Девочка апрель, 16с

1

Отступили зимние холода, земля согрелась под лучами весеннего солнца, в город пришел апрель. Снег превратился в лужи, а возле нашего дома, так и вообще — собралось море разливанное грязно-коричневой жижи. Видимо, засорился ливневый сток. Кто-то из жильцов (а может, дворник) положил на тротуар несколько кирпичей. Переступая по ним, я добрался до своего парадного.

Моя квартира на четвертом этаже, а лифта в нашей старой пятиэтажке не предусмотрено. Поднимаясь по лестнице, я услышал чьё-то тихое всхлипывание, а на площадке между третьим и четвертым этажом увидел девчонку. Она сидела под окном, прямо на полу, обняв колени и прислонившись спиной к батарее. Она была вся грязная с головы до ног. С платья, ветровки и с растрепанной косы стекали бурые ручейки. Рядом стоял школьный рюкзачок, весь тоже заляпанный грязью.

— Нельзя так сидеть, простудишься! — я тронул ее за плечо.

Девчонка махнула на меня рукой и заревела сильнее, закрыв лицо ладонями.

— Ну, ты чего? — произнес я как можно добрее и ласковее.

— Ключи забыла... А меня всю машина забрызгала… А мама в семь с работы приходит… И телефон разрядился!

«Меньше в телефон играть надо», — подумал я, но вслух не сказал и посмотрел на часы. Однако ж долго ей придется ждать маму, времени только начало третьего.

— Ну, ничего страшного, — успокоил я девочку, — не реви. Знаешь что, пошли ко мне, подождешь свою маму.

— Нет, не могу. Мама не разрешает мне с чужими идти.

— Да какие же мы чужие? Мы соседи. Должны помогать друг другу.

Девчонка, видно, из пятьдесят второй квартиры — хозяйка ее сдает, и недавно туда въехали новые жильцы.

— Неужели пять часов будешь вот так на полу сидеть? Пошли! — я решительно взял ее за руку. — Не бойся, ничего худого тебе не сделаю.

Девочка утерлась рукавом, размазав по лицу грязь, поднялась и пошла за мной.

— Раздевайся, — велел я, когда мы вошли в квартиру.

Она сняла грязную ветровку и протянула мне.

— Иди в ванную и снимай всё. Постираем твои вещи. Да и тебя заодно.

Наверно вид у меня был строгий, а интонация не допускала возражений. Девочка послушно отправилась в ванную. Через пару минут я заглянул туда.

— Ой, нельзя! — взвизгнула девчонка, она уже разделась догола.

Я прикрыл дверь.

— Залезай в ванну, я не смотрю. Только заберу твои вещи в стирку.

Девочка забралась в ванну и задернула полиэтиленовую занавеску. Я собрал грязную одежонку, которая осталась валяться на полу, и вышел. Стиральная машина стояла на кухне. Я забросил туда ее ветровку, платье, колготки. Трусики и лифчик (ишь ты, почти как взрослая!) стирать не стал. Я разглядывал эти предметы, такие непривычно-маленькие, от них исходил удивительный и неповторимый, весенне-терпкий девчоночий запах.

В ванной зашумела вода. И вдруг раздался визг:

— Ой, кипяток!

У меня плохо работал смеситель, иногда заедал кран холодной воды, никак не соберусь его починить. Впрочем, сам-то приспособился, и меня это сильно не напрягало, а живу я один.

Я вбежал в ванную, отдернул шторку. Девочка, забившись в уголок, стояла в позе испуганной нимфы, прикрывая руками свои секреты, а лейка душа валялась в ванне, извергая кипяток. Я отрегулировал воду, повесил лейку на кронштейн.

— Давай, намылю тебя, спинку потру.

— Ой, нет! — испугалась девчонка. — Не надо, я сама.

— Дома кто тебя моет, мама или папа?

— У меня нет папы. А моюсь я сама!

— Ну ладно, действуй. Не буду мешать.

Я вернулся на кухню, налил воды в чайник и поставил его на плиту. Шум воды в ванной стих.

— А где взять полотенце?

