Глава шестая. Окончание

Мы удирали сверкая пятками, оставив дроидов и остальные пожитки на произвол судьбы. Я успел прихватить лишь лиловую коробку с пси-артефактом, которую на бегу засунул в карман. Не мог не выручить бедолагу Карлсона, с которым успел подружиться, тем более, что у того от страха заклинил пропеллер. Он был не в состоянии спасаться самостоятельно и потому впопыхах сделал первое, что пришло в голову – нырнул в носитель и там затихарился.

– Что за чёртова хрень творится сегодняшним утром? – спросил я у Васечкина на бегу, пыхтя от спринтерских нагрузок, как кипящий чайник.

– Нашествие аморфитов! – выдохнул тот, шевеля копытами и качая лёгкими воздух не менее энергично. – Это местные аборигены. Гадские твари, чтоб их мама родила обратно!

Спустя десяток секунд мы дружной гурьбой вскочили в кабину катера и вручную задраили входы-выходы. Зиаргад запрыгнул в кресло пилота и сходу вдавил клавишу "взлёт". Катер подскочил как ошпаренный при пуске антигравитационного стартера и с места дал рекордное ускорение. Зиаргад крутанул штурвал, максимально напрягая рулевые системы, и только благодаря рискованному маневру увернулся от клюва почти нагнавшего нас птеродона, метившего разбить лобовое.

Рассесться по креслам кроме него никто не успел, каждый держался за то, что подвернулось под руку. Лапами, хвостами и даже языками – цепкими и длинными, как хоботы у слонов, только гораздо ловчее. Главным было в эту минуту не болтаться без привязи, словно игральный кубик в стакане, и не разбить бронелобыми черепами хрупкие приборы и особо ценную электронику. Передавать управление автопилоту Зиаргад не стал – не доверял бездушной машине заботу о наших драгоценных жизнях. В пиковых ситуациях, подобных этой, он привык надеяться исключительно на себя – свои лётные навыки и пилотскую квалификацию.

Сделав пару-тройку виртуозных маневров с крутыми виражами и нагоняющими тошноту горками, Зиаргад повёл катер на бреющем вдоль земли. Он рассчитывал оторваться от птеродона на неудобной для его гигантской туши прямой с препятствиями в виде возвышенностей и высоких деревьев.

– Выгоняй этого труса с пропеллером из его берлоги! – рявкнул Китаурон, обращаясь ко мне и имея в виду нашего общего друга Карлсона. – Шашлык вчера он лопал за обе щёки, пусть теперь помогает советами.
 
Мы успели рассесться по пилотским креслам, улучив момент, когда не сильно штормило. Я активировал толкователя и для надёжности постучал прибором по фюзеляжу, давая понять Карлсону, что настроен решительно и не отстану, пока тот не вылезет.

– Чего вы ко мне пристали? – захныкал трусливый толстяк, как только предстал перед нами. Выпорхнувший из лиловой коробки, словно джин из волшебной лампы, и обретший материальность, он немедленно забился в угол, спрятавшись под кожухом от запасных антигравов.

– Что, твою мать, здесь сегодня творится? – сформулировал я вопрос кратко и по существу. – И как нам выбраться из этого тарарама? Рассказывай, не то выхватишь звездюлей!

– Вы попали в зону овеществления, – буркнул Карлсон, испугавшись неведомых  "звездюлей", диковинных и таинственных в его кибернетическом представлении и оттого особенно устрашающих.

– Это что ещё за "зона" такая? – перехватил инициативу Васечкин. – На "нашей Земле" ничего подобного и в помине нет.

– Этот мир не такой как ваш, – заладил Карлсон старую песню, с опаской высунув краешек носа из своего укрытия. – Он существует по совершенно другим законам и обитатели его совсем не похожи на привычных вам.

– Не напускай туман, говори яснее! – рявкнул Васечкин и махнул от злости хвостом. – Нам некогда философствовать и флудить. Огромный летающий дьявол висит у нас на хвосте!

