Глава 3. Или ты, или тебя

После оглашения Грегора Тенебруса, как высшего лица инквизиционного трибунала, прошло шесть дней. Воскресная проповедь разлетелась по городу за считанные часы. Не было ни одного человека, который бы не знал о произнесенной речи и настроениях Тенебруса-старшего. Неуемный, всепобеждающий страх за свою жизнь завладевал умами людей, разносясь по улицам города быстрее самой заразной болезни.
Народ услышал нового владыку, и… подчинился.  Несколько сотен анонимных писем лавиной захлестнули канцелярию Инквизиции. Каждый десятый в Сотто ла Кроче, приходил в тюрьму священного трибунала, дабы там покаяться в совершенном грехе перед всесильным инквизитором, умоляя даровать свое милосердие. Но было наивно полагать, что можно так легко  избежать наказания.
Епитимьи – то есть, церковные наказания, были одним их самых гуманных методов воздействия Инквизиции в те времена. Многие из священнослужителей, даже не считали это за наказание, несмотря даже на возможность тюремного заточения еретика. Правда, для такого рода узников строили  специальные тюрьмы. Они имели сравнительно гуманные условия, по сравнению с каменными, удушливыми карцерами, располагавшимися под землей. Некоторые даже называли подобные места заключения – «тюрьмы милосердия».

Так, к инквизитору города явился солидный мужчина, и слезно покаялся в грехе ненасытного обжорства и пьянства. Впрочем, не стыд его заставил прийти, а пресловутый страх, что его любимая женушка донесет на него первая. Тогда, на снисхождение рассчитывать не придется. Выслушав кающегося, и недолго думая, инквизитор наложил следующее наказание. Грешник дал обет перед Господом, о том, что целый год мужчина обязан будет сидеть на диете из одного хлеба и воды. Также, он обязан был носить в городе и дома санбенито – одеяние, которое был обязан носить раскаявшийся еретик. Выглядело оно по-разному в те или иные исторические эпохи. Изначально, имея форму монашеской одежды, такая мера должна была вызывать смирение, у согрешившего лица.  Но во времена правления Тенебрусов в Сотто ла Кроче, обычно это была ядовито-желтая накидка, на которой были изображены мерзкие черные черти и языки пламени. То, что создавалось дабы вызывать смирение, отныне вызывало бурный смех. Учитывая нравы тех времен, и характер Грегора Тенебруса, можно смело сказать, что этот мужчина – редкий счастливчик. Хотя, едва ли можно назвать счастьем, когда достоинство втаптывается в грязь, а жизнь, отныне и до конца дней такого человека будет полна издевательств и насмешек.
Куда меньше, повезло другой женщине, сознавшейся, что совершила прелюбодеяние, во время отсутствия мужа в доме. Инквизитор рассвирепел, и лишь публично данное им слово, остановило его, от приказа кинуть девушку в темницу навечно. Однако, отныне двенадцать воскресений в подряд, она была обязана являться к воротам города. Там, в полдень, она должна была снять с себя полностью одежду, и идти нагишом от ворот города к дверям церкви, и при этом действе, ее обязан был сечь розгами священник. А в повседневной жизни, на улице и дома, ей одеждой должно было служить вышеупомянутое санбенито. Конечно, читатель, верно решит, что или Грегорио Тенебрус сошел с ума, или автор что-то перепутал. Но нет, такой вид наложения наказания был предусмотрен Церковью, и даже описан Хуаном Льоренте в его «Истории испанской инквизиции». Инквизитор же, налагая такое наказание, искренне верил, что подобную богомерзкую блудницу может лишь спасти смирение и смущение. На это и было направлено наказание. Скажем наперед, что девушка не вынесла и трех воскресений.

Стыд и боль от подобного унижения не способно было выдержать ее сердце. Однажды, показавшись нагишом на улицах города, она больше не могла спокойно показываться людям, при этом не получая град ударов камнями и град самых жестоких насмешек. Так как, муж тоже получал порцию издевательских улыбок, и многозначительных подмигиваний, он, приходя домой в бешенстве, нещадно колотил свою супругу до полусмерти. Рано или поздно, мужчина бы непременно не рассчитал сил, и оборвал жизнь жены . Но судьба распорядилась иначе. После третьего своего шествия, она не направилась домой, а на печально известный своими самоубийствами Северный Мост. Там, в пучинах темных бурных вод, она обрела вечный покой.
Читатель, верно, успел забыть, о мужчине, который в прошлой главе прямо позади Уильяма неосторожно произнес реплику в храме, касательно однообразности проповеди в церкви и ее скучности. На него уже донесли, но он этого не зная, решил добровольно покаяться. Сам придя к Грегору, он чистосердечно признался, благодаря чему, и получил самую мягкую из вышеописанных мер. Естественно, это было ношение санбенито, и два запрета, довольно любопытно сочетающихся. Первый запрет был, на пропуск ежедневных церковных служб и месс. То есть, в течении восьми месяцев, человек обязан был приходить в Церковь и посещать все службы. Второй запрет был… на посещение здания Церкви, лишения права на исповедь и на причастие.  Впрочем, сразу было оговорено, что лицо, обязано будет слушать мессы у двери в церковь, но, не имея права зайти внутрь.