Ах, да. Я принес ей чистое полотенце и свой махровый халат. Из-за шторы показалась головка с чистым свеженьким личиком и мокрыми длинными волосами. Девочка сверкнула ясными зелеными глазками. Я протянул ей полотенце, а халат повесил на сушилку.

— Наденешь это, пока твое платье высохнет.

Потом мы пили чай с бутербродами и с вареньем, которым меня снабжала мама. Еще с Нового года у меня завалялась коробка конфет. Сам-то я их не ем. Девочка сидела напротив, халат был велик ей размера на четыре. Широкий ворот не скрывал незрелые холмики с маленькими сосочками, они напоминали набухающие апрельские тополиные почки. Она держала большую чашку двумя руками, подносила ко рту и дула в нее, остужая чай. Зеленые глаза при этом словно запотевали от пара, а потом блестели еще ярче.

— Как тебя зовут? Мы так и не познакомились.

— Влада.

— Красивое имя. А в каком классе учишься?

— В седьмом. Бэ. Заканчиваю. А вас как зовут?

— Мы почти тезки. Владислав Федорович.

— А кем вы работаете?

— Я писатель.

— Надо же! Настоящий писатель? А что пишете?

— Романы. Для взрослых. О любви.

— Ой, а дадите почитать?

— Рановато тебе, наверно.

— Ничего, я пойму.

— Ну, тогда на, читай, — я достал с полки книгу. — А я поработаю.

Я включил компьютер, а Влада устроилась с ногами на диване и уткнула нос в книжку…

Закончив очередную главу, я мельком взглянул на Владу. Девочка сидела всё в той же позе и внимательно читала. Вдруг она оторвала глаза от книги и, глядя на меня невинным взором, спросила:

— А что такое кун-ни-лин-гус?

Господи, четырнадцатый год, поди, а до сих пор не знает. И как ответить? Решил объяснить прямо, на понятном подростку языке.

— Ой! И это… как бы, не противно?

— Наоборот, приятно.

— А женщины мужчинам тоже… так делают?

— Да. Только это по-другому называется.

— Фу, — Влада брезгливо сморщила носик. — Я наверно ни за что не стала бы!

— Ты еще маленькая. С подругами не обсуждаете такие темы?

— Не-а! Да у меня и подружек-то нет. Мы с мамой часто переезжаем, а я перехожу из школы в школу. Не успеваю подружиться.

— Ясно. Все-таки, рано тебе эти книги читать.

— Ничего не рано! Я про секс уже всё знаю. Мне мама рассказывала.

— И что же ты знаешь?

— Ну… Что мужчина и женщина… Они раздеваются и…, короче, потом появляются дети. А еще бывают дядьки-маньяки, они маленьких девочек насилуют... Поэтому я сначала боялась к вам идти. Но вы хороший. Правда-правда.


Я снова принялся щелкать клавишами. Никак не получалось начало следующей главы. Я оторвал взгляд от монитора и посмотрел на Владу. Она лежала на животе, положив книгу перед собой. Маленькие кулачки подпирали подбородок, а губы ее шевелились, словно произнося вслух какую-то фразу.

Влада подняла глаза от книги.

— А вот тут у вас молодая девушка влюбляется в старика. Так разве бывает?

— Ну какой же он старик? Ему всего сорок два года.

— Конечно старый.

— А я, по-твоему, старый?

— Вы? Да нет…

 — Сколько мне лет, как думаешь?

— Ну, тридцать… пять.

— Сорок четыре.

— Правда? Ни за что не подумала бы.

Время близилось к семи. Одежда Влады высохла.

— Я пойду. На лестнице маму подожду. А то она ругаться будет, что я к вам пошла. Я книгу не дочитала, можно с собой возьму?

— Конечно.


2

Через пару дней раздался звонок в дверь. Я открыл, на пороге стояла Влада.

— Можно? Я книгу принесла. Прочитала.

— Понравилось?

— Очень.

— Чаю хочешь? С конфетами.

— Ага.

На ней было простенькое короткое платьице, малОе, видно купленное пару лет назад — оно едва прикрывало трусики. Мы пошли на кухню, я поставил на плиту чайник, Влада села за стол.

