Как Бабченко конкуренцию прохезал

                Эль Мюриду, ЖЖ, от абсолютно аполитичного пользователя сети, имеющего возможность сравнивать уровни преподнесения материала               
     Тяжко простерлась степь - ковыль, туговато струясь от Меотии и до самой до Жмеринки, раскинулась неохватно, затопляя балки суковатыми, в неурочный час сбившихся у ханской юрты Крума.
     - Жогдь !
     Из юрты высунулся скуластый Кучум. Призванный ординарец, спотыкаясь высокими каблуками, прихватил повод обушком малым, пал на колени, припадая бритой гололобой головой к пыльным сапогам младшего из Игов.
     - Внемлю, Иг - Наур, - прошептал Жогдь, творя щепотью камлание.
     - Рци, - раздался глуховатый голос внутри юрты, - да восстань, суковатый.
     Ординарец вскочил и растелешил полосатый халат, по - богатому скрывающий второй полушалком. Приосанился, мазнув кулаком по жидким усам. Не смея смотреть в глубину полутемной юрты, говорил, ковыряя сапогом тугую почву :
     - Шарятся на ны пацинаки безбожные, пять мильонов войска.
     Крум вскричал. Заворочался страшно, сплюнул финики на ладонь Урзе и бросился в овчиные шкуры, колотя себя по затылку разверстой дланью. Урза, пережевывая финики, Кучум и даже Жогдь подобающе отмечали опытнейшими глазами верность ритуалу нечестивцев, повторяемую суковатыми ежедень и каждочась, как и повелось от эпох Уг - Ломи и Айи.
     - Айа - лев ! - завопил Урза, снаряжая финиковыми косточками сагайдак Сагайдачного, прибившегося от тифозного эшелона к юрте Крума весной. Влурть Сагайдачный, кразямом впал, обочень тухтымаш, все, как и покладено от времен Уг - Ломи и Айи.
     - Уг - Ломи - великий вождь ! - заскакал Сагайдачный, возжигая факелтон Симона Петлюры о кресало безделицы зряшной, уточенной в заточь при так.
      У юрты собрались суковатые. Кто при коне, кто арбой стелил шлях запоздалый, а кто и сам. Но каждый тлел сердцами волю Уг - Ломи, первого изобретателя Кусачего Камня на Древке из Брата Ясеня.
      - Дичь какая, - привычно вздохнул пан Мошка, так же привычно раскуривая здоровенную  " доминиканку ", - вы бы, Херберт Сименолыч, про машину времени придумали, хрена клеркам и курсисткам приключения доисторического человека - кроманьонца ? Кто таковскую книжку укупит за шиллинг - то ?
     - Окстись, пан Мошка, - загудел простуженно Уэллс, отмахивая клуб сизоватого дыма рукой, - мы на десятеричных финансах зубы съели, какие, на хрен, шиллинги ? Ты еще дым от паровоза помяни.
     - Ладно, - поглядывая на циферблат часов, решал наскоро издатель, - бомби дальше.
     Уэллс смеялся и зачитывал дальше.
     - Кто возглавил безбожных пацинаков ? - пнул сапогом в грудь Жогдя Крум, вылетая из юрты нагим образом. Суковатые резко загудели, вжимая впалые щеки к гортани, ведя ритуал к апогею.
     - Литовский польник из ятгайл и жмуди Жиргирод Кендрустович, стрый пятиюродный Чашных, - рвал халат поперек полос ординарец, соответственно скоращаясь ужимонами левой ноги.
     - Ой - ти мнешеньки ! - вмешался в ритуал нечестивцев к месту и в особь Сагайдачный, тряся сагайдак с гремливой пригоршнью финиковых косточек. - Не Белый Арап и не из Белой Арапии, а сам Жиргирод Жмудской Ятгайльный, навечно смущающий неокрепшие умы верных.
     Гетьман пал в пыль. Урза присыпал его загривок пеплом от папирос  " Казбек ", хранимых для таких вот ситуаций в расписном сундучке среднего боцманмата Рытки Клотича, широченными клешами выметнувшегося из самых глубин юрты.
     - Ну, батенька, - не выдержал пан Мошка, прерывая наливанием морса из морошки в стакан подобающий Уэллса, - навертели вы снова. Какой боцманмат ?
     - Флотский, - ответил преспокойно Уэллс и нечего было возразить издателю. Отпил морсу и притих. А Герберт, нагнетая понижением тембра голоса, продолжил.
     - На конь ! - завизжал Крум, заскакивая на Кучума. Урза оседлал Жогдя, Сагайдачный, по вековечной куркульской привычке харьковского салоеда, взнуздал себя, разумно полагая на овес цену, на хлеб цену, а кормовых сколько съедят на себя отписал, сука рваная. Алчен проглот гетьман, он и от тифозного эшелона отбился по экономии души, отвинтил гайку с полотна железнодорожного, наловил шилишпера в куток аховый да в степь и шмыгнул. Только и видали его.
     - Вот так, товарищи, - неожиданно встал Уэллс, размашисто отставив вбок руку, - и закончился знаменитый поход к Последнему морю Бату - хана и его продажного наймита за кумыш бесбармака собакам Александра Невского.
     - А вот это уже лучше, - как всегда отмечая актуальность политического момента, ожил пан Мошка, пожимая руку писателя, - как угашение скандала с Локкартом.
     Уэллс с достоинством кивнул и пан Мошка проводил всегда желанного рассказчика до дверей, с причетом и величанием, как и подобает при камлании на Дитушку фон Тиз.