1. Германия. Возвращение

               
                - 1 -

Десятого марта 1992 года мы все поехали в аэропорт Шереметьево. Сдали в багаж наши чемоданы, один оставили при себе. Вот и наступила пора прощаться с последней ниточкой, связывающей нас с семьёй - с нашим сыном Сашей. "Мой сынок - это же навсегда!» - сквозь слёзы и горе я старалась запомнить его так, чтобы он навсегда остался в моей памяти. Мы постепенно отдалялись друг от друга и сливались с Эмилем с массой народа, спешащей к выходу. За углом начинался длинный коридор -  территория Германии. Я изо всех сил сопротивлялась людскому течению, тянулась обратно. Мне нужно ещё раз увидеть Сашеньку, хотя бы только макушку его русых волос. Высокий ростом, он возвышался над толпой. Но Саша уже смешался с провожающими людьми, которые шли в обратную от нас сторону. Благодаря моей настойчивости и тому, что я всё время поворачивала голову в сторону сына, я увидела ещё раз его голову. Эмиль оказался возле меня и нам обоим почудилось, что Саша повернулся к нам. Мы одновременно подняли руки и махнули ему, нашему сыночку. Было ли это так? Возможно, только наше сильное желание ещё раз увидеть Сашу нарисовало в нашем воображении эту картину. Иногда я посвящаю Сашу в свои воспоминания, но первое время старалась отогнать от себя настойчивое видение.

Нам вдвоём предстояло идти в тот новый мир, что так неожиданно и быстро открывался перед нами. Мы сели в самолёт, а у меня давило грудь, слёзы не переставали течь из глаз. Пришла нехорошая мысль - чтобы поскорее закончились эти муки расставаний, умереть бы сейчас, уснуть навсегда. Эти муки продолжались ещё долго, очень долго. Проскальзывали и искорки радости. Их приносили, не так часто как мне бы хотелось, приходящие письма от детей. Саша и Ира писали о происходящих в стране негативных переменах, о больших очередях, о продуктовых талонах. Дети не жаловались, хотя из писем можно было понять, что приходится им несладко. Взрослые работали, внуки учились, подрастали. От Вити письма приходили бодрые, у него всегда всё было хорошо. Он надеялся на скорую встречу с нами и на открывающиеся перспективы новой интересной жизни в другой стране.
 
После отъезда многих немецких и смешанных семей в Германию, и другие семьи потихоньку стали покидать наш родной Ульяновск. Кто уезжал в Рудный, в Кустанай, кто в России присматривал себе местечко. Наше некогда большое, дружное, красивое село городского типа быстро разграбили и раскидали в пух и в прах. Плодами труда многих людей воспользовалось нечистое на руки начальство. Разорили котельную, откуда шло тепло во все дома. Оставшиеся люди  ставили в благоустроенные дома буржуйки, дымящиеся трубы от которых выводили прямо в окна. Люди брали, ломали всё, что горело, так как топить стало нечем - ни дров, ни угля. В ход шло всё: двери, рамы, доски из домов, заборы, заборчики со скверов, вырезались и распиливались деревья, что с такой любовью сами же и вырастили с 1960-х по 1990-е годы.
 
Разорили и водопровод, не стало воды в домах - ни тёплой, ни холодной. Не могу себе представить, как эти брошенные люди обходились без туалетов. До основания разорили два больших детских сада, столовую, много новых домов, Дом культуры. "Новые руководители нового страшного времени" продавали всё: тысячи свиней, коров, молодняк. Затем стали разбирать дома, коровники, свинокомплексы. Весь совхоз в своё время был построен из белого огнеупорного кирпича. Продавали его за бесценок в Челябинскую область, город Троицк. Пользовались этим беспределом и быстро пришедшие к власти "новые русские", строили из почти дармового материала себе дома и коттеджи. А поселковое начальство быстро разъехалось с большими деньгами в карманах, бросив на произвол судьбы сотни никому не нужных людей. Выживали - кто как мог. У многих, кто обосновался в Германии, в Ульяновске оставались родные или близкие. Люди ездили туда и своими глазами видели, что осталось от домов, комплексов, магазинов, детских садов. Одни фундаменты и развалины! Я сама, когда навещала своего брата в Казахстане, испытала настоящий шок от увиденного. В посёлке до сих пор живут люди, которым некуда податься. Приезжают и казахи из других стран, заселяют оставшееся, ещё пригодное жильё.