— Ну, как дела? — задал я шаблонный вопрос, просто чтоб начать разговор.

— Нормально, — Влада пожала плечами. — А можно спросить?

— Спрашивай.

— Вот вы пишете… Это всё с вами было?

— Нет, конечно. Просто я стараюсь не отходить от реальности, многое беру из жизни. Но в основном все-таки сочиняю.

— Там в одном рассказе у вас женщина… Она очень мою маму напоминает.

— Ну что ж, возможно. Многие узнают в героях себя или своих близких. Или знакомых. Я пытаюсь анализировать поступки людей и мысленно создаю образы, стараюсь придать им характеры. А когда созданы характеры, мои герои начинают жить сами, я только записываю. Так что, как говорят, совпадения случайны.

— Вы пишете от первого лица. Поэтому я и подумала, что всё это про вас.

— Понимаешь, чтоб лучше передать чувства и мысли героя, лучше всего поставить себя на его место. Грубо говоря, влезть в его шкуру. Тогда получается более естественно. Потому я часто пишу от первого лица. Иногда даже от имени женщины.

— Ясненько…

Свисток чайника на плите возвестил, что вода закипела. Я насыпал заварки в заварочный чайник, залил кипятком. Пока напиток настаивался, присел напротив Влады.

— Можно спросить? — мне показалось, она сейчас поднимет руку как на уроке.

— Конечно.

— Вот там у вас в книге одна девушка занимается… — она слегка покраснела, —  маструбацией.

— Мастурбацией. Ну и что?

— Так это же очень вредно. Я в одной книжке читала, мне ее мама давала. Там написано, что очень вредно. И мама тоже так говорит...

— Ну почему? С физиологической точки зрения тут ничего вредного нет. Организму безразлично, как получить удовлетворение — в сексе с партнером или самостоятельно. Это предубеждения, в основном религиозные, считать мастурбацию грехом и пороком.

— Но ведь от этого дебилами становятся, и зрение портится. А еще бывает эта… эпилептия.

— Эпилепсия, — поправил я. — Глупости, полная чушь. Это в темное средневековье мастурбация считалась вредным занятием. Скорее всего, от незнания и низкого уровня медицины. Вот и придумывали такие страшилки.

— А мужчины тоже… этим занимаются?

— Конечно. В основном одинокие или каким-то образом оторванные от общества. Вот, например, Робинзон Крузо. Как думаешь, смог бы он прожить двадцать пять лет без сексуального удовлетворения?

— Но в книге этого не написано.

— Ну, так… Во времена Даниэля Дефо нельзя было об этом писать. А если пораскинуть мозгами? Половое воздержание гораздо вреднее.

Мы немного помолчали. Влада изредка бросала на меня взгляд, словно порывалась еще о чем-то спросить.

— А у вас жены нет? — наконец, прервала она молчание.

Интересно, на что это она намекает?

— Жены нет. Но у меня бывают случайные женщины.

— А знаете, я прочитала в «Википедии» про кун-ни-лин-гус.

— И как?

— Там и картинки есть. Мама блокирует мне все сайты, которые восемнадцать плюс. А «википедию» — нет.

— Хорошо.

— А у вас еще есть типа такого книга?

— Есть.

Мне понравилось, что моя юная собеседница, не стесняясь, говорит со мной на столь щекотливые темы. Не знаю, правильно ли я поступаю. Быть может, я развращаю ребенка? Но ведь все подростки рано или поздно узнают о сексе, когда-то и она должна узнать обо всем. Уж лучше от взрослого истину, чем от сверстников всякую ерунду. Очевидно, она сама мастурбирует и очень стыдится этого. С матерью вряд ли делится своим секретом, держит в себе и, не дай бог, заработает комплекс ущербности. Подруг нет. Ей нужен близкий собеседник для щекотливых тем, готовый ее понять и поддержать. Объяснить, что ее желания естественны, характерны для ее возраста, и она ничем не хуже своих ровесниц. И пусть лучше удовлетворяет сама свои желания, чем вступит в раннюю связь со сверстником и «залетит» от него.