Карлсон недовольно насупился. Он был не слабо напуган, судя по выражению морды лица.

– Под "зоной овеществления" я подразумеваю матрицу ноль-информационных миров. Она содержит в себе ячейки с начальными оттисками неоформленных планетарных этносов. – Трындел он малопонятной скороговоркой на языке привычных для Васечкина заумных понятий: – Аутентичность элементов матрицы формируется случайными резидентами по заимствованным от них прообразам. Вы сами участвуете в процессе формирования. В то время, пока находитесь здесь.

– Только этого нам не хватало! – фыркнул Васечкин и поморщился, как от клюквы. Он единственный из нас четверых понял объяснение толкователя, и оно ему совсем не понравилось.

– Как нам выбраться из этой "зоны овеществления"? – буркнул он с раздражением. – На межзвёздном корабле это можно сделать?

– В зоне овеществления не существует космоса как такового, – "обрадовал" Карлсон. – Здесь нет точно выраженного раздела между биосферами планет относящихся к разным звёздным системам, которые, по правилам мира, должны обособляться друг от друга посредством труднопреодолимой преграды. В привычной для вас Вселенной роль такого рода преграды выполняет межпланетный или межзвёздный космос, то есть пространство эквивалентное времени для его преодоления с различными скоростями. А здесь пространство и расстояние имеют условный статус и потому граница между планетарными биосферами весьма расплывчата. Космос в зоне овеществления не развёрнут как базовый элемент континуума.

– Но мы прилетели сюда по космосу! – резонно заметил Васечкин. – А ты говоришь, что он не развёрнут... Чушь какая-то получается!

– Космос, который присутствует на орбите, не относится к зоне овеществления, – объяснил Карлсон. – Это базовый, давно установившийся компонент Вселенной. Он граничит с зоной овеществления, но не имеет к ней отношения. Вселенная стремится избавиться от парадоксов, поэтому спродуцировала прилегающий к планете космос непосредственно в момент вашего появления вблизи планеты.

– Нам нужно добраться до корабля! – подвёл итог Васечкин. – А дальше посмотрим.

Зиаргад потянул штурвал на себя, и мы начали набирать высоту, отдаляясь от планеты. Мы летели в направлении стратосферы и нашего межзвёздного корабля. Птеродон начал отставать ещё на прямой, а теперь отставал практически безнадёжно. В иллюминаторе заднего вида он превратился в едва различимую точку. Казалось, что самое страшное позади.

– Откуда взялись все эти монстры на нашу голову? – задал я резонный вопрос. – Вчера мы даже не помышляли об их присутствии на планете, а сегодня они выпрыгивают невесть откуда один за другим, словно черти из табакерки. Корабельный мозг дал исчерпывающий прогноз о наличии возможных опасностей перед тем, как мы спустились сюда накануне, но даже не заподозрил присутствия на планете враждебной фауны. По данным полученным зондами в здешних лесах даже волки не водятся, только кролики и косули. А может у всех нас внезапно крыша поехала? Может в воздухе есть галлюциногенные примеси? Или нечто неизвестное нам – чужеродный разум или явление  природы – генерирует псионическое излучение?

– Галлюцинации ни при чём, – помотал головой Карлсон, пытаясь выбраться из-под кожуха от антигравов (спасительного, но неподъёмного), под которым застрял. – Нет ни примесей, ни агрессивной псионики, ни нейролептических газов. Воздух идеально чист, а крыша у вас никуда не едет.

– Чёрт! Высотомер барахлит! – перебил его Зиаргад. Он постучал пальцем по стеклу прибора.

– Счётчики скорости тоже! – добавил я, приглядываясь к показаниям на приборной панели.

– Приборы исправны, проблема в другом, – Китаурон смотрел в иллюминатор заднего вида на нечто явно не понравившееся ему, судя по выражению на лице. – Мы не движемся! Мы стоим на месте! И поэтому птеродон очень быстро нас нагоняет!

Мы с Васечкиным прильнули к иллюминаторам, и глаза наши полезли на лоб. Китаурон не ошибся, птеродон действительно приближался!

