Казачий лабиринт. Глава 9

В среду, 2 мая, в Калмыковской станице открылась ежегодная скотская ярмарка. Невзирая на гражданскую войну, скота пригнали много, особенно с пограничных районов, отчего цены на крупный и мелкий скот установились низкие, да мало того, с каждым днём продолжали ещё падать. Покупателей было негусто. Точнее, покупатели и продавцы – казаки и киргизы, то есть те же самые лица на ярмарке, являлись как продавцами, так и покупателями. А вот торговцев железными изделиями или «скобянкой», мануфактурой, бакалеей и другими товарами на ярмарку приехало очень мало. Цены на их товары держались довольно высокие, но местные скотоводы скупали у них всё, особенно сласти. Чего совсем не было, так это муки, которую с таким нетерпением дожидались не только калмыковцы, но и жители других низовых посёлков. Рыба, пойманная казаками, в частности, сухая вобла, никем не покупалась. В общем ярмарочные настроения были ниже среднего, а вместо торговых разговоров больше велись военно – политические.

– Казаки на ярмарке болтают, что красные войска от Семиглавого Мара до Озинок отступали с большим трудом, – делился, услышанной новостью седовласый калмыковский старик.

– Так, там путь был разобран и большевикам пришлось его настилать впереди себя, беря рельсы и шпалы позади поезда! – похвастался своей осведомлённостью житель Семиглавого Мара.

– На днях, против Шильной Балки наша полусотня обнаружила разъезд красногвардейцев, подошедший к грани, который начала преследовать. – рассказывал казак из Шилинского посёлка. – Красные пустились на утёк и давай отстреливаться. При преследовании смертельно ранен казак Чебаков, сын депутата Войскового Съезда…   

Приехавший в Калмыков, во второй половине мая, старик Карп Маркелов, остановился в доме богатого казака – скотовода Махорина, а обнаружив на его подворье новую сосновую избу, несказанно обрадовался.

– Ништо караван – сарай собрался открывать, Пётр Фокеич? – спросил Маркелов, хитровато улыбаясь. – Изба – то, гляжу, совсем новая ещё.

– Сына думал женить, как с войны воротится, – стал оправдываться хозяин. – А тот не успел с германской войны прийти, как на другую ускакал.

– Так, уральский казак и должен родное войско защищать! – торжественно заявил Маркелов, а затем, уже помягче добавил. – Он же у тебя сотник? Хочу через неделю сюда офицеров собрать, на совещание. Сына повидаешь, ведь, собрание в твоей новой избе задумка есть провести. Не возражаешь?

– Как можно, Карп Маркович, с превеликим удовольствием! – обрадовался Махорин. – Лавки, столы по родне соберу и завтра же в избе поставлю… 

Собравшиеся на совещание в Калмыкове офицеры, сплотившиеся вокруг полковника Сладкова, предлагали войску идти за грань в Николаевский уезд и поднимать крестьян на борьбу. Многие из них приводили в пример успешный рейд Сламихинского отряда на Александров Гай. Однако сам полковник Н. Н. Бородин, герой того рейда, не был сторонником большой войны с Советской Россией.

– Господа офицеры, Николай Николаевич не желает, чтобы наши казаки уходили далеко из родных мест! – заявил сотник Махорин, прибывший из Сламихина. – Нам достаточно, сказал Бородин, сдерживать противника на грани, нанося ему упреждающие точечные удары. Скоро на нашем фронте грядёт ещё одна наступательная операция, подобная Александров Гайской, победа в которой, надеюсь, лишит большевиков власти на большей части Николаевского уезда. Сам же город Николаев, скоро падёт под ударами чехо – словаков и наших партизан. 

– Поддерживаю позицию Бородина! – заявил начальник Гурьевской дружины полковник В. С. Толстов. – Пусть крестьяне сначала поднимутся на восстание против Советской власти, а казаки им тогда подсобят! А то у нас все мастера чужими руками жар загребать. Пстрели – те, заразой!

– Господа офицеры, давайте попросим высказать своё мнение генерала Мартынова! – предложил Сладков. – Василий Патрикеевич, рассудите нас!

– Братцы, уральцы! – начал свою речь, по – отечески запросто, бывший войсковой атаман. – Вопросы войны и мира должны решать политики! Дело офицеров воевать вместе, а не спорить между собой. У нас есть Войсковой Съезд, пускай и решат депутаты, как поступить войску в настоящей момент. Вспомним, братцы, далёкий 1773 год, когда Яицкое войско стояло под стенами города Оренбурга. Половина казаков была внутри стен, а другая, с «самозванцем», снаружи. В Яицком городке оставались, лишь, старики, да малолетки, а хан Нурали, прознав про это, подступил вплотную к его валам. Чудо тогда спасло Яицкий городок от разорения киргизами… Я противник отправки всего войска за грань! Большевиков, если свергать, то надо в столице. Самара уже пала, на очереди Казань и Москва. Подождать надо, чем закончится восстание чехо – словаков. Пстрели – те, заразой!

– Господа офицеры! – вновь, взял слово полковник Сладков. – Киргизы уже не те, что были сто лет назад. Вот послушайте, что пишет Киргизское Временное Правительство в телеграмме нашему Войсковому Правительству:
«Мы не только друзья, но и товарищи по оружию. Свидетель сам Бог, что мы никого не хотели трогать; но нас не оставили в покое и теперь нам остаётся доказать, что мы умеем воевать».

– Киргизы готовы воевать, но только за свою землю! – возразил Сладкову есаул Алаторцев. – Сегодня они с нами, потому что не смогли договориться с Советами. Предлагаю принять предложение генерала Мартынова!

– Так наши депутаты заняты вопросами увеличения покосного района Уральской станицы, за счет Круглоозерновской и Красновской станиц! – выкрикнул с места сотник Пальгов из Сахарновской станицы. – А сейчас спорят: косить дележом или «ударом» по старинке!

