Скрипичный ключ

(в соавторстве с Никой Созоновой)

- Тик-так, - назойливый перестук заставил Антона открыть глаза.

Он лежал на скрипучей кровати в комнате с низким потолком, освещённой тусклым дневным светом, просачивающимся сквозь оконный проём. Мужчина сел, пытаясь вспомнить, как здесь оказался. Память выдала череду ярких событий жизни, наполненной взлётами и падением, радостью и болью - но они не складывались в единую картину.

Он оглядел комнату, надеясь отыскать зацепки, ведущие в прошлое. Комната как комната - полутёмная, пыльная, с пожелтевшими обоями, из мебели - лишь стул, старинный шкаф и две кровати. В ней висел неуловимый аромат затхлости и увядания. Единственной яркой деталью интерьера были висевшие над дверью большие часы с длинным маятником - это их тиканье разбудило его.

На второй кровати, опустив голову, сидел мужчина... стоп! Он всё это время был здесь?

- Вы кто? - собственный голос показался Антону тусклым и чужим, будто звучащим из-под толщи воды.
- Борис, - ответил его сосед по комнате столь же бесцветным голосом и снова уставился в одну точку.
- Что вы здесь делаете?
- Не знаю. А вы?
- Тоже не знаю.

М-да, негусто. Антон встал и подошёл к окну. В вечерних сумерках виднелся спальный район города: панельные многоэтажки, дворы, автостоянка и улица в отдалении. До боли знакомый район, в котором Антон провёл и прекрасные, и самые мерзкие годы своей жизни. Череда воспоминаний ворвалась в мозг, и события, наконец, сложились в единую цепь - но её конец обрывался.

- У меня что-то с памятью, - проворчал Антон. - Я не помню, как сюда попал.
- Я тоже, - безразлично отозвался Борис.
- У нас обоих амнезия? Но на психушку это место непохоже - мы ведь в оживлённом спальном районе... - Антон осёкся, осознав вдруг неправильность пейзажа за окном.

Город был мёртв и недвижен: ни единого человека во дворе, ни одна машина не ехала по улице, и даже деревья не росли там, где прежде располагался сквер. Не лаяли собаки, не открывались двери в домах, и ни в одном окне не горел свет.

- Что здесь произошло? - медленно проговорил Антон, чувствуя накатывающий страх.
- Где? - Борис встал и тоже подошёл к окну.
- Психушка и есть, - констатировал он. - Вот двор для прогулок, вон забор.

Антон уставился на собеседника. Тот, похоже, и впрямь был психом и видел в окне свои картины, отличные от реальности. Антон попятился. Надо скорее выбраться отсюда, найти знакомых, узнать, что произошло. Он дёрнул ручку двери, но она оказалась заперта.

- Они всегда запирают палаты перед отбоем, - не оборачиваясь, сказал Борис.

Антон подёргал ручку сильнее, забарабанил в дверь, закричал. Никто не отозвался, зато часы стали громко отбивать девять часов.

- Разгадай смысл сказанного прежде, чем вновь пробьют часы. Тогда сумеешь выйти.
- Что? Что вы имеете в виду?
- Вы это мне? - Борис обернулся.
- Вы только что сказали про какую-то разгадку.
- Я ничего не говорил. Я думал, это вы сказали.

В наступившей тишине мужчины уставились друг на друга, а бесцветный голос из ниоткуда произнёс:

- Она как мост между землёй и небом, что помещается в руке. Она мертва, но плачет и смеётся и пробуждает к жизни тех, кто с ней уже распрощался.
- Мост между небом и землёй... Бред какой-то, голоса в голове начались... - сказал Борис. Он сел на кровать и обхватил голову руками.
- А я ведь когда-то почти простился со своей жизнью, но меня пробудила она - музыка. Точнее, скрипка, - Антон улыбнулся.
- Пожалуйста, не надо о скрипке! - Борис вздрогнул.
- А ведь всё сходится! Она помещается в руке, но её звуки могут стать мостом к небу. Как стали им когда-то для меня. О, я многое сейчас вспомнил!