                - 2 -

В течение последних двадцати лет приезжали люди в Германию и из России, из Сибири. Но там не было и нет такого разорения, как в казахстанских сёлах. Возможно, власть по-другому относится к своему народу. Много осталось в России и немцев. Эта нация везде и всегда, в разное время, благодаря трудолюбию и порядочности, поднималась к жизни вновь и вновь. Переселенцы в последние годы многого добились и здесь, в Германии, особенно молодёжь. Все снова, как когда-то давно, говорят на почти утерянном немецком языке, не забывая русский язык, язык их второй Родины. Многие молодые люди и своих, уже здесь рождённых детей, учат русскому языку. Далеко в прошлое уходят события второй мировой войны, послевоенное комендатурское время, голод  и репрессии. Каждая семья, каждый человек что-то об этом знает, но до сих пор стараются хранить молчание. Возможно, не хотят ворошить прошлое, чтобы не причинять себе воспоминаниями далеко запрятанную боль. Это всё равно, что резать по живому - душа по прежнему стонет, рубцы никуда не делись.

Я немного отклонилась от своего повествования. Два часа полёта в другой, незнакомый мир прошли для меня как в кошмарном сне. Приземлились мы в городе Ганновер, на севере Германии. Я впервые после долгого отсутствия ступила своими ногами в страну моего короткого детства. Но мне некогда было об этом размышлять и анализировать cвои чувства. Я приказала себе, как это происходило не раз, немедленно включить сознание и оставшийся ум на присутствующую реальность. Главное - держать себя в руках и не забывать, что рядом с тобой идёт твой любимый, единственный человек, которому так же тяжело, как и тебе.
 
Нам вдвоём теперь предстоит многое решить, испытать, перенести. Не забыть при этом - зачем мы сделали такой решительный  шаг? Для меня на первом месте  стояла весомая причина - вылечить Эмиля, освободить его от постоянных головных болей. Но в самом потаённом уголочке души, скрытом от всех посторонних и даже от самой себя, теплился крохотный огонёк надежды, что когда-нибудь все наши дети, внуки приедут к нам, и мы будем здесь жить все вместе, одной большой и дружной семьёй. Мы с Эмилем проложим для них первую тропинку в роскошных, но незнакомых зарослях, построим первый мостик в полноводной, но чужой реке, под названием Германия. Так думала я, спускаясь вниз по трапу самолёта, не решаясь высказать мысли вслух и боясь их одновременно.

Навстречу нам дул лёгкий, тёплый и приятный ветерок. На календаре - 10 марта, температура воздуха - 14 градусов тепла. Окружающая природа как бы принимала нас и ободряюще шептала: "Не бойтесь! Всё у вас будет хорошо! Смелее идите в новый Мир!" Мы не верили своим глазам  и чувствам - ведь всего два часа назад мы покидали холодную и негостеприимную Москву. Там местами ещё лежал снег и веяло тоской от грязных и мокрых улиц.

С самолёта всех прибывших пассажиров сопроводили в огромный зал аэропорта. В руках у нас - только небольшой чемодан, взятый в салон самолёта. Остальные вещи шли отдельно от нас. Не успели мы опомниться и как следует осмотреться, как нас пригласили в чистые двухэтажные автобусы, стоящие у входных дверей. Через определённое время мы оказались в городе Ганновер у большого автовокзала. В ожидании подхода других автобусов новоприбывшие разместились в большом зале. И тут по толпам прокатился гул, люди начали волноваться, куда же делись их вещи, чемоданы? Я услышала первые слова, сказанные по-немецки: "Alles kommt automatisch"! Люди принялись объяснять друг другу, что означают эти слова.

Народу собралось очень много, полный зал. Кто-то умелый организовывал это разношёрстное сборище. Всё проходило спокойно, достойно. К зданию подходили другие двухярусные автобусы. Всех людей вежливо приглашали в них садиться и с комфортом располагаться. Путь предстоял неблизкий. Наконец, все устроились на своих местах, успокоились и автобусы тронулись в путь. Вечером, в темноте подъехали к огромному 18-ти этажному дому на берегу Северного моря - "Nordsee". Это был первый пересыльный лагерь - Шёнберг, где нам предстояло оформить наши документы и получить место жительства в Германии.

Происходило всё быстро, как во сне. Нас расселили по комнатам. Мы с Эмилем попали в большую комнату с двухярусными кроватями, столом, стульями. Вместе с нами оказалась молодая пара, муж с женой, из Кустаная. Земляки! Чудо! Не тратя даром времени мы вышли в коридор и по схеме на стене принялись изучать план расположения всех нужных нам помещений и кабинетов. Где-то располагались юристы, где-то - комната приёма новых жителей страны. Нашли мы столовую, в которую вскоре и отправились ужинать. Глядя на огромные обеденные залы, на разнообразие еды, на огромное количество людей, которых нужно накормить, я опять поражалась и удивлялась организации приёма переселенцев. Никакой толкучки, никаких криков или возмущений. Небольшая очередь, и ты получаешь бесплатную еду. Да такую, что в Казахстане она могла только присниться!