– Вот, я и говорю: вопросы войны и мира, пусть депутаты решают! – повторил генерал Мартынов. – Нельзя допускать анархии в войске! У нас есть Съезд, есть Правительство, а наше дело защищать родное войско от врагов! Смену власти в Самаре считаю началом конца самодержавия большевиков! 

– Господин генерал, мы ратуем не за анархию, а за военную диктатуру! – возразил хорунжий Мизинов. – Разогнать стариков – депутатов по домам, пусть сидят на завалинах, да сказки внукам сказывают, а во главе войска поставить молодого боевого генерала! Великая французская революция полностью обновила генералитет своей армии, которая завоевала потом пол Европы и часть Африки…

– Бонапарта Наполеона, что ли?! – с нескрываемой иронией в голосе, грубо перебил хорунжего Вениамин. – Забыли, что стало с ним в России? Может поищем другого француза, из тех, что в Мурманске высадились на днях? Там, ещё и англичане с ними!

– Ну, зачем француз! – возразил Мизинов и серьёзно добавил. – У нас и свой диктатор сыщется! Полковник Сладков, к примеру! Отлично образован, а главное, готов сражаться с большевиками далеко за пределами войска!

– Так, Тимофею Ипполитовичу, ещё генералом стать надо! – заметил Вениамин, чем вызвал ехидные смешки и улыбки в зале. – Наши враги, немцы, назначили диктатором Дона генерала Краснова и вручили ему права схожие с правами гетмана Скоропадского! У большевиков тоже диктатура, но ни за ними, ни за генералом Красновым, что – то казаки идти не спешат.

– Братья казаки, нам ли сынам Яика хотеть диктатуру?! – вопросительно провозгласил полковник Толстов. – Наше войско живёт одной общиной, где никогда не было частной собственности на землю, угодья и недра. Если уж и стремиться к чему – то, так это к возврату власти Войскового Атамана! Но, не сейчас! Добудем победу, братцы, тогда и решим! Пока же, призываю сполна выполнять постановления Съезда Выборных и Войскового Правительства!   

На следующий день, в перерыве между заседаниями, Вениамин подошёл к полковнику Толстову и прошептал ему на ухо:

– Владимир Сергеевич, с вами желает побеседовать один очень уважаемый человек в войске. Он ожидает вас у коновязи.

Карп Маркелов восседал в тарантасе Фокина и, прикрыв глаза, раздумывал о судьбе родного войска.

– Вот, Карп Маркыч, привёл Владимира Сергеича Толстова, – вежливо доложил Вениамин и тут же спросил. – Могу быть свободен?

– Останься, Вениамин, от тебя секретов нет, – ответил Маркелов и обратился к Толстову. – Узнал ли меня, господин полковник?

– Узнал, Карп Маркович, чай, уральский я, казак, – последовал ответ. – Вы приезжали к нам, когда отец баллотировался в Государственную Думу…

– Вот и ладно! – обрадовался Маркелов. – Наслышан про твои подвиги на германской войне и на Астраханском фронте. Владимир Сергеич, хотим тебя с полковником Мартыновым в одной связке пустить. Вы, оба, получите скоро чин генерала. Матвею Филаретычу быть первым, тебе его товарищем. Он на севере войско держать станет, ты на юге. Пстрели – те, заразой!

– Готов служить, где прикажут! – вытянулся в «струнку» Толстов.

– Хорошо раз готов, Владимир Сергеич! – добродушно проговорил Карп Маркович. – Просьба будет личного характера: проводить в Астрахань есаула Алаторцева. Чтобы туда и обратно, скорей обернулся. Ждать буду его с новостями. Ну, а как селёдка в Гурьеве, ловится? Дуром идёт или, как?

– Не извольте беспокоиться, проводим есаула Алаторцева, – заверил Толстов и перевёл разговор на рыболовство. – Сельдь по – прежнему ловится очень плохо. Даже сравнительно хорошая цена на неё, не может помочь нашим рыбакам оправдать понесённые расходы. Пстрели – те, заразой!

– Вон оно как?! – удивился старик Маркелов. – Ну, ладно, сейчас не до рыбы. Защита войска, вот о чём болит голова.  Воюй честно, Владимир Сергеич, и передавай поклон своему батюшке, Сергею Евлампичу…

Прибыв в Астрахань, Вениамин узнал о взятии отрядом полковника Бородина города Новоузенска, где уральских казаков встретили с восторгом местные жители. Позже стало известно, что разъярённая толпа этих самых жителей, в прямом смысле растерзала тело тамошнего большевистского начальника Жидкова, который ещё совсем недавно грозил Бородину по телефону. Большевики же врали, что его казаки замучили до смерти.

Карп Маркелов дал Вениамину адрес своего давнего агента, имевшего в городе целую сеть информаторов, собиравших сведения об астраханских рыбопромышленниках, и передававших их в Уральское казачье войско. Как сказал Карп Маркович, за деньги тот агент добудет любую информацию в Астрахани, в том числе военного и политического характера. Только, плати!

В конце января 1918 года, астраханские казаки были разбиты и оставили город. В феврале – марте, в низовых уральских станицах, из бежавших казаков сформировался астраханский отряд есаула Сережникова. А недавно до Карпа Маркелова дошли слухи, что калмыцкий князь Давзан Тундутов объявил себя атаманом Астраханского казачьего войска и стал просить помощи у кайзера Вильгельма. Небольшая же часть Астраханского войска во главе с Терпуговым, в Чёрном Яре, признала Советскую власть и формирует станичные советы.