Борис сгорбился и отвернулся к стене. Антон ходил взад-вперёд по комнате и рассказывал.

- Родители хотели, чтобы я стал программистом. Они говорили, что технический склад ума позволит мне хорошо зарабатывать. Да, я любил точные науки и меня приводила в восторг техника. Увы, длинные рассуждения давались мне неважно: моё внимание постоянно отвлекалось и скакало, я был рассеянным и мечтательным. В школе я неплохо успевал по математике и физике за счёт любопытства и фантазии: я мог придумать несколько способов решения одной задачи просто ради удовольствия.

Но в институте меня увлекла весёлая студенческая жизнь: тусовки, пьянки, дискотеки, девушки... Я начал косить лекции, брал у одногруппников конспекты, чтобы наверстать упущенное, начинал переписывать их и бросал, чувствуя отвращение к нескончаемой череде рассуждений и формул. В сессию звонил друзьям, чтобы вместе готовиться к экзаменам, а в итоге уходил с ними тусить на пати. Кое-как я дотянул до третьего курса, а потом меня отчислили.

Веселье закончилось: родители потребовали, чтобы я искал работу. Я устроился программистом в частную контору, но быстро осознал, что это - не моё. Да, я любил электронику и программы для навороченных технических устройств. Мне казалось, что я вношу свой вклад в прогресс, и я часто мечтал о будущем, когда роботы станут нашими помощниками и, благодаря им, мы покорим космос... Мечты отвлекали меня от написания программы, и я потом долго не мог сосредоточиться. Делал в коде кучу ошибок, поиск которых превращался в каторгу. Опаздывал на работу, срывал дедлайны, не мог найти общий язык с занудами-коллегами. В итоге меня уволили.

Я устраивался ещё в две фирмы, но там повторилась та же история. Похоже, не суждено мне стать программистом. Тогда я устроился работать системным администратором - работёнка непыльная и стабильная. Но от поиска неполадок в системе и обновления баз данных я помирал со скуки. Сидя дни напролёт в офисе, мои коллеги-админы бухали от безделья. Я стал участвовать в их пьянках и быстро пристрастился к алкоголю. Но они даже под мухой были внимательнее, чем я. После того, как из-за моего раздолбайства оказалась удалена корпоративная база данных, меня уволили и оттуда.

Я никак не мог найти себя: от сидения в офисе меня тошнило, фрилансером я не стал, поскольку, сидя дома, не мог сосредоточиться на работе, творчество не привлекало... Гуманитариев я презирал, считая тупыми и бесполезными, а любимая мною техника не отвечала взаимностью, ломаясь при одном моём приближении. Деньги от немногих случайных заработков я тратил на выпивку - алкоголь постепенно затягивал меня в свои сети. Родители выгнали меня из дома, подбрасывая лишь немного денег на сьём комнаты в коммуналке. От меня ушла девушка, а жизнь потеряла смысл, превратившись в череду запоев. Я окончательно опустился, а в недолгие периоды просветления подумывал об уходе из жизни.

Когда я лежал в квартире среди пустых бутылок, мне позвонил институтский приятель и пригласил на свой квартирник: он играл на скрипке в начинающей рок-группе. Я нехотя согласился - хотя проспал бы квартирник, если бы он не заехал за мной. Я сидел и слушал музыку, и в моей душе что-то переворачивалось. Тягучие звуки скрипки, казалось, говорили о чём-то невыразимом, светлом и таинственном, чего в моей жизни не было никогда, но я всю жизнь, сам того не зная, мечтал, чтобы оно пришло. Раньше я был далёк от музыки: ни шансон, который слушал отец, ни попса, которой пичкала меня девушка, совсем не вызывали восторга. Но в этот день я увидел красоту подлинного искусства.

Я стал ходить с другом на концерты, потом упросил его научить меня играть на скрипке. Оказалось, что у меня есть музыкальный слух, а собственная игра, хоть и давалась непросто, приводила меня в экстатический восторг. Да, великого музыканта из меня уже не выйдет: для этого надо было начинать намного раньше. Но всё же я вступил в новооткрытый мир музыки.

