Почему Мартин Иден покончил с собой

Почему? - Он был болен. Слова об этом вложены в уста самого Мартина Идена. Он не просто повторяет их вслед за Лиззи. То, что он сознает свою болезнь, означает, что он не на столько болен, как остальные, и болен иначе. Поэтому он и не может жить: правдивая картина мира, открывшаяся ему со всей очевидностью, доставляет боль и делает жизнь непереносимой. Мир больных получил в сознании Мартина ужасающе отчетливые очертания, словно пленку засветили в слишком резких контрастах. Это ослепительное видение вызывало тошноту, головокружение, отвращение и муки.

Общество больно. Оно состоит из класса выряженных грязных лицемеров, подлых предателей по натуре, и противоположной стороны – униженных людей, превращенных в грубых скотов. Невозможно жить, глядя на это. Невозможно жить еще и потому, что ты должен сам примкнуть к лагерю тех или других. И Мартин Иден был, в отличие от всех – здоров в том смысле, что не желал примыкать ни к той, ни к другой стороне.  

Чем же был болен Матрин Иден? Почему он не смог пережить увиденного? Неужели надо было примыкать к одному из лагерей, были ведь альтернативные варианты: например группа философствующей богемы. Но в романе эта группа названа «the real dirt» - «подлинная грязь». Нет ничего пошлее наслаждения бездельем и словоблудием посреди ужаса повседневной реальности.

Что же делать? Каков же был выход? Мартин Иден его не видел. Этим и был он болен. Редки единицы осознающих, появляющиеся в обществе царствующего капитала, и они придавлены гнетом безысходности и неотвратимости происходящего. Таким примером был Бриссенден, сыгравший для Мартина роль единственно близкого в его жизни человека. Повсюду одиночество и пустота, и бессмысленность существования.

Как помочь людям стать людьми? Высшему классу помочь невозможно. Низшие объединились в социалистическое движение, чтобы помочь себе сами. Но имеют ли они право возвышаться, не является ли это покушением на закон природы, в условиях жесткого выживания которой выковываются поколения сильных? Так ницшеанские и спенсерианские идеи заявляли о себе в сознании Мартина, когда он присутствовал на собраниях социалистов.

Значит все происходящее – вполне оправданно? Так и должен жить человек? Но, глядя на все это - не хочется жить. Можно ли спокойно оставаться безучастным, взирать равнодушно на страдания? Допустим все происходящее оправданно. Но где же те сильные, которые должны были воплотить себя в плоть и кровь в результате всех этих волчьих передряг и дележек? Чистенькие эстеты, физически и нравственно слабеющие буржуа, или скотоподобные умственно неполноценные рабочие, кто из них есть тот сверхчеловек, к которому по замыслам природы стремится общество джунглей? Когда видишь подобную бессмыслицу, невольно встает вопрос: зачем все это? Мартину вспомнилось, что Ницше, в конце концов, пришел к мыслям о нелепости самого понятия истины, и сам автор романа назвал эту мысль безумнейшей:   

«Но в конце концов зачем все это? Он вспомнил одно из безумнейших положений Ницше, где тот подвергал сомнению все, даже самое истину. Что ж, может быть, Ницше и прав! Может быть, нигде, никогда не было, нет и не будет истины. Может быть, даже самое понятие истины нелепо. Но его мозг быстро утомился, и он рад был снова улечься в кресле и подремать.»

Мартин начинает жить по-буржуйски (по-спенсериански), предаваться праздному образу жизни, вести ленивое и вальяжное существование. Он не испытывает при этом ни малейшего удовлетворения. От буржуев он мечется в противоположную сторону. Попытавшись найти на корабле матросов, среди которых когда-то он чувствовал себя своим, он видит, что стать своим среди них ему мешает грубость их натуры. Зачем все это? – вновь и вновь возникает будоражащий психику вопрос, восстающий из недр самого бытия. Все оказалось построенным на лжи: общественная мораль, сословные установки; признание публики было фальшивым и даже любовь была миражом. Однако Мартин Иден неправ, было кое-что подлинное: любовь одной девушки из бедных слоев, которая не знала, что она бедна, и что в ней отражаются все огрехи и шероховатости ее класса, а они отражались, несмотря на природную внешнюю красоту и душевную неподдельную искренность, так часто присущую людям из народа.

 «Он уже собирался проститься, и тут она потянулась к нему. Но не властно потянулась, не с желанием соблазнить, а с тоской и смирением. Мартин был бесконечно тронут. Его природное великодушие взяло верх. Он обнял Лиззи и поцеловал, и знал: ничто на свете не могло быть искренней и чище ее ответного поцелуя. – Господи! – сквозь слезы выговорила она. – Я хоть сейчас умру за тебя! Хоть сейчас!

И внезапно оторвалась от него и взбежала на крыльцо. У Мартина увлажнились глаза.