— Мне пора, — Влада поставила на стол чашку. — Мама скоро должна прийти.


3

В пятницу, поздно вечером, Влада позвонила мне в дверь.

— Можно к вам? — она была немного испугана.

— Заходи. Что случилось?

— Мама уехала на два дня. А мне страшно одной. Можно у вас переночевать?

— Она часто уезжает?

— Ну так. Бывает. Она раньше тетю Любу просила оставаться со мной. Или меня к ней отсылала. А сейчас тети Любы нет в городе. Мама сказала, что я большая, могу остаться одна. А мне вдруг страшно стало.

— Это ничего. Тревожное состояние бывает в твоем возрасте. Это от изменений в организме — ты растешь. Ужинать будешь?

Я накормил Владу пельменями и постелил ей на раскладушке. Она разделась до трусиков, как мне показалось специально, чтоб я обратил внимание на ее, с позволения сказать, бюст. Каюсь, но я и на самом деле задержал на нем взгляд. Девочка, пожелав мне спокойной ночи, залезла под одеяло.

— А можно спросить? — из-под одеяла показались любопытные глаза и нос.

— Спрашивай.

— У вас там в книге женщина женщине делает кун-ни-лин-гус. Такое тоже бывает? Это правда?

— Ну, а что тут такого? Понимаешь, женское тело до упоения красиво. Недаром эта красота всегда привлекала живописцев и поэтов. Ведь сказано классиком:

«Всё в ней гармония, всё диво,
Всё выше мира и страстей;
Она покоится стыдливо
В красе торжественной своей…»

И среди ценителей женской красоты есть не только мужчины. А порой одного любования бывает недостаточно, хочется насладиться и осязанием, и запахом, и вкусом. Лесбийские чувства — это тема отдельного разговора, отношение к однополой любви может быть самое разное. Одни порицают это, другие считают нормой. Лично я нахожу, что в любви женщины к женщине больше нежности и ласки, чем в гомосексуальных отношениях мужчин. Но даже не испытывая лесбийской страсти, упиваться женской красотой бывает приятно не только мужчине, но и женщине. Понимаешь?

Рассуждая, я не смотрел на Владу, а когда посмотрел, она уже крепко спала. Сам я засиделся часов до двух за работой. Влада сладко посапывала во сне. Наконец, и меня разобрала дремота.


У меня с юных лет привычка спать голым. Проснулся я от того, что почувствовал прикосновение к своему половому органу. Я заворочался и сквозь приоткрытые веки увидел, как Влада быстро шмыгнула на раскладушку и накрылась одеялом. Я полежал немного, делая вид, что еще не проснулся и ничего не заметил.

— Доброе утро! Как спалось на новом месте?

— Нормально.

— Иди, умывайся, будем завтракать.

Влада вышла из ванной в одних трусиках, совершенно не стесняясь меня, словно я ее папа. А я, не без смущения, правда, поглядывал на зреющие холмики ее груди, коль уж выпало счастье созерцать это скоротечное чудо расцветания.

— Я дома всегда так хожу, — заметив мой взгляд, пояснила девочка, и ее личико чуть порозовело. — А когда мамы нет, то совсем голенькая.

— А почему когда нет мамы? Ты ее стесняешься?

— Мама говорит, что стыдно. А мне нравится. Я еще люблю в зеркало на себя смотреть. Это плохо?

— Думаю, что нет.

Она забралась с ногами на табурет, обхватив колени руками. Я приготовил яичницу, для Влады сделал какао, а себе сварил кофе.

Я уже поел, а Влада все ковырялась вилкой в тарелке.

— Не нравится?

— Нет, почему, очень вкусно. Я хочу кое-что вам сказать…

 — Ну?

— Об этом никто не знает даже мама… Просто вы добрый и умный, вы поймете. Вы же никому не расскажете?

— Нет, конечно.

—Я когда читала про ту девушку… ну, которая… Мне как бы спокойнее стало. Понимаете? Ну, что…

«Что ты не одна такая», — догадался я, а вслух произнес с улыбкой:

— Да, я понимаю.

