Политик против рыцаря. Короли под пером Можейко

                (Взаимоотношения Филиппа II Августа и Ричарда I Львиное Сердце в изображении И. В. Можейко)

                Точки над «И»

         История – это не просто набор многочисленных фактов. Это прежде всего их глубокая интерпретация, и в зависимости от того, в каком освещении эти факты поданы автором, исторические картины одной и той же эпохи, с одним и тем же кругом действующих лиц, могут очень сильно различаться между собой. В этом случае точка зрения существеннейшим образом влияет на открывающийся панорамный обзор. Без какого-либо преувеличения можно сказать: сколько историков – столько и историй. Но это и к лучшему, поскольку избавляет историческое повествование от монотонности, однотипности, повторяемости, предоставляя читателю возможность свободного выбора той или иной концепции понимания происходивших событий. Собственно говоря, интерес к истории во многом определяется именно этой широтой диапазона исследовательских подходов и вариативностью формирующихся на их основе конкретных выводов об исторических процессах и их непосредственных участниках.

         Интерес этот в полной мере присущ не только любителям истории, но и профессионалам-гуманитариям, будь то представители науки или мастера художественной литературы. А уж если качества ученого и писателя удачно сочетаются в одном человеке, то ценность и привлекательность его исторического труда многократно возрастает. Так обстоит дело и в случае Игоря Всеволодовича Можейко – авторитетного ученого-востоковеда, специалиста по истории государств Юго-Восточной Азии, снискавшего еще б;льшую популярность как выдающийся отечественный писатель-фантаст, хорошо известный нескольким поколениям читателей в нашей стране и за рубежом под псевдонимом Кир Булычев. Среди целого ряда увлекательно написанных научно-популярных книг Можейко, посвященных самым разным историческим эпохам и регионам мира, особое место занимает капитальный труд «1185 год». Это исследование, дающее пространственно-временной срез одного из переходных этапов всемирной истории, содержит красочное описание драматических перипетий, разыгравшихся в ту пору вдоль Великого шелкового пути и затронувших так или иначе и Древнюю Русь, и Западную Европу, и Ближний Восток, и Юго-Восточную Азию. (Более подробный и детальный анализ монографии дан в обстоятельной рецензии М. И. Чемерисской на первое издание: Можейко И. В.  1185 год (Восток – Запад). – М.: Наука, 1989) [1].

         К числу узловых событий, легших в основу исторического повествования, относится Третий крестовый поход в Святую Землю (1189–1192) под предводительством двух властителей христианского Запада – английского короля Ричарда I Львиное Сердце и французского монарха Филиппа II Августа. Психологическое воссоздание их характеров, равно как и целостная художественная реконструкция сложной и противоречивой истории их взаимоотношений, полных затаенной вражды, тайных интриг, вынужденных недолговечных союзов, а затем непримиримого беспощадного противоборства, – всё это, несомненно, делает книгу Можейко в высшей степени захватывающим чтением, и далеко не случайно «1185 год» с успехом выдержал несколько переизданий. Таким образом, Можейко удалось внести свой существенный вклад в научное изучение и художественное постижение средневековой истории.

         Как известно, об эпохе крестовых походов и об их вождях создана целая библиотека практически на всех основных языках человечества. Описания важнейших сражений и биографии прославленных крестоносцев составляют десятки, если не сотни томов. Но есть среди этого многообразия две относительно небольшие по объему книги, сопоставление которых с историческим трудом Можейко напрашивается само собой. Речь пойдет о научно-популярных очерках «История Англии» и «История Франции». Дело в том, что их автор так же, как и Можейко, соединяет в себе ипостаси ученого и писателя. Это – признанный классик американской фантастики Айзек Азимов, уделявший в своем творчестве, помимо всего прочего, место обзорным историческим штудиям. В беллетризованном повествовании о событиях английской и французской истории во времена средневековья Азимов не мог, разумеется, пройти мимо таких колоритных фигур, как Ричард и Филипп. Рассказу об их соперничестве отведено по нескольку страниц в каждом из предельно сжатых, но от того отнюдь не менее содержательных очерков Азимова. Только вот взгляд на них у Азимова прямо противоположен точке зрения Можейко. В чем заключается это принципиальное различие и каковы могут быть его причины, в этом мы и попытаемся сейчас разобраться.