– Я так и знал! – угрюмо произнёс Васечкин. – Квазипространственная турбулентность. В самый неподходящий момент. Закон подлости как всегда творит чудеса.

– Что за турбулентность такая? – рявкнул я, начиная нервничать. – Откуда взялась? Впервые о такой слышу!

– Фрактальное эфирное возмущение, – объяснил Васечкин непонятно. – Нелинейный сбой стандартных пространственных характеристик. Этот феномен известен даже в нашей "Старой Вселенной".

– Корабль меня не слушается! – Зиаргад раздражённо стучал кулаком по панели управления, пытаясь вернуть таким незатейливым способом показания приборов в норму.

Ему, как пилоту, заумственные откровения Васечкина не помогали никак. Мы всё глубже проваливались в пространственную яму, внезапно возникшую на пути. Скорость стремительно падала, несмотря на то, что двигатели надрывались, как бурлаки на Волге. Катер застрял в ловушке по воле неизвестной силы. Он бессильно бился о невидимую непробиваемую стену, в которую превратился вдруг облачный фронт.

Тем временем несущийся на нас птеродон очень быстро увеличивался в размерах. Он напоминал мне гигантских летающих монстров, тех, что придумываются в Голливуде маньяками-режиссёрами и показываются на киносеансах невротическим старичкам и обкуренной молодёжи. Размах перепончатых крыльев монстра поднимал ураган средних размеров, а вытянутая голова с мощным крючковатым клювом неслась на цель, словно торпеда. Очень скоро птеродон нагонит нас и раздавит катер оснащённой шипами бронированной тушей. Печальной участи не миновать, если на помощь нам не подоспеет счастливый случай.

Но птеродон не стал раздавливать катер, к нашему удивлению, а предпочёл проглотить целиком. Нагнав, он ухватил его клювом и попробовал затолкнуть в глотку. Но, судя по всему, слишком переоценил собственные возможности. Мы следили за его потугами в статусе зрителей, находясь частично в подвижном горле птеродона, похожем на глубокую нефтяную скважину, а частично в его тоннелеподобном клюве. Челюсти птицераптора трещали от напряжения, судя по шумам в динамиках. Катер трясло, как пьяницу после недельного бодуна, переборки скрипели, но с нагрузкой пока справлялись.

Судя по показаниям приборов пространственной ориентации, курс нашего следования изменился. Не в силах проглотить или расплющить катер, птеродон уносил его куда-то с неизвестной целью. Возможно, решил расколоть, как орех, воспользовавшись методом шимпанзе: положить на камень и камнем прихлопнуть. Тем более, что нес он нас, если верить приборам, в сторону Кавказских гор. А может, подумалось мне, птеродон не станет мудрствовать и просто скинет катер с высоты на какой-нибудь горный пик?

– Сейчас бы нам дематериализатор... – вздохнул Васечкин с досадой и грустью. – Но Зиаргад обронил его на поляне...

В сердцах Ромка стукнул кулаком по приборной панели.

– У нас есть ещё один, – подсказал Китаурон. – Стационарный. На борту катера.

– Какого чёрта ты молчал столько времени? – взбеленился Васечкин. – Сейчас же выведи прицел на экран!

Китаурон пожал плечами и сделал как попросили.

Васечкин склонился над панелью управления и скрупулёзно прицелился, как будто мог промахнуться в цель находясь у неё внутри. Он выпустил заряд дематериализационной энергии в пасть птеродона, в мановение ока разложив его голову и верхнюю половину туловища на молекулярные составляющие. Эти части гигантского тела превратились в розоватое облако. Отдельные кости, не разложившиеся в дематерии, стучали по обшивке, падая сверху, словно с неба вдруг повалил град.

Как только облако из останков птеродона развеялось, мы увидели над головой безоблачное голубое небо. Зиаргад выправил курс, и катер плавно пошёл на разгон. Казалось, передрягам пришёл конец, но тут Васечкин, на нашу беду, снова открыл рот...

