Встречи с Высоцким

Речь пойдет о мистических встречах, ибо впервые мы с ним пересеклись в 1989 году, то есть через девять лет после его смерти. И продолжались это «встречи» года два.  Где-то с 1989 до 1991 г.  Я много думала, есть ли смысл записывать эти – почти сны? И решила, что – есть. Во-первых, то, что расскажу о нем я, не сможет рассказать никто более. Во-вторых… После первых же его появлений в моих снах у меня возникло ощущение, что он что-то хочет договорить через меня. Будто именно я смогу сказать то, что он не успел, или почему-то не смог сказать сам. Он проявлял участие, даже заботу о моих делах. После его появления в моих снах творческие дела  выстраивались, все «шло», на какое-то время я успокаивалась. Было ощущение, что в моей одинокой духовной жизни появился понимающий человек.
Однажды «я была на его концерте». Сначала я долго шла по винтовой лестнице вверх. Она была устлана роскошным красным ковром. Освещение шло от изящных настенных светильников. Было ощущение театральности, будто я нахожусь в кулуарах театра. И только мне позволено вот здесь и таким образом идти на концерт Высоцкого. Сначала впереди меня шла какая-то женщина, указывая мне путь, потом ее не стало.  Наконец я поднялась… Можно было бы подумать, что это - небольшой помост под самым куполом цирка. Наскоро сколоченный, с металлическими креплениями, без каких-либо украшательств. Но дело в том, что купола – не было. Было только звездное небо. И как-то очень близко. Значит, высота была такая… что лучше и не думать. Но помост как сцена – был. Я стояла, что называется, за кулисами, то есть могла слушать концерт с самой сцены, только – сбоку. Но перед кем же, для кого он мог петь на такой высоте? Кто и как мог сюда подняться?.. Это же – не реально. Потом я как-то поняла, что я -  единственный зритель, м. б. даже – «тайнозритель».  То есть пел он, как в тех стихах: «перед Всевышним».
Начался концерт. Полились его песни. Тот же надрыв, та же экспрессия, но песни были совершенно новые. Кожей, всем своим существом я ощущала, что они иные, другие, этого еще никто не слышал, ничего подобного никогда не было… Содержание их было таково, что я, силясь запомнить, почти физически жадно глотала их. Было ощущение, что, не узнай я того, что я сейчас и здесь узнаю, и жить невозможно… Сейчас я назвала бы это живым откровением, которое ощутимо переливалось в меня.
Уже во сне я понимала уникальность ситуации: я, а, может быть, только я одна и могу это слышать. Надо же запомнить! Сосредотачиваясь, «глотая», я силилась запоминать… Мне даже казалось, что это получается. Вот это, это надо запомнить обязательно! И еще вот – это!.. Я реально слышала его пение оттуда. Реально. Уже поняла, что это – сон, но его песни продолжались. Продолжала жадно, как-то судорожно, глотать их. Параллельно возникла мысль, что скоро утро, надо будет вставать…  Приоткрыла один глаз, увидела, что на часах 6.05… Через час вставать.  Резко закрыла глаза. И концерт для меня зазвучал с новой силой. Меня переполняло вдохновение, я была уверена, что все запомню!
Проснувшись, я не помнила ни одного слова. Но осталась наполненность, перенапоненность вдохновением. Сколько сил! И опять – как во время! – я получила от него поддержку.  И снова все сложилось.

 
Могли бы мы с ним встретиться  - то есть  вживую - раньше? – Нет. Душа возрастает страданием и болью. Возросла до встречи с ним я только в 1989-м. Душевная боль, которую я тогда испытывала, была впервые безысходной. И это длилось… От времени боль не притуплялась, к ней нельзя было приспособиться, привыкнуть, она все время – только начиналась. Мне не за что было зацепиться, я не могла помочь себе сама. Не переставала удивляться, что остаюсь живой, передвигаюсь, говорю, по привычке делаю все то, чего от меня ожидают. И только где-то в глубине сознания время от времени высвечивало: «Что же это появилось? Ах да, эта боль…». И никто не слышит этих пульсирующих «Sos!». Я же не кричу.
Душа могла бы получить облегчение, обратившись к Богу. Но тогда я еще была от этого далека. Как ни больно мне было тогда, но свою дорогу к храму в то время я еще не выстрадала.
…И тем не менее, я испытывала ощущение вновь рожденности. Все заново? Мне придется жить с этой пульсирующей, открытой раной? Так бывает?
Солнечный, холодный сентябрь. Я иду по Волхонке к Кремлю. Украдкой, чтобы случайно не увидели прохожие, наклоняюсь, рассматриваю свою белую пуховую кофточку под жакеткой, нет ли на ней красного пятна, не просочилось ли? Ведь там, где душа – рваное мясо. Там все – кровь. Не просочилось ли?.. В таком виде – по городу. И этого никто не видит.
Это увидел он, Высоцкий. Но сначала – услышал.