В этот первый вечер пребывания нас в Германии вдруг поднялся сильный ветер, на улице завыло и застонало. К ночи ветер утих, но зато пошёл густой снег с крупными снежинками. Небо чёрное, чужое. Вдали раздавались всплески морских волн. При первой возможности мы пошли на берег моря и с восторгом любовались огромными белыми пароходами, стоящими вдали на якорях. Незабываемое зрелище! После 14 градусов тепла заметно похолодало. Служащие приходили в лагерь в зимних белых плащах и тёплых куртках. Они нам и поведали, что здесь часто идут дожди, в основном, пасмурная и ветреная погода. Но я была уверена, что это не так. Мои неизгладимые временем детские впечатления требовали подтверждения обратного - здесь должно быть тихо, солнечно и тепло! Если зима - то тоже тепло, падает чудесный пушистый снег с красивыми снежинками.

                - 3 -

По приезде в Ганновер мы с Эмилем ожидали, что нас встретят его дядя Отто Лайс со своим зятем. Они знали время нашего прилёта. Но как мы ни вглядывались в лица встречающих родственников, их не увидели. Разочарование закралось нам в душу. Утром, на новом месте, мы решили им позвонить. Проблема оказалась в том, что у нас не имелось ни одной марки немецких денег. Как всегда, пытаясь найти выход, я решила одолжить немного денег в "Красном Кресте". Но сколько я не сидела возле закрытой двери, она так и не открылась. Видя моё замешательство и понурый облик, одна женщина из "наших", сидящая рядом, подарила мне пять дойчмарок. Я дозвонилась нашим родственникам, живущим в Бремене, и через день приехали дядя Отто с зятем Петером. Мы их очень ждали, ведь нам предстояло дать юристам ответ, куда нас отправить на место жительства. Мы с Эмилем наивно надеялись, что если дядя оформлял нам документы и дал Вызов, значит он сможет походатайствовать о нашей приписке в Бремен. В этом городе жило много родственников Эмиля, но мы напрасно надеялись. Дядя сказал нам, что он узнавал о местах в приёмных переселенческих лагерях Бремена, но все лагеря заполнены, для нас мест нет. Он ничего не может сделать!
 
С тяжёлым сердцем мы попросили юристов подождать ещё пару дней, пытаясь дозвониться другому дяде Эмиля - Валентину Лайс. Он с семьёй с пятидесятых годов жил в Аугсбурге. Ответ от него также был предсказуем - лагеря заполнены, для нас не найдётся даже два места! Через время мы узнали, что можно было нас устроить и одному и другому дяде. Многих родственников так принимали, но только не нас, нет! Обида в сердце осталась на долгие годы...

Теперь всё равно куда ехать! "Морочить и дальше головы властям" стало неудобно. На крайний случай, у нас имелся адрес племянника Эмиля, Фихтнер Эдуарда. Но он сам с семьёй год назад как приехал в Германию и жил в переселенческом лагере. Оформили документы нам в Землю Бавария. Ехать предстояло в город Деггендорф, с севера Германии на юг. Показали на карте, где это находится, дали квитанцию в кассу на получение денег - по 200 дойчмарок на человека, бесплатные билеты на проезд по железной дороге.

В назначенное время мы сдали все вещи, выданные нам во временное пользование. В первом лагере Шёнберга мы провели десять дней. На наших глазах каждый день отсюда отправляли массу прибывающих переселенцев во все концы Германии. Добирались кто на автобусах, кто на поездах по железной дороге. 18 марта нас с Эмилем на автобусе привезли в Гамбург на железнодорожный вокзал, снабдили планом, инструкциями с указаниями, где и когда нам пересаживаться на другой поезд. Кондукторы уже знали "нашего брата", всегда приходили на помощь, вежливо и с улыбкой пытались объяснить, что к чему. Удачно и без приключений мы доехали до Деггендорфа, на вокзале сдали свой чемодан в камеру хранения и пошли искать указанный адрес.

                - 4 -

Стояла очень тёплая погода - плюс 15 градусов. Эмиль - в сером пальто, подарок от дяди Валентина, в новой зимней шапке, в зимних сапогах. Я тоже одета - как зимой в Казахстане. Идём по центральной улице города, на пути встречается много магазинов, в которых мы ещё не бывали по причине отсутствия денег. А сейчас в кармане приятно ощущались выданные нам марки. Повсюду в окнах магазинов, да и просто на улицах стояли корзины с яблоками, апельсинами, с другими фруктами. Всё это великолепие для нас можно покупать и вёдрами. Эмиль бодро говорит: "Вот найдём лагерь, придём сюда и тоже купим!" На пути встретился нам полицейский участок. Мы стеснительно зашли, как могли спросили дорогу. Один мужчина вышел с нами на улицу, показал на горку и на церковь, видневшуюся вдали. Там и расположился наш искомый лагерь.