– Я не сказал самого главного: птицерапторы охотятся парами. Потеряв партнёра по паре, птеродон непременно начинает мстить убийце. Озлобленная потерей особь опасна втройне. Мы расправились с самкой, но забыли, что остался самец...

Лучше бы он этого не говорил! Чёртов всезнайка вторично сглазил нас за сегодняшний день! Не будь он моим лучшим другом, я прибил бы его на месте!

Не прошло и минуты, как самец-птеродон появился на горизонте, неукоснительно следую предсказаниям Васечкина. Как выяснилось в последствии, он действительно оказался куда опасней самки. Наученный горьким опытом своей покойной подруги, самец не стал пробовать катер на зуб и подставляться под прицел дематериализатора. А вместо этого стремительно спикировал на нас с заоблачной высоты и с чудовищной силой ударил клювом по корпусу.

В самый первый миг я подумал, что мои конечности – и позвоночник с головой до кучи – сломались к чёртовой матери. Так сильно меня в этой жизни ещё не встряхивало. Но голова, на удивление, не отломилась от туловища, и боли в конечностях я не почувствовал. Амортизационное кресло – лучшая модель в своём роде – исправно делало своё дело.

После первой атаки удары продолжились, посыпавшись на наши головы, словно кувалды атлантов-молотобойцев. Аварийная сирена выла как ошалелая. Я подскакивал и вращался в кресле, как припадочный на хребте необъезженного быка. Перед глазами кружились стены, в кабине катера творился форменный тарарам.

Переборки рушились и раскалывались на куски. Гремело так, словно черти били в адские барабаны. Из панели управления наружу вырвались кабели и какие-то провода. Они рассыпались и разлетелись в разные стороны, перекрученные, как новогодние гирлянды. Приборы лопались и ломались, превращаясь в травмоопасный хлам. Стёкла сыпались колкими брызгами, рваные куски пластика торчали из стен и колыхались, как сломанные ветви деревьев под натиском урагана. Всё, способное разбиваться, разбивалось вдребезги, внутренность катера напоминала огромную погремушку.

Обломок чего-то твёрдого прилетел мне в челюсть с противоестественной скоростью и вышиб пару верхних зубов. Секунду я приходил в себя, ощущая тупую саднящую боль и привкус крови во рту. Затем схлопнул визор на шлеме и закрылся руками, защищая голову от тяжёлых летающих предметов. Шутки кончились, началось самое страшное.

В какой-то момент полёт катера стабилизировался. Автопилот вывел его из пике и выправил курс. Стены кружились уже не так стремительно, предметы прекратили летать – опасно и беспорядочно. Я окинул кабину взглядом и обнаружил громадную вмятину в фюзеляже по левому борту. Птеродона в иллюминаторах я не увидел, катер быстро набирал скорость, и мне показалось, что самое страшное позади. Но вера в спасение была не долгой.

Последовал мощный удар, покончивший с герметичностью катера. По корпусу расползались трещины, похожие на дьявольскую паутину, что плетёт на твоих глазах сама горбатая смерть с косой. Кусок арматуры вломился в мой шлем и сделал в нём пробоину, отчего внешний шум ворвался мне в голову. Я выл во всё горло от боли и страха, но собственный голос слышал как будто издалека, такой стоял в рубке грохот и звон. Внутри кабины полыхнуло и заметалось пламя, меня на миг обдало нестерпимым жаром. Пожар шумел, как газовая горелка, пригашиваемый сквозняком. Резкий, как бритва, свист воздуха заглушал всё на свете. Спустя секунду сработала система пожаротушения. В кабину хлынули струи мыльной воды, на лету раздуваясь в противопожарную пену.

