Глава - 31. КНР. Оценка перспективы

                1.

            Мы не гадалки. Вот почему мы можем только указать на возможные тенденции развития процесса (в том числе и на тенденции несовпадающие, противоречивые), а как поведут себя эти тенденции, какие из них пересилят, а какие будут подавлены, - этого мы точно знать не можем.

     Ну как тут не вспомнить слова Дэн Сяо-пина: «Как я представляю будущее? Более сильный в экономическом и военном отношении Китай будет играть жизненно важную роль и в сдерживании гегемонизма, и в защите мира во всём мире. Кроме того, модернизация Китая будет одним из важных факторов процветания всего мира».

     Красиво. Но путь, по которому с исторической неизбежностью пошёл Китай, содержит в себе возможности разных вариантов своего продолжения, и какой из них победит, с уверенной определённостью не скажешь.

     В прежних главах уже шла речь о разных оценках китайских реформ. Одни говорят – реставрация, другие – теоретическое открытие. Вероятно, правильно будет сформулировать так: да, открытие (нахождение) пути быстрого развития производительных сил; но – пути, имеющего и вероятность реставрации тоже. Вот в этом-то и дело.

     Когда-то, в очень далёких главах, была попытка подойти к рассмотрению советской истории с точки зрения идущих объективных исторических процессов, и этот подход очень помог многое понять правильно. Если таким же образом подойти к развитию китайской революции, то мы увидим здесь и антиимпериалистический процесс, который ещё не закончен, и коммунистический, который всё более и более зреет, и буржуазно-демократический, настойчиво ищущий себе свободы.

     И как во всяком разворачивании объективных процессов, перспектива зависит от правильных субъективных действий по отношению к ним. Некоторые люди путаются насчёт соотношения объективного и субъективного в истории, то впадая в объективистский фатализм, то безоглядно веря во всемогущество субъективного фактора. Ни то, ни другое не верно.

     Объективный фактор действительно существует, и отрицать его нелепо. Но объективный фактор в обществе (в отличие от объективного фактора в природе) может разворачиваться только через субъективные действия людей. А субъективные действия людей могут быть ошибочными, путанными, некачественными, другими словами – не соответствующими объективному фактору из-за недостаточного понимания его.

     Можно ли субъективными действиями тормозить или ускорять движение объективного фактора? Можно ли его направлять в нужное русло? Можно ли, наконец, изменять его? Объективистские фаталисты скажут: «Нет, нельзя». Субъективистские же исказители воскликнут: «Запросто! Мы ведь об этом и говорим.»

     Ответы неправильны и у тех, и у других. Воздействовать на объективный фактор и даже изменять его возможно. Но совсем не запросто. Делать это можно, только опираясь на его же объективные закономерности, используя их в нужном направлении. А для этого эти объективные закономерности надо знать. Один и тот же объективный фактор может быть и молнией в небе, и лампочкой в туалете. Для этого и существует наука.

     Вот почему, видя наличие не одного, а нескольких объективных процессов в современном Китае, мы должны поставить общую перспективу развития страны в зависимость от того, насколько политическое руководство понимает объективные закономерности каждого из этих процессов и насколько оно может повлиять нужным образом как на развитие коммунистического процесса, так и на ход процесса антикоммунистического.

     А если говорить проще, - вопрос заключается в том, насколько в политическом руководстве Китая сильна подлинная марксистская наука и в какой степени оно засорено ревизионизмом буржуазного толка.

                - - - -

            Если в Китае капитализм (хотя и государственный), то, разумеется, надо называть вещи своими именами и говорить о буржуазии. Если в Китае государственный капитализм (хотя особенный своеобразный), то надо говорить и о государственной буржуазии наряду с негосударственной.

    
                [Некоторым людям (никак не могу понять, почему) трудно даётся термин «государственная буржуазия». Несмотря на то, что мне уже приходилось это объяснять, всё же встречаются упрёки типа того, что автор, дескать, «изобретает какой-то новый вид буржуазии».

     Хочу повторить ещё раз: никакого нового вида буржуазии автор не изобретает. Государственная буржуазия – это вид буржуазии, существующий при любом капитализме.

     Мы знаем, что прибавочная стоимость производится только в сфере деятельности производственной буржуазии. Прибыль буржуазии банковской и торговой является частью этой прибавочной стоимости, - частью, которой производственная буржуазия делится с ними. Тот факт, что банкиры и торговцы не добывают прибавочную стоимость сами, не мешает относить их к буржуазии.

     Они представляют собой лишь выделившуюся в самостоятельную группу функциональную часть всего класса буржуазии, и добываемая в сфере производства прибавочная стоимость по праву распределяется между всеми функционерами, между всеми буржуазными группами. Это легко понимается всеми.

     Но почему же тогда так трудно понять, что буржуазные госслужащие тоже составляют выделившуюся в самостоятельную группу функциональную часть всего буржуазного класса?

     Условный капиталист N может сам организовывать производство, сам оперировать денежными средствами, сам торговать произведенным продуктом и сам управлять общими делами. В этом случае вопросов не возникает, не так ли? Но как только эти функции разделяются между разными людьми, как только эта сумма необходимых занятий образует самостоятельные сферы - непосредственного промышленного производства, финансового дела, торговли и государственного управления, - так сразу почему-то возникает недопонимание. Если насчёт банкиров и торговцев вопрос ещё более-менее понимается (хотя для некоторых так и остаётся «великой» тайной, откуда они берут прибыль), то отнести крупных служащих буржуазного государства тоже к подотряду буржуазии, живущему на той же прибавочной стоимости, у некоторых почему-то не поворачивается язык.

     Итак, государственная буржуазия – обычное дело для всякого капиталистического общества, но понятно, что при общей национализации, при полном огосударствлении капиталистического хозяйства прилагательное «государственная» становится уже применимым ко всей буржуазии, включённой в это национализированное хозяйство.]


            В Китае, в свете задач данного переходного этапа, говорят о патриотичности приватной национальной буржуазии. Да, в свете задач данного этапа такой подход правомерен, и та приватная буржуазия, в которой, так сказать, частный эгоизм преобладает над этой патриотичностью, пресекается и подавляется.

     Но даже патриотичная буржуазия есть буржуазия, и её интерес отличается от перспективного интереса пролетариата. Её патриотичность является таковой лишь на том этапе, когда её интересы и интересы государственной власти тактически совпадают. Она патриотична лишь к такому политическому строю. Как только государство пойдёт дальше этого предела, патриотичность этой буржуазии исчезнет.

     Если к приватной буржуазии городов добавить огромнейший мелкотоварный сектор в деревне, то о наличии в китайском обществе потенциального оппонента действительной социалистической перспективе можно говорить вполне определённо.

     Когда-то, в самом начале китайских реформ, Дэн Сяо-пин дал своеобразную формулировку. «Капитализма мы не допустим, - сказал он. – Буржуазные элементы у нас, несомненно, долгое время будут, но класс буржуазии – нет».

     Современные левонастроенные критики любят потешаться над этим дэнсяопиновским обещанием, подкрепляя свою аргументацию ростом числа китайских миллиардеров и миллионеров. «И капитализм налицо, и класс капиталистов налицо, - говорят они. – Дэн Сяо-пин обманул».

     Однако, говоря о недопущении капитализма, Дэн имел в виду недопущение капитализма обычного классического типа, и это действительно не было обманом, - имеющаяся капиталистичность в хозяйственном механизме является лишь, так сказать, подчинённой «тягловой силой» в упряжке переходной системы. Что же касается класса буржуазии, то, к сожалению, это высказывание Дэн Сяо-пина мне известно через вторые, третьи, а то и четвёртые источники. Если в оригинале перед словами «класс буржуазии» стоит слово «полноценный» или это явно подразумевается по контексту, то придраться тут не к чему.

     Классовой полноценности буржуазия в Китае действительно не имеет, она лишена возможности социально консолидироваться, - всякие тенденции такой консолидации  целенаправленно разбиваются политическим руководством Китая.

     Вот почему, если слова Дэна понимать так, что такого капитализма, как на Западе, и такой буржуазии, как на Западе, мы не допустим, то никакого обмана в этих словах нет.

     Если же в свои слова он вкладывал не этот смысл, то тогда его формулировка сильно попахивает ревизионизмом. Ведь и не такой капитализм – всё равно капитализм, и не такая буржуазия - всё равно буржуазия. Так и надо было говорить. Впрочем, о ревизионизме мы будем подробней говорить позже.

     Если эти «буржуазные элементы» (говоря по Дэну) [или буржуазный класс, целенаправленно лишаемый консолидации (такое выражение, по-моему, более правильное)] существуют, они обязательно будут стремиться к завершению своей классовой консолидации и к овладению в той или иной мере политическими рычагами. Их давление и на формирование общественной психологии, и на политическую систему в целом, включая и правящую партию, конечно, есть и имеет скрытую, но упорную тенденцию настойчиво усиливаться.

     Формально задача сдерживания этого давления в идеологической концепции китайского руководства стоит, и соответствующие меры действительно проводятся как постоянный элемент внутренней политики. Но опасность, безусловно, присутствует, и правильно будет, ничего не предсказывая уверенно, осторожно сказать так: перспектива китайского пути в большой степени зависит от того, насколько успешной окажется эта борьба.

     Из соображений простой логики, а тем более – из богатого отрицательного опыта позднего СССР, мы добавим к этому и то, что подотряды приватной и государственной буржуазии имеют склонность взаимовыгодно связываться друг с другом, и это явление не может не вредить успешности борьбы, так как, говоря словами Сталина, «крепости легче всего берутся изнутри».


            На вопрос о китайской государственной буржуазии (как и вообще государственной буржуазии не при чистом капитализме, а при долгом переходе к полномерному новому строю) необходимо посмотреть более подробно.

     В этом тексте уже сказано о госбуржуазии  применительно к классическому капитализму и в общем плане – о госбуржуазии в случае капитализма национализированного. И это, как мне кажется, понять не трудно.

     При переходной же стадии к социализму, а тем более при самом социализме, вопрос о госбуржуазии в теоретическом плане несколько усложняется. Раздаются голоса, что о госбуржуазии в этих условиях уже говорить нельзя. Служащие этого нового государства и управленческие работники всех огосударствленных отраслей хозяйства работают, дескать, на общую собственность и получают, как и все прочие трудящиеся, долю произведенного потребительского продукта пропорционально своему трудовому вкладу.

      Ошибка этих голосов, как уже приходилось говорить, заключается в том, что они подходят к новому строю книжно-схематично, - строй провозглашён, следовательно, он существует. Они совершенно не учитывают два важных пункта реальной действительности: первый – то, что между капитализмом и полноценным социализмом лежит долгий этап, так сказать, «полусоцалистичности», и второй – то, что даже сама социалистичность, ещё не являясь полной коммунистичностью, имеет тенденцию постоянно вновь и вновь прорастать «сорняками» частнособственнических интересов.

     Видимо, нет смысла подробно разбирать здесь этот вопрос, так как он достаточно разобран в других, прежних, текстах. Применительно к нашей стране это явление ещё достаточно свежо в памяти людей советского поколения. Известные социальные элементы (в первой половине советской истории классово не консолидированные, а во второй  - такую консолидацию завершившие), которые обеспечивают свои частные (не совпадающие с общественными и даже противоречащие им) интересы с помощью госсобственности (в легальных ли рамках или выходя за них), - это факт вполне знакомый нам по нашей истории.

     Применительно же к китайской действительности достаточно посмотреть на периодические всё новые и новые репрессивные меры по отношению к государственным и партийным коррупционерам, чтобы понять немалое наличие этого неизбежного явления и здесь. И каждый раз, когда я читаю о репрессии в отношении вскрытого чрезмерного государственно-буржуазного элемента, я думаю: а сколько за этим одним вскрытым стоит пока ещё не вскрытых?

     Итак, взаимное связывание, соединение, союз буржуазии приватной (всех рангов – от самых богатых, городских, до «начинающих», сельских) с буржуазными элементами национализированного сектора – это очень большая опасность на пути правильной социалистической перспективы.

                - - - -

            Говоря, так сказать, общестратегически, направление деятельности партии, которая действительно хочет привести общество к социализму, казалось бы, ясно. Шаг за шагом, по мере роста возможностей государственной экономики, вытеснять приватный сектор в крупном хозяйстве, укрупнять через кооперацию мелкотоварный сектор города и деревни, переходить в политической сфере к диктатуре пролетариата, то есть к такому государственному механизму, который по своим организационным формам нацелен на последовательную ликвидацию всяческой буржуазности, повышать эффективность этой диктатуры через развитие социалистической демократии, формировать на этой основе соответствующую социалистичность в культуре, общественной морали, праве. Сказать это легко. Это, в общем-то, азбука. Практическое же приложение этой азбуки к реальной жизни и борьбе гораздо труднее, чем простое говорение об этом.