Идём дальше, а сами думаем: "Хоть бы одна душа, такая же как мы, встретилась на пути, чтобы поговорить с ней." Пожелали - исполнилось! Смотрим - идёт нам навстречу женщина в пуховой шали. При такой-то погоде! Мы обрадовались ей, как родной, готовы были её обнять и расцеловать. Она, видя наше замешательство и написанную на лице радость, повернула с нами назад и привела в лагерь. Сама она тоже жила здесь. Наконец-то схлынуло напряжение, цепко держащее нас в своих объятиях всю эту незнакомую дорогу. Мы только теперь почувствовали, как устали, как вспотели в своей несуразной, не по сезону, одежде! У Эмиля предсказуемо разболелась голова.

Первым делом мы зашли в канцелярию - "Verwaltung". Нас приняли, взяли документы,  познакомили с будущим пристанищем. Завели в огромный зал, где висели большие шары - люстры. Мне они живо напомнили давно стёршиеся из памяти картинки немецкого детства. А при виде двухярусных кроватей я как бы снова очутилась в прошлом. Нам показали наше место, выдали постельное бельё и пригласили на ужин. От усталости мы не чувствовали голода, только очень хотелось пить. Огляделись - в проходах всюду стоят вёдра с фруктами. На столах - кожура от апельсинов, какие-то незнакомые чёрно-серые клубни, похожие на картошку. Люди в комнате, не переставая, что-то жевали.

Наутро нам предстояло приписаться. Мы могли остаться в этом лагере, могли выбрать себе другое место проживания. Но для этого нужно, чтобы кто-то за тебя похлопотал, побеспокоился и нашёл два места в каком-нибудь лагере. Я умела общаться с людьми, быстро нашла себе более опытных собеседников. В результате  вняла их предупреждениям - не соглашаться жить в этом лагере-отеле. Проживание в нём стоит очень дорого и питаться придётся постоянно в столовой. Все деньги, что будут выдаваться государством на месяц, уйдут только на это.

Куда же нам ехать? Мы ещё раз вспомнили про Эдуарда Фихтнер. Он с семьёй жил в лагере в посёлке Вильдфлекен на самом севере Баварии. Мы с этим адресом отправились к юристу. Служащая подала запрос в это место, ответ на который не заставил себя долго ждать. Свободных мест в лагере на данный момент не было, но ожидались. Нам предложили на выбор: пожить пока в лагере в Деггендорфе или связаться с племянником и попросить его принять нас в свою комнату на время. В субботу мы позвонили Эдику, а в воскресенье с поступившими вещами готовились снова тронуться в путь на новое место.

                - 5 -

Эдик приехал за нами 24 марта. Во время всей поездки лил дождь, как из ведра. Нелегко пришлось нашему родственнику, будучи только один год в Германии, преодолеть этот дальний путь по автобанам под проливным дождём. Приехали уже в темноте. В этот день младшей дочери Эдика Лизе исполнилось пять лет!  Аня, вторая дочка - всего на год старше. Жена Катя - на последнем месяце беременности. Вот так мы и прожили одну неделю, вшестером в одной комнате. Огромное спасибо им за проявленное в отношении к нам внимание и сердечность. Они, находясь сами в тяжёлых стеснённых  условиях начального этапа жизни в Германии, не оттолкнули нас, а с радушием приняли как близких людей и помогали, чем могли. Это не забудется до конца наших дней!

Через неделю мы получили от администрации собственную комнату, правда, в другом доме. Эдик с Катей к этому времени закончили годичные курсы немецкого языка. Эдик продолжал учёбу дальше, а Катя пока оставалась с маленькими детьми. Эдик каждое утро уезжал на курсы в город, а мы, как могли, оба помогали Кате. Эмиль отводил Аню в местную школу, а я Лизу - в детский сад. 25 апреля родился маленький Давид. Радость у нас была общая, на всех! Конечно, прибавилось забот и хлопот, но, к счастью, Давид рос спокойным и здоровым мальчиком.

В мае начались для нас восьмимесячные курсы немецкого языка. Мы с Эмилем почти не умели писать и читать по-немецки, да и разговорную речь совсем забыли. Старательно взялись за учёбу, особенно я. Специально купила себе детские сказки, где текст изложен короткими предложениями и легко читается крупный шрифт. По вечерам я читала эти книжки вслух, медленно проговаривая незнакомые немецкие слова.

Самая большая радость для нас - письма, которые приходили от детей с нашей бывшей Родины. Иринины письма всегда были пропитаны радостью, особенно когда она писала о своих детях. Она никогда не жаловалась, все 19 лет разлуки пролетели у нас в оптимистичных письмах. Работа - полный день, без поблажек, одна с детьми и с домом, с хозяйством, уборкой. Вася, как ответственный и честный человек, агроном по образованию, проводил все дни и выходные на производстве. Родители зятя жили в другом селе, так что на их помощь надеяться было нельзя.
 
Сыновья тоже регулярно радовали нас письмами, успокаивали, что у них всё хорошо. Но мы догадывались, как тяжело приходилось нашим детям в быстро меняющейся ситуации развала огромной страны - СССР. Особенно досталось Вите, ведь Армия первой приняла на себя этот удар.