Следующий удар стал решающим и финальным. В корпусе образовалась зияющая дыра, и катер превратился в рухлядь. Мы кувыркались в воздухе вместе с креслами, бились обо всё подряд и друг о друга всеми частями тела, включая головы, коленки и задницы. Сквозняк ураганной силы рвал на мне одежду и выдавливал глаза из глазниц. Рот судорожно открывался, но спазм в бронхах не позволял вздохнуть из-за разности давлений. Дыханию попросту не хватало сил, чтобы справиться с остервеневшим воздухом. В последний момент – перед ударом о землю – автопилот катапультировал экипаж.

Я ощутил толчок, состояние полёта и невесомости. А следом удар о землю, смягчённый адаптер-скафандром. Оглушительно ахнул взрыв, сотрясая твердь на которую я приземлился. На месте падения катера вырос огненный гриб. Я наблюдал за ним из высокой травы, на которой растянулся пластом, пропахав перед этим собственным телом борозду в непаханой целине.

От шока и потрясения я валялся некоторое время, будучи не в силах пошевелиться. Словно выброшенный на помойку хлам или труп, не состоявшийся до конца ввиду отсутствия похорон и поминок. Рассматривал голубое небо и вспоминал как дышать. Вернее, пытался вспомнить. А ещё вернее, размышлял над тем, стоит ли вспоминать вообще, или лучше сдохнуть прямо здесь и сейчас, не усугубляя происходящего со мной безобразия.

Но мозг и тело умирать отказывались, ссылаясь на инстинкт самосохранения. В голове один за другим возникали вопросы, их задавало надоедливое подсознание: кости целы? внутренности не отбиты? встанешь самостоятельно или вызвать "скорую"? Я задумался над ответами и попытался почувствовать, где болит.

Но сильно вроде бы нигде не болело, и я сделал вывод, что обошлось. Моё многострадальное тело, казалось, перекрутили в фарш, но кости уцелели каким-то чудом. Автопилот спрогнозировал катастрофу правильно, выбросив экипаж из кабины за секунду до столкновения, так что падать пришлось с не особенно большой высоты. К тому же пневматическая катапульта вытолкнула тела вертикально вверх, пригасив скорость падения, силу инерции и удара.

– Андрюха, ты цел? – рявкнул подбежавший Китаурон.

Шлем слетел с его головы, а сама голова была окровавлена. Но Китаурон не обращал на это внимания. За его спиной я разглядел Зиаргада.

– Я в порядке, – прошепелявил я, выплюнул вместе с кровью выбитые в передряге зубы, и рявкнул по-командирски зло: – Найдите мне Васечкина! Срочно!

Сейчас мне нужен был только он. Очень сильно нужен. И я знал абсолютно точно, для чего именно.

– Кажется, я его вижу... – Китаурон показал рукой.

Я освободился от обломков кресла, отстегнув ремень безопасности. Покачиваясь, поднялся на ноги.

Васечкина я разглядел неподалёку, метрах в двадцати от места собственного приземления. Тот валялся в чистом поле на манер отдыхающего на курорте, раскинув лапы и хвосты в разные стороны. Он, как и я, в результате падения вспахал собственным телом небольшую пашню.
 
Зиаргад и Китаурон в это время, задрав головы, глазели в небо. Они энергично жестикулировали, размахивая лапами и хвостами, и что-то дружно кричали. Я плохо понимал слова, многократно шарахнутый головой обо всё подряд на протяжении нескольких последних минут и потому конкретно контуженный. Догадался только, что где-то в небе по-прежнему парил птеродон.

О нём, если честно, вспоминать совсем не хотелось. Но страх и инстинкт выживания заставили меня поднять голову. Я увидел треклятого гада, он парил под облаками на манер альбатроса и высматривал своих жертв, то есть нас, с высоты. Затем заложил вираж и поднялся выше для лучшего обозрения. Очень скоро он непременно заметит нас в чистом поле, спикирует, и тогда конец!

Я осмотрелся по сторонам, на скорую руку выискивая варианты спасения. И, к неописуемому удивлению, высмотрел в окружающем меня пейзаже нечто в высшей степени занимательное. В поле, на котором мы приземлились в результате аварии, имелся агроглифический круг – нам несказанно, сказочно повезло в этом смысле! Я заметил обводы из примятой травы на склоне небольшого холма, метрах в пятидесяти от места крушения нашего катера.