«Мартин Иден, – сказал он себе. – Ты не скот, ты проклятый ницшеанец. Ты должен был бы на ней жениться, и тогда это трепещущее сердце до краев наполнилось бы счастьем. Но не можешь ты, не можешь! Позор!» "Бродяга старый, что бубнит про язву, – пробормотал Мартин, вспомнив строки Хенли. – Людская жизнь – ошибка и позор. Да, так и есть, ошибка и позор".»

Это была воля к смерти, когда «твое само» хочет умереть. Но где же стремление к сверхчеловеку, где исполнение завета: «ты должен жить ради блага земли»? Почему Мартину не захотелось наполнить сердце счастьем? Свое и сердце, любящее его? Посмотри на учителя – чем кончил он сам? Он тоже был болен. Болен, хоть и иначе, чем все.

 «В час отплытия он увидел с палубы «Марипозы», как за толпой провожающих прячется Лиззи Конноли. "Возьми ее с собой, – мелькнула мысль. – Так легко быть добрым. Она будет бесконечно счастлива". На миг им завладело искушение, но в следующую же минуту он ужаснулся. Паника охватила его. Усталая душа громко протестовала. Застонав, Мартин отошел от поручней. «Ты слишком болен, приятель, слишком болен», – пробормотал он.»

Образ этой девушки в романе символически отражает степень той доброты к людям и народу, которую был готов проявить Мартин. Он не жалел средств, с легкостью расставался со своими огромными писательскими гонорарами, чтобы облагодетельствовать родственников и людей не из круга семьи, например, позаботился об образовании Лиззи, но в душе он был от них далеко. Понятно, никто не мог разделить с ним его внутреннего мира. Но как же Бриссенден? Похоже, что здесь уже Мартин не смог полностью разделить мир, в котором жил тот.   

«Он сбежал в свою каюту и укрывался там, пока пароход не вышел из гавани. За обедом в кают компании оказалось, ему предоставлено почетное место, по правую руку от капитана; по всему было видно, что на пароходе он знаменитость. Но никогда еще окружающим не встречалась такая нелюдимая знаменитость. Всю вторую половину дня Мартин провел на палубе в шезлонге, закрыв глаза, урывками дремал, а вечером рано лег спать.»

Так ради чего же Мартни не взял девушку с собой? Что же победило в нем? Желание покоя? «Людская жизнь – ошибка и позор. Да, так и есть, ошибка и позор»? - Он проводил время на шезлонге, закрыв глаза, урывками дремал… Неудивительно, что от влачения подобного существования к человеку, осознавшему всю правду мира, настойчиво приходит вопрос: зачем все это?

Когда видишь страдания людей; низость одних и грубость, в которую одни погрузили других, и неотвратимость всего происходящего, непрестанно вопрошаешь жизнь: зачем, зачем все это? До тех пор, пока этот вопрос не решен, жизнь будет только тяжким и бессмысленным бременем, от которого хочется укрыться; уйти, уйти из жизни, чтобы больше не видеть, не знать, не осознавать.

«Но  где  же та молния, что лизнет вас своим языком? Где то безумие, что надо бы привить вам?      Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке: он - эта молния,  он - это безумие!»

«Человек  --  это  канат,  натянутый   между   животным   и сверхчеловеком, -- канат над пропастью.»

«В человеке важно то, что он мост, а не  цель:  в  человеке можно любить только то, что он переход и гибель. Я люблю тех, кто не умеет жить иначе, как чтобы погибнуть, ибо идут они по мосту.»

«Я  люблю великих ненавистников, ибо они великие почитатели и стрелы тоски по другому берегу. Я люблю тех, кто не  ищет  за  звездами  основания,  чтобы погибнуть  и  сделаться  жертвою  -  а  приносит себя в жертву земле, чтобы земля некогда стала землею сверхчеловека.      Я люблю того, кто живет для познания и кто хочет познавать для того, чтобы когда-нибудь жил сверхчеловек. Ибо так хочет он своей гибели.» (Ф. Ницше Так говорил Заратустра)

Но какой была гибель Мартина, почитателя Ф. Ницше? Самоубийство Бриссендена – это уход безнадежно физически больного человека, бесполезно созерцающего творящуюся вокруг несправедливость. А Самоубийство Мартина, было ли оно той гибелью, о которой говорит Заратустра? Бриссенден был другом для Мартина, сумевшим понять и разделить его помыслы. Сумел ли Мартин стать таким же другом для Бриссендена? Не случайно ли, что Бриссенден покончил с собой в день после встречи с Мартином, имея, видимо, заранее такое намерение, и при этом, никак не подав виду и не попрощавшись? Бриссенден был болен и не имел иной возможности жить, как только доживать, глядя на гнусности современного ему общественного строя. Поэтому его самоубийство было избавлением. Зачем же понадобилось избавление Мартину?