Наконец, наступило время и нам прощаться с семьёй Эдика. Они получили хорошую квартиру в 30 км от нас, в городе Хаммельбург. После отъезда ставших нам родными Эдика с Катей, мы почувствовали себя совсем одинокими.  На Пасху приезжали  навестить нас из Аугсбурга дядя Валентин с сыном и снохой. К их приезду я наготовила достаточное количество вкусной еды, очень старалась, чтобы не ударить в грязь лицом перед немецкими родственниками. Все мои усилия оказались напрасными, они даже ни к чему не притронулись, а повезли нас обедать в местный ресторан. Поговорили мы с ними, как могли, повспоминали  родственников с Гоффенталя. Дядя Валентин одобрил наш приезд к Эдику, к "своим людям". Что ещё оставалось? К празднику Пасхи подарил он нам 50 Марок.

Приезжали к нам в лагерь и Федя Кутник со своим старшим сыном Фёдором. В Германию они приехали в 1989 году, из Узбекистана. В анкетах я указывала Федю, как свидетеля наших совместных скитаний по военным дорогам и немецким лагерям, по послевоенной жизни в Казахстане. Мои и его сведения, даты в документах должны были сходиться. По их приглашению побывали и мы у них в гостях.

                - 6 -

В январе 1993 года мы закончили языковые курсы. К этому времени во многих местах  встали на очередь на квартиру. Повсюду шло строительство, но с квартирами из-за быстрого наплыва новых жителей наблюдались трудности. Летом 1992 года мы заняли деньги у Эдика и купили подержанную машину. Без своего транспорта, находясь в удалении от города, трудно налаживать новую жизнь.

По выходным дням мы часто навещали Эдика с Катей, так как очень скучали друг по другу. Первый год государство платило нам специальное пособие  -Eingliederungshilfe - помощь в обустройстве на новом месте. Языковые курсы тоже оплачивались. Пересдавать на права, как это случилось позже, Эмилю не пришлось. Но мы жили скромно и старались экономить, чтобы рассчитаться за машину и собрать первый взнос за квартиру.

В начале февраля 1993 года через знакомых людей мы узнали, что в курортном городке Бад Брюкенау, в 15 км от нашего посёлка, строятся новые дома для прибывающих переселенцев. Мы с Эмилем, недолго думая, поехали в это место и увидели, что один восьмиквартирный дом уже заселяется людьми с лагеря. Второй дом тоже готов, квартиры разобраны. Нам показали, где находится управление строительством и домами. К нашему большому удивлению и одновременно к радости, одна двухкомнатная квартира оказалась ещё свободной. Управляющий тут же показал нам её и внёс в список жильцов. К концу месяца мы получили ключи и 27 февраля вселились в своё первое на немецкой земле настоящее тёплое гнёздышко. С этого момента есть место, где нам можно будет встречать своих детей! Мы так надеялись на это!

В лагере в нашей комнате стоял старый диван, который нам подарил Эдик, уезжая. Мы сдали свою кровать, а спали на диване. Теперь он нам пригодился. Более опытные соседи подсказали, как заказать в магазине новую мебель. Радостные люди, обременённые своими приятными хлопотами, помогали друг другу и советами и делами. Кто-то даже пошёл  с нами в мебельный магазин, и по размерам нашей кухни  мы заказали шкафы, холодильник, вытяжку, мойку, обеденный уголок. Спальню тоже не обошли вниманием - скоро в ней должны появиться двухспальная кровать и большой шкаф для одежды.

До мая нам пришлось пожить в пустой квартире. Но это даже к лучшему. Нам ничто не мешало заняться косметической подготовкой жилья: этим временем мы покрасили везде потолки и стены в кухне белым цветом, а в коридоре, в зале и в спальне приклеили обои. В мае 1993 года Эмиль нашёл работу на паркетной фабрике, а я, пока ничего подходящего не найдя, ждала предложения от биржи труда (Arbeitsamt).

Весточки из далёких и родных мест подбадривали нас, придавали силы и дальше строить семейный причал, надеяться на то, что когда-нибудь он пригодится и будет пристанищем для новых его членов.

Однажды в июне я приехала из районного города Вад Киссинген, где была по вызову биржи труда. Повинуясь внезапному порыву я включила телевизор и попала на  "новости". Транслировались свежие известия из России. То, что я услышала, повергло меня в моментальный шок. В закрытом городе Томск 7, где служил в строительных войсках наш Витя, взорвался склад использованных атомных отходов. В городе и окрестностях среди населения и военных началась настоящая паника. Семьи военных и иностранцы, живущие там, спешно покидали опасное место. Говорилось, что ведутся работы по устранению пожара, выясняются причины взрыва. Это ужасное сообщение подкосило меня, но я ещё держала себя в руках, надеялась - через полчаса,  в следующих новостях хоть что-нибудь прояснится.Успокаивала себя - может быть я неправильно поняла. Я сидела, как вкопанная, слушала, смотрела и повторяла про себя, потом вслух, осознанно: "Дорогой наш сыночек, как ты там в этом аду?!"