Круг был нашим шансом спастись. Главным было сейчас не упустить этот шанс, успев им воспользоваться в ситуации критической нехватки времени. Но ещё важнее было другое: чтобы нас кое-кто не сглазил, как уже случалось неоднократно на протяжении сегодняшнего безумного дня.

Первым делом я должен был добраться до Васечкина... Немедленно, пока не поздно! 

Пришлось всё делать в режиме катастрофической спешки. Хотя полученные травмы и боль во всём теле не очень этому способствовали. Я направился к Васечкину быстрым шагом – мне нужно было успеть до того, как случится непоправимое. Я пошатывался, но к цели своей стремился целенаправленно. По пути на миг задержался, подобрав с земли алюминиевый закрылок, отвалившийся от катера в результате взрыва. Я взвесил эту штуку в ладони, твёрдо зная как именно её применю. И подошёл к Васечкину, сжимая закрылок в руке.

Ромка, покачиваясь, поднялся на ноги и улыбнулся при виде лучшего друга, то есть меня, в добром здравии. Он повертел по сторонам головой и тоже, как я до этого, заметил агроглифический круг на склоне холма. Его взгляд остановился на круге, Васечкин открыл рот, чтобы сделать громким голосом новое предсказание:

– А теперь, по закону подлости, наш единственный шанс на спасение, круг на траве, должен исчезнуть, словно его и не было...

Это всё, что успел он произнести. Потому что в следующую секунду я как следует размахнулся и огрел его по башке алюминиевым закрылком. Васечкин рухнул на землю в глубоком нокауте.

"Разум и сила воли сильнее эмоций, именно наличие самоконтроля отличает разумное существо от орангутанга". – Вспомнил я помпезную фразу, произнесённую им вчера перед сном с самодовольным видом, а вслух произнёс:

– Ты трепло, Васечкин! Болтун! Балабол несчастный!

Но Васечкин меня, разумеется, уже не слышал, он пребывал в бессознательном состоянии. А значит ответить на мой упрёк, исходя из этой упрямой данности, не имел возможности.

Я должен был его вырубить, пока оставались хоть какие-то шансы спастись! И я его вырубил, несмотря на дружбу! 
 
Круг на траве исчез минуту назад (чему я нисколько не удивился), вслед за произнесённым им предсказанием. Перед этим круг был на месте – я видел это очень отчётливо собственными глазами – и вот, его уже нет! Он стёрся из актуальной реальности, словно его и не было. Но стоило Васечкину отключиться и захлопнуть варежку, как круг появился вновь. Он снова был там, на прежнем месте!

– Ты что творишь, Быстров? – зарычал на меня, как на врага народа, подоспевший к месту происшествия Зиаргад. – Башню снесло после хардкора?

Китаурон, подошедший следом, сообразил быстрее. Он бросил быстрый взгляд на меня, затем на растянувшееся в траве тело Васечкина и посоветовал Зиаргаду:

– Не вмешивайся. Они друзья, разберутся сами.

Китаурон, судя по выражению на цефалидской морде, начал догадываться, что Васечкин как-то связан с экзотическими и, в некоторой степени, несуразными монстрами, нападавшими на нас сегодня раз за разом. Точно также, как догадался об этом я сам, только несколько раньше.

Смутные подозрения накапливались во мне и зрели на протяжении всего сегодняшнего развесёлого дня. Пока, наконец, на меня не снизошло озарение. В тот миг, когда я приложился головой о земную твердь, всё разом встало в моём мозгу на свои места. Все странности и непонятности сложились в единую логическую цепочку. Догадка меня ошарашила и одновременно возмутила, заставив взяться за алюминиевый закрылок.