Возмужание мальчиков

         Проще всего было бы сказать, что симпатии Можейко и Азимова решительно расходятся: если на страницах «1185 года» Ричард показан доблестным героем, а Филипп – низменным завистником, то в исторических очерках Азимова, напротив, поступки Филиппа преподносятся как мудрые государственные деяния, а подвиги Ричарда – как безответственный и никчемный авантюризм. Это наглядный пример ситуации, при которой одни и те же факты получают совершенно разное истолкование. Но все-таки дело здесь не в своеобразии субъективных предпочтений, а в существенном несходстве двух разных интерпретаций характеров исторических персонажей, что и привело в конечном счете Можейко и Азимова к формированию двух альтернативных концепций оценки личностей своих героев.

         В самых общих чертах это можно сформулировать так: Можейко подходит к объяснению характеров Ричарда и Филиппа с психологических позиций, тогда как Азимов – с позиций государственнических. Иными словами, Можейко сосредоточивает преимущественное внимание на исследовании их индивидуальных человеческих качеств, в то время как Азимов делает главный акцент на внешней стороне деятельности английского и французского королей. Конечно, такая существенная разница подходов обусловлена коренным различием задач, которые ставили перед собой, с одной стороны, Можейко, создавший книгу, призванную раскрыть суть далекой исторической эпохи путем проникновения в духовный мир населявших ее людей, и, с другой стороны, Азимов, воспринимавший судьбу того или другого исторического лица исключительно в аспекте значимости сделанного им для своей страны. Вследствие двух столь различающихся методологий книга Можейко дает углубленное представление о том, какими были Ричард и Филипп как люди, с их нравственными, волевыми, умственными и душевными качествами, а по очеркам Азимова можно составить достаточно ясное представление о результатах их действий в качестве правителей соперничавших между собой королевств.

         Отсюда проистекает и фундаментальное различие в методике художественного воссоздания образов Ричарда и Филиппа. У Азимова они изображены статично, уже полностью сложившимися, как бы изначально взрослыми людьми, Можейко же стремится показать динамику становления их характеров, в главных своих чертах неразрывно связанных с детскими годами, которые очень часто бывают определяющими для внутреннего душевного склада человека в последующие периоды его жизни. Согласно концепции Можейко, оба его героя, Филипп и Ричард, сохраняли в себе на протяжении всей жизни основные качества, впервые проявившиеся у них еще в детские годы. Очень примечателен в этом плане эпизод, повествующий о встрече Филиппа, тогда еще наследного принца и по возрасту почти ребенка, с английским королем Генрихом II, отцом Ричарда:

         «Впервые с Филиппом Генрих познакомился года за два до вступления его на престол, во время перемирия с Людовиком. Тогда юный принц подошел к Генриху и сказал:
         – Сир, вы доставили много бед моему отцу. Я понимаю, что вы всегда брали над ним верх. Я не могу помешать вам, сир, но обещаю, что, когда вырасту, отберу у вас всё, что вы отняли у отца.
         Тогда Генрих рассмеялся, словно мальчик пошутил. Но запомнил эти слова, произнесенные с недетской настойчивостью» [2, с. 253–254].

         А затем, давая выразительную итоговую характеристику Филиппу, ставшему королем Франции, Можейко образно показал полное раскрытие идущих из детских лет задатков личности Филиппа, при оставшемся практически неизменным душевном складе, который был присущ не по годам рано развившемуся ребенку: «Филипп и в зрелом возрасте остался тихим, серьезным мальчиком, который когда-то подошел к Генриху Анжуйскому и сказал, что, когда вырастет, отнимет у него всё, что тот отобрал у его отца. Он и прожил всю жизнь, подсчитывая монеты и земли. Франции, слабой и разобщенной, был нужен именно такой государь – собиратель, скряга, заговорщик, интриган, с каждым днем добавлявший по монетке в сундучок. И пока соседи отчаянно рубились в бесплодных битвах, он умел затаиться, чтобы появиться в нужный момент с векселем в руке» [2, с. 324–325].