     Одна из самых больших объективных трудностей в практике таких преобразований состоит в необходимости не потерять двигатель развития, не уронить экономическую эффективность. Это условие само по себе чрезвычайно существенно и во внутриполитическом и во внешнеэкономическом аспекте, но в конкретных обстоятельствах Китая с его сложной спецификой и колоссальным народонаселением оно приобретает ещё большее значение.

     Не могу не прибегнуть к наглядному сравнению со взлётом самолёта. Как часто начинающие юные пилоты при разгоне учебного самолёта тянут ручку на себя слишком рано и слишком сильно, - в результате нос-то поднимается кверху, но хвост чиркает по бетонке и происходит авария. Нужно выждать, когда самолёт наберёт достаточную скорость разбега и приподнимется над землёй, и после этого тянуть на себя ручку ровно настолько, насколько это не опускает хвост больше, чем образовавшийся зазор между самолётом и землёй.

     «Не разрушать старый дом, пока не построен новый», «не резать курицу, пока она несёт золотые яйца», - так говорит народная мудрость. Подобные мысли можно часто встретить и в статьях китайских экономистов и политиков.

     «При определённой развитости капиталистические элементы в экономике уже перестают способствовать развитию и даже становятся оковами», - пишет один из экономических журналов Китая. «Когда буржуазия выработает свой ресурс, тогда и встанет вопрос о её ненужности», - говорит в интервью один из ведущих китайских экономистов.

     На дискуссионной конференции китайских обществоведов прозвучали слова о том, что общественные противоречия в Китае (и социальные, и экономические), вероятно, будут нарастать, в том числе и известные отрицательности капиталистических производственных отношений, и это хорошо. Там же, в связи с этим, было сказано, что определённое недовольство в народе отрицательными следствиями частнособственнических отношений имеется и что оно, вероятно, тоже будет нарастать, и это тоже хорошо. Ведь всё это создаёт объективную и субъективную базу для преобразований этих производственных отношений.

     (Там же, кстати, была высказана и мысль о том, что в СССР поторопились с отменой вспомогательного приватного сектора, что отмена произошла раньше, чем назрел естественный положительный стимул для хозяйствования общественного, в связи с чем недостаточность этого положительного стимула пришлось в большой мере восполнять отрицательным стимулом подгоняющего кнута.

     Применительно к условиям Китая эта мысль, вероятно, справедлива, но исторической правды ради надо напомнить, что ускорение всеобщего огосударствления в СССР, ускорение в более быстрых темпах, чем темп созревания объективных предпосылок для этого, объяснялось особой исторической ситуацией того времени и в тех конкретных обстоятельствах было абсолютно оправданным.)

     В высших эшелонах власти говорят, хотя ещё не в окончательном, не в директивном порядке, о «постепенном добровольном хозяйственном объединении государственных и нынешних приватных предприятий в самых разнообразных формах». Всё чаще в описании предстоящего этапа 2030 – 2049 годов употребляется термин «социалистическая модернизация хозяйства».

     В общем, можно высказать предположение, что китайские руководители в своих тактических расчётах держат, если можно так выразиться, руку на пульсе двух факторов: на соотношении положительных и отрицательных результатов вспомогательного приватного хозяйствования и на практических возможностях государственного сектора. И на том рубеже, когда отрицательности вспомогательного приватного хозяйствования начнут превышать его положительности, а возможности госсектора станут достаточными, передвижка в сторону всё большей и большей национализации станет экономически правомерной. По-видимому, так.

                2.

            Однако на долгом китайском пути стоит ряд препятствий, и одно из них – неизбежное присутствие в общей идеологии ревизионистских искажений марксистской теории.

     Вопрос, имеются ли в среде китайских коммунистов какие-либо ревизионистские искажения марксизма, даже не нужно задавать, - конечно, имеются. И дело не только в немалой мелкобуржуазности китайского общества, в наследственной идеологической неоднородности компартии, вышедшей из народно-демократической революции, в неизбежном воздействии на партию со стороны допущенной ею капиталистичности. Дело ещё и в том (и это показывает опыт и других революций), что на подобных переходах руководящая политическая сила вынуждена брать в долговременные союзники тех, кто тоже, хотя, может, и из других соображений, склонен к такой промежуточной политике, и долго использовать их идеологическую деятельность как вспомогательное средство для пропаганды этого пути и для преодоления левацки настроенной части общества.

           (Трудно удержаться, чтобы не указать на показательнейший пример этого явления в советской роеволюции. В условиях, когда перед властью стояли громадные по трудности задачи и выполнить их нужно было в относительно короткие сроки, когда, в то же время, государственный аппарат пока ещё не мог быть качественно построен на безбюрократическом принципе и мелкобуржуазная стихия размывала, разрывала общественное единство, в этих условиях, на этом этапе, честная твёрдая бюрократия объективно играла положительную роль. Из двух зол, - бюрократии и мелкобуржуазной анархии, - второе зло оказалось намного губительней первого, и бюрократия, создающая ему сильный заслон, невольно получила значение союзника.

     Да, конечно, как бы было хорошо и правильно искоренять и то и другое зло одновременно, устанавливая высококачественную пролетарскую демократию, как написано в прекрасной работе Ленина "Государство и революция". Но особенности нашего отсталого общества в сочетании с громадностью задач не дали нам возможностей для такой одновременности. Теперь можно легко сделать вывод, какой колоссальный вред наносила бездумная антибюрократическая шумиха троцкистов, фактически требовавшая от партии отвергнуть это вынуждаемое обстановкой союзничество и открыть двери перед напором мелкобуржуазного хаоса. Нет никакого сомнения, что выполнение труднейших задач в необходимо короткие сроки было бы сорвано бесчисленными "демократическими" спорами, говорильней и фракционностью всяких группок.

     До сих пор в нашем левом движении есть люди, не понимающие конкретных условий советской революции и любящие тыкать в упрёк сталинской практике цитатами из ленинской работы о пролетарской демократии. Безусловно, эту ленинскую работу изучать нужно и ставить это обязательной перспективной целью нужно. Но различать, где общетеоретические положения, а где конкретика практики, где перспективная цель, а где первоначальный этап, тоже необходимо.)


            Китайская революция, и в частности - путь выбранных ею реформ, тоже столкнулись с подобным явлением вынужденного союзничества.

     Возьмём, для примера, некоторые места из интересного документа КПК, - «Решения по некоторым вопросам истории партии» от 1981 года. Понятно, что задачей этого документа было подведение идеологической базы под перемену партийного курса, политическое отодвигание догматических защитников прежнего подхода. Но что же читаем мы там?

     Высказывается мысль, что с начала 60-х Мао чересчур расширил идею о классовой борьбе, неверно утверждая, что противоречие между пролетариатом и буржуазией остаётся главным в китайском обществе, более того – он заявлял, что и при социализме буржуазия продолжает существовать и борется за власть, в том числе и внутри партии; в результате неправомерно стали перетряхиваться кадры под искусственным лозунгом об «идущих по капиталистическому пути» и усилился идеологический зажим в культуре и науке…

     Для борьбы против «капиталистического пути» не было никаких оснований, - говорится в этом документе дальше. – Многое, осуждаемое во время культурной революции как буржуазное и ревизионистское, на самом деле было марксистскими и социалистическими принципами… Говорили, что, мол, представители буржуазии и ревизионистов проникли повсюду, но это была ошибочная оценка китайской действительности… Культурная революция на самом деле не была и не могла быть революцией или социальным прогрессом в каком бы то ни было смысле. Она была смутой, вызванной сверху по вине руководителя и использованной контрреволюционными группировками карьеристов, - смутой, которая принесла серьёзные бедствия партии, государству и всему народу…

     К этому времени, - продолжают авторы документа, - социалистические преобразования были уже завершены и эксплуататорские классы ликвидированы. В условиях социализма нет экономической и политической основы для проведения политической революции…


            Нетрудно заметить в этом тексте довольно явные и грубые проявления ревизионизма.

     Нынешние так называемые «маоистские» партии берут от идей Мао Цзэ-дуна только их громкую, яркую, радикальную сторону и не понимают тот сложный, мучительный и неоднозначный поиск, который скрыт в глубинах этих идей. Они, конечно же, отнесут к буржуазному ревизионизму чуть не все высказанные здесь мысли, чуть ли не каждое слово из этого документа, потому что для них само замахивание на «священность» культурной революции 60-х – уже вражеская буржуазная ересь.

     Но политика 60-х была лишь пробой, эмпирическим нащупыванием правильного варианта, попыткой поиска. Переправить эту политику на иной, более реалистичный, курс было необходимо, - не говоря уже о крайней насущности пресечения выросших на ней левацких исказителей.

     Вот почему видеть ревизионизм во всех формулировках этого документа неправильно. Но он есть. И он проявляет себя не в факте критического отношения к прежнему курсу, а в одновременном отбрасывании и некоторых верных фундаментальных марксистских положений.

     Идея, что буржуазия может возрождаться и на более продвинутых стадиях строительства нового строя, проникать в сферы гос- и парт-управления и настойчиво бороться за полноту власти, - это очень важное уточнение в теории классовой борьбы, сделанное благодаря анализу отрицательного опыта СССР. Авторы документа отбрасывают эту мысль целиком и полностью как нечто неразумное, приводя в качестве аргумента общеизвестное утверждение современных ревизионистов о «полной» ликвидации эксплуататорских классов и безусловном исчезновении политических и экономических основ для обострения классовой борьбы.

     Несмотря на неоднозначность культурной революции 60-х, одним из её очень значительных положительных результатов была постановка вопроса о засорённости китайской компартии и госаппарата политическими элементами того же типа, той же природы, что и хрущёвцы в СССР. Объективно эта борьба, это чёткое вычленение двух  непримиримых линий принесло огромную пользу китайской компартии, избавив её от опасности утраты коммунистического главенства и потери социалистической перспективы. Не будь этой борьбы, развитие исторического процесса в Китае закончилось бы такой же «горбачёвщиной», как и в СССР.

     Можно было бы понять и даже согласиться, если бы авторы документа, отметив безусловную правильность этого теоретического положения, критически указали на ещё пока несоответствие действительного этапа китайского развития полномерному применению его на практике, так как более продвинутая стадия строительства нового строя в Китае ещё была далеко не достигнута. Авторы документа могли бы высказать мысль, что попытка полномерно применить это на том, ещё недостаточно продвинутом, этапе била в значительной степени по тем социальным элементам реального китайского общества, с которыми был необходим как раз союз. Другими словами, они могли бы дать формулировку о, так сказать, «несколько неправильном применении правильной идеи», о «забегании вперёд» и тому подобное. Но они отбросили безусловно верное теоретическое положение целиком, как таковое. И это даёт повод задуматься: а не проявились ли тут классовые интересы именно тех, против кого и направлено это положение?

      Такое же опасение вызывает и безусловность реабилитации Пэн Дэ-хуая и Лю Шао-ци, - не сама реабилитация (если были перегибы в репрессировании, то исправить их надо), а именно безусловность её. В любом случае следовало бы подойти с разбором и отделить во взглядах и деятельности этих фигур их оправданную народно-демократичность от явного хрущёвства.

     Мы знаем, что время написания этого документа (начало 80-х) было временем широкого возврата к политической деятельности очень многих прежних партийных работников, раскритикованных и репрессированных в годы культурной революции. Их «вес» был использован для перевешивания влияния противников предстоящих реформ. Конец 70-х – начало 80-х – это время быстрого политического взлёта таких сомнительных деятелей как Ху Яо-бан и Чжао Цзы-ян, позже показавших свою природу буржуазно-демократических либералов. Нет никакого сомнения, что основными редакторами документа 1981 года были они.

     Документ, наряду с другими подобными идеологическими мерами, сыграл ту роль, какую отводили ему организаторы реформ. Сыграли свою роль на том этапе и были потом изгнаны и эти два деятеля. Но вот вопрос: можно ли считать, что неслучайно проявившаяся ревизионистская струя затем исчезла из идеологической жизни страны? Нет, так нельзя считать, - в течение долгого периода рыночных преобразований люди этого образа мышления всё ещё были нужны в качестве разработчиков и проводников этой рыночности. Сама практическая задача, сам составной характер экономики, основанный на соединении разных форм собственности, означал и такое же составное (хотя и подчинённое руководству КПК) соединение идеологических позиций.