Самое мягкое наказание за всю историю замещения Грегором должности инквизитора города, было наложено на шестнадцатилетнего солдата, сделавшего девушке из благородного дома несколько крайне непристойных предложений. Учитывая молодость и горячий нрав юноши, и внутренне памятуя о своих мыслях, в те далекие годы своего юношества, инквизитор обязал мальчишку читать десять раз «Отче наш» утром, пятнадцать раз днем, и двадцать на ночь перед сном. И больше ничего, даже позорная одежда не была упомянута в наказании.
Но помимо бесконечных кип писем, содержащих сведения о бесчисленных грехах жителей города, помимо сотен  кающихся, еще кое-кто проникал через многочисленные ходы в здании, дабы предстать перед инквизитором. Бесчисленные доносчики, готовые в прямой беседе  сообщить о подозрении в совершении ближним своим преступления. Заметим, что конкретных обвинений, почти все избегали. Если кто-то прямо обвинял человека, а тот затем оказался невиновен, то на доносчика ложилась тяжелой ношей суровые наказания.

Однако, была одна спасительная формулировка, позволявшая лицу, выдающему тайну совершенно не рисковать: «Я такого-то подозреваю в ереси». Слово «подозреваю», как бы сразу говорило, что доносчик испытывает сомнения по поводу вины человека, и предупреждает об этом священное лицо. В таком случае, наказание за ошибочное суждение не вменялось. Но в то же время, процедура следствия в отношении такого «подозреваемого» едва ли существенно отличалась от процедуры следствия в отношении прямо обвиненного лица. Почти все шесть дней Грегор Тенебрус лично принимал доносчиков, выслушивал, и детально записывал все, что ему говорили.
Но если, новый глава инквизиционного трибунала был в восторге от своих успехов, то нижестоящие работники – крохотные колесики, за счет которых крутилась эта адская машина, вовсе, не разделяли мнение своего начальника.  За эти шесть безумных дней, они совершенно позабыли, что такое нормальная умеренная жизнь. Если при Михаиле, рабочий процесс напоминал стоячие воды озера, то при его брате, трудности и переработки возросли в несколько раз. Это была уже не работа – это была попытка выжить в водах бурной реки, разбивающей всех, кто в нее попадал. Порой, около трех часов ночи, где-то в канцелярии, можно было услышать, как молодой пылкий юноша, новенький на этой работе, разбрасывает вокруг ненавистные  бумаги, бьет кулаком в стену, оставляя на ней кровавый след и бессильно плача, от накопившейся за день злости. От злости на еретиков, за одно их существование, ведь не будь их, не было бы и столько безумной бумажной работы.

От тайной злости на нового инквизитора, который, в свое время, тоже начинал из самых низов, который также целыми ночами работал в этом учреждении. Но возвысившись, он совершенно позабыл, что нижестоящие по должности – тоже живые люди, а не один инструмент для выполнения своих безумных целей. Начальник забыл, что и сам, был точно таким же уставшим и озлобленным на весь мир колесиком в руках вышестоящего.

Но даже не это самое страшное. Юноша понимал, что так ведь и проходит жизнь – это трудный путь к вершине горы, который будет стоить всю молодость и здоровье. И вот, наконец, у тебя есть власть, деньги, свободное время, но… уже поздно. Большая часть жизни уже пронеслась мимо. И полученные власть и деньги, едва ли вернут тебе хоть одну единственную секунду назад. Так ему и суждено будет прожить свою жизнь – копаясь, словно бумажный червь в этих бумагах, и  прогрызаться туда, наверх!
 Где-то там, в нескольких дверях от юноши, сидел секретарь, юноша чуть постарше. Он бездумно глядел на очередной протокол, пытаясь, сосредоточиться на работе Что-то жжет глаза, от чего они бесконечно слезятся. Едва видно запись, которую нужно переписать идеально ровным почерком, без единой ошибки, и дать инквизитору на подпись. Сейчас на улице три часа ночи, и даже чернорабочие уже спят глубоким сном.  Но не работник священного трибунала. Страх перед инквизитором, чувство ответственности, сила духа, шепот амбиций – вот что заставляет сидеть и преодолевая страшную усталость работать дальше. Вот что, превращает мальчика в мужчину.

Но вместе с этим, внутренний человек медленно умирает, превращаясь в равнодушную машину, беспрекословно и точно исполняющую свой долг. Он мог бы несколько поменять ответы обвиняемого в еретических заблуждениях старика в протоколе допроса, подобрав и обличив ответы в более мягкие и правильные формулировки. И может быть, перечитывая такой протокол, инквизитора вдруг озарит  мысль, что возможно назначить более мягкое наказание, чем предполагалось изначально.  Но разве, он раньше, не пытался, как мог? Не сидел ночь напролет, и перерабатывал, смягчал, улучшал, все, что только можно, ради возможного блага людей? Но эта физическая и умственная работа, настолько изнуряла, и доводила до того самого предела, где такие категории как «мораль» и «долг чести» теряют свой красивый лоск, уступая банальным потребностям. Какой смысл в морали, если ты пренебрегаешь обедом и сном, ради блага незнакомого человека? Какое кто-то имеет право говорить о сострадании, когда в глазах тех, кого приводят в стены тюремного трибунала, секретарь никто иной, как пособник инквизитора, в его зверствах? Если сам секретарь внешне бесстрастно фиксирующий пытку, был едва ли не таким же злом, как палач, разрывающий мышцы?