— Вот. Я тоже так делаю… — произнесла она почти шепотом. — Я испорченная, да?

— Ну что ты! Нет, конечно. Это естественно. Ты растешь, познаешь свое тело. Я тебя уверяю, многие девочки это делают.

— Правда? А у меня бывает, что… пальцы сами туда лезут, а потом... потом долго себя ругаю, что я такая вот… плохая.

— Ну какая же ты плохая? Ты замечательная девочка. Красивая. Очень. Ребята, наверно, заглядываются?

— Ой, да блин… С пятого класса ко мне пристают, облапать норовят… Уроды! А еще целоваться лезут! Фу!

Наконец, Влада справилась с яичницей.

— А можно спросить?

— Да.

— А ваши женщины вам о себе рассказывают?

— Да, конечно.

— И вы записываете?

— Ну, запоминаю. Кое-что домысливаю.

— Вы фантазируете?

— Ну, можно сказать и так.

— Я тоже люблю фантазировать.

— А ты свои фантазии записывать пробовала?

— Нет. Потом... у меня обычно фантазии, когда я… Вернее наоборот, я начинаю мечтать, а потом мне хочется… ну, типа, будто меня кто-то ласкает. Но только не мальчишка, а взрослый. И я начинаю… А после мне становится очень стыдно за это. Мне кажется, что я… ну, с приветом.

Я подошел к девочке. Она всё сидела с ногами на табуретке, обхватив колени, в одних трусиках. Не знаю почему, видимо, что-то в мозгу переклинило, но я подхватил на руки этот комочек, сам сел на табурет и усадил ее к себе на колени. Мы сидели, обнявшись и слегка покачиваясь. Я зарылся носом в ее макушку. От нее пахло девчонкой, весной, апрелем…

— Нет, Влада, ты не с приветом. Ты очень хорошая девочка. Ты — романтик, мечтатель. Ты как Ассоль. Читала такую сказку? Просто ты не такая, как твои сверстники. И не стремись быть похожей на них. На тех, которые умеют только поглощать и выделять. А ты… Ты умеешь думать, анализировать. Придет и твое счастье. Главное — не кидайся в первый же омут с головой. Ты поняла?

Она кивнула. А я обнимал ее и машинально гладил по ноге.

— Спасибо вам! — Влада слезла с моих колен. — Я пойду.

— Ты не обиделась?

— Нет, что вы! Но мне еще уроки делать…

 — Сегодня же суббота.

— Ну все равно… Мне надо… я приду… после. Можно?

— Да.

Влада ушла в комнату. Я наблюдал за ней через дверной проем. Когда девочка надевала платье, я заметил на ее трусиках мокрое пятнышко. И на моем колене, на котором она сидела, тоже чувствовалась влага. Я провел по ноге ладонью, поднес к лицу и уловил запах возбужденной женщины. Похоже, девочка хочет помечтать и… снять напряжение.


4

Я думал, она уже не придет, но около девяти вечера прозвучал звонок в дверь.

— Можно? — Влада робко посмотрела на меня.

— Да.

— Я… мне опять…

— Понимаю, — я улыбнулся. — Проходи.

Я взял ее за плечи и провел в комнату.

— Ужинать будешь?

— Не, я поела. Мне мама оставила там котлеты, макароны всякие…

— Ну как хочешь. Можешь телевизор включить.

— Не, не хочу. Так посижу, почитаю. Вы работайте, я не буду вам мешать.

Она взяла книгу, забралась с ногами на диван и села, поджав под себя ноги. Коротенькое платьице задралось, и стали видны ее трусики. Я невольно на нее засмотрелся. Видимо, Влада заметила это. Девочке нравилось, что она привлекает мужской взгляд. В ней просыпалась женщина, дразнящая, жеманная, кокетливая. Она даже поерзала немного, чтобы слегка оголить свою попку.

Я углубился в работу и почти не замечал Владу. Через час я услышал, как что-то упало — это книжка вывалилась из ее рук. Девочка уснула. Я приготовил постель на раскладушке, взял Владу на руки и перенес туда. Задумался, снимать ли с нее платье, но потом решил: пусть спит как есть.