     Мне встречались прямые признания в китайских партийных текстах того факта, что тот путь, каким движется всё это время Китай, требует свободного существования и сотрудничества разных идей, разных их оттенков и направлений, за исключением крайних. И хотя в этих текстах подчёркивается, что центральное место в этой многообразной системе занимает марксизм-ленинизм, но влияние различных, может, и полезных в тактическом плане, но всё же стратегически немарксистских мировоззрений, конечно, не может не сказываться.

     Безусловно, в составе партии есть (не может быть, чтобы не были) те представители поколения 80-х – 90-х, которые в той или иной степени привержены этим немарксистским искажениям.


            Я думаю читателям известен термин «конвергенция», означающий эволюционное слияние, соединение капиталистического и социалистического, с сочетанием положительных сторон того и другого вместе. С помощью этой теории буржуазные идеологи навязывают мысль об отсутствии резкой разделительной черты между строями и, как следствие, о ненужности революционного слома капитализма.

     Конечно, понятно, какую обильную пищу этим «конвергентам» даёт ход китайских реформ. Совсем не удивительно, что все эти годы наблюдается огромный всплеск различных бредней этого толка, - одна наша зюгановщина чего стоит. Также понятно, что сторонники таких взглядов не могут не появляться в немалом количестве и в самом Китае.


             Работая над темой китайских реформ, приходится просматривать большое количество официальных и полуофициальных китайских материалов, и время от времени, то там, то тут, нет-нет да и вылезут мерзкие «уши» буржуазного ревизионизма.

     Вот лишь некоторые подобные фразочки.

           - «Противопоставление плана и рынка было традиционным понимание социализма по Марксу и по Ленину. Но жизнь показала, что капитализм не отвергает планирования, а социализм нуждается в рынке…»
           - «План и рынок не являются критерием разделения социалистической и капиталистической экономики…»
           - «Больше плана или больше рынка вовсе не является существенным различием социализма и капитализма. Плановая экономика не тождественна социализму, у капитализма тоже есть план. Рыночная экономика не тождественна капитализму, у социализма тоже есть рынок…»
           - «Экономика социализма – товарная. Плановая товарная экономика. Выражение «планирование на первое место, закон стоимости – на второе» не точно, его нельзя больше употреблять. Надо соединять и то, и другое, а не разделять, не противопоставлять. Плановая экономика китайского типа должна развиваться в соответствии с законом стоимости…»
           - «Развитие социалистического товарного хозяйства неотделимо от развития и совершенствования рынка..."

                - - - -

            Если внятно стоять на позициях научного марксизма, то сказать надо так: «Да, плановость и рыночность могут сочетаться, но не в "социализме", а в переходном движении к нему.

     Говорить, что экономика социализма вообще товарная, подразумевая под этим, что товарность неотделимо присуща всему социализму, как таковому, неправильно. Товарность присуща не «социализму вообще», а лишь пока его низшей ступени, но и там это не та товарность, какую мы знаем по досоциалистическим формациям. Согласитесь, что товарность, основанная на частной собственности, и товарность при пусть ещё не полноценной, но всё же общественной собственности не может быть одной и той же, а значит не должна обозначаться одним и тем же общим термином. Молчаливое применение одного общего термина порождает неправильное представление об одинаковости этих товарностей, вся разница которых, мол, состоит только в том, что одна имеет место при капитализме, а другая – так же продолжает то же самое при социализме.

     Говоря о товарности на низшей ступени социализма, когда механизм общественной собственности ещё не освоен обществом как следует, нужно обязательно сопровождать этот термин дополнительным уточняющими словами, - например: «остаточная социалистическая товарность», - и обязательно подчёркивать, что это не та товарность, которая имела место до социализма.

     Три существенных различия отличают её от товарности классической. Первое – она имеет дело не с настоящей частной собственностью, а, так сказать, с имитированной, всего лишь с предоставляемым правом некоторой хозяйственной самостоятельности. Собственность остаётся общественной, и управляющие органы этой собственности имеют возможность в любой момент изменить или подправить этот процесс. Второе – эта товарность не является всеобъемлющей. По мере развития социализма, по мере всё большего освоения обществом механизма общественной собственности всё новые и новые сферы выпадают из товарности. Таким образом, это – товарность затухающая, исчезающая. Третье – известные законы товарности не являются, как в досоциалистических формациях, регулятором экономики (а тем более – регулятором стихийным). Действие этой остаточной товарности подчинено  законам централизованного плана в рамках общественной собственности, в рамках её целей. Эти законы централизованного плана и играют роль регулятора экономики, оставляя законам товарности ну разве что вспомогательную роль индикаторов, сигнализаторов хода экономического процесса.

     Забывать об этом, отходить от этого в своих формулировках – признак толкования вопроса о товарности не в марксистском, а в буржуазном духе.


            Ещё более грубым отходом от марксистского толкования является соединение терминов «социализм» и «рыночность». Даже остаточная товарность низшей ступени социализма, о которой только что говорилось, не может приобретать форму рыночности, так как то, что именуется рыночностью имеет место только между множеством полноценных частных собственников, чего при социализме (даже на его низшей ступени) нет по определению.

     Да, среди некоторых марксистских китайских экономистов тоже есть манера употреблять выражение «социалистическая рыночность», но только в том смысле, что идёт лишь процесс движения к социализму и ещё сохраняющаяся рыночность поставлена на службу этому процессу. Об этом уже говорилось в прежних главах; ревизионизма в этом нет. Но есть и экономисты, толкующие термин «социалистическая рыночность» прямо по-ревизионистски как «рыночность, присущая социализму».

     Обязательнейшим образом нужно указывать, что если идёт речь о рыночности, то это ещё не социализм, а пока только переходное движение к нему. Употребление выражения «социалистическая рыночность» без указания на недосоциалистический, переходной характер рассматриваемого этапа означает превращение его в ненаучное псевдопонятие, прикрывающее реставрацию.

     Сказать «у нас ещё не социализм, во всяком случае  - далеко не во всём социализм, и поэтому есть рыночность, но она поставлена на службу нашему дальнейшему движению к социализму, и в этом смысле (и только в этом) для отличия её от рыночности классического капитализма мы именуем её соцалистической», - в этом ревизионизма нет.

     Но сказать «у нас социализм, но и рыночность в этом социализме» - это наимахровейший ревизионизм, искажающий правильное представление о социализме, прикрывающий фактическое его отсутствие, прикрывающий фактический капитализм.

                - - - -

            Некоторые проявления ревизионизма показывают себя и в других вопросах теории. Так в одном из текстов мне встретилась мысль о том, что «диктатура народа, в отличие от диктатуры пролетариата, означает творческое расширение социальной базы сторонников социализма».

     Никакая, даже самая чуткая, собака-ищейка не унюхает в этом высказывании ни грамма научного марксизма.

     Да, так называемая демократическая диктатура народа, вытекающая из народно-демократической революции, при условии политического главенства компартии в этой диктатуре расширяет социальную базу. Но социальную базу для чего? Социальную базу для выполнения этой главенствующей компартией предварительных, переходных преобразований.

     Если о широких социалистических преобразованиях пока ещё нет и речи, но насущно стоит задача выполнить такие переходные преобразования, которые подготовят социалистический переход в будущем, то социальная база для этого, конечно же, будет шире при народно-демократической диктатуре, чем при диктатуре исключительно пролетариата. Однако идти и в социалистических преобразованиях  такою же широкой диктатурой не получится. Народно-демократическая диктатура должна будет замениться диктатурой пролетариата, которая даст социальную базу для выполнения именно социалистических задач. Да, количественно социальная база социалистической революции будет менее широкой, чем социальная база революции народно-демократической, но её качество станет более соответствующим этой новой задаче.

     Мысль о лучшем соответствии народно-демократической диктатуры социалистическим преобразованиям происходит, главным образом, из мелкобуржуазного представления о социализме. Мы все знаем, что низшей мелкой буржуазии свойственно грезить о таком «социализме», который совместим с их частной собственностью, толковать понятие «социализм» лишь как материальное благополучие с более-менее сносным равенством при частной собственности и буржуазной демократии. Чего-чего, а мелкобуржуазных низов в китайском обществе предостаточно – и прежде и теперь.



             То, что совершается сейчас в Китае, требует союзнического сотрудничества разных групп общества. Наличие в широком общественном активе Китая разных взглядов – дело объяснимое и неизбежное. Даже партия, официально нефракционная, фактически состоит из разных негласных фракций. Есть фракции и с уклоном в некоторый ревизионизм, и фракции, противящиеся этому уклону. Организационно порывать друг с другом время ещё не пришло. А если так, то пока трудно сказать, чей верх будет в будущем. «Общенародность» и искажённое толкование понятий «социализм», «товарность», «рыночность», «демократия» могут плохо аукнуться на дальнейших этапах, если организационно верх возьмут ревизионистские путаники. Опасность, конечно, вполне реальна, - прохождение переходного этапа не по высокой марксистской теории, а через эмпирику (простой опыт текущей практики) чреват идеологическим застреванием на привычных нормах этого этапа.

                3.

            Прежде чем продолжить предположительные рассуждения о возможных перспективах нынешнего китайского пути, нам необходимо как можно грамотнее разобраться в одном общем теоретическом вопросе. Назвать его лёгким никак нельзя, и может быть, как следует разобраться не получится. Но если хоть что-то разумное по этому вопросу удастся сказать, и то будет какая-то польза.

     Речь идёт о более предметном рассмотрении поэтапной, опосредованной революции, и в частности – применительно к Китаю.
      

           Огромное количество товарищей понимают революцию просто, - пролетариат поднялся, сверг прежнюю власть, установил свою диктатуру и стал править и хозяйствовать по-социалистически. Всего и делов.

     На самом же деле очень многое не ясно, а практическая история, если и даёт кое-какие ответы, то тут же, этими же ответами, ставит и новые, ещё более интересные загадки.

     Итак, начнём с того, что мировой революционный процесс на практике пошёл не через развитые страны, а через отсталые, и значит не через непосредственные социалистические революции, а через опосредованный долгий, поэтапный путь. У Маркса вы об этом не прочтёте. Маркс жил в доимпериалистическую эпоху, а это явление связано со стадией империализма.

     Первой такой революцией была революция в России. И в старых текстах, в виде очень вероятного предположения, мне показалось правильным сказать, что поскольку из-за первоначальной отсталости непосредственный социализм невозможен, то в течение каких-то этапов наряду с уже внедрёнными элементами социализма будут сохраняться и те или иные (открытые или скрытые) вспомогательные, нужные на этой стадии, элементы капитализма (в частности – госкапитализма), подчинённые главенствующей политической диктатуре.

     По мере развития производительных сил, повышения качества трудящегося класса и социалистической демократии, по мере приобретения опыта новых производственных отношений складывается всё более острое противоречие между этими новыми факторами и остаточными элементами капитализма (в частности – госкапитализма). И именно это постепенно сформировавшееся противоречие становится тем главным основанием, главным движителем непосредственной социалистической революции, которого у отсталой страны не было в начале. Революция, до сих пор развивавшаяся переходными этапами и создававшая лишь отдельные возможные элементы социализма, теперь дорастает до способности проводить непосредственную, классическую социалистическую революцию с тем, чтобы, устранив остаточные госкапиталистические элементы, перейти, наконец, к социализму как полномерной системе. В старых текстах делалось предположение, что наша страна достигла такой ступени к 50-м годам.

     Если это так, то что можно сказать о характере политической диктатуры?

     Об этом, опять-таки в виде предположения, тоже уже говорилось в старых текстах. Поскольку и на предыдущих этапах наша революционная власть должна была выполнять задачи, зачастую выходящие за рамки союзничества и требующие опоры на идеологию именно пролетариата, то эта власть имела содержание диктатуры пролетариата, но по форме должна была очень долгое время соблюдать и необходимое союзничество. «Диктатура пролетариата с особенностями», - как говорил Ленин. «Диктатура, народно-демократическая по форме, но выполняющая некоторые функции диктатуры пролетариата», - как формулировал Сталин применительно к странам Восточной Европы в послевоенное время.

     Переход на высокой ступени этого поэтапного развития к полноценному социалистическому преобразованию требует перемен в форме политической диктатуры. И в партии, и в советских структурах, и в расстановке внутренних политических сил, и в пропагандируемой идеологии, и в проведении классовой борьбы должны быть совершены передвижки под выполнение новой задачи – задачи окончательного изживания всякой буржуазности и установления уже не мозаичного, а полномерного социализма как в базисе, так и в надстройке. Такая диктатура являлась бы уже не составной диктатурой, не "диктатурой пролетариата с особенностями", а диктатурой пролетариата в её чистом виде.