Встреча первая.
      ОН  ШЕЛ  НА  «SOS»
И взгляд его с такой любовью,
Так грустно на нее смотрел,
Как будто он об ней жалел…
М. Лермонтов

Сижу я в первом ряду на концерте Высоцкого. Небольшая уютная зала в каком-то особняке. Старинные стулья, их принесли наверное из всего дома. Зала полна. На полу передо мной – ковер. Кажется, здесь есть какие-то мои знакомые, может быть даже они – рядом. Но я – одна. И это почти привычно. Лицо неподвижно, оно не выдает меня.
Смещаюсь взглядом вправо. Там, довольно далеко от меня, небольшая импровизированная эстрада. На ней, в дисгармонии со всем, длинный стол, за которым сидит только один человек – Высоцкий. Все в ожидании.
Вот что-то его подняло. Он как-то виновато улыбается всем и начинает выходить из-за этого длинного, несуразно длинного стола. Он будто чем-то смущен, и этот длинный выход ему на руку… Выходя, он «заводится», дурашлив, выплескивается в духе одной из своих песен. И все только для того, чтобы скрыть смущение, поскольку его -  в е д е т…
Всматриваюсь в его лицо. Как плохо он выглядит. Наверное, он скоро умрет, думается мне. И это странно, я же знаю, что он уже умер.
Как долго он идет… В этот момент я вдруг понимаю – он идет ко мне. Лицо неподвижно, оно не выдает меня, но все во мне взрывается, взрывается, взрывается – он идет ко мне! И страшно, и лестно…
Вот он подошел к первому ряду. Все также дурашлив, и я понимаю эту маску. Он подходит к одному человеку, к другому, как будто пытается что-то угадать, всматриваясь в лица. Он не знает, куда он идет? Ну конечно не знает, он просто идет на «SOS».
Вот осталось три кресла. Два, одно… Мое лицо по-прежнему неподвижно. Он остановился передо мной. Пульсации совпали. Здесь. Он один увидел красное пятно, проступившее на белом.
Он видел меня впервые, в этом я не сомневалась –. Смущен, пытается улыбнуться. И весь, весь – здесь. Все вокруг перестает существовать. От удивления он едва заметно поводит головой.  «Невероятно…», - читаю я в его взгляде. Он будто бы все никак не мог поверить, что я, чей пульс един с ним, существую, что я – есть, а он до сих пор об этом не знал.
И вновь во взгляде его удивление, смешанное со смущением. Наконец он решается и берет мою левую руку. Смотрит на нее. Снова, будто не веря себе, смотрит на меня, потом опять на руку, как будто это ему ближе и более знакомо… Ну конечно ближе. Усиленный соприкосновением пульс, молчаливый вопль, который слышим только мы, морзянкой отдает и в его, и в моих висках: «SOS», «SOS», «SOS»…
Наконец, не в силах более выносить этот ритм, который молча кричит о боли, он закрывает глаза. Обессилев, но не выпуская моей руки, он падает передо мной на колени, прижавшись губами к моей руке. Наверное он хотел, бросившись на амбразуру этого «SOS», заглушить его, перекрыть собой, он один понимал, что долго так нельзя, нельзя, нельзя… Все замерло. Видела я только его склоненную голову. Она скрывала мою руку, которая так и осталась у него.
Мое лицо было по-прежнему неподвижно, оно не выдавало меня.

20.03.93.

Встреча вторая.