Но если бы человек мог увидеть хоть на секунду душу людей, окружавших его в момент пытки, он бы еще более ужаснулся. Порой, даже у палача дрожит рука, когда ему приказывают калечить старуху. Даже секретарь глубоко внутри себя сокрушается, когда видит, что какой-то юный, неопытный мальчик по своей глупости осмелился разгневать Церковь. Скажем больше, даже среди писем испанскому королю, находились письма инквизиторов, увещевавших о применении более гуманных  мер  следствия и пересмотре тех или иных незыблемых доктрин. Это было крайне редкие случаи, ведь одно такое письмо, могло бы разлениться как целая совокупность тяжких преступлений:  сочувствие ереси, препятствие правосудию Церкви, попытка уменьшения влияния священного трибунала, критика политики высших лиц Святого престола. Такое письмо было почти что равносильно самоубийству. Но кто-то ведь, все равно, писал такие письма…

Но разве это и не есть цель любой системы – систематизировать человека? Существо, в которое вдохнул жизнь и одарил душой Господь,  превратить в свой немой и твердый винтик? Разве может любая система эффективно существовать, когда ее заполняют страстные, импульсивные люди, не потерявшие еще облик человека? Нет, не может. Ибо тогда все это развалиться изнутри, камень покроется цветами, и плюнут работники на свой долг, и воскликнут: «Не желаем более идти против человека в себе!». От того и нет системы, поощряющей душу и ее бесконтролируемые порывы. Колесико всегда будет крутиться в ту сторону, в которую надо. Но не человек.
Именно поэтому нового владыку трибунала Сотто ла Кроче, и до безумия  возросшая нагрузка, ухудшившаяся жизнь работников священного трибунала  вовсе не огорчала. Ни в коем случае.

Но каждое письмо, каждый донос, каждое судебное заседание сталкивало всесильного инквизитора с судьбой человека. И только он, один лишь он, был волен решать, как распорядиться этой попавшей в его руки жизнью. Он мог бы сжечь на глазах у всего города дело самого грязного и мерзкого преступника, и ни одна единая душа не осмелилась бы произнести хоть одно слово. И в тот же самый костер, он мог бы кинуть невинного. И едва ли сменилась бы реакция.  Никто и никогда, до самого конца дней его правления, не смел бы даже напомнить  об этом.

В любой момент, он мог бы дать приказ немедленно арестовать любого человека в городе – хоть коменданта, хоть нищего. И привели бы к нему, а там… Никаких реальных ограничений.  Абсолютная власть. Непобедимая власть в черте города.
Да при желании, возникни вдруг у него безумная мысль, или поспорь он с каким-нибудь монахом, что «было бы весьма забавно,  заставить отважного капитана стражи, бывшего ветерана войны,  бегать вокруг меня на четвереньках, и заставить хрюкать как свинью». Разве не мог он, по одному щелчку пальцев, арестовать капитана, и дабы «помочь несчастному очистить совесть», оставить арестанта наедине с пыточных дел мастером.  И спустя трое - четверо суток, воплотить свою безумную фантазию? Это конечно при условии, что бедняга до этого не сошел с ума. 
Был довольно показателен, один произошедший недавно случай. Один семнадцатилетний, приезжий юноша весьма недвусмысленно улыбнулся жене одного из влиятельных служителей Инквизиции. Никто не мог, конечно, точно сказать, зачем он это сделал. На его беду, это заметил ревнивый муж. Твердо решив, что нахальный щенок, желает добиться самой близкой связи с его женой, супруг вошел в кабинет инквизитора города. Через десять минут, он вышел оттуда, уже победоносно улыбаясь.  Буквально на следующий день, случайно нашлось письмо пятилетней давности, касающиеся отца этого юноши и для выяснения ситуации, мальчишка был приглашен в качестве свидетеля по этому делу.  Он отсутствовал всего пару часов. Он вышел оттуда целый, а главное, невредимый. Никто в стенах священного трибунала, и пальцем его не трогал.  Ему лишь показали часть того, что надежно скрывают каменные стены здания подземной тюрьмы. Но что бы окончательно раздавить и без того, перепуганного до смерти юношу, с него потребовали клятву, что он сохранит в строжайшем секрете, то, что здесь видел и слышал. А когда он выходил, тот самый ревнивый муж, ему намекнул, что если он еще увидит хоть один взгляд в сторону его жены, то каким-то образом появится еще одно письмо. И его снова сюда пригласят, правда выйти он уже не сможет.
А ведь, при этом всем,  чиновнику Инквизиции, ничего не стоило бы организовать пытку мальчику, скажем, для «допроса в качестве свидетеля», а потом, устроив несчастный случай убить юношу.