Вечером пришёл Эмиль с работы, а я находилась почти в невменяемом состоянии, но всё же смогла объяснить, что случилось. А случилось ТАМ что-то ужасное! Эмиль тут же позвонил по телефону Ире, потом Саше, старался разговаривать тихо, чтобы я не слышала. Связь с Россией и с Казахстаном на какое-то время прервалась. Прошедшая в неизвестности ночь не добавила нам с Эмилем разума. Нас, наверное, можно было обоих отправлять в сумасшедший дом. Наутро в паническом состоянии Эмиль едва дозвонился Саше в город Рудный. Саша смог связаться с сестрой, узнал, что ей позвонил Витя. Он просил никого не беспокоиться, не переживать, обстановка нормализуется. Ему приходится там работать по устранению аварии.  Солдат, находящихся в экстремальных условиях,  часто меняли. По алтайскому радио постоянно передавали сообщения, успокаивали жителей соседнего с Томской областью края, говорили, что опасности ядерного заражения местности нет. Хотя кто и когда считался в России с людьми и говорил им правду.

Вот ТАКОЕ пережила вся наша семья. Витя, наш младшенький сынок, всё это видел собственными глазами и испытал на себе физически. А я ещё долго психически отходила от пережитого потрясения и восстанавливалась только работой. Сон мой после этого известия так и не пришёл в норму, с тех пор я начала употреблять снотворные средства.

Со временем удалось и мне найти для себя кое-какую работу. Эмиль зарабатывал на фабрике немного, поэтому я радовалась, что мои усилия приносили хоть небольшую прибавку к деньгам мужа. Мы были благодарны за всё!

Ещё по приезде в лагерь, в мае 1992 года, мы съездили по направлению в районный город Бад Киссинген проверить у Эмиля голову специальной аппаратурой. Врачи определили, что была когда-то травма, да не одна, головные боли - это последствия от них. Нам выписали медикаменты, советовали приезжать на контрольные осмотры. Что мы и делали, живя уже в Бад Брюкенау. Со временем у Эмиля здоровье потихоньку восстановилось, врач на приёме сказал, что и новая обстановка и другой климат поспособствовали этому. Как хорошо, что всё так обошлось! Изредка болит у Эмиля голова, но таких жутких, как раньше приступов, у него больше не наблюдалось.

Со временем началась у нас беспокойная, но радостная пора - встречать из России и Казахстана наших родных. Они все приехали в Германию на постоянное место жительства. В сентябре 1993 года - моя сестра с мужем, в октябре -  наш сынок Витенька, в сентябре 1994 года - сын Александр с семьёй, в июне 1995 года -  дочь Ирина с семьёй.

                - 7 -

Переживания за сестру, страх, как она там со своим слабым сердцем, не давали мне спокойно жить. До этого времени Мария перенесла два инфаркта. Иногда  приходили  скудные, тревожные весточки о том, что здоровье её становится всё хуже и хуже. Она чаще находилась в больнице, чем дома. Жила сестра в городе Рудном, там же жили с семьями оба её сына.  Володя заботился о своей  матери. часто навещал в больнице и дома. У Володи давно была своя семья - жена и сын. Машин старший сын старался, как мог - помогал, доставал нужное лекарство, продукты. В начале девяностых годов всё оказалось в дефиците. От него сейчас зависело переправить свою мать и её мужа-инвалида в Германию. Все мытарства по оформлению документов в «Возрождении» лежали на нём, сами они ничего не могли сделать.
 
В начале сентября 1993 года Володя свою, едва стоящую на ногах,  мать и её мужа Ивана сопроводил в Москву и посадил на самолёт. Во время полёта Маше стало совсем плохо. Она уже не понимала, каким образом они долетели до аэропорта Франкфурт на Майне, как добирались со всеми прилетевшими пассажирами до здания аэропорта. Они вдвоём остались сидеть на первой попавшейся скамеечке, пока не примелькались работникам и полиции аэропорта. Их отвели в специальное помещение для больных и немощных пассажиров.

Машин муж  Иван  казался нам раньше  умным, обстоятельным человеком, с хорошим знанием немецкого языка. С недавних пор ещё в Казахстане он со всеми знакомыми немцами говорил только по-немецки, но со своим акцентом. А тут сидел вместе с полуживой Машей на лавочке в ступоре и не обратился ни к кому за помощью. Как же они добрались до этой скамеечки? Большой вопрос. Иван без ноги, со своим протезом едва справлялся, а Маша и нас уже не могла узнать. Ноги у неё после перелёта выглядели  такими толстыми, что не подходили даже безразмерные тапочки. Мы и предположить не могли, что она так ослабнет.