     В старых текстах отмечалась безусловная неслучайность того, что переворот, осуществлённый той буржуазностью, какую предстояло наконец окончательно изжить и вытеснить из всякого союзничества, произошёл именно на той ступени нашей истории, когда перспектива её гибели ясно встала перед ней. Пользуясь прежним союзничеством и внедрённостью в органы власти всех уровней, эта буржуазность через своих политических представителей сумела уйти от составного характера диктатуры не в сторону чистой диктатуры пролетариата, а в сторону как раз чистой диктатуры этой буржуазности. Это достаточно известно и понятно многим, об этом развёрнуто толковалось в старых текстах, и я говорю об этом опять лишь для того, чтобы суметь правильно применить этот опыт к перспективам Китая.


            Отличие Китая от нашей страны заключалось прежде всего в том, что на начальных этапах у него не было даже возможности приступить к опосредованной революции. Уровень развития и состояние общества были такими, что мыслима была только революция народно-демократическая. То, что во главе этой народно-демократической революции стояла компартия, создавало возможность развития к социализму, но всё же в довольно отдалённой перспективе. Политическая диктатура, таким образом, могла быть лишь народно-демократической диктатурой не только по форме, но и по содержанию, то есть без выполнения ею каких-либо функций диктатуры пролетариата.

     Возможность обретения этой революцией опосредованно-социалистического характера, то есть характера, подобного революции советской до 50-х годов, появилась, по-видимому, с созданием несколько более значительного уровня производительных сил и формированием более крепкого (и количественно, и качественно) пролетариата, то есть к 60-м годам. Далее предстояло постепенно преобразовывать общество, последовательно внедряя в него возможные элементы социализма, не разрывая ещё то союзничество, какое пока необходимо, под руководством политической диктатуры, всё ещё народно-демократической по форме, но уже выполняющей некоторые функции диктатуры пролетариата. То есть путь далее был бы подобием раннесоветского, разве что, может быть, немного более затяжным.

     Однако среди этапов опосредованной революции перед китайским обществом встал и такой этап, какой в своё время стоял и перед советской опосредованной революцией, - этап быстрого развития современных производительных сил. Если опосредованная социалистическая революция начинает с отсталого первоначального уровня (а иначе она не была бы опосредованной), то такая задача, такой этап перед ней обязательно встанет. Итак, этот этап нужно считать общим для всех подобных революций, - разница лишь в способе выполнения этой задачи.

     Различие между СССР и Китаем в этой проблеме, как уже говорилось в старых текстах, было, во-первых, в том, что советское общество всё же имело более серьёзную внутреннюю базу для такого рывка (как экономическую, так и политическую), Китай же не имел возможности осуществить этот рывок тем способом, каким это было сделано в СССР, тем более в условиях экономической блокады. Во-вторых же, речь для Китая шла уже не о тех производительных силах, о каких шла речь для СССР; если Советскому Союзу нужно было быстро развить производительные силы среднемирового уровня 30-х, то Китаю требовалось быстро развить производительные силы уровня 70-х и далее, - а это, как мы понимаем, совсем другие по качеству производительные силы.

     Наименование этапа «быстрого развития современных производительных сил» не случайно содержит слово «современных». Я думаю, всем понятно, что если бы Советский Союз в 30-х быстро развил свою экономику, но - на уровне, скажем, самого начала века, то свою задачу он ни в коей мере не решил бы. Если бы Китай в конце ХХ века быстро развил производительные силы лишь того уровня, который получил Советский Союз к концу 30-х, его задача тоже не была бы решена. Производительные силы должны быть созданы не только быстро, но ещё и в соответствии именно с текущим среднемировым уровнем.

     Ну, оборонная и вытекающая отсюда политическая сторона этого условия всем понятна. Но тут есть и важная экономическая сторона. Если производительность труда страны ниже среднемирового уровня, то во внешнеэкономических связях (а без них не обойдёшься) эта страна будет не в прибыли, а в убытке, так как её товар, потребовавший больших затрат труда, на мировом рынке оценивается теми среднемировыми ценами, которые сложились исходя из высокой производительности труда среднемировой, а не из низкой производительности труда этой страны. Выход для такой страны будет лишь в том, чтобы гасить этот убыток за счёт социальных программ, то есть возлагать тяготы на народ. Советский Союз в самом начале своего рывка тоже некоторое время вынужденно был в таком положении, и на уровне жизни народа это, безусловно, сказывалось.

     Итак, Китаю нужно было найти способ быстрого развития тех производительных сил, которые соответствуют концу ХХ века.

     В старых текстах говорилось, но надо повторить ещё раз, что в поисках способа такого рывка был использован сначала способ опоры на энтузиастский труд сотен миллионов («большой скачок»). Эта попытка показала, что в Китае ещё не сложилась та политическая, экономическая, организационная и социальная система, в какой такой способ мог бы дать желаемый результат. 60-е годы были годами следующей попытки – попытки быстро создать такую систему. Но и этот опыт показал, что такую систему быстро не создашь. В результате китайское руководство пришло, пожалуй, к действительно единственному способу такого рывка в производительных силах – к соединению внутренних специфических преимуществ Китая с мировым хозяйственным механизмом.

     Таким образом, поскольку этот способ, в отличие от советского, потребовал более глубокого и более продолжительного союзничества с национальной буржуазией, использования стимулов частнособственничества и механизма рынка, политическая диктатура на этом этапе ещё пока не получила возможности перейти к выполнению некоторых функций диктатуры пролетариата и по-прежнему должна была оставаться народно-демократической диктатурой при главенстве компартии.

     В этом ещё одно отличие хода китайской революции от революции советской. Став уже опосредованной социалистической революцией, каковой была и революция советская до 50-х годов, китайская революция, тем не менее, не могла ещё придать своей диктатуре характер «диктатуры пролетариата с особенностями» (по Ленину), как в СССР, и продолжала оставаться пока при народно-демократической диктатуре.

     Следовательно, переход к «диктатуре пролетариата в её полномерном марксовском значении», то есть та задача, которая исторически встала в советской революции к 50-м годам, для Китая никак не является ближайшей перспективой. Более близкой задачей (и то – непросто сказать, когда это будет) является переход к диктатуре, «народно-демократической по форме, но выполняющей некоторые функции диктатуры пролетариата».

                - - - -

            Теперь попробуем разобраться с такими терминами как «революция», «эволюция», «реформы» и с некоторыми другими вопросами, связанными с этим.

     Нам нужно правильно разобраться с этим для того, чтобы как можно верней представить характер предстоящих необходимых перемен в китайском обществе, - перемен, на которые обязательно должно будет пойти китайское руководство, если его приверженность к социализму и марксизму искренна, а не является просто ширмой.


            Понятия «эволюционный процесс» и «революционный процесс» применительно к непосредственной социалистической революции растолкованы во всех марксистских учебниках и легко понимаются всеми. Эволюционный процесс – это процесс изменений в пределах прежней сущности (или некоторые говорят – прежнего качества). Революционный процесс – это процесс изменения сущности (или качества). Общее развитие идёт сначала эволюционно, накапливая необходимую меру для революционного скачка, а затем делает революционный скачок, то есть начинает революционный процесс, который может быть и кратким, и долгим, так как его длительность, по-видимому, зависит в первую очередь от того, какая именно сущность превращается в какую именно.

     Тут, кажется, всё понятно. Нужно только добавить ещё следующую интересную диалектику: общий большой революционный процесс идёт тоже через целый ряд изменений меньших сущностей, находящихся внутри большей сущности.

     Извините за философию, но сказать об это нужно. Может быть, для ясности будет лучше представить это в буквах. Представим, что большая сущность А революционным путём переходит в большую сущность В. Но старое явление состояло из ряда меньших, составляющих явлений. Обозначим сущности этих явлений а1, а2, а3…. и так далее. Следовательно, в ходе большого революционного процесса а1 должно перейти в b1, а2 – в b2, а3 – в b 3…. и так далее. По-моему, понятно.

     Но если так, то должно быть понятно и следующее: изменения меньших сущностей а1, а2, а3…. тоже имеют свою собственную меру, и совсем не обязательно общая назрелость перехода А в В означает автоматически и назрелость этих более мелких революционных переходов внутри большого.

     Для того, чтобы целиком совершился революционный скачок от А к В, надо, чтобы внутри этого скачка произошли все эти составляющие революционные «скачочки»: от а1 - к b1, от а2 - к b2 и так далее до конца. А созревание их идёт по их собственным законам, то есть у них имеются свои собственные эволюционные стадии, которые лишь потом, при накоплении меры, переходят в свои собственные революционные «скачочки».

     Ещё раз извиняюсь за философскую мудрённость, но нам важно здесь понять вот что: большой революционный скачок, большой революционный процесс, уйдя от своей предыдущей большой эволюционности, всё равно обязательно содержит в себе какие-то меньшие составляющие эволюционности, которые переходят в свои революционные «процессики» не сразу, не одновременно с началом большого революционного процесса (и не одновременно друг с другом), а каждая по-своему.

     Ну например, начало назревшей социалистической революции может совсем не означать, что уже назрели и подобные революционные изменения, скажем, в сфере крестьянского производства или в области искусства и тому подобное. Эти малые составляющие общего революционного процесса тоже произойдут в ходе этого большого революционного скачка, но на какой именно ступени его развёртывания – это зависит от разных обстоятельств.

     Итак, общая схема такова: большой революционный скачок прекращает большую постепенную эволюцию, но внутри себя содержит ещё целый ряд меньших, частных эволюций и последующих меньших, частных революционных скачков. Вот, кстати, почему неправы те «леваки», которые на основании уже идущего большого революционного процесса ни в какую не приемлют какие-либо эволюционистские, реформистские методы, - им подавай только крутую революционную ломку. Это, конечно, неправильно.

                - - - -

            Несмотря на, казалось бы, мудрённость, приложить эту схему к непосредственной социалистической революции в общем-то нетрудно. Смысл понятен. Приложить же её к революции опосредованной несколько трудней. Здесь надо более кропотливо разбираться с задачами революции (и особенно с её конкретными задачами на разных этапах).


            Прежде всего, поставим такой странный, но нужный вопрос: а является ли опосредованная революция вообще революцией? не продолжение ли это всё ещё предыдущей большой эволюции (разве что в своеобразном виде), пока не созреет момент для революции полноценной и непосредственной?

     Понятно, что для ответа на этот вопрос нужно проверить наличие главного признака революционного скачка – изменение сущности. Если на протяжении того процесса, который мы называем опосредованной революцией, сущность строя не меняется, если она начнёт меняться только с достижением возможности перехода к полноценному социализму, то да, мы должны будем считать этот процесс лишь эволюционной предтечей будущей социалистической революции.

     Трудность оценки заключается в том, что строй при этом может продолжать использовать капиталистический механизм в своём хозяйствовании, и соблазн сказать, что сущность строя не меняется, очень велик..

     Однако дело проясняется, если мы вспомним, что по определению понятие «строй» соединяет и базис и надстройку и значит существенное изменение в государственной власти уже можно считать существенным изменением в строе, даже если в базисе пока и сохранялись бы те же производственные отношения.

     Но те же ли они? Ведь если произошло существенное изменение в государственной власти и если эта государственная власть, пусть сохраняя прежнюю форму производственных отношений, всё же подчиняет их себе, ставит их в нужные ей рамки, то мы не можем говорить, что производственные отношения базиса остались прежними. Они сохранили в себе нечто прежнее, но в то же время и изменились под то изменение в государственной власти, которое мы назвали существенным.

            Ещё больше дело проясняется, если смотреть на процесс в его движении (а только так и надо смотреть). Какие изменения проводятся этой властью и в производственных отношениях, и в отношениях надстроечных, пусть не сразу, но с годами, шаг за шагом, этап за этапом? Куда идёт линия этих последовательных изменений? Идёт ли она к дальнейшему изменению сущности строя (а всю сущность, как уже говорилось, одним залпом не изменить, - потому революционный процесс и называется процессом) или же все изменения оставляют сущность строя той же самой?

     Причём надо посмотреть в движении не только на частичные, малые революционные «скачочки» (изменяют ли они в своей сфере, в своей части какие-то стороны сущности строя), но и на частичные, малые эволюции, которые, да, сущность не меняют, но такие изменения подготавливают, и поэтому по их ходу можно тоже оценить, куда идёт дело.