Было уже одиннадцать часов вечера. Грегор внимательно осматривал последнее анонимное письмо за день, пытаясь рассмотреть, что написал в нем автор. Но, как он не старался, но невозможно было разгадать, что такого спрятано за этими ужасно кривыми буквами, больше похожими на арабскую вязь.  Эти каракули  никак не хотели складываться в ясную членораздельную речь, строчки издевательски скакали по бумаге, словно в безумном танце. А сам  почерк, был настолько мелкий и дряблый, что у инквизитора не было ни единого шанса понять содержимое. Плюнув уже на это занятие, он замахнулся рукой, желая бросить бумагу в ярко горевшее пламя камина, как вдруг услышал робкий стук в дверь.

- Господин Тенебрус, разрешите? – донесся довольно бодрый голос молодого стражника.
- Что такое?
- Вас желает видеть некая пожилая женщина. Утверждает, что только вы можете ей помочь.
- Ну впускай. – устало проговорил инквизитор и чуть подумав, передвинул стул, на котором сидела бы посетительница в самую светлую и освещенную часть комнаты. Теперь, все было готово к приему гостьи. Она не сможет ничего утаить или солгать так, что бы Грегор это не заметил. Десятки лет службы превратили его в очень опытного физиогномиста, от которого не укрывалась при разговоре ни одна единая эмоция. При максимальной концентрации, он был способен почти что, читать мысли и проникать в самые потаенные желания собеседника.

Наконец, дверь открылась, и чья-то измученная фигура испуганно и неуверенно заглянула кабинет, освещенный неровными языками пламени.
- Проходите, госпожа Вуд. Чувствуйте себя как дома. Можете присесть и немного отдохнуть – любезно проговорил Тенебрус, не приподнимаясь с кресла. С этой секунды он впился глазами в лицо вошедшей, и не отрывал взгляда.
Вид ее был чрезвычайно утомленный и взволнованный. Все лицо было сплошь покрыто крупными каплями пота,  пухлые губы дрожали, и  завершали весь этот образ широко раскрытые глаза, в которых таился страх.

Инквизитор улыбнулся. Он видел подобное поведение сотни и сотни раз. Это лишь необходимая прелюдия, перед тем как раскрыть тайну чужого человека. Дешевая комедия, что бы придать такому шагу более драматичный и весомый вид. Грегор, едва она вошла в комнату, уже знал все, что она скажет. Наизусть знал, как она сначала будет колебаться, словно юная девица. Потом, вся дрожа и негодуя,  выдвинет свои подозрения, и непременно подозрения. А когда он протянет ей деньги, она будет отказываться от них, но в какую-то секунду жадно схватит их и спрячет в карман. Одинаковая, рутинная роль, сыгранная почти всяким, кто хоть раз вошел в этот кабинет. Человек здесь оставляет  свое сострадание и милосердие, обнаружив истинного себя. И встречает всегда его темная и всезнающая фигура главы священного трибунаал. Но он не актер в этом театре, и даже не режиссер.
Инквизитор – постоянный зритель истинной сущности человека.  Именно в этом и состоит суть настоящего служителя Бога. Инквизитор – это не тот, кто посылает на костер и кричит о еретиках, как полоумный юродивый старикашка. Это тот, кто видит людей такими, какие они есть.
Прошла целая минута, прежде чем гостья присела и собравшись с силами робко взглянула в сторону Грегора. Но едва заметив, его острый, взбудораженный взгляд, она чуть отшатнулась назад. Тенебрус почуял особым чутьем, что сейчас будет что-то рассказано, стоящее его внимания.

- Чем могу быть полезен? – наконец проговорил хозяин кабинета со спокойным тоном, который так противоречил  спертому, напряженному воздуху заполнившему комнату.
- Господин Тенебрус, вы велели докладывать обо всем странном и мистическом, что  происходит в городе. Исполняя вашу волю, я пришла сюда, что бы разделить с вами свои страхи и опасения. На секунду повисло молчание.
"А если ты ошибаешься? А если ты сейчас, оклеветаешь перед самым опасным человеком в городе, ни в чем не повинную девушку?!" - раздался внутренний голос, шептавший всю дорогу Маргарет Вуд остановиться.

Но вдруг, ей почудилось, ведь иного объяснения быть попросту не может, как в левом глазу напротив сидящего мужчины, вдруг вспыхнул злобный желтый огонек, который тут же потух. Уже поздно было останавливаться, точка невозврата была пройдена. Если она сейчас не скажет ничего, то, священнослужитель что-то заподозрит. В таком случае, это будет равносильно тому, что бы помахать перед стаей голодных волков куском свежего мяса, а затем пуститься наутек.
-Вы пришли сюда, что бы поделиться со мной своими опасениями. У вас нет конкретных улик, и вы растеряны, так как не знаете – преступница перед вами или обычная девушка.  Могу вас заверить, что прямой потомок рода Тенебрусов, который сидит прямо напротив вас, в состоянии,  отличить совпадения,  происходящие с любым человеком, от признаков наличия сговора с дьяволом.  Вы исполняете свой христианский долг, чем радуете мое сердце. Поэтому, я  все меньше убеждаюсь в возможности совершения вами или вашими близкими нарочного поступка, который способен унизить самые основы католической веры. Рассказывайте все что знаете, Маргарет, и я обещаю, что защищу вас и вашего внука от зла, если таковое имеется в окружении вас.