         Неискоренимая детскость, а точнее, мальчишество, – вот что являлось, по мнению Можейко, также и главной чертой характера Ричарда. Неспроста глава о его вполне взрослой жизни, прошедшей в походах, битвах и злоключениях, названа в книге Можейко «Великий мальчик». Это проницательное определение, данное английскому королю мудрым султаном Салах ад-Дином, убедительно подтверждается всем ходом повествования о безрассудных авантюрах, на которое необдуманно пускался Ричард. Вероятно, такому восприятию образа отважного крестоносца, овеянного романтикой и героикой, столь притягательными для юношеского воображения, в немалой степени способствовал ореол, созданный Ричарду художественной литературой. Можейко прямо отсылает читателей к устойчивым впечатлениям детского чтения, когда пишет о возвращении английского короля в свою страну после освобождения из плена у императора Священной Римской империи: «Версию дальнейших событий тех дней каждый из нас помнит с детства. О ней рассказал Вальтер Скотт в романе “Айвенго”» [2, с. 360].

         Соперничество двух возмужавших мальчиков проходит сквозным лейтмотивом через всё красочное повествование Можейко о борьбе Филиппа с Ричардом. У Азимова же рассказ «взрослее», суше и в чем-то даже прозаичнее: речь идет о противостоянии Французского королевства в лице Филиппа II Августа с Анжуйской империей, то есть с обширными владениями английского короля Ричарда I Львиное Сердце на континенте. Какое уж тут детство, когда на карту поставлены исключительно геостратегические интересы! И пока безоглядный рыцарь-романтик Ричард стремился стяжать всемирную славу в крестовом походе на Востоке, но так и не сумел освободить священный Иерусалим от господства неверных, расчетливый и прагматичный политик Филипп спешил сделать куда более выгодные и практичные территориальные приобретения, причем гораздо ближе, методично прибирая к рукам французские земли, принадлежавшие некогда Анжуйскому дому.

                Деяния политика и подвиги рыцаря

         Итак, ключевые определения произнесены: политик и рыцарь. Этим контрастным противопоставлением обусловливается суть взаимоотношений Филиппа с Ричардом. А общая логика конкретных поступков, свойственных каждому из персональных воплощений двух этих типов личностной психологии и государственной деятельности, как раз и предопределила те диаметрально противоположные оценки, которые были им даны в книгах Можейко и Азимова. У автора «1185 года» политическая деятельность Филиппа энтузиазма, мягко говоря, не вызывала – в моральном плане он значительно уступал Ричарду. Собственно говоря, в интерпретации личности и исторического образа Филиппа Можейко полностью солидарен с французским историком Ашилем Люшером, чей характеристический отзыв о Филиппе он приводит в подкрепление своей аналогичной точки зрения: «Средние века видели мало таких оригинальных фигур: если по своему суеверию, жестокости, вероломству и совершенной неразборчивости в выборе средств он вполне сын своего времени, то, с другой стороны, он значительно отклоняется от типа феодального рыцаря. Он если не хладнокровен и терпелив, то по крайней мере настойчив и скрытен: он умеет выжидать и рассчитывать, редко выдает свои намерения и действует лишь наверняка. Он – политик» [2, с. 325]. А поскольку скрытность и уклончивость, присущие политике, не слишком выгодно смотрятся на фоне героического рыцарства, характеризующегося искренностью и прямотой, то, естественно, король-политик Филипп выступает в книге Можейко отрицательным антиподом короля-рыцаря Ричарда.

         Азимов же, оценивая двух королей не по отвлеченной этической шкале, а по конкретным итогам их государственной деятельности, высказывает совершенно другое мнение. Филипп для него – «один из величайших королей средневековой Франции» [3, с. 52], а вот Ричард в его глазах не имел достаточных прав на звание выдающегося правителя: «Из всех королей, известных в истории, ни у кого не было такой незаслуженно раздутой репутации, как у Ричарда...» [4, с. 272]. И уж совсем плохо обстояло дело с результатами рыцарских устремлений английского короля: «Единственное, чем он реально был для Англии – это источником огромных расходов» [4, с. 273].

         Сравнение Филиппа с Ричардом оказывалось явно не в пользу последнего: «Филипп был восемью годами моложе и по меньшей мере в восемь раз умнее (ибо ум Ричарда в основном сосредотачивался в его мускулах)...» [4, с. 270]. Кстати, это суждение Азимова полностью совпадает с мнением Можейко: «Он был на восемь лет моложе Ричарда, но разница в возрасте не чувствовалась. Жестким характером и умом Филипп далеко превосходил и своего слабовольного отца, и Ричарда» [2, с. 253].