     И если все эти изменения сущности строя идут, - пусть не сразу, пусть последовательно, шаг за шагом, пусть даже очень долгой последовательностью, но идут, - мы должны сделать вывод, что этот процесс является процессом революции. В противном же случае – и вывод должен быть противоположным.


            Сравнивая опосредованную революцию с непосредственной, мы увидим, что разница в этом смысле состоит лишь в разном количестве таких последовательных шагов, в разной длительности подготовительных малых эволюций и, как следствие, в разной длительности движения. Образно говоря, это как если бы две женщины варили суп, но одна начала с чистки овощей, пока на газовой плите греется вода, а другая начинает с того, что приносит воду из колодца, рубит дрова для печи, растапливает её и идёт в магазин покупать картошку, морковку и лук. Различие заметное, но по конечной цели и по сути процесса их деятельность однотипна.

     Итак, на вопрос, является ли так называемая опосредованная революция революцией, ответить надо утвердительно.




            Второй вопрос, на который нужно дать ответ таков: а является ли последний переход в опосредованной, поэтапной революции, - завершающий её переход к полноценному социализму, - революционным скачком? или он происходит эволюционно? и если этот переход представляет собой очередной революционный скачок в ряду последовательных, частных революционных скачков, то как при этом обстоит дело с классовой борьбой, с насильственными методами? Другими словами, - приложимо ли к долгой опосредованной революции известная идея о постепенном «врастании буржуазии в социализм»?

     Ответить надо, так как многие люди чересчур уж носятся с этой идеей «классового пацифизма», в том числе и в Китае.


            Теория о постепенном эволюционном врастании буржуазии в социализм в том виде, в каком она проповедуется социал-демократией, и в том виде, в каком подавал её в своё время Бухарин, конечно оппортунистична. Но и однозначно утверждать, что возможности постепенного изменения сознания по мере изменения бытия (а тем более – в новых поколениях) не существует вовсе, тоже нельзя, - это было бы явным «левацким» перехлёстом.

     Новое, социалистическое бытие, всё более входя в жизнь, оказывает на буржуазию двойственное действие. Вот в этой двойственности всё дело.

     С одной стороны изменение бытия заставляет соответствовать новой обстановке, но с другой - разрушает привычное и выгодное; с одной стороны изменённая обстановка даёт и новые жизненные перспективы новым поколениям, с другой – какое-то время остаётся возможность легально ли, полулегально или нелегально продолжать свою буржуазность в новой обстановке новыми методами.

     Эта двойственность воздействия приводит к тому, что по ходу большого революционного процесса буржуазность расслаивается на, так сказать, «капитулирующее» и «контрреволюционное» направления, причём это справедливо как для большого революционного процесса, так и для входящих в него малых, частных революционных изменений.

     Это означает, что хотя огульно-насильственный подход к изменяющейся буржуазности (а тем более – к мелкобуржуазности) неправомерен, но выделение из изменяющейся буржуазности непримиримой контрреволюционной части будет происходить обязательно и классовая борьба, в том числе и в острых формах, будет неизбежной.

     Но может быть, поэтапность, постепенность, присущая опосредованной революции, смягчает эту угрозу?

     Нет, двойственность берёт своё и здесь. Этапность этапностью, но постепенность общих преобразований означает ведь и долговременное легальное сохранение буржуазности и тем самым повышает её возможности не только приспособить дело своего буржуазного интереса к новой среде, но и консолидироваться в политическом отношении. Так что как бы даже не наоборот, - постепенность, опосредованность революции не только не смягчает опасность формирования контрреволюционного крыла буржуазности, но и способствует его глубокой встроенности в общую экономическую и политическую систему, причём буржуазности, обладающей вполне «социалистической» по форме риторикой. Уж кто-кто, а советские люди получили очень наглядный опыт этого. Не забудем никогда.

     Мы уже привычно говорим, что переворот 50-х совершили политические представители той буржуазности, которая выросла на вынужденно остававшихся госкапиталистических методах, встроенных в общую систему. Но ведь это и означает, что такое наличие контрреволюционной буржуазности, приспособившейся к новой обстановке и проникшей далеко и глубоко в общую экономическую и политическую  систему, - неизбежный, закономерный результат именно опосредованности нашей революции.

     В связи с этим как же можно говорить об эволюционности последнего этапа опосредованного движения? Безусловно, он является очередным революционным скачком, изменяющим предыдущую сущность (составную, неполномерно социалистическую) на новую, социалистическую уже полноценно.

            Если бы в СССР контрреволюционного переворота тогда не произошло, если бы переход к наконец назревшему искоренению всякой (прежде союзнической) госбуржуазности начал проводиться в жизнь, то реформистски-административно такие задачи не решаются. Даже если бы некоторые действительно коммунистические руководители партии и государства и не понимали поначалу, сама жизнь, само непростое осуществление этого перехода показало бы им необходимость и ужесточения классовой борьбы, и совершенствования диктатуры пролетариата, и широкой опоры на активизацию антибуржуазной части народа.

     Итак, на поставленный вопрос, - может ли последний переход опосредованной революции, ведущий, наконец, к полноценному марксовскому социализму, осуществиться эволюционно и без острой классовой борьбы, - ответ должен быть отрицательным.



            Но к этому мы обязательно должны добавить и ту особенность этого революционного скачка, что он осуществляется не так, как самый первый революционный скачок опосредованной революции – когда бралась политическая власть. В данном случае власть уже в руках революционеров (если они её удержали на долгом переходном пути и если сумели сохранить свою коммунистичность).

     Другими словами, этот завершающий опосредованную революцию сущностный скачок совершался бы тем способом, который принято называть «революцией сверху», то есть с использованием силы власти.

     Оппортунисты-эволюционисты и здесь находят предмет для проталкивания своих идей. Поскольку, - говорят они, - это изменение осуществляется верховной властью, то для него достаточно простых властных распоряжений, то есть это будет простым осуществлением государственных реформ. Называть это «революцией» можно ну разве что из-за того, что изменение существенно, но никак не из-за того, что по форме это будет подобно первоначальной революции снизу.

     Эти эволюционисты-реформисты таким рассуждением ещё раз вскрывают свою «междуклассовую», мелкобуржуазную природу.

     Мы знаем их рассуждения о том, что переход от капитализма к лучшей, справедливой жизни совсем не обязательно связан с мучительными насильственными потрясениями, что этот переход можно осуществить умными, правильными реформами. И они не только говорят это, но и предлагают такие конкретные реформы, пропагандируют их как постепенный, безболезненный путь к справедливой жизни. Сейчас много таких «коммуноидных» политиков, мы их всех знаем.

     Они по своей мелкобуржуазности совершенно упускают тот очевидный факт, что для того, чтобы хотя бы начать внедрять в жизнь их красиво сочинённые реформы, прежде нужно получить инструмент власти. А как ты его получишь? А когда им указываешь на это, в ответ слышишь известные утопии об обретении такой власти путём демократического голосования большинства. «Ах, вы говорите о недемократических фальсификациях? - отвечают они. – Ничего, мы будем очень внимательно контролировать выборы.» Как дети, ей богу.

     И вот по поводу так называемой «революции сверху» у них вновь происходит всплеск любимого ими реформизма, подкреплённый тем, что вопрос о власти, мол, уже не стоит.

     Нет, революцией, хотя и «сверху», это называется не только потому, что проводимые изменения существенны, но и потому, что как и всякие революционные существенные изменения, они наталкиваются на противодействие не принимающих это классовых сил (тем более – встроившихся в общую экономическую и политическую систему) и для преодоления этого противодействия обыкновенного чиновнического реформаторства недостаточно. «Революция сверху» тоже обязательно требует соединения с активностью снизу, с массовой борьбой.

                - - - -

            Итак, прилагая всё сказанное к перспективе Китая, мы, не зная эту перспективу точно, в самом общем виде можем предположить, что на неё будет влиять сложное сочетание разных факторов.

     Во-первых, - такой усложняющий дело фактор как объективная трудность сойти с того пути, который сформировался и упрочился на широчайшем использовании теснейших связей с мировой хозяйственной системой.

     Во-вторых, - такой способствующий фактор как постепенное накапливание неизбежных отрицательностей частнособственнического, капиталистического механизма хозяйствования и, как следствие, нарастающая необходимость их преодоления через всё большую социализацию производственных отношений.

     В-третьих, - политическое соотношение марксистских и ревизионистских течений в нынешнем союзничестве, так же как и соотношение между силой госбуржуазии, встроенной в составную систему, и готовностью трудящихся качественно выполнять некоторые назревшие функции диктатуры пролетариата.


            Учитывая это, можно осторожно сказать, что в нынешнем Китае имеются тенденции к любому варианту дальнейшего движения, - как социалистическому, так и антисоциалистическому, и для того, чтобы понимать развивающееся положение дел, нужно следить за изменениями именно в этих названных факторах.

                4.

            Как уже не раз говорилось, задача быстрого, форсированного развития современных производительных сил встаёт перед любой первоначально отсталой страной, осуществляющей даже просто антиимпериалистическую революцию вообще, а тем более - опосредованную социалистическую революцию на этой антиимпериалистической основе.


       Да, задача встаёт перед каждой такой страной, но как именно та или иная страна решает эту задачу, зависит от особенности конкретных условий, - и единого для всех пути её решения нет.

     Решение этой задачи в СССР и Китае пошло очень разными путями, и соответственно этому тот и другой путь наложили на ту и другую страну свои, отличные друг от друга, проблемы.

     Почему мы говорим о проблемах, порождаемых этим этапом? Потому что беспроблемным является лишь естественное, постепенное, "нормальное" развитие производительных сил. Всякое же форсирование их развития, выходящее из естественного, постепенного процесса, порождает, параллельно развитию, и проблемы, которые предстоит решать после прохождения этого форсированного этапа.

     Так, в СССР форсированное развитие производительных сил потребовало, во-первых, опережающей централизации, огосударствления средств производства сверх возможности «переварить» и освоить их действительно общественно, действительно по-социалистически. Отсюда – сложившаяся проблема большой бюрократизации управления с какой-то остаточностью госкапиталистичности. После завершения этапа форсированного развития эту проблему надо было преодолевать.

     Во-вторых, по известным историческим причинам форсированное развитие производительных сил в СССР шло в основном в опоре на внутренние ресурсы при большей ли, меньшей ли, но всё же блокаде со стороны империалистического мира. В результате завершение этого этапа поставило страну перед проблемой изолированности от мировой хозяйственной системы, во всяком случае – перед проблемой очень недостаточной связанности с ней.

     В то время как мировая хозяйственная система всё более глобализируется и извлекает всё больше преимуществ из международного разделения труда и из возможности выгодно комбинировать различными источниками сырья, рынками сбыта и мировыми трудовыми ресурсами, отделённая от этого замкнутая социалистическая система таких преимуществ лишена и, следовательно, экономически находится в худшем положении, чем окружающий её империалистический мир.

     Вот почему Сталин с большой надеждой смотрел на образование международного социалистического лагеря и на примыкание к нему освободившихся развивающихся стран, видя в этом перспективу формирования другого, отдельного, самостоятельного, неимпериалистического международного рынка наряду с уже имеющимся империалистическим.


            Путь, каким было совершено форсирование современных производительных сил в Китае, по ряду исторических причин отличался от пути СССР и породил поэтому совсем другие проблемы.

     Во-первых, таковой проблемой является огромнейшая степень мелкобуржуазности общества, - мелкобуржуазности не только идущей от прошлого, но в массовом масштабе порождаемой нынешней экономической системой Китая. Частнособственническая идеология и доля так называемого «среднего класса» очень велика и растёт всё более, и если ставить перед собой действительно социалистические цели, то без преодоления этой проблемы таких целей, конечно, не достичь.

     Во-вторых, по отношению к мировой хозяйственной системе проблема Китая прямо противоположна проблеме СССР. Форсированное развитие современных производительных сил Китая осуществлялось путём тесного соединения с этой системой и привело к глубокому вплетению в неё и тем самым – к зависимости о всех её капиталистических отрицательностей.

     Как социалистическая перспектива СССР зависела в 50-х годах от способности опереться на собственную международную хозяйственную систему и от успеха в преодолении внутренних бюрократических и госкапиталистических остатков, так и социалистическая перспектива Китая в ХХI веке зависит от способности уклониться от капиталистических отрицательностей мировой хозяйственной системы и от успеха в преодолении внутреннего массового частнособственнического напора.