«Как он прочел мои мысли?!» - раздалось в голове у ошеломленной от слов Тенебруса  женщины. Единственное, что ее подтолкнуло прийти сюда к инквизитору – страх. Страх за единственного близкого человека, который у нее остался – ее девятилетний внучок Петер. Это маленькое, безобидное и светлое существо было абсолютно беспомощно в этой жизни, особенно перед возможными чарами темных сил.
 Сейчас он болен. Очень серьезно болен, и многочисленные врачи не могут сказать ничего определенного. Не было никаких явных признаков болезни, до того самого момента, как ребенок утром понедельника упал в обморок, разбив себе лоб о каменные плиты мостовой.

Всю неделю, почти каждый час, что он находился в сознании, Петер беспрестанно бредил, чувствуя неутихающий жар. Страшный хриплый кашель порой сотрясал его детские легкие, заставляя харкать сгустками крови. Шесть дней, почти не прекращавшегося надзора и уходы за больным ребенком вымотали бабушку до неузнаваемости. Но не только тело было измождено, но и исстрадался и разум.   
Женщину,  любившую свое дитя больше всего на свете бесконечно терзал вопрос: «Какая причина столь страшного и внезапного недуга?». «Колдовство» - подсказал ей ум средневековой, суеверной и богобоязненной женщины, верящей в черта и ведьму, причем куда сильнее, чем в Бога.

« А что если, это порча вызвала болезнь? Дьявольские сети! Они окутали наш город. Вокруг нас, как говорил Тенебрус Грегор, полно богоотступников.  А что, если вся эта ужасная беда происходит лишь потому, что рядом  с нами живет опасная ведьма? Ведьма! Точно! Но если и есть ведьма поблизости, то кто?  Екатерина Инсанус? Но разве, она  не добра и кротка была со мной, когда я находилась в нужде? А с другой стороны, ведьмы продают душу Сатане, который наделяет их талантом лгать, и притворяться. Сначала это глупое происшествие с лужей, живущий у них черный кот… А что если, не обращаясь к Тенебрусу, я лишь потворствую ее колдовству? Потворствую злу, которая вершит ведьма? Значит, выходит, что если мой мальчик проклят чарами, то я своим молчанием, все равно что сама убиваю его?! Ну уж нет! Ни за что на свете!»

Эти бесконечно витавшие  мысли, не оставлявшие ее, но лишь усиливавшиеся от одного взгляда на едва живого ребенка сводили ее с ума. Как стая мух у трупа, такие размышления все  роились  и роились в ее голове, настойчиво и монотонно. Пока она не решилась прийти к инквизитору. Лучше, пусть проверят соседку. Все лучше, чем допустить хоть одну возможность, что она своим бездействием погубит внука. В конце концов, разве если Екатерина невиновна, то господин инквизитор ведь узнает это?

Именно таково и было положение дела. Но стоит ли смотреть на эту женщину с омерзением за ее поступок? Лишь отчаянное положение единственного близкого человека, подвигло ее всерьез задуматься над этой роковой  догадкой. Речь инквизитора в прошлое воскресенье, создала в городе особую атмосферу недоверия и суеверного страха, что и взрастило эту дикую мысль, до почти полной уверенности. Люди и в гораздо более просвещенные века, видят в печальных событиях своей жизни или жизни народов руку дьявола. Нет, Маргарет Вуд не была бездушным чудовищем. Лишь дочерью своего века, времени сжавшего разум всех своих поколений в пределы церковных догматов и взглядов, отсекая все лишнее, что не помещалось в эти узкие рамки.

- Гоподин Тенебрус. Дело вот в чем. Помните, около недели назад,  я имела честь познакомиться с вами. Тогда в разговоре, я назвала одну женщину ведьмой.
- А я вам ответил, что порой Господь или его ангелы таким образом, предупреждают человека, об ужасном зле, которое гнездится рядом с ними.
- Именно так. В тот момент, речь шла о моей соседке. Ее зовут  Екатерина Инсанус – мать одиночка, муж ее воюет в крестовом походе, уже несколько лет. До недавних времен у нас были прекрасные взаимоотношения, но в последнее время происходят странные события, которые я никак не могу игнорировать.
- Начните, пожалуй, с мелочей, постепенно переходя к главному. Мой опыт показывает, что в мелочах чаще всего и находится след дьявола.
Маргарет вдруг на мгновение остановилась, последний крик сомнения раздался у нее в голове, но тут же стих и более уже не смел возвращаться. Через неделю, ее уже было невозможно убедить в сомнительности ее поступка. Совесть – наш внутренний прокурор, под натиском которого, каждый становится великим адвокатом. Сколько раз, люди творя зло, и сгибаясь под ударами этого внутреннего обвинителя,  начинали додумывать произошедшее? Сколько раз, человек оставаясь наедине с собой, придумывал своему самому гнусному поступку благородную и величественную причину?
- Как раз неделю назад, у нас была небольшая  перебранка с этой девушкой, во время которой она загипнотизировала меня. Я не могла оторвать от нее глаз! Но при этом мои ноги несли меня вперед. Затем, прямо под моими ногами материализовалась палка и лужа, которых, я уверена, раньше не было. Может она наколдовала их? Я упала туда, и меня, почтенную женщину, подняли на смех всякие оборванцы!
- Или же вы  попросту не заметили воду раньше – добавил Грегор, едва скрывая улыбку. Уильям уже рассказал ему об этом анекдоте, сопровождая повествование выражениями лица и жестами, бывшими на тот момент у женщины.   
- Также, у них живет в доме огромный черный кот. Я никогда не видела таких огромных и злых животных. Он шипит на всех, вот-вот накинется! А иной раз как взглянет! Будто человек, который задумал недоброе! Как-то раз, я проходила мимо дома, так эта тварь так сверкнула на меня глазами, и так злобно зашипела, что я, с перепугу,  громко принялась читать молитву Господу. Знаете что произошло затем? Это мерзкое животное сбежало! Сбежало так быстро, словно за ним собака гналась, хотя кот и хромой.