         Впрочем, и сам по себе Ричард представлялся Азимову фигурой едва ли не комичной и уж, во всяком случае, лишенной признаков истинного величия:

         «Конечно, он был человеком огромной физической силы, отчаянным храбрецом и прекрасным полководцем, если победа всецело зависела от сильных мускулов. Он также обладал красивым голосом, писал стихи и вообще любил поиграть в трубадура... <...>
         Во всем остальном, кроме силы и храбрости, Ричард кажется совершенно несостоятельной личностью. Он был плохим сыном и братом и редко видел дальше собственного носа. В его понимании роль короля ограничивалась глупыми рыцарскими странствованиями. Он был Дон Кихотом на троне.
         Он, в сущности, не был мужественным, если не считать воинского таланта. Ему не хватало твердости, и у него даже имелось другое прозвище (не столь известное, как Львиное Сердце) – Ричард Да-Нет, которое означало, что его легко склонить в ту или другую сторону» [4, с. 272–273].

         Что и говорить, с такими незавидными качествами на славную репутацию в истории рассчитывать не приходится.

         Можейко, в отличие от Азимова, хотя и не затушевывает серьезных недостатков Ричарда как государственного деятеля, зато очень высоко ценит его как человека, служившего своим современникам блистательным эталоном подлинного рыцарства, что проявилось со всей отчетливостью во время крестового похода: «Для рядовых крестоносцев Ричард стал, без сомнения, вождем похода. Он был славным рыцарем, известным всей Европе, он был великолепен, когда появлялся перед строем на белом коне, – золотые кудри развеваются под горячим ветром. Он всюду успевал, всех подбадривал, для каждого находил доброе слово, но был беспощаден к трусам и мародерам. Ричард был полон презрения к руководителям похода, которые умудрились просидеть под Аккой два года и ничего не добиться. И среди десятков тысяч солдат и рыцарей распространилась уверенность, что с приездом Ричарда всё изменится, что конец мучениям близок и путь на Иерусалим будет наконец открыт» [2, с. 339].

         Но наряду с этим эффектным образом Можейко раскрывает и другую, слабую сторону личности Ричарда, подвергая обоснованной критике его грубые военные просчеты и, что еще важнее, те свойства характера, которые обрекали героического рыцаря на постоянные неудачи, несмотря на всю его незаурядную отвагу и впечатляющее мужество: «Король Ричард, хотя и принадлежал к породе воителей, не смог стать великим завоевателем. У него не было нужных для этого человеческих качеств. Главным недостатком Ричарда было неумение настойчиво стремиться к поставленной цели. Редко он вел себя как полководец, куда чаще – как отчаянный рыцарь. Он никогда не мог до конца понять, что важно, а чем можно пожертвовать. Не раз страсти и гордыня толкали его в предприятия, обреченные на провал. Ричард завоевал репутацию отважного рыцаря. Однако настойчивость он подменял упрямством, выдержку – физической выносливостью, стратегию – тактикой. Он ничего не добился, но разорил собственную страну, победил во множестве битв и поединков, но не выиграл ни одной войны» [2, с. 299].

         К сожалению, тут уж ничего не поделать: образы совершенства эффектно выглядят на страницах художественной литературы, но в реальной жизни пресловутые скрижали истории во все века с избытком полны свидетельствами о многочисленных личных слабостях сильных мира сего. Так стоит ли удивляться, что в этом смысле Ричарду Львиное Сердце ничто человеческое оказалось и впрямь не чуждо – так же, впрочем, как и Филиппу Августу. Вот почему Азимов и Можейко, как бы они ни относились к своим героям, все-таки остались верны объективной правде, не утаив от читателей теневые стороны двух этих ярких и крупных исторических деятелей.