Ночью я видел эротический сон. Мне снилась Наташка — моя подруга, с которой мы расстались четырнадцать лет назад. Уже не помню, что стало причиной ссоры, но разругались мы вдрызг, что называется, навсегда. С тех пор я ее не видел. А во сне все было как тогда — мы обнимались и целовались, занимались сексом и вместе кончали, забившись в экстазе. Иногда я просыпался на какое-то мгновение, и словно чувствовал рядом с собой Наташкино тело, разгоряченное, вызывающе-нетерпеливое.

На рассвете я проснулся, все еще в плену сладкого сна, а потому возбужденный. Рядом со мной, свернувшись калачиком и прижавшись ко мне голой попой, лежала Влада.

«О, Господи! — пронеслось в голове, а грудную клетку сдавил ужас. — Неужели что-то было?» Я скинул одеяло и пошарил ладонью по простыне. По крайней мере, в обозримом пространстве следов интимной близости и лишения девственности не обнаружил. Я накрыл одеялом спящую девочку, а сам перебрался на раскладушку.

Разбудил меня запах гари. На часах без пяти девять. Я надел халат и кинулся на кухню. У плиты стояла Влада. На ней было платьице, в руке она держала дымящуюся сковороду, а вид у нее был растерянный. Я взял сковородку из ее руки, положил в мойку и открыл кран. Раздалось шипение, к потолку устремилось облако пара.

— Я хотела приготовить вам завтрак, а все сгорело! — чуть не плача сказала девочка, уткнувшись лицом мне в грудь.

— Ничего страшного, не расстраивайся. Мы сейчас сварим сосиски.

Я обнял ее и поцеловал в макушку.

— Как получилось, что ты оказалась со мной в постели? — спросил я, когда мы сели за стол.

— Мне стало холодно. Я всегда забираюсь к маме под одеяло, когда замерзну…

Влада внимательно разглядывала сосиску и как-то странно улыбалась.

— Я, надеюсь, вел себя прилично?

— Вы спали.

Она поднесла ко рту сосиску и тихо хихикнула. Похоже, у нее возникли какие-то ассоциации, возможно, эротического плана. Противная девчонка вогнала меня в краску.

— А можно спросить?

— Да.

— А почему вы не женаты?

— Не знаю. Никто не хочет выходить за меня.

— Дуры!

— Характер, наверное, скверный.

— Неправда. Вы очень хороший…

Она помолчала немного.

— А еще спросить можно?

— Давай.

— А вы своим женщинам делали кун-ни-лин-гус? — она постоянно произносила это слово по слогам.

— Да. Много раз

— И это правда, приятно?

— Лично мне — очень приятно.

— А им? Ну, тем, кому делали?

— И им тоже.

Она опустила глаза и рассеянно смотрела в чашку с какао. Щеки ее розовели. Вполголоса она пробормотала:

— Счастливые…

Казалось, она хочет еще что-то сказать, но не решается. У меня пересохло во рту, я глотнул кофе. Девочка посмотрела на меня дерзко и вызывающе, а я отвел взгляд. Вдруг она поднялась с табурета и решительно подошла ко мне. Щеки у нее были совсем красные, она часто дышала.

— Ты чего? — спросил я не своим каким-то голосом.

Влада приподняла подол платья. Трусиков на ней не было. Перед моим взором открылось это диво дивное. Редкие мягкие волосы кустиком курчавятся на лобке, не скрывая пикантной ямочки, где сходятся губки... У меня у самого было дикое желание, нестерпимое желание припасть губами к этому юному бутону, целовать, вылизать каждую складочку, ощутить на языке этот терпкий весенний девчоночий сок. Я был словно во сне, но внезапно наступило пробуждение.

— Нет...

Я одернул подол ее платья, обнял девчонку за плечи и прижал к себе.

— Не хотите? Вам неприятно?

— Наоборот. Мне… было бы... очень приятно. Но… Ты девочка, Влада, а я — взрослый мужик. У тебя все впереди. Ты подрастешь... Еще будет человек… Нам нельзя, понимаешь?

