Настоящий еврей

Несмотря на промозглую погоду 22 октября 1941 года и раскисшие от дождей дороги, 18-й латышский шуцманшафт батальон «Курземес» уже к полудню согнал все еврейское население городка Дзержинск на площадь станции Койданово в 30 км от Минска. Действовали слажено, с азартом и без сантиментов, согласно приказу и регламенту проведения карательных операций.  Соломон Гальперин пытался укрыть полами широкого пальто от ветра близких: жену Хану и троих детишек, особенно самого младшего Илью, который жалобно трясся от холода и от страха. Сильный удар прикладом меж лопаток разрушил вмиг созданный Соломоном последний уют для своей семьи. Его, как и всех других мужчин повели в грязные и смрадные вагоны из-под угля, извести и скота. Соломон неожиданно скинул с себя пальто и бросил через караул в сторону: «Хана, возьми согреть детей».

Жена рванула, но лишь добежала до добычи, как была сбита с ног карателями и буквально забита сапогами.  Потом ее полуживую отволокли к детям и бросили следом грязное и мокрое пальто Соломона. Утром 23 октября на станцию опять пригнали тот же самый состав товарных вагонов, в котором накануне отправили мужчин и началась срочная подготовка для очередной погрузки оставшихся.
Хана прижала самого младшего: «Илья, ты уже большой, тебе почти шесть лет. Слушай меня: мы сейчас выроем ямку вот здесь: на дно положим пальто папы, сверху тебя накроем и чуть засыплем. Ты только лежи тихо до ночи. Захочешь писать – писайся, только не двигайся. А ночью потихоньку иди на хутор к дяде Тарасу».

Было холодно, сыро и ужасно страшно. Затекли до боли ноги. Сквозь маленькую щель своего укрытия Илья смотрел на небо, пока не появились звезды, как велела мама.  Еле выбравшись наружу, весь мокрый и грязный, он тут же передернулся от порыва холодного ветра с изморосью.  Илья хотел достать из ямы большое теплое пальто папы Соломона, но сил не хватило, оно стало мокрое, грязное и тяжелое. Отчаянно вздохнув, он побрел в сторону хутора к дяде Тарасу.  Но, вдруг Илья увидел теплый дым из высокой трубы и не в силах совладать с ознобом, ноги сами привели его в котельную машинно-тракторной станции.  Кочегар Трофим был инвалидом первой мировой войны, немцев он ненавидел, ибо помимо искалеченной ноги страдал от последствий газовых атак.  Но, при этом он и не жаловал советскую власть, ибо его отец и брат были раскулачены и сосланы куда-то в Сибирь.

- Ты кто такой и откуда? – спросил он, как только трясущийся мальчонка оказался в свете огня.

- Дяденька, меня Ильей зовут, сначала папу, а потом маму и сестру с братом куда-то увезли со станции, а меня мама зарыла…

- Так ты стало быть, жидёнок?

- Папа учил, что мы иудеи богом избранные.

- Так избраны, что вас немец лупит, как крыс? – засмеявшись, закашлял Трофим.

- Дяденька, а можно мне погреться?

- Эх, - вздохнул Трофим, - сымай все с себя мокрое, на-ка тебе мою рубашку покамест, а твое сушить будем. Чаем тебя напою, отдохнешь покуда. А утром сранья, иди с Богом, мне ведь за тебя башку снесут. Такие нынче порядки, малец…

И лишь Илья сладко заснул в тепле печи, как Трофим уже его теребил.

- Идти тебе пора, только не скажи никому, что у меня ночевал. Вот тебе сухари в дорогу и одежда твоя высохла.

- Спасибо дяденька, - зевал Илья, послушно одевая сухую и теплую одежду.

 Дорога до хутора шла через страшный лес. Идти одному – это совсем не то, что ехать в телеге рядом с мамой или папой, да даже с братом или сестрой. Илье вдруг стало казаться, что за каждым деревом прячется ужасный хищник. Особенно, когда вдруг неожиданно раздавался вой волка и он инстинктивно садился на корточки, прижимаясь к дереву и закрывая глаза. Он с радостью вдруг почувствовал запах дыма и буквально бегом бежал до хутора. Вот и тот дом. Панасюк был добрым, он дружил с папой Соломоном, который шил одежду для всей его семьи.

- Дядя Тарас, - закричал Илья, выбегая из леса – это я, мне мама сказала к Вам бежать.

- От, те на, - отбросил вилы Панасюк, - Ильюшка? Ну ты даешь… Стало быть сбежал?

- Мне мама так велела, - прижался к ногам Тараса Илья.

- Ну и пойдем в дом. Глаша, - крикнул он, - смотри какой гость у нас объявился, давай на стол накрывай.

- Ой, - удивилась жена, - а как это? А что если? А может?

- Делай, как велю, - рявкнул муж и, обняв мальчонку, вошел в дом.

После вкусного обеда дядя Тарас сказал:
- Илья, мне в Дзержинск, тьфу теперь – Койданов опять, надо по делам, поехали со мной и ничего не бойся. По дороге выспишься.