                Расчет и долг

         Главной ареной борьбы Филиппа с Ричардом стала Палестина. Если бы вовсе не знать или хотя бы на время забыть о неустранимых внутренних противоречиях между ними, то, пожалуй, можно было бы надеяться на то, что союз двух вождей крестового похода окажется способен привести к положительным результатам: политические таланты французского короля станут необходимым дополнением рыцарских доблестей короля английского, и тогда объединенные христианские армии исполнят свою высокую миссию по освобождению Гроба Господня от владычества нечестивых сарацинов. Увы, ничего подобного не произошло, а получилось всё как раз наоборот, и, по верному замечанию Азимова, вся эта кровавая и мучительная эпопея «была в большей степени противоборством между Ричардом и Филиппом, нежели борьбой христиан и мусульман» [4, с. 276]. Однако чего же следовало ожидать, если лидеры крестового похода, отправившись в него совместно, руководствовались при этом абсолютно разными мотивами, имевшими между собой слишком мало общего?

         В истолковании побудительных причин, заставивших Ричарда и Филиппа предпринять чрезвычайно трудный и рискованный поход на Восток, вновь наглядно проявляется различие подходов Можейко и Азимова к анализу характеров двух союзников-соперников. Можейко видит в героическом рвении Ричарда дух честолюбия и обостренное понятие рыцарского долга, диктовавшие английскому королю все его поступки: «Для Ричарда Львиное Сердце крестовый поход значил больше, чем для прочих: он был рыцарем, он желал быть первым и прославиться на века» [2, с. 255]. А вот в действиях других участников похода, в первую очередь, конечно, Филиппа, не без основания усматривался отнюдь не столь высокий политический расчет, обусловленный плохо скрытым своекорыстием: «Зато рядом собирались в поход соперники, не любившие Ричарда и желавшие отнять у него будущие лавры великого героя» [2, с. 300–301].

         Такое глубинное несходство мотивов закономерно обусловило и совершенно разные модели действий английского и французского королей на Святой Земле, что привело в конечном счете к более чем пагубным последствиям и общей неудаче всей военной кампании. Вина за этот срыв совместных усилий по достижению цели крестового похода, по мнению Можейко, целиком лежит на болезненно завистливом, да к тому же еще и подверженном низменным расчетам Филиппе: «Ричард был героем войска. Это никак не устраивало французского короля. Он понимал, что Ричард, боготворимый воинами и купающийся в лучах славы, будет всё более оттирать его от руководства походом. Дальнейшее пребывание Филиппа в лагере крестоносцев было чревато лишь унижениями. Изменить положение он был бессилен – на поле боя он не мог, да и не хотел тягаться с Ричардом. Он был королем, а не солдатом. Значит, отыграться он мог только в Европе. Пока Ричард занят в Палестине» [2, с. 343].

         Что касается позиции в этом вопросе Азимова, то он, кажется, склонен к тому, чтобы найти некоторое оправдание поведению Филиппа, объясняя его действия приоритетом интересов государственной политики над совершенно неуместными в таких случаях требованиями кодекса рыцарской чести. Само участие Филиппа в крестовом походе Азимов подает как знак едва ли не величайшего самопожертвования с его стороны: «Филипп II, однако, был прагматичным и беспристрастным политическим деятелем, чуждым романтики. Он слишком хорошо знал результаты похода своего отца и менее всего хотел отправиться за тридевять земель, на край света, в то время как его королевство так сильно нуждалось в нем» [3, с. 54].

         Перечислив далее обширные планы Филиппа по преобразованию всех сторон жизни Франции, Азимов довольно-таки убедительно показывает, что в таких условиях для французского короля, связанного клятвенным обязательством отправиться в этот злополучный крестовый поход, чрезмерная активность и настойчивость его английского союзника должны были казаться очень досадным и совсем некстати возникшим препятствием на пути реализации своей мирной государственной программы: «И в то время как все эти планы вертелись в его голове – некоторые уже воплощаясь, а некоторые лишь готовились к воплощению, – появился великий безумец Ричард, готовый к войне и думающий лишь о том, как войти в историю победителем сражений на Востоке» [3, с. 55].

         Да, бесспорно, в таком объяснении нежелания Филиппа надолго задерживаться в Палестине есть свои резоны, тем более что, как прямо пишет Азимов, для короля Франции «его клятва была скорее политическим жестом, и он не намеревался ей следовать. Больше всего он хотел остаться дома, пока Ричард совершает подвиги в чужих землях, и под шумок прибрать к рукам Анжуйскую империю» [4, с. 275].