Слушая песни знакомых рокеров, я нередко морщился от их текстов, думая, как сам написал бы по-другому, лучше. Так я начал писать стихи. Потом перешёл на прозу, которая давалась мне легче.

Неожиданно для себя я стал писателем-фантастом и свою давнюю мечту о техническом прогрессе и светлом будущем человечества теперь воплощал в книгах. Игра на скрипке помогала мне найти вдохновение, вызывая мечты о нездешних мирах. С алкоголем я завязал, хотя жизнь моя осталась весьма беспорядочной. Постепенно у меня появился круг читателей, а потом и преданные поклонники. Многие люди писали, как мои книги изменили их жизнь. Я стал потихоньку издаваться и неплохо зарабатывать. У меня появилась куча планов и проектов, я мечтал стать великим, известным на всю страну. А потом...

- Что потом?
- Я ехал на машине на встречу с читателями, опаздывал и потому торопился - жизнь вокруг меня кипела, и мне хотелось поспевать за её ритмом. Машина вылетела на встречную полосу, был удар и...
- Вы оказались в больнице?
- Нет, я оказался здесь. Я думал, что умру, но...

Антон застыл. Вся информация сошлась в одну точку, и часы начали отбивать время - всё те же девять часов.

- Время здесь стоит, и город мёртв. Это значит, что и мы мертвы, - прошептал Антон.
- Я давно этого ждал - но где же небытие? Я хочу исчезнуть и больше ничего не видеть и не слышать.
- Быть может, небытие ждёт вас за дверью. Но мне-то оно зачем?! - воскликнул Антон. - Я так много хотел написать, и музыка... Я люблю музыку и не хочу прощаться с ней навсегда.
- Идите, - махнул Борис рукой в сторону двери. - Думаю, вам откроют.
- А как же вы?
- А я не отгадал загадку, и потому...

Его прервал голос:

- Чрезмерно натянутое - рвётся, чрезмерно высокое - режет, чрезмерно низкое - вызывает страх, а малое и неприметное может свести с ума.
- Что, ещё одна загадка? - хмыкнул Антон.

Но в этот раз он ничего не понял. Видать, зловещие мысли про беды, ждущие тех, кто не блюдет чувства меры. Но Антон никогда не знал меры и знать не хотел.

- Загадка будто про меня, - сказал Борис. - Про мою жизнь. Она была натянута, словно струна - слишком сильно натянута...
- Струны не сводят с ума, - возразил Антон. - Наоборот, дарят покой измученной душе.
- Сводят, ещё как сводят... Это про них загадка и про музыку. Чрезмерно высокие звуки режут слух, а тонкой струной, вызывающей их, можно порезать вены. А низкие ноты - о, как зловеще они умеют звучать на скрипке! Да, этот скромный инструмент может вызвать безумие.

Антон пожал плечами. Что за мрачные ассоциации - и как их могла вызвать скрипка?!

- У вас, наверно, была тяжёлая жизнь, - предположил он.
- Да, да. Эта загадка заставила меня вспомнить то, о чём я предпочёл бы забыть...

Матушка у меня была женщиной властной и твёрдой, как кремень. Если бы не она, про меня бы, конечно, не говорили: "юный вундеркинд", "современный Моцарт", "золотое дитя". Если бы не она, не было бы бессонных ночей-репетиций, истерик от усталости и...

Папа не выдержал бремени взращивания гения и ушёл от нас, когда мне было пять. Ушел, правда, не в другую семью, а радикально - передавив галстуком сонную артерию. Именно я нашел его, застывшим, уродливым, с вывалившимся набок синим языком. А мама просто сказала: "Играй, у тебя завтра отчётный концерт. С остальным я разберусь". Я не видел, как выносили тело, не был на похоронах, и даже слезы мать прятала от меня - ведь это могло взволновать меня, а я должен был играть.

И я играл. До одури, до нервных срывов, до сведенных судорогой пальцев. До почётных титулов, грамот, побед и оваций. Лишь бы быть первым, лишь бы мама была мной довольна.

