине Ника долго выбирала себе печенье. Но ничего из многочисленных товаров не вызывало у нее образования слюны во рту. «Такой большой выбор, а покупать ничего не хочется, - возмутилась она про себя. – Все перепробовалось, приелось, даже воротит от мысли ощутить еще раз хоть один из этих вкусов», - во рту Ники тотчас же возник приторный вкус печенья, которое она уже думала было купить. Ей стало дурно.
- Вам что-то подсказать? – обратилась к ней молоденькая продавщица в белоснежно-чистом фартуке. Ника болезненно уставилась на нее, прищурив глаза, и увидела собственное лицо.
- Да нет, пожалуй, - буркнула она, пытаясь скрыть замешательство, и поспешно выскочила на улицу, услышав вслед за своим уходом мелодичный звон колокольчика, висевшего на двери.
«Кажется, я перетрудилась. Быстрее бы пять часов, иначе совсем свихнусь. Как жаль, что пятница только завтра», - тяжело вздохнула Ника.
До конца перерыва оставалось еще двадцать минут. Девушка вышла на главную улицу города, вглядываясь в верхушки заснеженных елей. От созерцания ее отвлек нервный хлопок дверцей машины. Прямо перед ее носом из гламурной красной иномарки выскочила девушка и, застревая тонкими шпильками в слое втоптанного снега, направилась к ближайшему банку.
- Пупсик, я тебе говорю, что ты перечислил мне деньги не на ту карту, - услышала Ника обрывок из ее разговора по телефону и презрительно поморщилась. «Фифа… Ненавижу таких», - решила она. В это же момент девушка повернула голову в ее сторону, и Ника замерла: она снова увидела в незнакомке саму себя. Надменное выражение, взгляд свысока, пустота в зрачках… Это был ее клон, только с другим характером. У Ники все похолодело внутри от тоски, которую вселил в нее этот секундный взгляд.
Ника нырнула в ближайший переулок и скрылась в парке. «Это же ужас какой-то… - неслась она по присыпанной углем дорожке. Зайдя в самую глубь парка, она присела на колени, набрала голыми ладонями охапку снега и умыла ним свое лицо. Холодный снег обжигал ее нежную кожу, но от холода Ника взбодрилась. Привстав, она оглянулась по сторонам. – Хорошо, что никто этого не видел», - без эмоций обрадовалась она.

Во второй половине дня подвалило много непредвиденной работы. Сама мысль о том, что придется заставлять себя сделать всю эту ерунду, заставила Нику поморщиться.
«Каждый раз, когда я насилую себя делать эту чертовщину, что-то во мне отмирает, медленно и бесконечно, - плакал внутри нее тоненький голосок. - Это просто пытка, изощренно растянутая на недели, месяца, годы. Все это дается мне слишком болезненно… Возможно, это по непривычке? Есть ли этому предел? Может, пройдет еще пара месяцев, и я, окончательно омертвев, «втянусь», свыкнусь с таким режимом и буду вообще бесчувственно ходить на работу? Перестану воспринимать мелочи близко к сердцу, и стану закостенелой мумией, которая из признаков жизни подает лишь движение, потребность питаться и спать.
Но пока что мне слишком тяжело, каждое насилие над собой стоит невероятных усилий, я словно лезу на недоступную скалу ради того, что мне, по сути, вообще отвратительно». Ника разгневанно зашуршала в стопке бумаг, безуспешно пытаясь найти среди них нужный документ.