(Представим: Бриссенден покончил жизнь самоубийством потому Мартин не разделил с ним его внутренний мир, Мартин покончил с собой, потому что с ним не разделил внутренний мир кто-то третий, этот третий покончил с собой, так как с ним не разделил внутренний мир кто-то четвертый и так далее, целая цепь самоубийств по принципу домино ;) )

Итак, самоубийство Мартина Идена не было героической гибелью ницшеанского канатоходца! Чтобы так героически погибнуть – надо жить, а не сводить счеты с жизнью! А мог ли Мартин сделать что-либо «для земли», для приближения времени сверхчеловека, и возможно ли сделать что-либо подобное в принципе?

Как быть с философией Ницше и Спенсера? Не ведет ли она к раздвоенности сознания? С одной стороны – идея о движении к сверхчеловеку, о «смысле земли». С другой – почитание закона джунглей, одобрение условий, при которых происходит унижение одних и возвышение других, и все ради выживания «сильнейшего»? «Сильнейшего» - в каком смысле? «Сверхчеловек – не самый ли хищный это из всех хищных зверей?» – надо было бы спросить у создателя поэмы. Социалисты, на собрание к которым Мартина однажды пригласил Бриссенден, добивались обратного, - они мечтали создать такие условия, при которых из людей можно было бы сделать людей. Но Мартину были противны идеи равенства, а социалистов, честных во взглядах и в ведении споров, и прозорливых, он не смог по достоинству оценить. Наверное потому, что он не сумел проникнуться добротой к рабочему классу: рабочий класс был для него всегда груб и неотёсан (хоть и не по своей воле, но в действительности был), поэтому его представители вызывали отвращение у чувствительного и склонного к эстетизму Мартина. Мартин (тоже в силу своего положения) не умел достаточно широко мыслить. Так же, как не мог этого и тот великий человек и писатель, чьим прототипом он является. А может быть были другие причины, возможно, само время не способствовало тому, чтобы Мартин мог разглядеть лучше идеи социалистов.

Все-таки, чтобы широко мыслить, нужны более смелые взгляды и более разностороннее понимание действительности, что встречается даже реже, и значительно реже, чем писательский гений. (Теперь мы можем делать подобные выводы, благодаря историческим героям, сыгравшим свою роль вскоре после ухода автора романа о Мартине Идене.) Можно организовать фермерские хозяйства не жалея всех писательских гонораров, помогая приблудшим, чье плачевное положение порождено несправедливой социальной системой. А можно посмотреть шире и помочь людям построить такое общество, при котором никто не был бы обездолен и не зависел бы от прихоти случая и от доброй (а чаще недоброй) воли частного лица; общество, где каждый  мог бы стать свободной личностью, достойной названия «человек». Был такой исторический деятель. Он реализовал свои планы и появился открыто на мировой арене вскоре после трагического ухода писателя. Закладывая основы справедливого общества, помогая грубому народу стать воспитаннее, бок о бок работая с этим народом, таская бревна и расчищая на субботниках улицы, он никогда ни к кому не испытывал презрения. Он относился к изуродованному преступным обращением народу бережно и внимательно, с пониманием, как к своему дитя, пытаясь помочь, выправить сознание, загладить раны, поддержать любое стремление к нравственному и интеллектуальному совершенствованию. Живости ума, талантов, стремления к развитию и нравственной чистоте у народа тогда было достаточно, в этом была его сила, в отличие от владеющих миром. А владеют им всегда люди хилые, предавшие правду, не находящие радости в том, чтобы делиться добром своего сердца, ублажающие себя и желающие лишь удовлетворения своих потребностей. Невозможно, будучи нормальным человеком, наслаждаться, видя страдания других. Эти люди больны и поэтому «их само хочет их гибели». Такова была участь и Мартина Идена – захотеть гибели. Помещенный в круг буржуа, он не смог выносить подобного существования. Его гибель была быстрой и по собственной воле, в отличие от медленной постепенной смерти буржуа. В этом смысле гибель Мартина была героической – это был протест против бессмысленного одинокого буржуйского существования. Но одновременно это было бегство от невыносимой боли, порожденной способностью видеть. Видеть то, чего не видят от рождения слепые, самодовольные, слабеющие, заживо умирающие и разлагающиеся буржуа. В условиях, когда одни разлагаются, а другие грубеют, и никто этому не противится, или кто-то стоит в стороне, для всех справедливы слова: «Людская жизнь – ошибка и позор. Да, так и есть, ошибка и позор».   

Народ может быть вовсе не грубым, он способен стать во сто крат утонченнее буржуйских интеллигентов, и умнее буржуйских профессоров, когда о нем заботятся. История, хоть и единожды, на данный момент уже доказала это. Но автору романа не суждено было об этом узнать, и не суждено было верить в то, что действия, внешне кажущиеся бесполезными или малозначащими, все же имеют смысл; поэтому его, как и его героя романа, постигла смерть от отчаяния.