– Они там, что, на Юго – Востоке, с ума сошли?! – возмущался Маркелов. – Краснов к ногам немцев Дон положил, а маханщик, и вовсе, Волгу – матушку собрался отдать! Ну не такой же дорогой ценой большевиков побеждать. Ты, Вениамин, помимо чисто военной разведки, расспроси агента про житьё – бытьё при большевиках в Астрахани, да узнай, что в округе делается. Чует моё сердце, что большевики с Волги не уйдут. Пстрели – те, заразой!

Вениамин заверил старика Маркелова, что всё узнает и сдержал своё слово.

– Большевики призывают записываться в Красную армию, – рассказывал агент, – но все делегаты, посылаемые для мобилизации вверх по Волге и по сёлам, дальше берега не отходят. Боятся! Никто в Красную армию не идёт записываться. Рабочие Нобеля и Седова, вовсе, от мобилизации отказались, заявив, что мобилизовать их может только Учредительное собрание, а не захватчики власти. Железнодорожное сообщение с 5 июня прекратилось. Пароходы уже не ходят две недели. В городе Чёрный Яр собирался круг Астраханского войска. Большевики возвращают казакам лошадей и сёдла. Казаки заявили Астраханскому Совдепу, что они мобилизоваться не прочь, но на внутренний фронт не пойдут.

– А как обстоят дела в Царицыне? – спросил Вениамин. – Вроде, донские казаки намерены его освободить от большевиков?

– Царицын на осадном положении, – ответил агент. – Жители от 18 до 50 лет принуждаются к работам по укреплению города. Уклоняющимся – 10 лет тюрьмы и конфискация имущества. Вереницей тянутся беженцы из Пензы и Саратова. Выезд же из города допускается лишь с разрешения властей…

– Уважаемый! – обратился Вениамин к агенту, когда тот рассказал все новости. – Мне придётся задержаться в городе на несколько дней, пока не соберу сведения о военной обстановке. Есть ещё одна просьба, за которую готов заплатить любую цену, но личного характера. Пстрели – те, заразой!

– Говори, Вениамин, что за просьба, чем смогу помогу, – согласился агент.

– В ваших краях, ещё при старым режиме, укрылся разбойник – киргиз, Айдангалий Турмамбетов, не слыхал ли про такого злодея?

– Слыхал, как не слыхать! – спохватился агент. – И денег не надо, я тебе этого злодея задарма сдам, с потрохами! Его господа большевики начальником продовольственного отряда поставили. Комиссар! И грабежами на законных основаниях занимается. Душегуб ещё тот, не приведи Господи! В Ганюшкино его искать надо, оттуда он по всей округе разъезжает со своей бандой…

В селе Ганюшкино народ оказался говорливый. Сопровождавший Вениамина казак, узнал от знакомых рыбаков, что продотряд занимается реквизициями в окрестных аулах и скоро надо ждать его появления. Во время очередного митинга, на котором приезжие астраханские комиссары призывали молодых парней в Красную армию, по толпе жителей прокатился тревожный шепот: «Айданка! Айданка едет!», который заставил Вениамина насторожится.

– Теперь за отказ служить, могут и к стенке поставить и хозяйство разорить, – тяжело вздыхая, пробубнил старый рыбак в брезентовом плаще со шлыком. – Комиссары, будто угадали, заявились к приезду Айданки…

– А скажи отец, где Айданка квартирует? – спросил Вениамин.

– На краю села, в мазанке киргиза – пастуха, – ответил рыбак. – Хитрющий злодей! Мазанка без двора, кругом охрана. На крыше пулемёт стоит. Мышь не проскачет незамеченной…

– Ты, Айдангалий, хитрый лис, – прошептал Вениамин, – но я проникну в твою нору и отомщу за смерть родителей. Заразой – те, убей!

Той же ночью, Вениамин незаметно прокрался в избу пастуха, не потревожив караульных. Он не стал будить Айдангалия, а зажав ему рот, вонзил прямо в сердце душегуба немецкий окопный нож, по самую рукоять. Расправился со своим «кровником» вмиг, тихо и без лишней шумихи, как учили на острове в Ладожском озере, но не убежал с места казни, а укрылся поблизости и стал ждать. Вениамин вспомнил, что ловили или убивали Айдангалия много раз, но всякий раз это были подставные лица, называвшиеся его именем.

– Убили комиссара! – закричал утром охранник и выстрелил в воздух из винтовки. – Убили Айданку! Прямо в сердце убили комиссара! Кровищи то, полная изба! – вторили ему бойцы продовольственного отряда, выбегая из мазанки наружу. – Кто на часах стоял?! – спросил властно, чей – то голос. – Ко мне всех караульных! Теперь, товарищи, я ваш новый комиссар!..

– Айда, скоро! – скомандовал Вениамин казаку, когда убедился, что убил настоящего Айдангалия. – Слава Богу, не ошибся в этот раз! Айда, айда! Скоро! Скоро! Пстрели – те, заразой!

В Гурьеве Вениамин сильно пожалел, что велел Фокину дожидаться его в Соколинском посёлке, отдав последнего в распоряжение Карпа Маркелова. Сам он тогда поехал на Астраханский фронт в автомобиле Форд, вместе с полковником Толстовым. По дороге, Владимир Сергеевич рассказывал ему о недавних боях за Астрахань, о расположении улиц и пристаней в городе, а напоследок назначил в помощники к Вениамину казака из своего окружения, бывавшего в Астрахани много раз и знакомого с местными рыбаками…

Проехавшись из Гурьева до Соколинского посёлка на служебных подводах, Вениамин воочию убедился, что жизнь на низовой линии текла своим чередом. Посёлки по – прежнему жили в большом неведении о событиях в войске и находились в большинстве случаев во власти всевозможных слухов, нелепых сплетен и пересудов. Причем все болтуны, иногда обыкновенную муху превращали в слона, а то и наоборот, в мелочи всевозможных сведений не замечали огромного носорога.