«А ведь нас готовят к мучительной ежедневной смерти каждый день с самых малых лет… - перебирая сухими пальцами царапавшуюся бумагу, продолжала размышлять она. - Сначала детсад, в который приходится вставать чуть свет, где заставляют есть отвратительную манную кашу и спать днем, когда тело разрывает от порывов мотаться из угла в угол и бурлит неиссякаемая энергия…
А не специально ли нас заставляют бодрствовать, когда хочется спать, и бездействовать, когда тело переполнено силой? Вот, скажем, ночью я переполнена созидательных сил, хочется столько всего сделать… Но, черт возьми, надо ложиться спать – в самый интересный момент. И просыпаться – тоже, когда сон наиболее приятен…
… Затем уровень сложности повышается, на смену детсаду приходит школа со скучными уроками и ненавистными домашними заданиями. Здесь уже не положено быть собой, здесь надо надевать маску. Затем университет – еще больше бесполезной учебы и еще меньше времени на то, чтобы быть собой. Бездарная часть дня по своему объему увеличивается, КПД уменьшается, и постепенно сводится к нулю.
Ну а для тех, кто так и не очерствел окончательно, придумана работа, которая волей-неволей выбъет из твоей сущности остатки живого, полностью превратив тебя в ничего не стоящий винтик огромной бездушной системы».
Ника переключилась с бумаг на собственные руки, хладнокровно рассматривая поры и линии, рисовавшие на ее коже причудливые картинки.
«А я ведь стойкий оловянный солдатик, - решила она. - Я все еще мучаюсь, мне больно именно оттого, что где-то в моем теле некоторые клетки все еще подают признаки жизни. Все просто: есть боль – значит, еще жива. Но за что мне такое наказание? Лучше бы я умерла быстро и безболезненно, еще лучше – сразу при рождении, зачем растягивать эту жуткую пытку на долгие годы? Ведь я всю жизнь только то и делаю, что умираю. Моя жизнь? Где она? Вот те жалкие осколки, которые я собираю в редкие моменты радости… это и есть моя жизнь?».
Отколовшаяся скобка стэплера болезненно впилась ей в палец. Ника рывком выдернула ее из кожи. Небольшой осколок металла остался торчать в коже. Она сделала несколько попыток, прежде чем смогла вытянуть его из пальца, нарушив гармоничный рисунок на подушечке пальца. Кровь выступила на поверхность кожи, и большая капля упала прямо на белую бумагу, между строк оригинала ведомости.
«Вот он, мой признак жизни… или смерти», - уставилась она на расползшуюся по черным буквам каплю. Пытаясь остановить кровотечение, она сжала раненный палец, из-за чего оставила на бумаге еще несколько кровавых отпечатков.
«А эти люди вокруг, - она  озабоченно осматривалась по сторонам, - живы ли они еще или только притворяются?».
В офисе сидело еще трое человек: молодой паренек, ее единственный приятель на работе. Вова, так его звали, искрил оригинальными фразами и пошловатыми шуточками, чем скрашивал однообразные будни в этом кабинете. Но сегодня он был не в духе, уныло уставившись в монитор и двигая пальцем по колесику мышки, он пытался сосредоточиться на накопившейся работе.
Девушка рядом с Никой, как робот, строчила что-то, не обращая никакого внимания на всех вокруг. Алена (так ее звали) была лучшим работником отдела: она все делала четко, быстро, безукоризненно. Ее фанатичная самоотдача и искусно настроенный автоматизм немного раздражали более пассивную Нику, не склонную отдаваться целиком ненужной работе. Но, несмотря на заразительный трудоголизм, Алена была отзывчива и охотно откликалась на любую просьбу помочь. Припоминая вчерашний ляп, который Алена помогла ей скрыть от начальницы, Ника подавила возникшее в ней раздражение.
Еще один ее коллега, Анатолий Васильевич, увлеченно разговаривал по внутреннему телефону, яро доказывая несговорчивому собеседнику свою позицию, иногда срываясь на повышение тона.
Начальница сновала то в кабинет, то из кабинета, Ника не успевала за ней следить.