     Именно в решении этих проблем и лежит путь Китая к действительному социализму. Именно по тому, как он решает эти проблемы, как относится к ним, мы и можем судить, какая из имеющихся тенденций в развитии Китая взяла верх – тенденция заурядного капиталистического развития, лишь прикрытая ширмами социалистической фразеологии, или же тенденция к действительному социализму.

                - - - -

            Некоторые товарищи рассуждают так: раз уж развитие современных производительных сил Китая пошло через опору на мировую систему капиталистического хозяйства, ладно, что ж поделаешь, но теперь, когда эти производительные силы уже в огромной степени выросли, Китаю следует выйти из мировой хозяйственной системы и строить отдельную, чисто социалистическую, самостоятельную экономику. Но отделиться невозможно, - китайская экономика уже встроена в мировую, образно говоря, как отдельный человеческий орган встроен в организм; производительные силы Китая потому и находятся на таком уровне, что сцеплены с передовыми мировыми производительными силами. Причём, это сцепление взаимно, - сегодняшняя мировая хозяйственная система в случае ослабления связей с этим китайским «органом» обрушилась бы довольно сильно, что опять-таки, обратным путём, очень отрицательно повлияло бы на экономику китайскую. К этому надо добавить и то, что такая масштабная и растущая экономика такой многонаселённой страны всё больше и больше нуждается в мировых природных ресурсах и опереться лишь на внутренние ресурсы просто не может.

     Таким образом, история приподнесла парадоксальное (а может быть, не парадоксальное?) явление: движение общества к социализму во взаимном экономическом сцеплении со всем капиталистическим миром, чего совершенно не было у СССР.

     Следовательно, задача заключается не в том, чтобы «слезть с тигра», а в том, чтобы занять на нём необходимое, максимально способствующее собственным планам положение.

     Задача очень непростая, так как внутри этого взаимного сцепления никуда не исчезли проявления яростной капиталистической конкуренции.

     Некоторые товарищи ошибаются, считая, что если нарастает взаимосвязь, взаимодеятельность в капиталистическом мире, то тем самым погашается капиталистическая конкуренция. Я даже встречал прямые заявления, что никакой межимпериалистической конкурентной борьбы уже нет, а есть один большой империализм. Правда, особо модными такие заявления были лет 10 – 15 назад, а сейчас они всё больше умолкают в связи с явными проявлениями такой конкуренции в мировой политике.

     В капиталистическом мире есть две тенденции, - писал Ленин, - тенденция усиления взаимозависимости и тенденция конкурентной борьбы, и ни одна из них не может полностью победить и пересилить другую.

                - - - -

             Выражение официальной позиции китайского руководства по вопросу связей с мировой хозяйственной системой мы можем легко найти во многих речах и документах.

     - «Проводимая Китаем политика открытости внешнему миру никогда не прервётся, а уровень открытости будет становиться всё выше и выше», - говорит Си Цзинь-пин.

     В то же время Китай прилагает все силы к тому, чтобы его положение в мировой хозяйственной системе было не препятствующим, а способствующим его собственным планам. Не только не порывать с мировой хозяйственной системой, но, умело опираясь на своё довольно весомое значение в ней, всё более и более пользоваться выгодой от глобализированного мирового хозяйства, - такова стратегия Китая в этом вопросе.

     Некоторые товарищи упрекают КПК в том, что когда-то, дескать, она резко осуждала попытки позднесоветского руководства встроиться в мировую капиталистическую хозяйственную систему, а теперь, как ни в чём ни бывало, сама проводит ту же линию. Но это две совершенно разные ситуации. Как видим, дело не в самом факте таких связей, а в том, почему это происходит, как это происходит и для чего.



          (Политическая стратегия Китая в этом вопросе несколько напоминает мне так называемый «принцип автобуса». Мне сейчас наспех трудно сказать, верна или нет эта тактика, но известно, что есть люди, рассуждающие так: если уж есть политические организации левого толка, но в чём-то неправильные, пусть, не беда, что неправильные, главное – что они имеют какие-то связи с низовой массой; не стоит создавать свои, правильные организации, - вполне можно войти в эти, уже существующие, и постепенно, продвигаясь в них всё более, получая в них всё большее влияние, в конце концов направить их в правильную сторону. Почему это называется «принципом автобуса»? Потому что это подобно тому, как если бы мы не ждали автобус своего маршрута, а сели в любой, идущий более-менее в сходном направлении, а потом шаг за шагом, сев, так сказать, через заднюю дверь, продвигались по салону до кабины водителя и в конце концов захватили руль и повели автобус в нужную нам сторону.

Повторяю, я не могу сейчас оценить правильность или неправильность таких идей, но они существуют.  Я вспомнил об этом в связи с деятельностью Китая внутри мировой капиталистической хозяйственной системы, в которую Китай успешно «сел через заднюю дверь» и уже очень-очень значительно «продвинулся по салону».)



            Политика Китая, целенаправленно ориентированная на постепенное всё большее и большее укрепление в этой системе, на всё большее и большее продвижение своего влияния в ней, настолько очевидна, что не заметить это нельзя. Также очень заметны усилия Китая по нейтрализации, насколько это возможно, или хотя бы уменьшению тех отрицательно влияющих на его положение и цели явлений в этой системе, которые неизбежно проистекают из из её капиталистической (империалистической) природы.

     В этой деятельности Китай явно опирается на три выгодных для себя фактора.

     Первый фактор – это сложившаяся огромная зависимость капиталистического мира от развития китайской экономики. Специалисты говорят, что темпы развития прочей капиталистической мировой экономики сейчас на 1/3 зависят от того, как обстоит дело с развитием Китая. А экономическая взаимосвязь влечёт за собой и взаимосвязи политические.

     Второй фактор – использование конкурентных трений между США и Европой (ну и между США и Россией – это отдельная тема), тем более при явно намечающейся утрате Америкой прежнего однополюсного господства.

     Третий фактор – всё повышающееся значение так называемых развивающихся стран и всё усиливающееся их стремление перестроить мировую хозяйственную систему в сторону большей пользы для них.

     Опираясь на эти факторы, Китай делает широкие политические заявления о необходимости такого перестраивания мировой хозяйственной системы, какое обеспечило бы, так сказать, «правильную глобализацию» (выражение Си Цзинь-пина), справедливую и выгодную для всех, и для развивающихся стран в частности.

     Китайские политики рассуждают о «гармонии мировой семьи», о всяческом стимулировании «образования нового международного экономического и политического порядка – справедливого и рационального, опирающегося не на гегемонизм отдельных своекорыстных «полюсов», а на совместное (Китай подчёркивает это) развитие и процветание всех». Си Цзинь-пин формулирует даже более сильно: «Строить сообщество общей судьбы, единый дом для всего человечества… Мы никогда не встанем на путь гегемонизма. Мы предлагаем всему миру сесть на борт китайского экспресса развития…»

     При этом китайские политики всячески подчёркивают, что этим они стремятся «реализовать давнишнюю мечту развивающихся стран о новом, справедливом порядке в мировых отношениях». «Голос Китая в ООН, - говорит Си Цзинь-пин, - всегда будет принадлежать развивающимся странам».

     Также можно наблюдать, что китайских политиков при понимании ими неизбежности взаимосвязей с мировой хозяйственной системой, не устраивает сильная зависимость от  того «полюса», в котором господствуют США. Предпринимаются настойчивые (и успешные) меры для так называемой экономической диверсификации, для построения опоры и на экономические центры Европы, Азии и российской сферы влияния, для укрепления своего положения в регионах Африки и Латинской Америки.

     Я не стал бы спешить и вслед за некоторыми товарищами называть эту идею «всемирного справедливого процветания» проявлением вопиющего ревизионизма. Выразимся более осторожно, - да, в этом могут быть (и вероятно [как уже говорилось], действительно есть) и элементы ревизионизма, неизбежного для составного китайского пути, но нельзя и не учитывать, что в политике провозглашаемые формулировки не всегда буквально соответствуют подлинным замыслам их провозглашателей.

     Таким образом, мы пока лишь можем уверенно сказать, что Китай использует эту риторику для нужного укрепления в системе мирового хозяйства, а насколько эта риторика совпадает с действительными оценками Китаем реально существующей ситуации в мире, - это уже вопрос другой, во многом нам неизвестный.

     И ещё мысль, которую мы можем сказать уверенно: нет никакого сомнения, что империалистическая составляющая мировой хозяйственной системы не сдаст своих позиций без очень серьёзного сопротивления этому.

     Мы все знаем о всё большем и большем нарастании конфликтности между линией, возглавляемой США, и линией Китая. Достаточно полистать ведущую прессу капиталистического мира и сразу бросится в глаза усиление этого империалистического сопротивления.

     «Китай широко декларирует свою установку на мирное экономическое возвышение, однако осуществляет ни что иное, как тихую экспансию и наращивание своего влияния», - пишет капиталистическая пресса. – «Китай раскалывает единство в сфере американского влияния в Европе и Азии, наращивает собственное влияние на ведущие международные организации»… «По внешности подход к идеологии у Китая гибкий, но итоговым результатом такого подхода является расширение авторитарного пространства»… «Китай явно проводит политику подрыва западной структуры альянсов, обхаживая страны Восточной и Западной Европы и Азии, стремясь заполнить вакуум после постепенного отхода США от прежних всесильных позиций, а мир, желая или не желая, идёт на это, так как из-за впадания США в кризис иной альтернативы не находит»…

     «Нельзя не видеть, - пишут эти СМИ, выражая тревогу заправил империализма, - постепенное, но целенаправленное усиление опасных связей Китая с Ираном, Ближним Востоком и некоторыми неоднозначными режимами Латинской Америки. США не могут не быть обеспокоены этим. К сожалению, меры по экономическому сдерживанию Китая и в частности по вытеснению его из сферы высоких технологий не дают пока желаемого результата»… «Вполне реально, что за внешне мягкой и миролюбивой политикой Китая скрывается постепенное сколачивание глобального антиамериканского блока… США возлагают большие надежды на то, что прочность созданного в прошлом однополярного мира ещё достаточно крепка, так как опирается на всё ещё преобладающую американскую мощь, которую в обозримом будущем не смогут уравновесить ни другие державы, ни их коалиции, и на пока сохраняющееся нежелание ведущих субъектов мировых отношений бросать вызов США ввиду заинтересованности в сохранении тех международных институтов и режимов, которые были созданы при решающем американском участии…»

     Империалистический мир выражает тревогу ещё по двум обстоятельствам. Во-первых, всё растущая связь китайской экономики с развивающимися странами даёт этим странам возможность занимать более выгодные и уверенные позиции в сфере отношений с западным капиталом. Во-вторых, в мировом капиталистическом сообществе поначалу выражали очень уверенные надежды, что путь, на который вступил тогда Китай, приведёт его в ту же социально-экономическую систему, в какой находится всё это сообщество, то есть в заурядный современный капитализм. Уже в начале 2000-х всё больше стали появляться сомнения в этом, сейчас же в мировом капиталистическом сообществе видны очень заметные опасения по поводу того, что влиятельная экономика Китая всё очевидней идёт вовсе не по стандартному пути классического капитализма. Последние заявления китайского руководства (19-ый съезд КПК) с сильным подчёркиванием идеи особого китайского пути вызвали очень много тревожных комментариев в западном мире. Комментаторы довольно громко выражают боязнь, что в мировую хозяйственную систему оказалось внедрено нечто нетождественное этой системе и укрепляется там всё прочнее.

                5.

            Во внутренней политике Китая нас, конечно, прежде всего интересует продвижение к действительному социализму (если оно есть) или планы движения к нему. Все знают, что на этот счёт имеется много разных суждений большого диапазона – от утверждения, что в Китае нет ни социализма, ни движения к нему, до утверждения, что в Китае уже социализм. Давайте попробуем в этой неразберихе навести хотя бы приблизительный порядок.


            Прежде всего надо сказать о странном непонимании некоторыми товарищами того, что в первой половине ХIХ века слово «социализм» употреблялось исключительно в применении к учению, к теоретической доктрине, толкующей о якобы справедливом устройстве жизни. Именно в этом смысле и идёт речь в «Коммунистическом манифесте» о разных «социализмах», то есть о разных теоретических учениях этого направлениях, в том числе об утопических и о прямо реакционных. Этот смысл термина «социализм» сохраняется и до сих пор, - например в выражении «научный социализм». Речь идёт о социалистическом учении и ни о чём больше.