Когда все полетело к чертям? Мне было четырнадцать. Исполнилось неделю назад. Мой день рождения не праздновали - нужно было готовиться к очередному конкурсу. В ночь перед выступлением мне приснился кошмар: скрипка в моих руках покрылась плёнкой кислоты, она разъедает кожу, но я не могу отшвырнуть ее, так как она прилипла к обожженной плоти. Сон был таким ярким и реалистичным, что, проснувшись, я не мог смотреть на инструмент: он вызывал приступы панического ужаса.

- Мама, я не могу сегодня играть, - умолял я ее. - Мне нужно отдохнуть.
- Глупости. Ты ведь не хочешь меня разочаровать? Нам нужен этот конкурс. Тебе всего лишь необходимо приложить чуть больше усилий.

Гребаный конкурс, даже не всероссийский, а так, местечковый. Послушай она меня, или не послушай я ее, может, все пошло бы по-другому.

Но я не хотел быть разочарованием, и я приложил усилия.

И вот я стою за кулисами со скрипкой, от которой меня тошнит, весь в холодном липком поту. Выхожу на сцену. Кажется, что потолок сейчас обвалится мне на голову, а из зрительного зала смотрят бесовские рожи вместо человеческих лиц. Упираю скрипку в плечо… и чувствую, что она горит огнём. И сон тот вещий.

Как же я орал…

На скорой меня увезли прямиком в психиатрическую клинику.

Меня лечили два года и добились значительных улучшений. Маме настоятельно рекомендовали покончить с музыкой, но она не хотела так просто расстаться с мечтами о моем светлом будущем. Очень осторожно и аккуратно она возвращала меня к прежней жизни.

Поначалу все шло неплохо. Скрипка не вызывала у меня больше инфернального ужаса - разве что отвращение, но с ним я справлялся. Только вот между юным гением и побывавшим в психушке одутловатым подростком есть большая разница. Я перестал получать призы, меня больше не приглашали на фестивали. И к ненависти к музыке у меня прибавилось ощущение собственной несостоятельности. А самое плохое - я стал разочарованием для своей матери. В общем, случился второй срыв, а за ним ещё один.

Последующие двадцать лет я провёл то в больницах, то в крохотной квартирке. Прежнюю, просторную и светлую, пришлось продать, когда я перестал получать гранты и премии. То были годы ненависти. Я срывал злобу за загубленную жизнь на матери. Кричал на неё до хрипоты, до боли в гортани. Сколько раз соседи вызывали полицию, думая, что я ее убиваю. Иногда становилось чуть получше, и даже удавалось поработать где-то. Потом возвращались кошмары, предвестники подступающего психоза. В них я всегда слышал музыку – гаммы, которые разучивал в раннем детстве.

Потом мама умерла. А я... прожил, вернее, просуществовал ещё лет десять. После ее смерти в мою жизнь пришёл алкоголь - до этого она не позволяла мне окончательно деградировать. Я был настолько жалок, что даже не смог покончить с собой, как отец. Просто подох - весной, от последствий алкогольной энцефалопатии. В лечебнице, ставшей мне вторым, а скорее, основным домом. Такая вот счастливая музыкальная жизнь.

Оба молчали, погруженные в свои вновь обретенные воспоминания. Тишину разбил громкий монотонный бой часов. Скрипнув, приоткрылась дверь. Из образовавшейся щели падал мягкий свет и доносилась едва слышная скрипичная мелодия.

- Достаточно, вы оба правы. Пришло ваше время уходить.

Антон улыбнулся. Лицо его стало совсем юным, свежим и радостным. Не раздумывая, он шагнул к дверному проему.

- Нет, пожалуйста, не надо, - Борис съежился и обхватил себя за плечи. Его мелко трясло. - Куда угодно, только не туда. Я не могу это слышать.
- Не стоит бояться - подойди и загляни.

Мелодия смолкла, едва Антон оказался за дверью. Теперь за ней царил полумрак и бархатная тишина.