В телеге, под теплым тулупом, Илья и правда сладко заснул.  Проснулся от того, что дядя Тарас зачем-то ему на шею повязал ошейник.

- Ну, вставай, приехали – вскочил дядя Тарас с телеги и стал тянуть Илью за поводок. Больно сдавило шею, он невольно вскрикнул…- не скули щенок. Не долго осталось.

Из дверей бывшей школы появился высокий блондин в немецкой форме.

- Что здесь происходит?

- Господин, извините, не разумею Вашего звания, рад, что вы говорите по-русски…

- Капрал Екабс Кулис, так в чем дело?

- Очень рад, а я - Тарас Панасюк, вот доставил вам щенка на поводке – жидёнка Илюшку Гальперина. Его семью нынче порешили, а этот пострел решил оказаться самым умным. Рад отдать вам его для свершения правосудия.

- Хорошо, молодец, - похвалил Екабс хуторянина, забирая поводок с испуганным мальчиком, - можешь ехать домой.

И лишь оставшись один на один с ребенком, Кулис вдруг пристально посмотрел в большие испуганные серые глаза Ильи.

- Ты разве еврей? – невольно спросил Екабс, - почему тогда глаза серые и волосы светлые? Ты на брата младшего похож, он утонул в море.

- Я не знаю дядя, - заплакал Илья, - простите и отпустите меня, я больше не буду

- Значит так. Ты теперь Алекс. Русский. Жить будешь со мной. Я буду, как твой старший брат. Понял?

И Алекс со слезами бросился ему в объятья.
В рапорте капрал Екабс Кулис изложил, что Тарас Парасюк и его жена по заданию партизан пытались выдать сына русского репрессированного дворянина за еврейского мальчика, чтобы войти в доверие и получать нужные сведения для диверсий. В этой связи он ходатайствует оставить Алекса воспитанником при батальоне и немедленно арестовать семью Парасюка.

Рапорт был удовлетворен. Отныне Илье Гальперину дали новое имя -  Алекс Курзем (по имени батальона и провинции в Латвии), а Парасюк, его жена и дочь, оказав сопротивление, сгорели в доме.

Алекс очень быстро привык к своему новому имени, ему даже пошили настоящую форму полицейского батальона, которой он очень гордился. Екабс Кулис заменил ему родителей, и он охотно его слушался и очень просил брать с собой на карательные операции. Ему казалось, что они вершат правосудие за погибших близких. Алекс очень радовался, когда Кулис позволял ему по-настоящему сделать контрольный выстрел из настоящего пистолета.

Через какое-то время, в 1943 году всем, кроме Алекса, выдали новую черную форму.  Он, от обиды, перестал даже разговаривать с Кулисом.

- Ты не понимаешь, что тебе так будет лучше, - пытался его успокоить Екабс.

- Я хочу, как ты, - упрямился Алекс.

И ему вскоре пошили форму СС. А потом приехало много корреспондентов, операторов, журналистов…  Алекс превратился в символ пропаганды: сын русского дворянина мстит за свой род. Но, для полного образа не хватало подвигов. И вскоре спецы подсказали: Алек стал охотно на своем примере убеждать родителей не препятствовать отправлять своих детей на нужды Рейха.
 
В конце 1944 года 18-й латышский батальон СС «Курземес» оказался на передовой.  Бои были остервенелые, Красная Армия по этому направлению мстила за Ленинград.  Раненный Кулис отказался покинуть позиции, но приказал эвакуировать Алекса в Ригу к своему родственнику - директору местной шоколадной фабрики Екабсу Дзенису. Он с радостью принял мальчика не столько из-за хорошего отношения к Кулису, сколь из-за возможности стать полноценной семьей с бездетной женой, а это значительно повышало статус беженца при предрешенным исходе войны. При условии, что мальчик – не капризный. А  Алекс более, чем был некапризным.

Иммигранты (беженцы)  Дзенисы оказались в итоге а Австралии. Алекс  там женился по католическим обрядам.

Но, в 1997 году Алекс  все же открыл неприглядные детали своего детства, некоторые друзья отвернулись от него. В среде еврейской общины Мельбурна он подвергся сильной критике: ему ставили в вину добровольное вступление в СС, а также отсутствие ненависти к нацистам.
«Ненависть мне не поможет», — отвечал на это Курзем-Гальперин: «Я такой, какой есть...  Родился евреем, был воспитан нацистами и латышами и женился как католик».

Австралийский журналист- расследователь  Кит Мур усомнился в том, что откровения Курзема можно принимать за чистую монету. В частности, Мур высказал мнение, что бывший «юный нацист» вообще не является евреем и предложил сделать тест ДНК, так как  были идентифицированы  останки его близких в Белоруссии. На что Курзем заявил, что пойдет на это, только если ему заплатят 100 тысяч долларов.
- Но, у нас есть еще генетический материал и вашего отца, - указал Мур.
- Тогда 200 тысяч, - парировал Алекс.
- У меня нет никаких сомнений, что Вы – настоящий еврей.