     Другую путаницу у некоторых товарищей вызывает применение слова «социализм» по отношению к государству, к обществу, осуществляющему социалистическую революцию. Выражение «социалистическое государство» в этом смысле означает лишь такое государство, которое поставило целью социалистический строй и движется к этой цели, но совсем не то, что этот строй уже создан.

     Вот почему для избежания путаницы надо ясно отдавать себе отчёт, о чём именно мы ведём речь. Если о социализме как о теоретическом учении, то давайте так и говорить – «социалистическое учение». Если о государстве, начавшем революцию и двигающемся к социалистическому строю, то давайте говорить – «социалистическое государство». Если же мы ведём речь о строе, то так и будем формулировать – созданы «социалистические производственные отношения» (то есть социалистический базис), создана «социалистическая надстройка над этим базисом», создан «социалистический строй».

     Понятно, что сначала «социализм» появляется в головах как учение, затем появляется «социалистическое государство», движущееся к строю, и наконец – сам «социалистический строй».

     Когда я говорю слово «социализм», я всегда имею в виду строй (совокупность уже социалистического базиса и уже социалистической надстройки), а по отношению к учению и государству я слово «социализм» как существительное не применяю, а выношу его в прилагательные – «социалистическая» теория, «социалистическая» цель государства. И никакой путаницы при этом возникнуть не может.

     Итак, исходя из этого, мы можем уверенно и ясно сказать, что: марксистское социалистическое учение в Китае, конечно, присутствует (хотя и с некоторыми пока неизбежными  [как было сказано раньше] добавлениями из немарксистских теорий); социалистическим по целям китайское государство мы сможем назвать, только если ясно убедимся, что движение к социалистическому строю действительно идёт, а не просто служит демагогическим прикрытием; социалистического же строя в Китае ещё нет, он пока ещё не создан.

     Заявления же некоторых товарищей, что социалистический строй в Китае уже есть, на том основании, что у власти – коммунистическая партия, явно неправильны. Один товарищ, недавно оспаривая меня, заявил, что «социализм есть процесс, начинающийся сразу с взятия власти». Нет, давайте применять термины правильно. Мы же не можем назвать девушку матерью только на том основании, что она уже начала встречаться с парнем, хотя «процесс» тут действительно уже пошёл. Давайте употреблять слово социализм только в смысле «социалистический строй», - и тогда мы не запутаемся и при вопросе «есть социализм или нет?» будем смотреть только на наличие социалистических производственных отношений (ну и естественно, на наличие социалистической надстройки – как следствие) и ни на что больше.

            Хотя и в этом плане есть «экземпляры» (товарищами их назвать не могу), типа капээрэфовских «учёных», которых отсутствие ещё в Китае целостной социалистичности производственных отношений не смущает. Они говорят: ну и что, что частная собственность? ну и что, что рынок? это такой социализм; социализмы бывают разные, не обязательно такие, как в СССР; более того – история показывает, что социализм такого типа эффективней, чем советский.

     Товарищи читатели, поймите раз и навсегда: КПРФ – не оппортунистическая партия; слово «оппортунизм» по отношению к ней – неправильное, недостаточное, слабое слово. КПРФ – это буржуазная партия, партия буржуазии. Некоторые скажут: но ведь там есть и хорошие люди. Я не спорю, есть. Но суть партии определяется её политически курсом, а значит – идеологией её руководящего ядра. Что эти «хорошие люди» делают в буржуазной партии? Либо послушно подчиняются её руководству, либо руководство их изгоняет.

     Мы видим, что разные буржуазные партии имеют, так сказать, свой «конёк», который они используют для достижения своих буржуазных целей. У одних буржуазных партий этот «конёк» - «национализм», у других – «демократия и свободы", у третьих – «сильное государство», и так далее. КПРФ же – это буржуазная партия, использующая в качестве такого «конька» ностальгирование бывших позднесоветских обывателей и настроения обывателей сегодняшних, недовольных реальной жизнью, но не склонных к борьбе.

     Вот почему, когда капээрэфовцы говорят, что в Китае – социализм, и более того – социализм (как, мол, показывает практика) очень эффективный, мы им верить ни в коем случае не должны. Социализм один, - марксистский, научно-обоснованный, и его-то в Китае пока ещё нет.

                - - - -

            А если так, то очень важно знать: когда китайские руководители говорят о социализме, о социалистическом строе, они подразумевают под этим именно марксистское, научное значение или же что-то другое?

     И если бы я нашёл во множественных материалах по Китаю чёткое, внятное утверждение того или другого, я бы мог сделать соответствующий вывод: на правильных ли позициях стоят в этом вопросе китайские коммунисты или на неправильных. Но чёткого и внятного утверждения ни того, ни другого рода в китайских материалах нет.

   В доступных мне материалах, во-первых, говорится о социализме лишь как о строе, дающем всем людям благополучие и справедливость; во-вторых, подчёркивается, что он принципиально отличается от известной социальной политики богатого капитализма (но в чём конкретно состоит эта принципиальность отличия, не уточняется); и в-третьих, есть заявления, что компартия Китая ни в коем случае не отказывается от марксистской теории в этом вопросе (но это опять-таки заявляется в общем виде, без конкретизации).

     Как понимать, как оценивать такую неопределённость?

     Неопределённость в формулировках всегда может иметь только две причины: или она отражает соответствующую неопределённость в позиции, или же с позицией всё ясно, но по каким-то причинам пока нет возможности дать формулировку определённо.

     Например, уезжающий в командировку муж говорит жене: «Я вернусь на днях». Это может означать как то, что он действительно не знает, когда именно вернётся, так и то, что он намеренно не сообщает, что вернётся завтра в 22-00.

     Как определить, какой именно случай имеет место здесь? Я не знаю. Если кто-то знает, подскажите.

     Было бы легче выбрать, если бы какой-то из вариантов был логически невозможен для Китая. Но в данном случае логически возможны оба варианта.

     Вполне может быть, что на руководящую верхушку нынешнего Китая повлияли известные мелкобуржуазные представления о «социалистичности» по причине большого преобладания  мелкобуржуазной психологии в китайском обществе из-за его прошлой исторической отсталости. Вполне возможно, что к этому добавилось и влияние той среды, которую создаёт нынешнее составное, многоукладное состояние китайского общества, - тем более, что всё шире в китайские руководящие круги входят люди, родившиеся и воспитавшиеся именно в этих условиях.

     Но вполне может быть и то, что определённость формулировки будет дана тогда, когда соответствующая практическая задача встанет в актуальную повестку дня. Пока же общество проходит этап многоукладности и, судя по всему, этот этап ещё не исчерпал себя. В соответствии с этим все государственные и партийные структуры в настоящее время включают в себя известную пестроту разноориентированных групп и элементов, и в связи с этим не будет полезным вносить сейчас в эту союзническую совокупность идеологические распри.

     Вот только это я и могу пока сказать: назвать два возможных варианта, - а дальнейшее мы увидим по будущему ходу жизни.

                6.

            Несмотря на то, что вроде бы кое-какие сносные мысли по нынешнему Китаю удалось высказать, тем не менее, конечно, очень сказывается незнание мною предмета достаточно конкретно. Как было бы хорошо  пожить в Китае ну хотя бы года три, откровенно побеседовать с разными представителями китайского общества, - и с низовыми рабочими и крестьянами, и с чиновниками, и с молодёжью, и с партийными функционерами, - а потом, накопив, естественно, кучу вопросов, удостоиться встречи с самим Си Цзинь-пином, получить от него ответы и серьёзно обдумать их. Тогда моим текстам цены бы не было. Но понятно, что всё это досужие фантазии.

     Приходится пользоваться той информацией, какая доступна, - а это очень-очень мало для такой великой и важной темы. 


            Найдя в интернете людей, являющихся профессиональными китаеведами (во всяком случае они так о себе говорят), я осмелился задать им вопрос, очень важный для меня. Я спросил следующее: «Если страна строит социалистический строй, пусть даже трудно, постепенно, переходными этапами, но всё же строит, то даже если социалистический строй в полной мере пока не построен, всё равно уже должны быть какие-то его явные элементы и этих элементов социалистического строя будет со временем становиться всё больше и больше. В связи с этим вопрос: какие явные элементы социалистического строя в сегодняшнем Китае вы можете назвать? Ответьте, очень прошу, - и чем перечень будет подробней, тем лучше.»

     Время идёт, но ответа ни от кого нет. Очень вероятно, что его и не будет. Если ответ когда-нибудь всё-таки будет получен, я обязательно опубликую его и попытаюсь высказать своё мнение о нём. Пока же попробуем порассуждать на эту тему самостоятельно, насколько позволяют возможности.


            Первое, что приходит в голову, когда ставишь вопрос об уже имеющихся элементах социализма, это государственный сектор китайской экономики.

     Поскольку мы все (надеюсь) стараемся придерживаться правильного, неискажённого марксизма, то мы твёрдо понимаем три истины: первая – да, социалистичность строя действительно немыслима без государственной собственности на основную, преобладающую часть средств производства; вторая – одно наличие государственной собственности ещё не означает социалистичности, важно ещё и то, хозяйствует ли это государство социалистическим способом; третья – даже если государство использует внешне, казалось бы, социалистический способ хозяйствования и красиво разлагольствует об этом, действительной социалистичности может и не быть, если само государство не социалистично. Разумеется, все эти три пункта связаны между собой.


            Китайские руководители называют собственность своего государственного сектора общественной (а значит, социалистической). Но мы пока не будем торопиться и посмотрим на этот вопрос чуть подробней.

      Вопрос о том, существует ли в Китае государственная собственность и насколько она главенствует над остальными хозяйственными укладами, вроде бы ясен: да, государственная собственность существует, в том числе (и это очень хорошо и важно) на землю и природные ресурсы, и её главенство не только имеет место, но и со временем заметно усиливается.

     Что касается социалистичности способа хозяйствования госсектора, то здесь много неясностей. Очень-очень хотелось бы услышать от знающих китаеведов, как, во-первых, обстоит дело с плановостью, товарностью и принципом оплаты труда в госсекторе, а во-вторых, как решается вопрос социалистической демократии, то есть причастности трудящегося класса к управлению вообще и конкретно к управлению производством.

     А ведь этим-то и отличается социалистическое государственное хозяйствование от капиталистического государственного хозяйствования, - плановостью, бестоварностью, способом распределения результатов труда и причастностью трудящихся к управлению.

     Да, мы, конечно, понимаем, что плановость не выскакивает «вдруг», «сразу» в своём стопроцентном качестве. Точно так же не исчезает мгновенным образом товарность. До этого нужно доработаться. Да, мы также знаем, что и внутри госкапиталистического хозяйствования уже появляется нечто от плановости и в некоторой степени падает полномерность товарности. Но хоть и не продвинутое, но уже социалистическое государственное хозяйствование всё же принципиально отличается от хозяйствования госкапиталистического. Принципиальное отличие состоит в… (я думаю, все читатели уже догадались, ведь в этом-то вся суть дела)… в ещё наличии или в уже отсутствии производственного отношения «капитал».

     Что такое производственное отношение «капитал», напоминать, конечно, не надо. Все и так помнят, что производственное отношение «капитал» заключается в разделении собственности на средства производства и собственности на рабочую силу и в соединении их через товарный наём.

     Таким образом, поскольку в данном случае речь идёт именно о государственной собственности, мы неизбежно от вопроса политэкономического переходим к вопросу политическому: кому, какому классу принадлежит власть в том государстве, которое является собственником средств производства?

     Здесь надо обязательно уточнить: речь, конечно, идёт не о том, власть какого класса провозглашается на бумаге, а о том, власть какого класса действительно имеет место. Пройдя хорошую позднесоветскую «школу», мы в этом вопросе уже не допустим промашки.

     Если экономическая власть принадлежит трудящемуся классу, то речи о товарном найме уже быть не может. Государство трудящихся не нанимает работников (это слово тут не подходит), а организует их (то есть самих себя) для совместного труда и оплачивает труд не по товарной стоимости рабочей силы, а совсем по другому принципу – просто разделяя потребительскую часть продукта между всеми работниками пропорционально трудовому вкладу, не говоря уже о так называемых общественных фондах потребления.

     Если политическая власть принадлежит трудящемуся классу, то активная часть этого класса широко и заинтересованно соучаствует через различные общественные организации в управлении жизнью и производством.

     Именно такое экономическое и политическое положение трудящегося класса позволяет ему шаг за шагом изживать товарность и шаг за шагом повышать полноценность действительного планирования. И наоборот, именно отсутствие такого экономического и политического положения трудящегося класса в государственной собственности делает её неспособной (даже если бы она пожелала) вести хозяйство по-социалистически и вынуждает её использовать известные стимулирующие рычаги рыночной товарности и приоритета прибыли во всех хозяйственных сферах: и в сфере организации производства, и в сфере сбыта, и в сфере управления рабочей силой.