ЧЕРЕЗ ДЕНЬ НА ВОЛХОНКЕ

Солнечно, я иду по Волхонке в направлении Кремля. Боровицкая башня, часть Александровского сада – к этому виду я никогда не привыкаю. Всегда заново, всегда – сначала. Мощная средневековая крепость. От нее веет такой надежностью, такой укорененностью в веках, что от одного вида на нее мне становится легче. Ненадолго.
Иду я по Волхонке к Кремлю. Вспомнилось почему-то – это я заметила еще с утра -  что я сегодня  хорошо выгляжу. Какая предательская внешность: ведь внутри все полыхает, внутри все в крови. Высоцкий. Если уж пришел Высоцкий, да еще   т а к, значит, я и вправду одна. Значит, никто из живущих… И к этому тоже надо привыкнуть, с этим тоже надо научиться жить.
Я иду по Волхонке к Кремлю. Не доходя до Большого Каменного моста, перехожу улицу. По привычке захожу в магазинчик. Просто так. Стою и думаю, купить «арабусту», или нет. В этот момент из-за правого плеча раздается: «Не надо брать этот кофе!». Оборачиваюсь.
Это было то, что называется – «хороший парень». Пожалуй даже «очень хороший парень». Нет, не то… на кого же он похож?.. Шел за мной давно – это читается легко. Нашел повод…. Схлопотать поклонника прямо на улице… И это сейчас, когда я не то умерла, не то родилась. Когда я вся…
Момент, когда очень просто, одним взглядом, можно прогнать, я пропустила. Меня смущал его взгляд, как будто я его уже где-то видела…
Воспользовавшись моим замешательством, он улыбнулся и повторил:
-Этот кофе брать не надо. Надо зайти в другой магазин купить «арабику».
Конечно, в другой магазин, конечно «арабику»… Я уже пришла в себя. Почти. Уже вспомнила, как в таких случаях надо… Но я не хотела его прогонять. Пусть. Пусть будет так, как «не надо». Не долго.
Мы вышли на улицу. Короткая дорога до метро. Я не хочу, чтобы он уходил. Смотрит на меня так, как будто «знает». О чем-то говорим. Вернее, я слушаю.
-Я часто вас в это время здесь вижу. Наверное вы работаете где-то рядом?
Не отвечая, молча поощряю его к дальнейшему разговору, и все силюсь вспомнить, где же я его видела… Подходим на угол Знаменки.
-Вы очень неосторожно переходите улицу. Я заметил это еще вчера…
Оборачиваюсь на него и улыбаюсь в ответ. Где же я видела этот взгляд? Надо что-то сказать. Эта привычка говорить слова. Он сказал: «Вчера». А вчера, нет, третьего дня, когда приходил Высоцкий, мы обошлись без слов. Вот он снова:
-Я живу на Сухаревке. Там есть одно, очень интересное место. Вам бы понравилось…
Забрасывает удочку. Отчего он уверен, что «понравилось бы»? Но так как я продолжаю молчать, он добавляет:
-…если бы у вас было время.
Хочу на Сухаревку, я хочу, чтобы эта дорога длилась, я не хочу, чтобы он уходил, поэтому извиняюще улыбаюсь и говорю:
-Если бы у меня было время…
Он не настаивает, и этим нравится мне еще больше.
Мы входим в метро. Он с силой держит пружинящие двери впереди, он нигде не дает им коснуться меня сзади. Его рука ни разу не прикоснулась ко мне, но в этой толчее он ничему не дал прикоснуться ко мне. Круг очертил. И бережен, будто проступающее красное видит.
Через остановку я выхожу.
-Вы часто бываете в это время на Волхонке… - грустно, полувопросительно говорит он.
Говоря взглядом «да», я длинно смотрю на него и выхожу из вагона.
Двери сомкнулись, и поезд навсегда унес его в темный тоннель. А я пошла вверх, на выход.
****
В ночь я не могла уснуть. Он продолжал меня беспокоить. И вдруг я поняла, где и когда я могла видеть этот взгляд, поняла, на кого он похож. Так, все зная, мог смотреть только Высоцкий. Он приходил еще раз. Только теперь – наяву. Он знал, что той, первой, встречи мне было мало.
Возбуждение не уходило.  Поднялась, взяла лист бумаги. Эту вещицу я потом назвала «Фантазия «Сожаление»».
«… На открытой в парк летней веранде… Стул, на котором я сижу, стоит на двух, потом на одной ножке. Я раскачиваюсь. Я мед-ленно… мед-ленно… начинаю вращаться. Моя длинная  юбка лено взвихряется… Почему вы так смотрите? Вы не верите? Вы не верите, что это возможно? Но вы же – видите!.. Посмотрите еще раз – это красиво и совсем не страшно».
Кто продиктовал мне в ту ночь этот образ моей жизни?..
****
Каждый день выходя на Волхонку, «неосторожно» переходя Знаменку, я оборачивалась, но – тщетно. Никогда более я его не встречала.

25.03.93.

Встреча последняя.