Сколько же мы их искали! Прошли всех прибывших из России, а Маши с Иваном не было. С Эмилем опросили все справочные, выходили на улицу, осматривали автобусы, перевозившие пассажиров от самолётов в аэропорт. Нашли людей, которые сидели недалеко от этой странной пары и обратили на них внимание. Маша весь полёт провела, облокотившись о плечо Ивана, и молчала, как мёртвая, временами теряя сознание. Иван тоже сидел как вкопанный. Хорошо зная немецкий язык, он не обратился к стюардессам с просьбой о помощи. К самолёту сразу бы подослали Rettungswagen, увезли бы Машу в больницу, столько лишних часов ей не пришлось бы мучиться.

От долгой беготни, ходьбы я растёрла ноги, так что пришлось мне ходить босиком. Мы их искали на этой стороне, в зале ожидания, на выходе от самолёта, а они сидели на другой стороне аэропорта на скамеечке. Я догадалась в конце концов обратиться к полицейскому. Он нас послал в Rettungsraum и объяснил дорогу. Мы направились в указанном направлении и встретились с Александром Беккер, сыном Ивана. Он уже какое-то время жил в Германии и сейчас приехал встречать своего отца. Он, так же как и мы, находился в недоумении - куда они делись? Заходим втроём в помещение и находим свою пропажу. Моя сестричка наклонилась на плечо мужа, на ноги страшно смотреть, тапочки стали ей не нужны. Глаза у неё были закрыты, мне показалось, что Маша уже уходила в мир иной. Мой зов вернул её к действительности. Она вынырнула из тумана, который её постепенно окутывал. На мой вопрос:  "Машенька, сестричка, узнаёшь ли ты меня, мой голос?" - она кивнула головой, а по её лицу пробежала тень и гримаса, которую можно было принять за радость. Полуоткрытые глаза выразили то же самое. Эмиля, моего мужа, она не узнала, Александра, сына Ивана, тоже. Сидели они в двух шагах от приёмного покоя, где принимают больных пассажиров. Почему Иван не попросил помощи, не крикнул погромче, что жене плохо? Почему снующие туда сюда медсёстры и монашки не обратили внимания на эту умирающую женщину? Мне было непонятно, как такое могло случиться!
 
Почти сразу, как только я вошла в это "спасательное отделение",  я  попросила о  помощи. Моментально подошли медицинские работники, занесли Машу в приёмное отделение и положили на стол. По их удивлённым лицам я поняла, что случай для них не совсем обычный - как эта бедная женщина ещё жива! Быстро подключили аппаратуру и сразу определили, что с ней. Не мешкая, они сообщили мне диагноз: сильно увеличено сердце, оно не справляется с работой, поэтому в лёгких скопилось большое количество жидкости. Один врач у аппарата всё звонил куда-то, спрашивал совета, как быть в этом случае, если пациент ещё нигде в стране не зарегистрирован. При возможности я держала Машины опухшие руки в своих, а слёзы застилали мне глаза. Спасибо медикам - они меня не выгоняли из комнаты. Врачи и госслужащие закончили свои процедуры, определились, что им делать и сказали нам, что больную отвезут в одну из больниц Франкфурта. В каком-то оцепенении мы с ней попрощались. Ни один из нас, четырёх человек, не догадались спросить адрес этой больницы. Нам с Эмилем пришлось впоследствии расхлёбывать эту всеобщую забывчивость.

Александр Беккер уехал домой, а мы повезли Ивана в лагерь для переселенцев во Фридланд на прописку в Германии. Там прибывающие со всех концов бывшего Советского Союза русские немцы узнавали и место своего постоянного проживания в новой для них стране. Я делала для своей сестры все документы и отсылала им вызов, поэтому Машу с Иваном без всяких проблем направили к нам в Баварию и в наш город Бад Брюкенау.

В эти сентябрьские дни 1993 года шёл большой поток желающих переселиться в Германию, и первый на новой земле лагерь был переполнен. Я с Иваном ходила по всем кабинетам, сидела с ним в очередях, разговаривала с юристами. Иван всюду вёл себя отстранённо, как будто бы его это не касалось. Их внесли во все компьютеры, приписали на новое место жительства. Эмиль сразу уехал домой. Он  работал, с утра начиналась его смена. Каждый вечер он приезжал к нам во Фридланд, узнавал, как продвигаются дела, и снова уезжал домой в темноте за 180 км. А мне оставалось ночами мучиться неизвестностью  - как там Маша, и думать о том, как доехал Эмиль. Мобильные телефоны ещё не появились, и из дома позвонить было некуда. Здешних немецких законов и жизнь местных людей мы толком не знали. Сами всего год как приехали. Требовалось от нас очень много, особенно терпения, ведь наши дети все приехали к нам и, до 1996 года мы проводили время с ними в лагерях.