Тем не менее, все здесь жили одной мыслью с Войсковым Съездом и Правительством, все горели жаждой восстановления порядка в измученной России, любовью к родному Яику, родной земле и воле. В посёлках кипела работа комитетов обороны, поселковых сходов и станичных съездов. Казаки днём толпились около поселковых и станичных правлений, собирали скорые собрания, слушали последние новости, обсуждали различные вопросы.

– А, ведь, на территории, занятой Советами, такая же жизнь идёт: митинги, споры, крики, – подумал Вениамин. – Хотя, нет, Советам недостаёт истинного патриотизма местного населения, которое ратует за них «из – под палки».

Среди невозможного, беспорядочного шума на казачьем сходе, без труда можно было понять, что идея самозащиты войска и защиты Учредительного Собрания уже крепко укоренилась в сознании наших стариков – Горынычей. Даже малейшее отступление от этих лозунгов вызывало мгновенный отпор со стороны «бело – и седоголовых» участников поселкового сборища.

– Не хочешь Яик защищать?! Он тебе не нужен?! – грозно спрашивали старики и тут же, криками добавляли. – Скажи, мы тебя от него избавим!

Вениамин заметил, что такое отношение было не только к отдельным личностям, но и к целым группам недальновидных казаков, попавших на германском фронте под чары большевистской агитации о равенстве и братстве, о народовластии, о мире и о земле. Врач Ружейников сумел многим уральским казакам заморочить головы своей пропагандой.

– Матри – ка, сам Ружейников в этот раз не поехал на переговоры, а казака Неусыпова прислал за себя, – подумал Вениамин, когда прослышал в Горах, что саратовские большевики заявили о своей готовности сделать попытку переговоров о перемирии. – Ништо господа большевики убедились во всей преступности начатой ими гражданской войны? Вряд ли! Просто положение советской власти в России и, в частности, в Саратове стало в высшей степени критическим. В районе Поворино и Балашова продвигаются немцы. Царицын осаждается казаками Краснова, в Самаре – чехо – словаки и Комитет членов Учредительного Собрания, на востоке уральские казаки. Саратов, вот – вот и мог оказаться отрезанным от остальной Советской России… 

Сотня Сахарновской станицы с нарочным прислала на свой станичный съезд бумагу, в которой запрашивала стариков «идти ли ей за грань или не идти?»
И, что же? Через полчаса, а то и меньше, после колоссальной ругани старики написали:
«Вас послали воевать, а не сходки устраивать. Слушайтесь Съезда и Войскового Правительства. А если не хотите, то домой не являйтесь!»

И моментально эта «летучка» была зашита в кошомную сумку, повешена через плечо хромого линейного казака и рысью доставлена на фронт, сотне.

Будучи в Гурьеве, Вениамин после доклада в штабе Толстова о результатах военной разведки в Астрахань, пролистывал свежий номер газеты «Яицкая воля», где его внимание привлекла заметка следующего содержания:

«Военно – полевым судом Уральского района 1 июня с. г. подвергнуты смертной казни через расстреляние за категорический отказ идти на фронт во второй половине апреля с. г. и агитацию в этом же духе казаки Уральской станицы Алексей и Николай Фаддеевы Могутновы. Приговор приведен в исполнение».

– В нашем войске старики пользуются большим авторитетом и почитанием, чем в других казачьих войсках, – размышлял, лёжа в тагарке, Вениамин. – Не было среди уральцев массового перехода к большевикам, как на Дону, Кубани или в Астрахани. Так, отдельные личности, обманутые радужными посулами доктора Ружейникова. Тех же братьев Могутновых, можно было бы и не расстреливать, а прислать сюда, на низ. Вправили бы им мозги скоро, наши старики. Если не захотели бы понять через простую беседу, прошлись бы нагайкой по голой заднице ослушников. Пстрели – те, заразой!

В это время в проезжаемых посёлках, на завалинах горячо обсуждались стратегические планы, общая политика Съезда, здесь же намечались предложения относительно будущего государственного устройства в России. Большинство стариков выступали за Республику, с выборным парламентом и Правительством. К старым порядкам возврата не хотели и напрочь отвергали самоуправство диктаторов – самодержцев. Однако в общем хоре голосов, ратующих за Учредительное Собрание, нет – нет, да можно было услышать голос, тосковавший о «старом режиме» и мечтавший о возвращении на трон Государя Императора Николая II. И таковые голоса множились день ото дня. К дальновидным старикам приходило осознание того, что только русский царь – император, даровавший казакам в стародавние времена земли вдоль берегов Яика, сможет их защитить от киргизского нашествия в будущем.

– Матри – ка, есаул, стариков и пароходы не пугают, как раньше, – заметил отставной казак – подводник. – Надо же, ждут Учредительное собрание.

Вениамин ещё в Гурьеве узнал, что Войсковой Съезд постановил: «В виду крайней необходимости в нефти для обороны войска и помола зерна на муку, продлить срок пароходных рейсов по Уралу впредь до особого распоряжения».

– Не мытьём, так катаньем, а пустил Нобель пароходы по Уралу, – подумал Вениамин и уже вслух добавил. – Депутаты думают, что временно пустили пароходы, не подозревая, что всё временное становится постоянным.

– Не печалься, есаул, всё равно в Урале рыбы нет, – успокоил Вениамина возница. – А так, хоть, муку будут из Уральска на низ возить. Без муки совсем плохо было. Хлеба в волю, давно не едали. Слава Богу, два парохода из Уральска на Гурьев везли муку, да у нас в Горах часть груза оставили. Но, дорожень стала мука, не приведи Господь! Хотя, пароходчики сказывали, в Уралиске тоже мука подорожала: пуд по 25 руб. 50 коп. продают! Тады чаво, калякать про наши Горы.