Природа местного мира каким-то образом вступала в связь с разумом пришельцев извне. Слишком легко удавалось Васечкину спасать наши шкуры во всех сегодняшних передрягах. Он знал уязвимые места монстров слишком уж хорошо, стало быть, сталкивался с ними раньше. Вчера перед сном он хвастался, что поборол свои ночные страхи и научился контролировать фобии внутри себя, но в действительности он сильно ошибался на этот счёт. Его фобии не исчезли с концами, а только спрятались, затаились до поры до времени, и тихой сапой трансформировались в страхи дневные. И вот, сегодня с утра, как только солнце поднялось над горизонтом, они вышли на волю, чтобы как следует повеселиться. Ночью Васечкин раззадорил собственное воображение придуманными им же жуткими вурдалаками, а на следующий день эти самые "вурдалаки" повылазили из его фантазий наружу.

Я специально выбрал металл помягче, заботясь о сохранности драгоценного черепа своего гениального друга, ведь алюминий гораздо пластичней головы цефалида. Васечкин просто выключился, потух, как лампочка, без вреда для здоровья. Через пару часов он придёт в себя, с приличной шишкой на голове и мигренью, как после хорошей пьянки.

Тем временем птеродону удалось-таки высмотреть нас с высоты, и он стремительно пошёл на снижение, грозясь передавить многотонной тушей, словно букашек. Он никуда не делся после отключки Васечкина, да я на это и не надеялся. Птеродон возник в этом мире, когда Васечкин ещё был в сознании, а значит успел окончательно состояться как материальный объект. Зато возникновение новых монстров мне предотвратить удалось – я сумел отключить мозг того, кто невольно их генерировал.

Таким образом важнейшая из задач (вернее сказать, одна из важнейших), стоявших перед нами на данный момент, была мною благополучно разрешена. Но оставалась неразрешённой другая – наиважнейшая. Птеродон спускался с небес слишком стремительно, и этот пугающий факт разгонял адреналин у меня в крови и не давал собраться с мыслями. Я лихорадочно соображал, ища возможности для спасения наших жизней, но голова как назло оставалась пустой и ватной.

Единственное оставшееся при нас оружие, лёгкие излучатели, представлялось смехотворным в схватке с гигантским птицераптором. Самое большее, на что они могли сгодиться, это подпалить его шкуру и разозлить ещё больше. А разбившийся катер, в его нынешнем состоянии, годился в качестве средства передвижения примерно также, как раздавленная экскаватором консервная банка. Нас самих спасла только катапультация, чудесные качества амортизационных кресел и крепость цефалидских костей. Мы могли, конечно, вызвать запасной катер с межзвёздного корабля, смонтировав на скорую руку устройство для связи из подручных технических средств. Но на это попросту не было времени.
      
Все эти гипотетические возможности пронеслись в моей голове за долю секунды. Вдаваться в более подробные рассуждения было некогда, мы находились в жесточайшем цейтноте. Нам нужно было спешить – делать ноги пока не поздно, не разбирая дороги и не жалея ног. Круг на траве, способный переместить в другие миры, был единственным нашим шансом на бегство. Гигантское летающее чудовище, парившее над нашими головами, стремительно шло на снижение.

Ни секунды не медля, я подхватил под руки бесчувственное тело Васечкина и потащил в заданном направлении. Зиаргад помогал мне как мог, не забывая третьей рукой энергично давить на курок излучателя. Китаурон прикрывал наше отступление, усердно но бессмысленно паля в пикирующего птеродона с двух рук.

Мы достигли склона холма и шагнули в круг на траве в самый последний момент. Птеродон нёсся навстречу стремительной воздушной торпедой. Но сила переноса из мира в мир сработала раньше, чем он раздавил наши кости своей гигантской тушей. Крылья птеродона рассекли воздух в критической близости от нас. Последнее, что я слышал, перед тем как переместиться в загадочную неизвестность, это крик раздосадованного потерей добычи гигантского птицераптора – душераздирающий и громогласный.

Я не почувствовал момента перемещения, я просто увидел как в одну секунду изменился окружающий мир. Словно кто-то переключил канал телевизора, в который смотрели мои глаза. Сменилось изображение, сменился звук, сменилось восприятие окружающего.