Однажды пошли мы с Иваном на почту и решили позвонить в больницу, узнать что-то о Маше. Телефон этой больницы я узнала в здании Красного Креста. С трудом дозвонившись, нам долго пришлось ждать ответа на свой вопрос. Наконец, они нас убили известием по-немецки: "Гражданка Беккер умерла этой ночью". Едва вышли мы на улицу, как у меня подкосились ноги. Села я на землю, на ещё зелёную травку, горюю и плачу. А у самой в голове: "Что мне теперь делать, как это всё выдержать и оставаться  в здравом уме?" Горе сдавило мне горло, грудь, нечем стало дышать. Кое-как я собралась, встала на ноги, и мы отправились в приписной лагерь. Какое-то непонятное внутреннее чувство не давало мне покоя, противилось только что услышанному, моя душа не могла принять страшное известие. Это чувство росло и ширилось. После ужина я говорю Ивану: "Нам сказали неправду. Маша жива. Пойдём ещё раз позвоним во Франкфурт". Звонить нам пришлось очень долго, трубку постоянно сбрасывали. Снова и снова, как заведённая, я набирала номер, пока не дождалась внятного ответа: "Извините, пожалуйста, за то, что вас неправильно проинформировали. Умерла другая женщина с таким же именем в другой палате. Ваша сестра жива и находится в интенсивной палате под наблюдением. Она постоянно получает жизненно необходимый для неё кислород". Как же я благодарила Господа за такое сообщение!
 
Закончили мы все дела в лагере. Машу вместе с Иваном направили в наш город. Так как в местном лагере не оказалось ни одного свободного места, Ивана мы взяли к себе домой. Городские власти ожидали прибытия большого числа переселенцев, поэтому спешно строили новые помещения и ремонтировали старое, ещё пригодное жильё. Все 40 дней пока Маша лежала в больнице, Иван жил у нас. За это время был подготовлен лагерь в курортной зоне нашего города в двух километрах от нас. По нашей просьбе выделили Маше с Иваном комнату, где их и поселили, когда сестра вернулась из больницы. Мы с Эмилем постарались сделать эту комнатку жилой и уютной. Какая же сестра была худой  и слабой, казалось, она чудом держалась на ногах. Лишнюю жидкость из лёгких и из всего организма ей удалили, чувствовала Маша себя получше. Для меня настоящая радость - мы с сестрой теперь опять вместе!
 
До этого мы с Эмилем и Иваном разыскали больницу во Франкфурте, где лежала Маша. Во время пребывания там сестры, посетили мы её несколько раз. Навигаторов ещё не было, и мы сами всюду тыкались, как слепые котята. Постигали на практике все азы новой жизни. В лагере под названием Schweizerhaus устроились Маша с Иваном хорошо, им обоим понравилось. Каждый вечер после работы мы с Эмилем садились в машину, ехали в магазины и покупали им всё необходимое, затем отвозили  в лагерь. Приписали их во всех учреждениях, поставили на учёт в больнице. Врачи посещали Машу дома, выписывали ей лекарства.

В Казахстане сестру постоянно лечили от болей в желудке, а у неё после перенесённых инфарктов и инсульта было больное сердце. Ещё во Франкфурте ей объяснили, что слабое сердце не справляется со своей работой, появляется жидкость, которая давит на желудок. Желудок сжимается и места для пищи не остаётся. В конце недели мы забирали сестру и Ивана к себе, баловали, чем только могли. Они удивлялись и радовались всем продуктам, что мы им привозили, благодарили нас. Их можно было понять, ведь в Казахстане в то время с питанием дела обстояли неважно. У Маши появился аппетит, она поправлялась и кушала постепенно всё больше. Через месяц ей снова стало хуже, появилась тошнота и боли в желудке. Маша сама находила средства от этого состояния, убирала боли «ношпой», заваривала всякие травы, привезённые с собой. Боль и тошнота на время исчезали, затем возобновлялись с новой силой. В один из приступов я вызвала «Скорую помощь». Машу положили в местный стационар, в палату интенсивной терапии, и снова началось её спасение.

Пролежала Маша в больнице в общей сложности до весны 1994 года. В это время к ним часто заходила местная немка, секретарь в школе языковых курсов и член секты Свидетели Иеговы, фрау Вилли. Эта женщина опекала Машу, проводила с ней беседы, привозила её на собрания секты. Маша доверилась ей, возможно она искала и облегчения для своей души. Я не знаю, что сыграло свою роль, но сестра вступила в эту секту, впоследствии  крестилась, несмотря на мои возражения. Мы Маше рассказывали, что эта женщина и к нам долго ходила, пытаясь нас заинтересовать новой верой. Мы с Эмилем знали фрау Вилли по школе, я её уважала за интеллигентность, за ум, со вниманием слушала все её рассказы, но потом твёрдо ей говорила, что мы оба остаёмся при своей евангелической вере, как наши родители. Мы с ней расстались без обид, хорошо понимая друг друга.