– Довелось побывать в ваших Горах, но кроме Индерского озера и паромной переправы через Урал, ничего не вспоминаю, – честно признался Вениамин. – Взрыв тогда был сильный около озера, а отголоски в посёлке слышны. Что там было, так и осталось загадкой. Пстрели - те, заразой!

– Помню, помню! – закивал возница. – Я на Урале тогда рыбачил, слышал хлопок и видел столб белого дыма. Киргизы болтали, будто аэроплан бомбу сбросил у Индерского озера. Врали, поди ордынцы?..

Под разговоры о том и о сём, Вениамин добрался, наконец, до родного Соколинского посёлка, где его с нетерпением ожидали жена, дочери и нестареющая тётка Акулина, которая уж не знай каким боком прочуяла о приезде Вениамина и напекла пирогов.

– Веня! Вера! Берите деток и айда за стол пироги тведать! – торжественно объявила Акулина. – Как чуяла, напекла и с визигой и сладкие каравайцы. Вот бы, дядя Евтихий порадовался, царствие небесное рабу Божьему!

– Царствие небесное! – повторил Вениамин. – Тётя Акулина, а как же ты всё же догадалась, что я, именно, сегодня приеду?

– Так, старику Маркелову каждый день звонили с линии, где ты находился, – невозмутимо ответила Акулина. – Чай, телефон провёл себе Карп Маркыч, когда большевики на войско напали. По телеграфу пока достучишься, а тут покрутил рукоять и болтай, не хочу. Только не велел никому сказывать, а то говорит, как попрут звонить все подряд, то родня, то шабра, то товарищи.

– Веня, а ты надолго к нам? – робко спросила Вера и прижалась к плечу мужа, у которого на коленях ёрзали дочери Клеопатра и Елена. – Девочки сядьте на лавку, дайте папе спокойно пирог поесть.

– Да, пусть сидят, я и их покормлю пирогом, – ответил Вениамин. – Два – три дня точно пробуду с вами, а дальше не знаю. Завтра пойду к Карпу Маркычу, посмотрю, что он скажет. Война, ведь, я себе не принадлежу. Куда прикажут, туда и отправлюсь. Вон и Фокин давно меня караулит, измаялся весь...

Рано утром Вениамин вышел на крыльцо, потянулся и направился под навес, где у печи хлопотала Акулина. Лицо его сияло лучезарной улыбкой, которую не могла не заметить старая дева. Он сел за стол, на лавку, где раньше было его место, назначенное хозяином в первый день службы у старика Дуракова. Привычным движением налил себе чая из самовара и стал отхлёбывать.

– Веня, ты сияешь, будто каска пожарника в духовом оркестре? Ништо жена мужа хорошо ублажила, после долгой разлуки? – хихикнула Акулина.

– И это тоже, – улыбнулся Вениамин и добавил. – Только не в этом суть дела.

– А в чём же, касатик? – заинтересовалась Акулина и подсела к Вениамину.

– Тётя Акулина, я в этой командировке отомстил злодею Айдангалию за смерть родителей! – радостно объявил Вениамин. – И знаешь, впервые спокойно спал ночью. Раньше, то думбай возле Урала, где нашли их тела, то они сами, снились. А казнил убийцу родителей и будто камень с души спал. Так легко и радостно стало, что не рассказать тебе просто не смог бы. А Вере лучше ничего не знать. Она думает, что я был в Гурьеве и занимался там вопросами снабжения армии продовольствием.

– А куда же ты мотался, касатик? Ништо на фронте, в Рын – песках, побывал? Сказывают, там букеевские киргизы против наших казаков стоят?

– Дальше, тётя Акулина, в Астрахани, у большевиков гостил, – прошептал Вениамин. – Там и злодея отыскал. Комиссаром у них служил.

– Владычица, пречистая! – трижды перекрестилась Акулина и принялась вытирать слёзы зипуном. – Долго же ты, Веня, дожидался возмездия!..

После рассказа Вениамина о военно – политической обстановке в Астрахани и, в общем, на юге России, Карп Маркелов протянул ему номер войсковой газеты, где красным карандашом была обведена заметка:

«Переезд Военного Совета.
21 мая переехал из Москвы в Муром верховный военный совет. Объяснение Бонч – Бруевича:
«Нам просто жарко. Мы едем на дачу».

– Ништо бегут Советы из Москвы? – настороженно спросил Маркелов.

– На бегство советской власти не похоже, – ответил Вениамин. – Скорее всего верховный военный совет придвинулся поближе к театру военных действий. Думаю, что до осени большевики постараются очистить берега Волги от чехо – словаков. Река Волга – главный водный путь, соединяющий центр России с Каспийским морем. Поэтому они зубами вцепились в Астрахань и Царицын, даже местных казаков на службу взяли, и те готовы воевать с германцами.

– Днями, ознакомился с приказом генерала Краснова за № 1, – проговорил Маркелов. – читал и диву давался, как можно было такое писать русскому генералу и донскому казаку:
«Вчерашний внешний враг австрогерманцы вошёл в пределы войска Донского ради борьбы с нами против банд красногвардейцев и восстановления на Дону полного порядка».

– Ништо надеется Краснов, что немцы следом за Украиной признают и Дон независимым от России государством, – высказал смелое предположение Вениамин. – Помню, как девять лет назад Евтихий Харитоныч с ним спорил. Краснов тогда ещё есаулом был, но уже высказывался за отделение казачьих областей от России. Мечтал своё государство построить – Казакию!

– Не от того ли, донцы бегут к большевикам, в Красную армию?! – с горечью вопрошал Маркелов. – Болтают, целый корпус уже сформировали из донских казаков. А как перебросят их на Саратовский фронт? Устоит ли наше войско перед своим братом – казаком? Не переметнутся ли на сторону большевиков в след за донцами? Голова кругом идёт. Пстрели – те, заразой!

