Крёсна

  Очень обрадовало письмо от моей любимой кресны, Злобиной Августы Дмитриевны. Она пишет: "Леонид, получила твое письмо. Сердечно благодарю! Я всегда рада получать твои письма. Прочитаешь и сразу становится легче, как бы не было тяжело. Ты поднимаешь настроение! Лёня, тебе только быть комиком при каком-нибудь цирке. Не обижайся, дорогой, я говорю правду. Читала твое письмо и смеялась над ним... Интересно пишешь и хорошо успокаиваешь сердце от всяческих невзгод.

  Да, Лёня, действительно, если всё по настоящему, то я должна быть счастливой, как ты пишешь. Ведь у меня теперь три сына и две дочки, считая Валентину. Она собирается приехать ко мне, после окончания школы. Куда же она, кто приютит без матери, кроме меня? Она в письмах называет меня мамой. С приветом, твоя кресна!
14 апреля 1959 года."

  Не знаю, где она усмотрела что-то клоунское? Наоборот, во всех письмах к ней стараюсь быть серьёзным и, более менее, объективным. Моя главная цель; вселить уверенность в её делах, что всё будет хорошо и, ни в коем случае, не поддаваться унынью. Унынье не помощник в жизненных делах, а преграда с ухмыляющимся лицом.

  Иногда задумаешься о жизни и поймешь, что судьба бывает не ко всем благосклонна. К кому-то она повертывается своей гладкой стороной, а к кому-то колючками и старается побольнее уколоть человека.

  Старшая сестра, Анастасия Дмитриевна, вышла замуж за деревенского парня, Баева Геннадия Михайловича, жившего с родителями на нижней заложице нашей деревни. Сначала было всё хорошо, но с рождением двух сыновей Геры и Вити, стал беспробудно закладывать за воротник. На почве пьянки стал дебоширить, то есть учинять драки, не только с нашими деревенскими мужиками но и с чужими. И а конце концов его посадили в тюрьму на пять лет. Настя развелась с ним и вернулась жить к матери. Работала колхозе дояркой. В начале 1947 года родила Валентину от местного парня Бушмелева Василия. В тот год многие солдатки, оставшись без мужей, нарожали от пришедших из Армии парней. В 1958 году заболела и скоропостижно умерла. Валентине было 11 лет. Гера был в Армии, а Витя в профтехучилище и жил у кресны в селе Селты. После семилетки Валентина с бабушкой переехали ко кресне. У неё был сын Валерий и дочь Наташа, нажитые от разных отцов.

  Кресна Ава, так её звали все родные и знакомые; высокая, красивая, зажигательная, необычайно добрая к окружаемым её людям.

  Во время первых месяцев войны погиб отец, Злобин Дмитрий Герасимович, брат моей мамы Анны Герасимовны. Пришла похоронка - без вести пропавший. Вскорости случилось такое и с её женихом, Неустроевым Виктором Семёновичем из нашей же деревни. Остались они вдвоем с матерю, Злобиной Марией Ивановной, в девичестве Шатуновой из большой деревни ХалдЫ. Настя с ребятишками жила у Баевых. Мы жили тогда в деревне Мокроусово ( в народе она называлась РожкИ) недалеко от Мельничат. К нам она прибегала часто читать папкины письма с фронта, так как мать была совершенно безграмотная. Когда придет письмо от отца, мать вызывала её читать и отписывать под диктовку матери. Всегда приносила мне и сестре Люсе конфетки подушечками и кусочки сахара. Работала она в то время на Халдинском маслозаводе, на котором сепарировали молоко из ближних колхозов Халдинского сельсовета; получали сметану а из неё делали масло и большими брикетами увозили в районный центр СелтЫ.

  И вот тут-то, холодная рука рока схватила её за горло в очередной раз; в рабочем халате обнаружили кусочек масла. Сразу же уличили её в воровстве. А то не подумали, за чем ей масло, когда в своем хозяйстве есть корова, овцы и куры. Просто кому то надо было, чтобы её не было на заводе. Может это конкуренция или девичья зависть, что она такая красивая, а они нет. Но как бы то не было её осудили и влепили три года колонии за воровство. Мне вспомнился дневник Татьяны Львовны Толстой-Сухотиной, где она записала как столяра осудили за два гвоздя, обнаруженные в рабочей куртке. Это было в прошедшем веке. Тут можно вспомнить и отца моего, которого тоже упекли в колонию на три года, спсшего народ своей деревни от голода, выдав зерно колхозникам по черной ведомости весной 1947 года. Он был в то время председателем колхоза "Свободный Труд". Получается, что в нашей родне два тюремных сидельца.

  А что они творили, когда праздновали вместе, после некоторого подпитья браги или кумышки. Отец всегда приглашал:
  - Крестница! Садись-ко со мной рядом....Споём с тобой нашу, зековскую.
Отец, как обычно, запевал бархатным баритоном, иногда даже ближе к тенеру, а кресна высоким, чистым, пронизвающим сопрано вступала на второй строчке куплета, в начатую отцом песню:
                Там, в саду, при долине,
                Громко пел соловей.
                А я, мальчик, на чужбине
                Позабыт от людей.
  Хотя песня длинная, десять куплетов, но эмоциональное воздейсвие держалось всю песню. Только ближе к концу напор немного спадал:
                На мою на могилку,
                Знать, никто не придет.
                Только раннею весною
                Соловей пропоёт.

                Пропоёт и просвищет,
                И опять улетит.
                Моя бедная могилка
                Одиноко стоит.
  Когда в конце повторяется первый куплет, гости, почти все, умывались слезами. Мама кресны, с мольбой в голосе:
  Петр Андрианович, дочка, давайте не о грустном, не поминки же, видите всех расклевили, уже в голос ревут. Дальше, мне даже описать сложно, что начиналось....Заканчивалось "цыганочкой", в исполнении сумашедшей, в хорошем смысле слова, кресны. Иногда она схватывала, висящую на стене, гитару и с упоением пела цыганские песни... Пишу воспоминания и сам уливаюсь слезами.

  Теперь всё таки ей, я надеюсь, будет легче; Гера скоро отслужит, Витя кончит училище, Валя закончит семь классов в Халдинской школе и переедут вместе с бабушкой ко кресне в Селты.