- А на какую лапу хромает этот кот?  - вдруг совершенно неожиданно спросил инквизитор, судя по всему на этот раз более заинтересованный.
-Не вспомню. А что?
Картина из своего детства предстала перед Грегором. Как голос ангела шептал ему в голове, о том, что надо искоренять всякое наследие дьявола. А он глядя на только что пойманного черного кота крепко сжимал нож, собираясь нанести удар. Животные, с которыми дьявол имел связь: черные собаки, вороны, змеи, и наконец, черные коты и кошки – все должны быть уничтожены! Во многих рассказах еретиков, они заключали договор с нечистым, именно в образе вышеупомянутых отродьев тьмы. Как он, до своей отправки в монастырь находил этих богомерзких тварей, которые были по своей природе пособниками дьявола.

После поимки они были обречены на медленную и мучительную смерть от рук ребенка, вдохновленного всезнающим и всесильным голосом в голове. Топил, сжигал, резал, душил, подвешивал, морил голодом… - едва ли можно было вспомнить хоть один вид мучительной смерти, которую бы он не испробовал на таких животных.  Где-то на пустыре за городом, были тщательно закопаны в землю скелеты нескольких сотен зверей, и даже их переломанные кости носили в себе следы зверств маленького Тенебруса. 

- При внимательном изучении священного писания, можно установить, что на левую ногу хромает дьявол - задумчиво произнес инквизитор в ответ с большой задержкой - что-то еще вы заметили?
- Вчера, ночью мне не спалось, и я смотрела в окошко. Как вдруг, Екатерина с искаженным лицом выбежала из дома. Она была вне себя, господин инквизитор, уверяю вас! И помчалась прямо в сторону кладбища. Я испугалась и ненароком посмотрела на часы. Была ровно полночь – зловеще заключила женщина.
Лицо служителя Церкви принимало все более и более напряженное выражение, его мысли крутились в голове точно улей. Он все более и более заинтересовывался этой особой – Екатериной Инсанус.

- Скажите, вернее, вспомните, пожалуйста, случалось ли с вами со времен появления кота нечто странное? Или что-то печальное? – последняя фраза была проговорена с особым сочувствием.
- Господин, Грегор! Молю вас, помогите мне! Мой внук… умирает. Неизвестно от какой болезни! Неизвестно за что Господь мог бы рассердиться на него! Он ведь совсем еще малыш! Все еще так невинен! Я продала свои самые ценные вещи, вызвала лучших докторов, но никто не в силах помочь ему! Никто, понимаете?! Я…  так за него боюсь! Вдруг… Вдруг эта ведьма прокляла его! Моего мальчика! – всхлипнула вдруг старушка и из ее глаз покатились крупные слезы.
- Вы утверждаете, что болезнь наступила неожиданно?
- Да! Да! Да! Сразу на следующий день после ссоры с Екатериной Инсанус!

Грегор сидел в кресле все более и более задумываясь.  Внезапная болезнь, согласно Якову Шпренгеру, автору «Молота ведьм», является неопровержимым признаком колдовства. То, что пострадал ребенок, было совершенно естественно, ведь гнусность наложения проклятия на дитя, куда выше, чем вызов болезни у взрослого человека. Да, скорее всего Маргарет Вуд права, и можно уже прямо сейчас осуществлять арест, но… Нужно выяснить все обстоятельства, ради укрепления и без того сокрушительного обвинения.
- Вы рассказали о всех бедах постигших вас за последнее время? – с каким-то необычным участием спросил Грегор

- Нет. В придачу ко всем бедам, десять дней назад, у меня умерла единственная корова. Она вынашивала теленка, но при родах… Моя любимая коровушка! Моя старая несчастная Мурта! Видели бы вы ее глаза перед самой смертью. В них таилось столько невысказанной печали. Она все понимала, прекрасно понимала, господин Тенебрус. Она так страдала, так мучилась, что я сделала то, что должна была сделать. Я… перерезала ей горло, что бы облегчить страдания.