– Большевики не дураки, ставить казаков друг против друга не станут, – успокоил старика Вениамин. – А ну, как наши казаки переманят донцов на свою сторону? Это какая же силища, враз, образуется. Заразой те, убей!

– Правда твоя, Вениамин, – согласился Маркелов. – Нелегко поймать на большевистскую удочку уральского казака, сумевшего сохранить и своё хозяйство, и свою старую веру, и надежду на то, что не в силе Бог, а в правде!

– Карп Маркыч, а правда ли, что казаков старых постановок отпустили по домам, на покос? – спросил Вениамин, а увидев, как старик закивал головой, добавил. – Правильно сделали, а то упустят время, казаки без сена останутся. Чья же инициатива была? Ваша или Съезда?

– Сламихинцы просили, а Съезд уважил. Пстрели – те, заразой!

– Как там, Матвей Филаретыч, также на Шиповском фронте воюет?

– Мартынова, следом за тобой, отправили с отрядом в Самару, за оружием! Есаул Климов, ходивший с ним, возвратился с полным обозом, а Матвей Филаретыч, во главе сотни, пошёл чехам показывать дорогу на Бузулук… 

Выйдя от Карпа Маркелова на улицу, Вениамин услышал звонкие ребячьи голоса, доносившиеся с Ерика. Недолго думая, есаул свернул в проулок и, вскоре, оказался на берегу речушки, где было место для купания казаков. С десяток казачат, лет по двенадцати, нагишом, весело плескались в мутной воде, ныряли и громкоголосо кричали на всю округу:

– Ширны – мырны, где вымырну! Петька, ты маешься! Ширны – мырны, где вымырну! Васька, тебе догонять!

– Пацаны! – привлёк к себе внимание Вениамин. – Дозвольте с вами в догонялки поиграть! Ширны – мырны!

– Дозволим, господа казаки?! – серьёзно спросил лопоухий казачонок, видимо, игравший роль атамана в этой ребячьей ватаге.

– Угу! – отозвались остальные. – Пущай, играет! На новенького, дядя, тебе и маяться! Разбегайся, казачата! Ап! Ап!

– Только, дядя, чур тоже голышом, как все! – завершил переговоры атаман.

– Ладно, согласен! – закивал Вениамин и, сложив свою одежду на берегу, рядом с ребячьей, побежал к воде, – Ширны – мырны, где вымырну!

Быстро поймав в воде одного из казачат, Вениамин сам стал убегать, ныряя надолго под воду. Он не заметил, как мальчишки потихоньку выбирались из воды и растворялись на берегу. Последним вышел из воды на берег атаман ребячьей ватаги, сказав напоследок слова, как будто извиняясь.

– Прощайте, дядя! Не поминайте лихом!

Когда Вениамин выбрался из Ерика, то не нашёл на берегу своей одежды.

– Ах, сорванцы! – сначала с досадой проговорил, а потом рассмеялся, есаул. – Живы, ещё, старые традиции в Соколином. Пстрели – те, заразой!

Улыбаясь, Вениамин вспоминал своё детство, когда мальчишки, вот также прятали одежду взрослых казаков за кустами талов, которые густо росли на берегу Ерика, словно ширмой, отделяя места купания казаков и казачек. На женской половине была намеренно вырыта небольшая ямка, куда пряталась одежда, зазевавшегося купальщика. Чтобы забрать её оттуда, незамеченным женским полом, нужно было пробираться через густые талы или дожидаться вечера, пока казачки покинут берег, где они не только купались и полоскали бельё, целыми днями, но могли просто сидеть и мечтать о суженном. Вот и сегодня, на той стороне талов слышались девичьи голоса и доносились звуки брызг воды. Взрослому казаку, даже одетому, заходить на женскую сторону было запрещено. Однажды казачки и девицы, так отходили, чем попало под руку, молодого казака Шилина, что бедолагу отправили на лечение в город Калмыков, где был лазарет для лежачих больных.

– Делать нечего, господин есаул, придётся ползти через талы! – сказал себе Вениамин и прижавшись к земле, по пластунскому юркнул под свисающие ветки. – Ничего, где наша не пропадала. Пстрели – те, заразой!

Вера сразу заметила ссадины на лице Вениамина и, приняв воинственную позу, при которой её нежные женские кулачки упёрлись в осиную талию, строго спросила мужа:

– Ты, что за девицами подглядывал на Ерике?! Всё лицо в царапинах!

– Почему ты так подумала, Вера? – удивлённо спросил Вениамин.

– Тут и думать нечего! Казачата сказали, что ты подглядываешь за нагими девицами на Ерике! Я уже хотела взять ухват и идти на берег, но потом передумала! Решила поговорить с тобою дома!

– Вот, сорванцы! – воскликнул Вениамин и рассмеялся. – Я купаться залез, а казачата мою одежду спрятали за талами, на женской стороне. Пришлось по – пластунски, через талы пробираться, чтобы не быть замеченным девицами. Ни за кем я не подглядывал, не до того было, да и одетыми были девицы. Это я был в неглиже. Пстрели – те, заразой!

Вера сначала стояла, как завороженная, а потом, буквально, прыснула озорным смехом и кинулась на шею мужа.

– Прости, милый, что я поверила в твою неверность! – протараторила она. – Какая же, я дура! Угораздило меня, послушать мальчишек! Люди болтают, будто в городе совсем пропали из продажи чай и сахар. Неужели, правда?

Вениамин согласно закивал головой, вспомнив объявление в войсковой газете, которое прочёл в Гурьеве:

"Городская Продовольственная Управа доводит до сведения населения г. Уральска, что на основании постановления Войскового Правительства от 10 мая с. г. за № 345, весь чай и сахар взят Войсковым Правительством для снабжения воинских частей, почему выдача такового Городской Продовольственной Управой для населения города совершенно прекращена".