         Ну и какой же прок мог быть Ричарду от такого абсолютно ненадежного и, в сущности, недружественного союзника? Рыцарский долг одного начинал всё больше противоречить политическим расчетам другого. Однако, как считает Азимов, Ричард чуть ли не сам же и виноват в обострении противоречий с Филиппом, не желая считаться с его позицией, так что даже воинские подвиги Львиного Сердца лишь усугубляли ситуацию: «Филиппу II захват Акры принес слишком мало поводов для радости. Он был намного более способным человеком, чем Ричард, – правда, во всем, кроме драки. В Акре Ричард оказался в своей стихии. Он вел за собой, кричал, призывал, сражался и полностью затмил Филиппа, будто французского короля совсем там не было» [3, с. 58].

         Неотвратимая развязка, как и полагается в таких случаях, не заставила себя ждать. Раздраженный на Ричарда, уязвленный в своем самолюбии, Филипп вскоре демонстративно отплыл в Европу, чтобы приступить к активным враждебным действиям против бывшего союзника. Значение этого события удачно выражено Можейко: «Крестовый поход был еще в самом разгаре, но предусмотрительные политики принимали меры к тому, чтобы извлечь выгоду из его неизбежного провала» [2, с. 346]. Политика и рыцарство оказались по природе своей несовместимы.

                Мать-героиня

         В этом определении отнюдь нет никакой иронии, как могло бы показаться на первый взгляд. Элеонора Аквитанская, мать Ричарда Львиное Сердце, не только изображена в книге Можейко в героическом ореоле, но и является, по сути дела, единственным по-настоящему положительным персонажем во всей этой запутанной и драматической истории. Образ Элеоноры олицетворил собой, если можно так сказать, высшее соединение лучших черт рыцарского кодекса чести и вместе с тем галантного культа Прекрасной Дамы. Более того: Элеонора, которой довелось провести весьма бурную и романтическую молодость, побывавшая королевой сначала Франции, а затем Англии, в преклонные годы своей нелегкой жизни сама настолько прониклась истинно рыцарским духом безоглядной преданности объекту своей любви (в данном случае – сыну) и готовностью к самопожертвованию ради него, что это не могло не оказать самого благотворного влияния на возвышенный характер Ричарда, старавшегося быть достойным такой материнской любви и такого бескорыстного служения. Даже Азимов, не очень-то расположенный, как мы видели, к Ричарду, вынужден был мимоходом признать: «Что-то ему передалось от авантюрного характера матери, которая при его восшествии на трон была всё еще жива, крепка и вынослива в свои шестьдесят семь лет» [4, с. 272].

         А Можейко просто с нескрываемым восхищением пишет об Элеоноре: «В семьдесят лет она оставалась стройной и энергичной женщиной с ясным умом и удивительно здравым смыслом» [2, с. 346]. Неукротимый дух Элеоноры оказался внутренне сродни такой же мощной и смелой натуре Ричарда. Когда он больше года томился в германской темнице, «Элеонора засыпала всю Европу посланиями, требуя, чтобы сына отпустили. Она посылала письма и папе римскому, подписывая их своеобразно: не “Божьей милостью королева Англии”, а “Божьей яростью королева”» [2, с. 355]. Да и сами энергичные действия, предпринятые ею для освобождения сына из плена, предстают в эффектном описании Можейко в качестве достойного эквивалента рыцарским подвигам Ричарда. Чего стоит хотя бы колоритный эпизод с громадным выкупом, который ей за короткий срок удалось собрать, чтобы освободить Ричарда:

         «Когда деньги были собраны, Элеонора, которая никому не доверяла, сама отправилась с ними на континент. Она передала императору выкуп, но из разговора с ним поняла, что тот находится в сомнении: ему хотелось оставить себе выкуп, но не освобождать Ричарда. Поэтому королева подготовила лошадей, и, когда Ричард вышел на свободу, оба они вскочили в седла и поскакали к Антверпену. Кстати, Элеоноре было тогда семьдесят три года. С дороги она послала вперед гонца, чтобы корабль ждал их в порту с поднятыми парусами.
         Элеонора снова была права. Как только они уехали, император получил еще более выгодное предложение от Филиппа и приказал догнать и вернуть пленника. Однако когда погоня достигла Антверпена, всадники увидели лишь парус на горизонте» [2, с. 360].