«Чего они хотят? – думала Ника, всматриваясь в своих сотрудников. - О чем мечтают, сидя за своими мониторами? Куда рвутся, пребывая на цепи своих обязанностей и полномочий? Мне бы очень хотелось, чтоб они были живыми… Но они так правдоподобно играют, - перевела она взгляд на усердную Алину, - так вжились в свои обязанности, что кажутся приросшими к своим кресла. Неужели я тоже кажусь таковой? Да нет, - она едва заметно качнула головой. - Пока что я для них - чужеродный объект».
Один лишь Вова из этого коллектива казался ей не лишенным признаков жизни, но и он сегодня барахлил. «Видимо, насыщенная рабочая неделя осушила даже его фонтан свежих фразочек и дерзких шуток». Ника разочарованно посматривала на него, выдавливая из себя улыбку. Она надеялась своим мимолетным вниманием оживить в Вове искрометного приятеля, которым привыкла его видеть.
 
Целый день они были слишком заняты для разговоров, но к концу дня, перед самым уходом, воспользовавшись отсутствием начальства, разговорились за чашкой кофе. Вова работал в этом офисе уже более двух лет, и охотно раскрывал ей ньюансы работы, рассказывал о привычках ушедшей на совещание начальницы и расспрашивал Нику о том, какими судьбами ее занесло именно в эту компанию.
Лишь теперь, спустя два с половиной месяца поверхностного общения и перешучивания, они заговорили о личном. Оказалось, что Вова помолвлен, но это не мешало ему увеселять всех девушек-коллег. Ника сперва воспринимала его шутки как знаки внимания и думала даже влюбиться, но вовремя поняла, что сотрудник шутит и блестит своими очаровательными зелеными глазками исключительно от скуки.
- Не страшно ли тебе каждый вечер в потемках пересекать безлюдный переулок? – спросил Вова, провожая ее до остановки.

- Страшно… - коротко ответила Ника и, не зная, что еще добавить, попрощалась с сотрудником, поспешив на как раз подъехавший к остановке автобус.
«Было бы страшно, если бы не музыка, - продолжила она свой ответ про себя, махая Вове рукой из окна автобуса. Он улыбался, и она отвечала тем же, параллельно доставая из кармана наушники. - Словно страус, я прячу голову в песок, спасаюсь от жестокого мира, заткнув уши любимыми мотивами. Музыка – это мой купол спасения, это никому невидимый светящийся шар, который искрится лишь тогда, когда мне хорошо. А хорошо мне лишь, когда я в наушниках. Если кто-то захочет напасть на меня сзади, в полуметре от меня лом нападающего застынет, уткнувшись в невидимую преграду. Потому что вместе с музыкой поют ангелы, и они берегут меня».
Это рабочий день так потрепал ее нервы, что она все еще перематывала в голове слова, которые надо было сказать придурку из соседнего отдела, который захотел испить Никиной крови. «Чем более жалок человек, тем больше пытается из себя представлять, тем более отвратительно себя ведет по отношению к другим».
Надо было ответить так-то, но Ника то ли сдержалась, не желая снисходить до его уровня, и слова так и застыли у нее на языке, то ли просто удачный язвительный контраргумент вовремя не пришел ей в голову, но она утратила момент, и противный тип остался ликовать.
 «Впрочем, какая мне, казалось бы разница? Пусть себе ликует. Но этот паразит со своей противной рожей занял все мои мысли, он вселил в меня возмущение и ярость. Вместо того, чтоб сейчас наслаждаться раем в ушах, на который в день удается отводить и без того мало времени, я негодую. Возмущенные мысли застелили мне доступ к ощущениям, как едкий туман; они не дают мне дышать, не дают мне чувствовать».
Ника с огорчением замечала, что просто механически реагирует на знакомые мотивы, лишая себя единственного удовольствия за день. Сейчас она снова вернется домой, и чтобы забить стресс, вместо поездки на недавно купленном велотренажере наестся поплотнее, напоследок кинув сверху всего намешанного в желудке месива какую-то сладкую вкусняшку. А после будет недовольно ощупывать свой живот, который в последнее время стал немного, но несимпатично округляться.