Лицо инквизитора, до этого задумчивое и спокойное, все больше бледнело и бледнело во время рассказа. Едва, доносчица произнесла последнюю фразу, как лицо Грегора прояснилось. Вся поза его вдруг преобразились. Если до этого момента, он был похож на монаха, слушающего исповедь грешницы, то сейчас, он принял самое воинственное и решительное выражение, а в глазах  вдруг появилась невыносимая боль вперемешку с неутихающей печалью. Вопреки своей воле, он погрузился в воспоминания, страшно бередившим его душевную рану. Умереть при родах…
В разуме, против воли, возник образ матери, которая умерла при родах младшего брата Михаила. Жена, которая умерла при рождении их ребенка.

Одна случайность еще возможна, но когда против женщины  есть целая вереница фактов… В голове инквизитора все сводилось к одному роковому выводу – Господь навел его на след ведьмы. Согласно Священному писанию и «Молоту ведьм» Екатерину Инсанус надлежало как можно быстрее изолировать от остальных ни в чем неповинных горожан и произвести тщательный допрос с целью выяснения истины.
Всех вышеупомянутых фактов, с головой хватало, что бы вынести Екатерине твердый внутренний приговор, не подлежащий обжалованию.  Она виновна!

Грегор подошел к вдове и положил свою горячую руку ей на плечо.
- Вы только что спасли жизнь  своему внуку. Ручаюсь, проклятая ведьма через пару часов будет арестована и доставлена в наше учреждение.
-Вы… вы сказали ведьма? – испуганно спросила женщина.
-Да. Сомнений быть не может, я абсолютно уверен, что указанная вами особа заключила договор с дьяволом, который живет у нее в доме под видом черного кота. Согласно множественным протоколам допроса ведьм, дьявол чаще всего является человеку именно в этом образе. Про мор скота и болезнь вашего внука я вовсе умалчиваю. Госпожа Вуд, вы выполнили свой христианский долг, и поверьте, я это приму к сведению. Я обещал дружбу каждому честному человеку. Я, как известно, держу свое слово.

Тут он на секунду замер. Одна мысль пронеслась у него в голове, сладкая, почти невероятно дерзкая, но обещавшая, большой успех. Он сначала хитро посмотрел в лицо Маргариты Вуд, на котором не особо были видны признаки высокого интеллекта, а затем, на то самое письмо, которое давеча он хотел сжечь, из-за неразборчивого почерка.

- Вот, мой дружеский подарок вам, госпожа Вуд – с этими словами, он протянул ей три серебряных монеты и письмо, лежавшее у него на столе.
Вдова думала было отказаться от денег, однако, поразмыслив, что отказ может вызвать неудовольствие  инквизитора, приняла их с глубоким поклоном. Письмо же, она разглядывала минуту  с некоторым любопытством, и без задней мысли отдала его назад.

Грегор принял из рук письмо и недоуменно посмотрел на нее.
- Вы что, не умеете читать?
-Никак нет, господин Тенебрус. 
Инквизитор внутренне улыбнулся. Конечно же, он почти был уверен в этом с самого начала, однако, небольшая предосторожность еще никогда никому не помешала.
-  Я уверен, вас очень заинтересовало бы содержимое этого письма. Умей вы читать – не отдали бы его мне в жизни.
Повисла тяжелая пауза. Грегор хотел выдержать момент, что бы затем, одним ударом, довершить свое намерение. Маргарет, все более и более думая, никак не могла взять в  толк слова инквизитора. Почему, она не отдала бы ему это письмо?

- Эта бумага, прямо касается вашего внука – наконец произнес Тенебрус. Последний удар был нанесен, прямо в самую больную точку.
- Моего внука? – она резко всклочила со стула,  побелевшая  как мел. Несчастная старушка прижала ладонь ко рту, словно сдерживая крик  непроизвольного ужаса. Письмо у инквизитора может быть только одного содержания… Но какой монстр осмелился доносить на бедного, умирающего ребенка? Какое преступление вообще маленький Петер мог совершить, что бы писать об этом инквизитору?
Она принялась быстро вспоминать каждую деталь и мелочь, из их последней жизни. Не было ли чего оскорбительного для церкви в его жестах, словах или даже  мимике?  Но как она не напрягала память, ничего ей не приходило на ум. Ни единой зацепки.
Священнослужитель же, стоял напротив и внимательно следил за ней. «Она точно не умеет читать, иначе она бы не смогла так натурально всполошиться.» - размышлял в свою очередь Грегор, и выдержав еще раз театральную паузу произнес:
- При входе в церковь, ваш внук  перекрестился наоборот.  То есть, сначала коснулся живота, затем плеч, и только затем головы.

Несчастная женщина выкатила глаза то ли от страха, то ли от удивления, и силилась было что-то сказать, но не могла – тело ее не слушалось. Служитель же продолжил.
- Лицо написавшее это письмо, утверждает, что сделал это мальчишка не иначе, чем из самого гнусного желания опорочить церковь и унизить ее дерзкой пародией на столь святой жест. Перекреститься наоборот – равно что, отвернуться от Бога и почитать своего владыкой князя тьмы. Так по крайней мере пишут. Вы знаете, какому наказанию подвергаются за подобное кощунство?
В камине треснуло что-то, и огненная вспышка осветила комнату. Карий глаз Тенебруса в это мгновение вновь приобрел темно-желтый оттенок.
Вдова Вуд вся затряслась, словно находилась в сильнейшей лихорадке. Сожжение живьем – вот чем грозит ее внуку этот неосторожный жест. Она с  грохотом рухнула на колени.