         Вот так, благодаря неистощимому запасу жизненных сил, непреклонности воли и отчаянной целеустремленности, мать спасла сына, а старая добрая Англия вновь обрела своего короля, каким бы несостоятельным с государственной точки зрения он ни был. Можейко пришлось в конце концов подвести весьма неутешительные итоги его правления: «Ричард Львиное Сердце сражался всю жизнь и ничего не добился. У него были многие качества великого человека, но куда больше недостатков и слабостей. Он был рыцарем и лишь затем королем. Он остался в истории Англии героем, хотя в действительности настолько подорвал ее экономику и нарушил систему социальных отношений, что его преемнику Джону пришлось пожинать плоды этих героических деяний» [2, с. 363].

         Кстати сказать, финал правления Филиппа выглядел в изображении Азимова гораздо более предпочтительным, в очередной раз оказавшись прямой политической противоположностью всему тому, что так неосмотрительно и опрометчиво делал рыцарственный Ричард: «14 июля 1223 года, когда Филипп II умирал в Манте, в тридцати милях к западу от Парижа, он мог оглянуться на сорокатрехлетнее правление, полное достижений и решительных деяний, которые значили намного больше, чем резкость его великого противника Ричарда. Филипп оставил королевство, которое удвоилось в размере по сравнению с тем, что он унаследовал. Он разрушил Анжуйскую империю, которая при его воцарении была более сильна во Франции, чем он сам. Он усилил власть центрального правительства над феодалами. И хотя в его правление во Франции было зарегистрировано одиннадцать вспышек голода, экономическая ситуация значительно улучшилась. Это время можно назвать периодом процветания экономики. Филипп оставил своему наследнику полную казну» [3, с. 79].

         Увы, какой-то злой рок, враждебный духу рыцарства, в конечном счете не миновал и Элеонору. Видимо, так проявляется действие неведомого и тайного закона судьбы, который благоволит политикам и карает рыцарей, омрачая закат их жизни последними бедствиями. Ричард погиб в сорокадвухлетнем возрасте от случайного и нелепого ранения арбалетной стрелой, вызвавшего заражение крови. Трон Англии перешел к его младшему непутевому брату, и это лишь усугубило скорбь Элеоноры, став, по преданию, непосредственной причиной ее смерти. Именно так пишет об этом Можейко: «Элеонора скончалась в 1204 году в возрасте восьмидесяти двух лет, до последних дней сохранив острый ум и энергию. В восемьдесят лет она в течение нескольких дней руководила обороной небольшого замка против французской армии. Умерла она, утверждают хронисты, от глубокой тоски, видя, во что превращается Англия и как ничтожен ее младший сын» [2, с. 363].

         И, в завершение, еще одно печальное обстоятельство, связанное с этим историческим сюжетом. Среди тех научных и литературных замыслов последних лет жизни Можейко, к которым он намеревался со временем обратиться, была идея отдельной книги об Элеоноре Аквитанской. Этим планам не суждено было осуществиться. Но даже в том объеме, в котором Можейко удалось воплотить этот художественный материал в рамках книги «1185 год», он вошел яркой и увлекательной страницей в богатейшую событиями историографию европейского средневековья. Ну а сама история, как известно, всех принимает и всё примиряет, навеки предоставив каждому герою и антигерою подобающее ему место – и Филиппу, и Ричарду, и Элеоноре.

                Литература

    1.  Чемерисская М. И.  И. В. Можейко. 1185 год. (Восток – Запад) // Народы Азии и Африки. – 1990. – № 1. – С. 190–193.
    2.  Можейко И. В.  Полное собрание сочинений. Историческая серия. Т. 4. 1185 год. Запад. – М.: Хронос, 1996. – 367 с.
    3.  Азимов А.  История Франции. От Карла Великого до Жанны д’Арк / Пер. с англ. – М.: Центрполиграф, 2007. – 272 с.
    4.  Азимов А.  История Англии. От ледникового периода до Великой хартии вольностей / Пер. с англ. – М.: Центрполиграф, 2005. – 320 с.

        Февраль 2012

(Статья написана в соавторстве с М. Ю. Манаковым)