В понедельник, 18 июня, Вениамин позвонил в Войсковой Штаб, где ему ответил помощник начальника, дежуривший у телефона:

– Командующий войсками и все офицеры штаба заняты с французской и чехословацкой делегациями, которые прибыли к нам из Самары третьего дня, – сообщил Семенов. – Генерал Акутин велел передать вам его приказ: ехать на Шиповский фронт для детальной разведки обстановки. Саратовский совдеп грозит нам войной! Красноармейцы вновь взяли Семиглавый Мар!

– Передайте командующему, что я рано утром выезжаю в Шипово! – заверил Вениамин. – Послезавтра доложу обстановку на фронте, если удастся, даже захватим «языка». Как прошли переговоры с Неусыповым?

– Об этом, есаул, не по телефону! – ответил Семенов. – Читайте воскресный номер «Яицкой» воли, за 17 – е число сего месяца! Там всё сказано!

– Понял! Конец разговора!

Рано утром Фокин подкатил на своём тарантасе к калитке дома Акулины. Проводить Вениамина вышла Вера. Её глаза были мокрыми от слёз.

– Не лей слёзы, казачка! – подбодрил Фокин. – Не успеешь соскучится, как приедет твой муженёк в Соколиный. Слышал я, что большевики с нами хотят замирится. Войне тогда конец, а казаков всех по домам распустят…

– Да уймись ты, Иван Алексеич! – остановил Фокина Вениамин. – Лучше тарантас осмотри! Дорога то, дальняя предстоит. Пстрели – те, заразой!

– Значит, не скоро ждать? – робко спросила Вера. – Куда, хоть, едешь в этот раз? Надеюсь, не на войну?

– В Каменную станицу, закупать скот для армии, – невозмутимо ответил Вениамин. – Оттуда в Уральск, с докладом. Дядю с Катериной проведаю и, даст Бог, к вам потом загляну. Но раньше, чем через месяц, не жди…

В Лбищенском станичном правлении, наконец – то, в руки Вениамина попал воскресный номер газеты «Яицкая воля», в котором он без труда отыскал небольшую статейку «Мирная» провокация» и погрузился в чтение.

«В понедельник, 11 – го июня, на Шиповском фронте нашими передовыми частями был замечен двигающийся к нам со стороны противника автомобиль, – писала газета. – Не дойдя некоторого расстояния до наших частей, автомобиль ссадил трех человек: казака Рубежинской станицы Ф. Неусыпова и двух красноармейцев. После этого автомобиль, повернув обратно, обстрелял наши части пулемётным огнём. Оставленные им 3 лица были взяты нашими частями.
У Неусыпова оказались: 1) бумага на имя Командующего Войсками Уральского войска на бланке штаба красной армии Саратовского Совета, за подписью Ружейникова, Неусыпова и военного комиссара Левина, в которой указывается, что этот штаб изъявляет готовность сделать попытку переговоров о мире, и что в этих целях командируется предъявитель бумаги в сопровождении 2 – х ординарцев; 2) совершенно противоречащий этой бумаге мандат на имя того же Неусыпова от Сов. Нар. Ком., в котором указано, что Неусыпов командируется в Уральск для ликвидации контрреволюционного движения и организации Советской власти в Уральском казачьем войске и в 3) большое количество агитационной большевистской литературы.
Все эти лица были доставлены на Войсковой Съезд. Сопоставив описанные выше документы и учтя указанные обстоятельства, Войсковой Съезд по заслушании сообщения Ф. Неусыпова вынес следующие постановления.

Постановления Экстренного Съезда Уральского казачьего войска на 11 июня 1918 года.

№ 688.
Войсковой Съезд постановил: казак Рубежинской станицы Ф. Неусыпов, как изменник войску, лишается звания казака и предаётся военно – полевому суду, причем его дело должно быть рассмотрено срочно в первую очередь.

№ 690.
Войсковой Съезд единогласно постановил: двух крестьян из красной армии, прибывших в Уральск с Неусыповым, отправить через штаб Шиповского фронта на сторону красногвардейцев.

№ 691.
Войсковой Съезд, рассмотрев отношение от (10 VI) 23 июня 1918 года за № 1364, подписанное двумя изменниками войску: Ружейниковым и Неусыповым, постановил: не считать его документом с предложением перемирия, о чём довести до сведения Командующего войсками Уральского казачьего войска.

Все эти постановления в настоящее время уже выполнены и попытка мирной провокации может считаться ликвидированной».

– Ага, а вот и Мандат Управделами Совета Народных Комиссаров, от 8 июня 1918 года за № 1161, выданный члену Казачьего комитета при Ц. И. К. Филиппу Марковичу Неусыпову, за подписями председателя СНК В. Ульянова (Ленина) и секретаря Совета Л. Фотиева! – воскликнул Вениамин, а дочитав публикацию до конца, заключил. – Правильно постановил Войсковой Съезд, отдав Неусыпова в руки военно – полевого суда. Изменников казачеству и войску, «в куль, да в воду», как говорили в старину. Пстрели – те, заразой!

Добравшись до штаба Шиповского фронта, Вениамин, наконец, отпустил Фокина домой, в Уральск. В его тарантас подсели раненые казаки, которых отправляли для лечения в домашних условиях, и он с силой дернул поводья.

– Но! Но! Пошла родимая! – закричал Иван Алексеевич, а обернувшись, махнул рукой Вениамину. – Не поминай лихом, Веня! Даст Бог, свидимся!

– Прощай, Иван Алексеич! – крикнул вслед Вениамин. – Дяде Ипатию, кланяйся! И Катерине, тоже!..