     В то же время мы, разумеется, должны учесть, что искать в Китае социалистичность в виде уже сложившегося строя мы ещё не вправе. Если мы говорим, что огромная часть китайской экономики ещё работает по откровенному частнособственническому принципу, а та часть, которая огосударствлена, не может не подлаживаться под эти принципы, так как хозяйствует в теснейшей взаимосвязи с негосударственными секторами, то говорить о социалистичности как о строе ещё рано даже в отношении госсектора. Вот почему мы ставим пока вопрос лишь об элементах социалистичности, которые, несмотря на отсутствие ещё социалистического строя в целом, уже должны появляться и постепенно расти.

     Итак, вот что хотелось бы получить от знающих китаеведов: как поставлена социалистическая демократия? осуществляется ли в госсекторе оплата труда по социалистическому принципу и как обстоит дело с общественными фондами потребления? в какой мере допускаются в государственном хозяйстве госкапиталистические методы и как они сдерживаются в необходимых рамках? как обстоит дело с постепенным совершенствованием социалистического планирования и с постепенным преодолением остаточной товарности?

 
            В самых последних документах – в частности, в материалах 19-го съезда КПК, - наряду со словами о необходимости укрепления госсектора, совершенствования планирования и усиления влияния на деятельность остальных укладов со стороны центра, говорится и о том, что в обозримом будущем «гипернационализации» не будет, экономика будет оставаться смешанной и о свёртывании так называемой «социалистической рыночности» речь не идёт, хотя при этом и нужно всё более совершенствовать механизм контроля центральным правительством рыночных процессов.

     Понятно, что мы должны обратить особенное внимание на то, как говорится о «социалистической рыночности»: говорится ли о ней как о неотъемлемом атрибуте именно социалистического строя или только как о вспомогательном механизме на пути долгого социалистического строительства? Различать эти два положения очень важно: первое – явный правый ревизионизм, второе – здравое осознание того, что есть. Может быть, мне не всё известно, но насколько я могу судить по доступным мне материалам, сегодняшние китайские руководители в этом вопросе в правый ревизионизм не проваливаются.


     Приведу очень интересную выдержку из речи Си Цзинь-пина на одном из партийных пленумов:

        = «Марксистская политическая экономия - важная часть марксизма, и это обязательный курс для нас, чтобы поддерживать и развивать марксизм... Ленин рассматривал марксистскую политическую экономию как «наиболее глубокое, всестороннее и подробное доказательство и применение» теории марксизма. В настоящее время существуют различные виды экономических теорий, но основой нашей политической экономии может быть только марксистская политическая экономия, а не другие экономические теории.
      Некоторые люди считают, что марксистская политическая экономия устарела, а "Капитал" Маркса устарел. Этот вывод произвольный и ошибочный...
      Наша партия всегда придавала большое значение изучению, исследованию и применению марксистской политической экономии. Товарищ Мао Цзэдун четыре раза интенсивно изучал «Капитал» и провел несколько семинаров по советскому «Учебнику политической экономии», подчёркивая, что «изучение марксистской политической экономии имеет большое теоретическое и практическое значение»...
      Сейчас, в условиях меняющейся мировой экономики, то, сможем ли мы хорошо управлять большим кораблём экономики нашей страны, является серьёзным испытанием для нашей партии. Перед лицом чрезвычайно сложной внутренней и международной экономической ситуации изучение основных принципов и методологии марксистской политической экономии поможет нам овладеть методами научного экономического анализа, понять процесс экономического движения и законы социального и экономического развития, повысить способность управлять социалистической рыночной экономикой и лучше ответить на теоретические и практические вопросы будущего развития Китая...
      Нельзя колебать господствующее положение государственной собственности и нельзя колебать ведущую роль государственной экономики. Это единственная институциональная гарантия того, что все люди в нашей стране получат плоды нашего развития. Это также важная гарантия для укрепления правящей позиции партии и нашей приверженности социалистической системе Китая...
      Мы должны поддерживать и улучшать социалистическую базовую систему распределения. Исходя из реалий нашей страны, мы сейчас имеем составную систему распределения,  в которой распределение по труду является основной частью, но с ним сосуществуют и другие способы распределения...
      Мы должны вести правильное реформирование социалистической рыночной экономики. Социалистическая рыночная экономика - великое нововведение нашей партии. Но ключевым фактором большого успеха экономического развития Китая явилось то, что мы задействовали не только сильные стороны рыночной экономики, но и преимущества руководящей социалистической системы. Мы используем рыночную экономику, руководствуясь главной предпосылкой - руководством над нею коммунистической партии Китая и социалистической системы. Мы никогда не должны забывать об атрибуте «социализм». Причина, по которой говорят, что это - социалистическая рыночная экономика, состоит в том, что с её помощью сейчас поддерживается превосходство нашей социалистической системы при эффективном предотвращении недостатков капиталистической рыночности...
      Во внешней деятельности мы продолжаем политику открытости. Сейчас наша страна имеет беспрецедентно тесные связи с миром. Влияние нашей экономики на мировую экономику и влияние мировой экономики на нашу экономику беспрецедентно. В условиях глубокого развития экономической глобализации мы не можем заниматься строительством за закрытыми дверями. Но при этом мы должны хорошо координировать внутреннюю и международную ситуацию, внешний и внутренний рынок. Необходимо соответствовать тенденции глубокой интеграции экономики Китая в мировую экономику, активно участвовать в глобальном экономическом управлении и способствовать развитию международного экономического порядка в направлении равенства, справедливости и взаимовыгодного сотрудничества. В то же время мы должны решительно защищать интересы развития Китая, активно защищаться от различных рисков и обеспечивать национальную экономическую безопасность...
      Словом, мы придерживаемся основных принципов и методологии марксистской политической экономии. В нашем преподавании экономики мы должны говорить именно о марксистской политической экономии. Мы должны говорить о политической экономии именно социализма в современном Китае...» =

            Изучение марксистской политэкономической науки, да и марксистской теории вообще, шло в китайских учебных заведениях все эти годы, не прекращаясь. Однако есть и некоторые свидетельства того, что нередко это обучение было формальным. На этом же пленуме была поставлена задача «искоренить в этом деле всякий формализм и всякий легковесный, поверхностный подход».

                - - - -

             Поскольку мы сейчас говорим именно о перспективах китайского социалистического строительства, нужно указать на важную особенность в вопросе о вспомогательном характере многоукладности. Мы, как представляется, не должны утверждать, что пока совсем не изжита многоукладность и связанная с этим частнособственническая рыночность, строй в данном обществе не может быть назван социализмом. Мы не должны забывать, что речь идёт о социалистическом строительстве в странах первоначально очень отсталых и в связи с этим очень сложных в социальном отношении. Здесь, по-видимому, следует применять такие обороты как «в главном», «в целом». Нечто подобное тому, как если бы на месте мастерской с ручной работой появилось автоматизированное производство, но с небольшой, неглавной, остаточной ручной работой в каком-то звене общей производственной цепи. Неправильно быть таким уж дотошным педантом и не признавать, что старый метод производства всё же «в целом», «в главном» заменён на новый. Вполне можно уже именовать строй социалистическим, если социалистический способ хозяйствования через государственную собственность социалистического государства экономически главенствует в обществе, хотя и использует где-то отдельные остатки частнособственнической инициативы. Да и это остаточное частнособственничество уже не будет тем свободным, полноценным частнособственничеством, которое известно по досоциалистическим формациям, окажется подчинено господствующим социалистическим производственным отношениям и экономически и политически.

     Я говорю о возможности такого состояния наперёд. Как я понимаю, Китай ещё не достиг такого состояния. В Китае частнособственническая остаточность так велика, что ещё нельзя говорить о большом социализме, подчинившем малую приватную остаточность. Нужна иная формулировка, правильно выражающая действительное положение дел. Правильная формулировка, вероятно, должна быть такой: госкапиталистическая остаточность под контролем коммунистической партии, подчиняющая себе приватные секторы и содержащая пока лишь некоторые элементы будущего марксистского социализма.

     Итак, от знающих китаеведов хотелось бы, кроме информации о наличии уже некоторых социалистических элементов, услышать и о том, насколько эти социалистические элементы контролируют остаточную госкапиталистичность в государственном секторе в экономическом и политическом смысле.

     Говоря об этом, нельзя не упомянуть о большой трудности организации такого контролирования, такого подчинения в сложном китайском обществе. Необходимый путь нужно суметь пройти через очень умелую постепенность, не допуская распрей и хаоса, - что могло бы обрушить все достижения, наработанные за последние десятилетия. Раскалывающие федералистские тенденции в китайском обществе на базе этнических и культурных различий и на базе той же допускаемой многоукладности очень опасны, и нужно проявлять большую политическую мудрость, чтобы вести это общество нужным путём всё время в целом, неразрываемом состоянии. Вот, в частности, почему мы часто видим, что китайские внутриполитические формулировки, хотя и верны по замыслу, но очень «округлы» по форме выражения с целью здраво учесть, так сказать, «союзнический консенсус» всех полезных участников, а огромную мелкобуржуазность психологии значительной части китайского общества изо всех сил ориентируют не на индивидуалистическую составляющую этой психологии, а на составляющую национально-патриотическую.

     Упрощенческие «левоватые» критики любят показывать на это длинным пальцем как на доказательство ревизионизма и национализма. Но представим, что такому ретивому, «суперкоммунистическому» критику дали возможность поуправлять современным Китаем. Если бы это случилось, полного развала пришлось бы ждать очень недолго.

                * * *

            На этом основные записи о китайском обществе, об историческом развитии китайской революции заканчиваются. Тема была огромна, - начиная от 20-х годов прошлого века, через все перипетии и зигзаги китайского пути. Всего написано тридцать две больших главы, и перечитывая их, я сам не верю, что это сделано. Ведь у меня столько же знаний и способностей, сколько и у тех, кто всё это читал; различие лишь в том, что они видят сложность задачи, говорят «Ой!» и останавливаются, а я тоже вижу эту сложность, тоже говорю «Ой!», но решать-то надо. Я бы с огромным удовольствием не занимался этим, а взял бы готовые решения, сделанные другими. Но ведь никто же не делает этого, - а если кто-то и пишет, то часто не в той степени серьёзности, в какой это нужно.

     Для меня нет никакого сомнения, что всё написанное мной по этой теме может содержать какие-то недоработки, некоторые неверности, а может быть, и прямые ошибки. Серьёзным, сильным, злым критикам я был бы очень и очень рад, ведь это помогло бы исправить все эти недочёты. Но к сожалению, критики нет или почти нет. В результате я, может быть, похож на человека, который ходит по городу с вымазанной спиной, но никто ему не подскажет, все видят, но молчат. Это неправильно.

                * * *

            Эти тексты о Китае не имели Китай самоцелью. Все эти главы составляют лишь подраздел в очень большой общей работе. Очень-очень хочется разобраться, понять закономерности развития мирового революционного процесса. Я пытался разобраться с ходом и особенностями революции советской, я старался понять национально-освободительный процесс в арабском мире. Если правильны предположения, что мировой революционный процесс, выйдя на интернациональный простор (в соответствии с выходом на интернациональный простор мирового капитализма), должен, главным образом, пойти через стадию антиимпериалистической борьбы, то мы должны посмотреть на пути такой борьбы. И поскольку таких путей три (антиимпериализм, вырастающий из национально-освободительной борьбы под руководством немарксистских руководителей; антиимпериализм, вырастающий в отсталых обществах, под руководством партии марксистской ориентации; антиимпериализм, поднимающийся в относительно развитых капиталистических обществах, но угнетаемых более сильным империализмом), то и надо посмотреть, как обстоит дело во всех этих трёх направлениях.

     Для первого направления самый характерный пример – национально-освободительные процессы в арабском мире, для второго – процессы в СССР и Китае, для третьего – Иран и Латинская Америка. Вот двигаясь по этой схеме, я худо-бедно дополз до завершения китайской темы. Осталась одна глава – глава выводов. Нужно будет посмотреть всё написанное по Китаю и дать перечень основных подытоживающих выводов. После этого предстоит начать долгий сбор материалов для понимания процессов в третьем направлении антиимпериалистической борьбы. Очень хотелось бы, чтобы из этого получились не просто разговоры, а что-то хоть в какой-то степени полезное.


   (mvm88mvm@mail.ru)