- Прошууууу!!! Помииилуйте!!! Он это ненарочно! Клянусь вам, он ненарочно!  Он ненарочнооо!   – протяжно завопила она не своим голосом и громко рыдая, поползла на коленях по направлению к инквизитору, силясь обнять ноги Грегора и облобызать их.
- Конечно ненарочно! – подхватил он, и подняв женщину, крепко прижал к себе ее зареванное лицо. Конечно ненарочно! Такой еще маленький прекрасный мальчуган! Тем более с такой преданной Богу и священной католической вере бабушкой! Уверен, вы воспитываете внука в любви к Богу и почитанию  к Церкви?
- Конечно! Конечно! – радостно подхватила Маргарет, чувствуя возможность спасения. 

- Наверное, это написал какой-нибудь безумец, или слепой идиот. Я не поверил ни единому слову этого бреда. Вы меня неверно поняли! Я хотел лишь показать вам, свою преданность. Между нами говоря, уничтожение бумаги в Инквизиции, пуская и заведомо ложной – серьезный проступок. Отдавая бумагу вам, я несколько ставил себя под удар, но разве можно думать об этом, когда на кону стоит жизнь вашего внука! Успокойтесь, дорогая моя, ведь я ваш преданный друг!  А друзья, как известно, помогают друг другу всегда, несмотря ни на что!– воодушевленно выпалил Грегор, находясь в каком-то особом припадке настроения.
- Господь мне свидетель,  как я благодарна! Боже! Ваша дружба отныне для меня ценнее всего на свете, вы истинный наш спаситель! Благодарю вас, господин Тенебрус! Благодарю вас! – фанатично закричала старушка, смотря с благоволением на инквизитора, спасшего только что ее внуку жизнь и честь.

- Полно, полно, встань, сестра во Христе. Видишь это злополучное письмо? – и он помахал роковой бумажкой прямо возле ее лица.  Вот, я его на ваших глазах, кидаю прямо в огонь. Так я поступлю отныне, с любым документом, компрометирующим Вас. Тоже самое, касается и вашего внука.  Я вижу, как вы честны и богобоязненны, и не допускаю даже мысли, что бы указанное в письме было правдой.
Письмо выпало из рук инквизитора, и описав несколько кругов медленно приземлилось на раскаленные дрова. Уже затухавшие в камине  языки пламени, сначала неуверенно и робко, поползли по самому краю письма. Бумага все тлела и тлела, и наконец, огонь вдруг яростно охватил письмо в свои объятия. Новая вспышка огня, и возможный смертный приговор ребенку был обращен в пепел.
Вдова стояла, не веря в происходящее. Вот, еще несколько минут назад жизнь ее внука висела на волоске, из-за доноса какого-то чудовища. А милосердный, мудрый инквизитор бросил письмо прямо в костер – будто это была бумага для растопки дров, а не официальный документ.

- Маргарет, скажите, прошу вас. Могу ли я, и впредь рассчитывать на вашу помощь, в выполнении своего нелегкого долга по защите правоверных христиан от происков Сатаны? Могу ли я и впредь рассчитывать на вашу честность, и на ваше внимание? Могу ли я и впредь, доверять вам?
- Господин Тенебрус! Отныне мои глаза, уши, разум – все в вашем полном распоряжении и подчинении! Я и мой внук никогда не забудут вашу доброту! Да благословит вас Бог!

Выслушав еще излияний души, благодарностей  и искренних обещаний в преданности до гроба, инквизитор вскоре расстался с вдовой, при этом напустив на себя самое дружелюбное  и радушное выражение лица. 
Однако, едва дверь закрылась, его показная добродушная  улыбка преобразилась в холодную ухмылку полную самодовольства.

«Как же прекрасно иметь такую власть!  Ты ведь можешь сам доставить человеку страшную, почти смертельно опасную проблему. Затем, тут же, из самого чистого милосердия, ты вдруг решаешь ее в мгновение ока. Отныне, человек по гроб жизни будет тебе благодарен. Прекрасная все-таки должность, ничего не скажешь» - размышлял Грегор глядя в кучку пепла. Разумеется, никакого доноса против мальчика не было, да и самого неверного жеста мальчишка не делал. То, что было брошено в огонь – всего лишь то самое письмо, исписанное таким корявым и неразборчивым почерком, что не было никакой возможности  прочесть его или даже приблизительно  уяснить себе его содержание.

То, как он, в секунду превратил бессмысленную бумажку,  в смертельно опасное оружие позабавило его. Да, это было весьма грубо и топорно. Однако, если действовать похожим образом, воздействуя на преимущественно малограмотное население, не обзаведется ли он, таким образом, весьма расширенной и всепроникающей сетью информаторов? Он вдруг представил себе, как его шпионская сеть растет и разрастается, причем  до таких размеров, что не будет ни одного мерзкого еретика способного скрыть свое деяние от глаз всемогущего священного трибунала.
Он открыл дверь на лестницу, и кликнув внушительный конвой из десятка молодцов, одел свое ночное платье, и крайне довольный своей победой, вскоре покинул стены тюрьмы инквизиции.