— Боитесь, что вас посадят?!

Влада рассержено высвободилась из объятий. Ее зеленые глаза от гнева стали еще прекраснее. Они смотрели на меня, выражая обиду и злость одновременно. Это был взгляд не девочки, а отвергнутой женщины. Разгневанной женщины, готовой к мщению. Женщины-фурии.

Я попытался снова обнять ее и успокоить, но она резко повернулась и выскочила из квартиры.

— Я вам верила, а вы — трус! — бросила она на ходу.

Дверь осталась открытой, я слышал, как ее шлепанцы стучат по ступенькам. Мне стало не по себе. Все-таки я дурак. Влез девочке в душу, а потом в нее же и наплевал. Но что я мог сделать? Поддаться искушению, капризам девчонки? Сказал «а», надо говорить и «бэ»? Или вообще ничего не говорить. Никаких «бэ»… Она учится в седьмом бэ, девчонка совсем, маленькая, несмышленая. Но уже с характером. Если бы это была моя дочь, и я бы узнал, что она якшается со взрослым мужиком… Я бы этому мужику…

На стуле в комнате остались лежать ее трусишки. Я убрал их в шкаф и сел за компьютер. Но работа не клеилась. Я все еще видел ее гневные глаза. Казалось, из них вылетали молнии. Больше она никогда не придет. Она не простит меня. Жаль.


Эпилог

Весна полностью овладела городом, апрель на исходе. Раскрывались листочки, пробивалась травка. Лужа, мешавшая жильцам нашего подъезда, высохла. Возвращаясь домой, я увидел возле подъезда «Газель», а на ступенях парадного — коробки, узлы и чемоданы. Кто-то переезжает. Женщина и мужчина — очевидно водитель — укладывали вещи в машину. Когда я подошел ближе, женщина как раз подняла чемодан, повернулась, и мы оказались лицом к лицу. Я остолбенел, и она, кажется, тоже. Это была Наташка, моя бывшая подруга, с которой мы давно расстались. Причем, не просто расстались, а разругались в дым. Она почти не изменилась за эти четырнадцать лет. Лишь вокруг глаз появилась паутинка морщин и в волосах седая прядка.

— Привет! — первой опомнилась она.

— Здравствуй…

 — Ты здесь живешь?

— Да.

— Странно, что мы только сейчас встретились. А я вот уезжаю.

Из подъезда выбежала Влада, потрясая какой-то коробочкой.

— Мам, мы еще вот это забыли!

— Хорошо, доченька. Вот, — она обратилась ко мне. — Моя дочь Влада.

Умная девочка сумела скрыть растерянность, она совершенно не подала виду, что мы знакомы. Лишь в уголках рта промелькнула горькая улыбка.

— Она у тебя красавица, — похвалил я.

— Гражданочка, нельзя ли пошустрее? — поторопил водитель и похлопал себя по запястью. — Цигель-цигель!

— Да, сейчас. Влада, давай, доча, помогай! Ну все, Влад, прости, нам некогда.

— Не буду мешать! — я вошел в подъезд.

«Боже мой! — вертелось в голове, — Вот так компот! Ведь если сопоставить, Влада вполне... Да-а-а…»


Где-то через месяц я получил письмо без обратного адреса. На листке из школьной тетради круглым девичьим почерком было написано:

«Здравствуй, папа! Мне мама все рассказала. Я не сержусь на тебя, наоборот, очень рада, что ты у меня есть. Прости меня, мне очень стыдно за себя, что вела себя так. Я долго думала. Ты был прав, это я не должна была. Ты предупреждал, чтобы я не кидалась в омут, а я кинулась. А омутом оказался мой папа. Но я не жалею о том, что у нас было. Ты научил меня тому, что я, в принципе, уже должна знать. А главное — ты научил меня любить. Ты добрый и ласковый. И хороший. Я тебя люблю. И мне тебя не хватает.

Твоя дочь Влада»

Я несколько раз перечитал письмо, потом достал из шкафа ее милые трусишки, уткнулся в них лицом и... не смог сдержать слезы…


                Жаворонки, 2014г.