В четверг, 21 июня, есаул Алаторцев отправился на передовую, в сопровождении казачьего разъезда, под командованием молодого прапорщика, который всю дорогу бравировал своей отвагой и храбростью. Вениамину надоело слушать болтовню этого молокососа, ещё не нюхавшего пороха, и он приказал разъезду разделиться на две части. Три казака вместе с есаулом поехали вперёд, а пять казаков, с прапорщиком во главе, должны были прикрывать их тыл, отстав от них сажен на сто пятьдесят. Выехав на пригорок у сухого русла Солянки, Вениамин заметил, у «американского» моста, блиндированный поезд противника, пять красноармейцев с которого пытались исправить железнодорожный путь на мосту. Вероятно, с поезда тоже увидели казаков, потому что не успел Вениамин подать команду: «укрыться!», как орудие, стоявшее на передней платформе поезда, сделало одиночный выстрел. Снаряд со свистом перелетел через головы казаков и взорвался в пяти саженях от них. Конь под Вениамином присел на передние ноги, а затем стал заваливаться на бок. Сам он, получил сильный удар в затылок, от которого тело прижало к загривку, а глаза стала заливать липкая жидкость бурого цвета – кровь. Он ещё пытался оценить ситуацию, видел, как по земле покатилась оторванная голова одного из казаков, но силы покидали его, а вскоре, потерял и сознание. В это же время, конь под Вениамином рухнул на землю, придавив его правую ногу, но есаул уже этого не почувствовал.

Молодой прапорщик, увидев воочию взрыв снаряда, который разбросал по разным сторонам троих казаков и есаула, закричал: «А!!!» и, повернув коня, поскакал прочь от «американского» моста. Казакам показалось, что офицер крикнул: «Айда!» и они кинулись вслед за ним. Бравый на словах, молодой офицер в прямом смысле слова обосрался, увидев реальную смерть на поле боя. Нахлёстывая нагайкой коня, он без остановки мчал на станцию Шипово, где доложил начальнику штаба, что есаул Алаторцев убит снарядом, на его глазах. Дрожащими губами, вытирая рукавом слёзы и сопли, этот юнец рассказывал заикаясь, несколько раз подряд одно и тоже, как есаул вместе с конём рухнули на землю, как с казака Бахирева слетела голова, а два других тоже упали на землю. Начальник штаба вызвал военврача и велел дать прапорщику успокоительные капли, а сам принялся звонить в Уральск.

Выстрел орудия бронепоезда «разбудил» передовую. Броневик казаков выехал на пригорок и открыл огонь из пулемёта по красноармейцам, которые были вынуждены прекратить работы. Стоявшая рядом казачья батарея, открыла огонь по бронепоезду красных. Метким выстрелом с одного вагона была снесена крыша, а другой выстрел заставил замолчать неприятельское орудие, стоявшее на платформе и повредил паровоз. Красноармейцы, работавшие на путях, разбежались и неприятельский поезд был вынужден уйти на станцию Семиглавый Мар.

Когда бронепоезд отступил, казаки с передовой кинулись к месту взрыва снаряда. Убитым оказался только казак Бахирев. Два других казака отделались тяжелыми контузиями, а есаул Алаторцев получил серьёзное ранение головы. Военный врач, осмотрев рану сказал, что жить будет, но нужен уход и покой, который в полевых условиях он не гарантирует.

– Отправляйтесь домой, есаул! – заключил доктор. – Дома и стены лечат. Пстрели – те, заразой!

– Домой, так домой! – согласился Вениамин. – Отправляйте тогда в Соколиный. Меня там жена и дети дожидаются. Смогу ли на подводе туда доехать, доктор?

– Ко мне тут, одна особа пристала, чтобы взял её сестрой милосердия, вдова войскового старшины Смолова, Анной зовут, – проговорил доктор. – Так, я её отправлю вас сопровождать. Авось, передумает на фронт ехать обратно, да осядет, где – нибудь в посёлке. Кстати, по уровню медицинской подготовки, она вполне могла бы заменить сотенного фельдшера. Лечебное дело хорошо знает, а где училась не говорит. Была бы казаком, цены ей не было!

– Как же, Анну Смолову знаю! – обрадовался Вениамин. – Дочка спасителя моего – классного фельдшера Прохора Палыча Веселова. Давайте её сюда, скорей. Заразой те, убей!

– Ну вот, и ответ на вопрос, где наша вдова получила такие превосходные медицинские знания! – обрадовался доктор Кривобоков. 

В пятницу, 22 июня, есаул Алаторцев, на служебной подводе, в сопровождении сестры милосердия Анны Смоловой, был отправлен в родовой посёлок Соколиный, для излечения в домашних условиях. Как только было восстановлено движение с Самарой, Анна Смолова вернулась в Уральск. Дома её приняли радушно, но Анна тайно сбежала на фронт, чтобы попробовать себя в роли сестры милосердия. Вот только, доктор Кривобоков был категорически против присутствия женского пола на фронте, поэтому с радостью отправил её сопровождать раненого есаула Алаторцева.

 
В тот же день, войсковая газета «Яицкая воля» сообщила уральцам радостную весть: «Командующий фронтами Оренбургского казачьего войска сообщает: «20 сего июня гор. Оренбург занят казаками». Казалось бы, поднатужиться немного, белогвардейцам, и Советская власть падёт по всей России. Возникающие в разных местах выступления против советской власти, вроде бы, начали объединяться, организовываться и становиться мощным народным движением. Казалось, что борьба с советской властью начала принимать всероссийский размах. Однако это только казалось, на деле же Советам, как будто помогала какая – то неведомая сила. Стоя на краю погибели, они смогли мобилизовать все свои внутренние резервы, чтобы нанести белому движению новые ощутимые удары.