Увлеченная своими мыслями, Ника вышла из автобуса и чуть не наткнулась на парочку, остановившуюся на краю тротуара под большой пушистой елью. Они обнимались, девушка в руках держала алые розы.
«Мои любимые цветы, - Ника вдохнула аромат, едва доносившийся до ее носа. – Мне такие цветы дарил только Пашка, единственный человек, который меня любил.
Ника познакомилась с Пашей в автобусе и по глупости дала ему свой номер телефона, хотя заранее знала, что ничего из их общения не выйдет. После этого парень просто достал ее своими звонками. Иногда ему удавалось вытягивать ее на свидание, и Ника соглашалась – исключительно от скуки. Когда настойчивый паренек принялся проявлять серьезные знаки внимания, Ника тут же взяла руки в ноги и сбежала от неудавшегося кавалера.
А Паша продолжал засыпать ее цветами и мелкими, но приятными подарками, - не банальными, а специальными, придуманными именно для нее. Он клялся ей в любви, умолял стать его девушкой, но Нику пугала его настойчивость и то, как парень идеализировал ее скромную персону.
«Ну за что можно меня обожать? – возмущалась Ника тогда. – От меня осталась пустышка, мокрое пятнышко, а он возносит это мокрое пятно до Бог весть чего. Быть с ним – это смириться с тем, чтобы принять тот образ, в котором он в меня влюбился… Но я ненавижу этот образ, я бы не хотела, чтоб меня любили именно такую, какой я являюсь сейчас. Ведь это не я. Как можно позволять другому человеку любить тебя за то, что ты сам в себе не приемлешь?».
«Наверное, каждый мечтает о таком трогательном отношении к себе. Вот только… мне было одиноко с таким его обожанием. Было бы проще, если бы он, как и все прочие, относился ко мне, как к «приходящему и уходящему», такого человека запросто можно бы было вычеркнуть из жизни в любой момент и ни капли не страдать от этого. А Пашу вычеркивать было безумно больно, зная, как разрывается в груди его сердце, и мое вместе с ним, от беспомощного сострадания».
На пути в супермаркет мимо Ники, обнявшись, прошла еще одна пара, за ними следом, как на поводке, плыло по небу большое надувное красное сердце. Только сейчас Ника вспомнила, что сегодня за день.
«Сегодня ведь день Святого Валентина! - на электронных часах на здании ближайшего банка светилось «14.02».
Сама Ника в этот день всегда чувствовала себя одиноко, независимо от того, была ли она в отношениях или нет. «У меня никогда не было ощущения духовной близости, ни с кем, - провожая взглядом парня и девушку, Ника пыталась смотреться в то, что происходит между ними. - Существует ли такое чувство в принципе? Искренне ли они обнимаются? Или просто пытаются заглушить чьим-то присутствием свое одиночество? Хотя… Какая мне разница? – она поскользнулась и, с трудом удержавшись на ногах, сама же ответила. – Большая. Если у меня такого не было, так хочется верить, что хотя бы кто-то честно, без пафоса и самообмана, умеет разделять с кем-то свой мир…»

Собирая с полок супермаркета нужные продукты в свою корзинку, Ника продолжила свои размышления:
«Меня всегда преследовала надувная любовь, мираж, бессмысленные отношения. Если так подумать, то любовь я переживала всего три раза. Первая любовь – это светлая юношеская влюбленность, хрустально чистая, возносившая всю мою сущность до небес. Вторая – уже куда более приземистая любовь, неудавшийся роман. А третья… это чужая любовь ко мне. Любовь Пашки, которая принесла сопереживающей мне едва ли не в два раза больше боли, чем ему самому… А все остальное, что в моей жизни заносится в графу «личная жизнь» - это был фарс, что-то неестественное, до безобразия глупое и нелепое. Так, попытки избавиться от тоски, которые неизменно заканчивались ее обострением».