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Вечер 25 января 1991 года. Время от времени подходя к телевизору, я переключаю его с одной программы на другую. С усиливающейся досадой отмечаю: «Ничего, ничего о Высоцком! День его рождения! Забыли!..» Отхожу ко сну с той же, разрывающей сердце досадой – забыли…
Но как только я закрыла глаза… Я шла на день рождения к Высоцкому. Правда, тогда я еще не знала, куда иду. Просто вышла из старинного лифта, двери которого надо было закрывать самой, и осталась на обширной лестничной площадке  старого, дореволюционного дома. Оглянулась вокруг: как здесь просторно… а где же вход в квартиры?.. Нажимаю кнопку звонка. Дверь открывается. Не-ве-ро-ят-но! На пороге стоит Высоцкий. Красивый, радостный, улыбающийся, в белой рубашке. Он ждал меня! Оказывается, я шла к нему! Волна какой-то небывалой радости захватывает меня…
Иду вслед за ним по коридору. Отмечаю что налево –  просторная кухня, но мы проходим дальше – в гостиную. Здесь все мне нравится. На  полу роскошный ковер. Мебели почти нет, только у стен и – не высокая. Посередине комнаты – как-то очень удобно – старинные, обшитые дорогой тканью пуфики на изящных львиных лапках…
Мы оба в какой-то пьянящей, ошеломляющей радости от встречи. Наконец-то! Мы садимся  друг против друга на эти старинные пуфики. В этот момент я как-то судорожно вспоминаю… Ведь сколько раз за последнее время он приходил ко мне в сон, и ни разу, ни разу я так и не сумела ЭТО сказать ему… И вот сейчас, сейчас я все скажу, ведь это так удобно… Он так восторженно, с таким ожиданием смотрит на меня. Он взял к себе мои руки… Сейчас…
-Знаешь, начинаю я, - знаешь, чем были для меня твои песни? Когда совсем нечем было жить… когда…
Вдруг я осекаюсь. На этот раз оттого, что в его взгляде промелькнула как будто легкая досада. Что, почему? Пытаюсь продолжить, но болезненная досада в его глазах усиливается. «Не то, не то!», - читаю я. Как «не то»?! Почему «не то»?! Он не отвечает мне словами, но сжав кисти моих рук, напряженно смотрит на меня. Понимаю, почему он не говорит – он боится обидеть меня словами, ищет слова… Наконец, как будто бы находит… Забирая мои руки дальше и дальше к себе… вот, уже почти до локтя… он говорит, или я это читаю в его глазах:
-… Не то, не то… Дело не в словах, не в песнях.  Ты, ты должна понимать меня ДО песен!
Ошеломленная, я силюсь понять…От напряжения у меня начинает что-то делаться в голове… Как это, как это - «ДО песен»… Он же, забирая мои руки все дальше к себе, напряженно смотрит на меня, стараясь донести это «ДО…», что и есть наверное - самое главное. Вместе с его прикосновением, которое забирает меня все дальше, во мне поднимается какой-то невероятный восторг, которого я никогда в жизни не испытывала. По его поощряющей и тоже восторженной улыбке я понимаю, что я на верном пути. Вот сейчас, сейчас я пойму, я растворюсь в этом понимании, понимании этого неведанного…
У меня было ощущение, совершенно блаженное ощущение, что я теряю сознание. И, если бы все это продлилось хотя бы еще  одно мгновение, я  действительно потеряла бы сознание.  Ибо я почти реально – отлетала… Но в этот момент, именно в этот момент
Раздался звонок.
Это был не тот звонок, который пробуждает от сна. Звонок раздался там, в той квартире Высоцкого, куда я пришла… Он широко и будто «оттуда» - улыбнулся, зная, чему помешал этот звонок, отпустил мои руки, загадочно помедлил… И пошел открывать дверь. А я осталась одна в этой роскошной большой комнате, утопающей в коврах.
Из прихожей послышался  радостный шум множества голосов… Ба, сколько гостей! День рождения, настоящий день рождения, когда приходят только друзья!
Люди проходили в комнату, кто-то на кухню, где садились в кружок и начинали что-то напевать под гитару. Проходя в комнату, образовывали кружки и начинали общаться. Стола, угощений, что казалось бы приличествовало «дню рождения», - не было. И это никому не было нужно.
Наблюдая за входящими, я кое-кого узнаю, поскольку они часто мелькали рядом с Высоцким при жизни. Я вижу его мать, которая одета нарядно. На ней синее, довольно яркое, приятное взгляду, платье. Рядом с ней вторая жена его отца, в семье которого Высоцкий одно время жил.
В целом – публика разная, но всем он близок, все его любят… С ними он – дома. Но самое поразительное, что я невольно отметила здесь – отношение пришедших ко мне. Оно – какое-то особенное. Оно настолько естественно-теплое, и даже более того… Странно, они ведь меня совершенно не знают… Неожиданно я понимаю, откуда это. Они воспринимают меня как избранницу Высоцкого. И этим для них определяется все. Для него я – единственное «то», значит, - и для них.
Вот ко мне подошла его мать (та, что в красивом синем платье) и озабоченно говорит: «Пожалуйста, не давайте ему так много курить, это для него очень вредно!» Подходит еще кто-то, подтверждает это… То есть они смотрят на меня с надеждой, что я имею на него какое-то благотворное влияние. Слушаю это молча и только удивляюсь… А вот ко мне подошел мужчина в каске и костюме верхолаза. Длинно и пространно он говорит мне о своих проблемах, а в глазах у него надежда, что именно я смогу понять его…
Пытаюсь понять, откуда же это такое  проникновенное отношение ко мне…Вспоминаю наш разговор с Высоцким, этот восторг, тональность которого поднималась все выше и выше… А если бы не тот звонок? Ах, вот оно что… Они думают, нет, они уверены, что тот восторг чем-то закончился, что я уже с ними. Ведь это же – посмертье, не иначе. Они не знают, что я здесь только «в гостях». Это знает только Высоцкий. Но их незнание его забавляет и веселит, его забавляет и мое недоумение. Все это создает интригу…Время от времени он, улыбаясь, поглядывает на меня, на мои попытки «попасть в тон» подходящим ко мне… Сейчас он стоит с группой девчонок-подростков. Им лет по 10-12. Разговаривая, они посматривают на меня. Наконец, он подходит ко мне и, указывая на девчонок, говорит: «А, знаешь, им ты тоже очень нравишься!»…
Насладившись интригой, реакцией своих гостей на меня, он подходит ко мне ближе и с той же улыбкой говорит:
-А как бы ты повела себя, если бы я вдруг завел себе «даму сердца»?
 Смотрю на него и мгновенно отмечаю про себя, что он очень плохо выглядит. Как тогда, на том «концерте», когда мне показалось, что он скоро умрет. А постоянная улыбка и кураж – это уже за пределами всех возможных сил. Это – через себя, это – чтобы не обмануть каких-то ожиданий, чтобы развлечь других. Какая уж тут «дама сердца»…
Но, тем не менее, слова про «даму сердца» я воспринимаю серьезно. И думаю про себя: «Как же это сказать ему, что меня это совсем… не занимает. Как же сказать ему, что мне важно в нем другое… Да хоть десять «дам сердца»…»
Посмотрев на него, я поняла, что он прочел мои мысли, и они ему понравились. Но, чтобы скрыть это, он начинает еще какой-то кураж, который должен развлечь его гостей.
А я, продолжая с кем-то общаться, начинаю осматривать комнату. Замечаю богатые тяжелые портьеры, которые закрывают собой всю стену… Здесь наверное должны быть окна. Но есть ли они здесь вообще? Электрический свет… А следующая стена, большая ее часть – это какие-то застекленные шкафы. Я различаю или догадываюсь, что за стеклом – кубки, дипломы, награды…
Заметив, что внутренне я «ушла», Высоцкий подходит ко мне:
-Останешься?..
Но так как я молчу и  продолжаю осматриваться, он продолжает:
-Все это скоро закончится, они все – уйдут… А хочешь, я их сейчас прогоню?
Что значит – остаться? Вопрос конечно мужской, но я чувствую за ним что-то другое.
-Ночь?.. Нет, я приду, когда будет день!
Он не возражает.
-Я провожу тебя.
-Только до выхода из дома, у тебя ведь гости.
Вот мы в просторной и нарядной  парадной этого старинного дома. Фиксирую это мельком. Выхожу из подъезда и…
Не-ве-ро-ят-но! Какое яркое солнце! Весна, пир жизни! Пораженная, я останавливаюсь. А там, где я только что была… почему там не было видно солнца?
Сделав несколько шагов, я оказываюсь на набережной, недалеко от входа в парк. И тут вспоминаю, что я ведь обещала вернуться, «когда будет день». Так вот же он, солнечный яркий день! Оборачиваюсь, чтобы увидеть дверь подъезда, из которого я только что вышла. И – не нахожу его. Передо мной серый монолит старого дома, вернее домов, тесно прижатых друг к другу, это же набережная. Угадываются парадные двери, но даже на вид – какие-то замурованные. Чувствуется, что они давно не открывались, что войти туда невозможно. Да и оттуда ли я вышла? Ясно, что хода назад нет.


****
Он хотел, чтобы я осталась там, где уже не больно?
…Услышав «SOS», он искренне  пожалел меня, провидя, что печали мои только начались. Но как он мог спасти меня от них? Он предложил свое жилище, укрытое от житейских бурь… Но я угадала, что это - покой недвижной ночи. Нет, рано.
Мое «нет» он наверное услышал и больше уже в мои сны не приходил.
3.11.2006.